Текст книги "Уроки влюбленного лорда"

Ее губы растянулись в улыбке, и Коналл поразился тому, как подействовало на него ее новое выражение лица, потому что не видел прежде, как она улыбается. Оказывается, Шона была очень привлекательной, когда не играла роль скотницы или потрясающей оружием воительницы.

В дверь тихо постучали.

– Войдите.

– Ваш ужин, сэр.

Вошел Баннерман с подносом, который поставил на стол в углу спальни.

– Спасибо. Да, Баннерман, еще не посмотрите, нет ли какого-нибудь платья для Шоны? Свое, похоже, она пожертвовала Декстеру. Мы же не можем допустить, чтобы она вернулась к себе в комнату в одной сорочке.

– Будет сделано, сэр.

Бросив на Шону полный презрения взгляд, камердинер бесшумно закрыл за собой дверь.

– Ты ужинала?

Девушка хмыкнула, и он решил, что использовал неверное слово. Слуги не ужинают.

– Нет.

– Тогда прошу, располагайся.

Он выдвинул из-за стола зачехленный стул.

Она как будто растерялась и опасливо подернула плечом.

– Я не могу.

– Я настаиваю. Доктор заслужил свой отдых. Кроме того, я совсем не голоден, и будет жаль, если ужин пропадет.

Она снова улыбнулась и поднялась с пола.

– Ладно. Раз вы настаиваете.

Шона заняла предложенное место, но рук от колен не оторвала, прикрыв правую ладонь левой.

– Мне поухаживать за тобой, или сама справишься?

Она явно испытывала неловкость.

– Позволь мне, – предложил Коналл и щедро наполнил ее тарелку кусками жареной баранины и картофелем.

– Достаточно, – рассмеялась она. – Я не могу столько съесть. Может, остальное отдать Декстеру?

Коналл рассмеялся:

– О, о нем не беспокойся. Декстера ждет настоящий пир.

Положив мясо в другую тарелку, Коналл поставил ее перед пойнтером. Собака тут же отправила мясо в пасть.

Шона ела более сдержанно, хотя, как подозревал Коналл, была не менее голодной, чем его пес. Она с помощью ножа и вилки порезала мясо на ломтики и ела с почти показной благообразностью, как будто хотела продемонстрировать ему свои аристократические манеры. И в то же время едва не урчала от удовольствия, поскольку была голодна.

Коналл сел напротив и налил себе немного вина.

– Нужно обладать незаурядной отвагой, чтобы восстать против ружья егеря. Я до сих пор не знаю, что это было: демонстрация храбрости или безрассудства.

От свечи на столе на ее черты падали золотистые отблески.

– А вы как думаете?

Он вздохнул:

– И то и другое, полагаю. Твоя преданность меня восхищает, особенно если учесть, что утро мы начали со скандала. Но зачем ты так рисковала во имя спасения моей собаки?

Шона лишь пожала плечами, оставив ответ при себе.

Разглядывая ее, он поставил локоть на стол.

– Баннерман считает, что тебя стоит наказать.

– За что?

– За несоблюдение субординации. Открытый вызов егерю, неповиновение миссис Доэрти, непризнание старшинства самого Баннермана.

– Я только хотела спасти собаку. А никто другой, похоже, этого не хотел.

Ее губы сложились в прелестную гримасу обиды. Коналлу нравилась ее обворожительная манера растягивать гласные. Она произнесла не «только», а «то-о-лько».

– Я согласен с тобой и по этой причине приму противоположное решение и предложу награду.

– Правда? – Шона улыбнулась и вытерла губы кончиками двух пальцев. – Что за награду?

Чувственность жеста, каким она коснулась своего рта, опалила его огнем, и ему захотелось попробовать вкус еды на ее губах.

– Не знаю. А чего бы ты сама хотела?

Опустив веки, Шона погрузилась в раздумье. Когда вновь открыла глаза, то игривой Шоны не стало.

– Нашу свободу.

Улыбка исчезла с его лица.

– Прошу прощения?

– Для Уиллоу и меня. Разорвите наши контракты об обучении. Освободите от обязательств и отпустите нас.

На такой ответ он не рассчитывал.

– Я не могу этого сделать, – ответил Коналл.

– Почему? – спросила она.

– Потому что… вы обе не достигли совершеннолетия. Мой долг как вашего хозяина заботиться о вас…

– Об этом никто не узнает.

Его долг не имел никакого отношения к его решению. Правда состояла в том, что он просто не хотел этого делать. Шона зажгла в нем какую-то искру, и он хотел продолжения, разрази его гром.

– Я буду знать.

Она уткнула взгляд в тарелку и некоторое время хранила молчание.

– Тогда позвольте мне спать в одной комнате с сестрой. Прошлой ночью мы впервые спали порознь. Мне не нравится разлука с ней.

Эта просьба оказалась достаточно простой.

– Это можно устроить.

– И еще одно. Вам нужен ученик, так сделайте меня своей ученицей. Настоящей. Не заставляйте работать в коровнике, выполняя ту работу, которую может делать любой, имеющий пару рук и здоровую спину. Ученик должен обучаться какому-то ремеслу, так что обучите меня тому, что умеете сами. Я хочу научиться лечить, как вы.

Коналл усмехнулся:

– Я не могу сделать из тебя доктора. Это требует больших знаний, опыта, учебы… Плюс ты женщина.

Она вскинула бровь:

– Но я спасла лапу вашего пса. Не говоря уже о жизни.

Его вздох засвидетельствовал признание им своего поражения в данном вопросе.

– Твоя правда. Но чтобы стать даже ассистентом врача нужно многому научиться. Уроки даже по основам анатомии, химии и биологии требуют предварительных школьных знаний по математике, физиологии, латыни…

– Послушайте, я не хочу резать человека и рассматривать, что там у него внутри. Я просто хочу, чтобы вы научили меня, что делать, чтобы оказать помощь нуждающемуся.

Коналл улыбнулся:

– Хорошо. Я научу тебя основам спасения жизни и правилам оказания элементарной медицинской помощи.

На ее лицо вернулась широкая благодарная улыбка, и это доставило ему большое удовольствие.

– Конечно, – продолжил Коналл, – я не смогу уделять много времени твоему обучению, потому что и сам учусь. Должен признаться, что управление таким имением, как это, мне абсолютно незнакомо. Я не знаю элементарных вещей о сельском хозяйстве и теперь просто тону во всем этом.

– Почему же вы сразу не сказали? – удивилась она, светлея лицом еще больше. – Я могу в этом помочь!

– Спасибо за предложение, но…

– Это правда! Я провела на ферме всю свою жизнь. На «Майлс-Энд» мы выращивали всякого рода урожаи и разводили разную скотину. Я знаю, как успешно управлять фермой. Следовательно, и поместьем. – Она наклонилась над тарелкой. – Я могу научить вас.

Ее самодовольная улыбка его заинтриговала.

– Можешь просветить меня в ценах на урожай? Рассказать о сменном севообороте? О спорах с арендаторами?

– О да. И бьюсь об заклад, еще о многом другом.

Коналл изучал хитрые огоньки, плясавшие в ее глазах. Жизнь в Шотландии вдруг показалась куда привлекательнее.

– Договорились, – сказал он и протянул ей руку.

Шона пожала ее, впервые не спрятав руку со шрамом.

Баннерман вернулся с платьем для няни, точно таким же, какое было у Уиллоу, и тихо вышел. Шона с такой радостью бросилась к простому голубому платью, словно это был шикарный бальный наряд.

– Отвернитесь, – попросила она.

– Зачем? – нахмурился он озадаченно.

– Я хочу его надеть.

Коналл наклонил голову:

– Очень хорошо.

Взял стул и повернул его в другую сторону.

За его спиной послышался шорох ткани. Она сняла его фрак и надела платье. Этот звук подействовал на него возбуждающе, вызвав к жизни давно дремавшие ощущения.

– Можно повернуться?

– Разумеется.

– То есть ты одета? – усмехнулся он и обернулся.

Представшее его глазам зрелище поразило Коналла. Простая скотница в грубой одежде и с грубым языком исчезла. Перед ним стояла высокая, стройная леди в красивом голубом платье. И если бы не распущенные волосы, небрежно падавшие через одно плечо, то в ней невозможно было бы узнать ту, другую, девушку.

– Вот черт! Не могу его застегнуть. Проклятые пуговицы на спине.

Он усмехнулся. Нет, она осталась прежней.

– Позволь мне.

Он подошел к ней со спины. Она приподняла волосы, обдавая его ароматом сена и солнца.

Его взгляд беспрепятственно скользнул по ее плечам и верхней части спины. Застегивая лиф платья, он позволил пальцам коснуться ее кожи. Прикасаться к служанкам подобным образом было недопустимо. Но он ощутил не внутренний запрет, а чувственное, эротическое волнение, пробежавшее по его телу. Шона была такой безыскусной, такой нетронутой социальными ограничениями, что он начал испытывать к ней влечение, которое было как недозволенным, так и неотвратимым.

– Это платье тебе очень идет.

Она опустила волосы и повернулась к нему лицом.

– Вы действительно так считаете?

– В нем ты похожа на светскую даму.

Его замечание заставило ее покраснеть, что он нашел совершенно обворожительным.

– Мне нужно сделать одно признание, – произнесла она, виновато наклонив голову. – Я не из преданности вам не дала убить вашу собаку. Я даже не была уверена, что это ваш пес. Я бы в любом случае сделала то же самое.

Ее признание слегка укололо его. Но позволило узнать о ней две важные вещи. Во-первых, теперь он знал, что она поступает по совести. Во-вторых, что была честная.

– Спасибо за искренность. Тем не менее моя благодарность отнюдь не уменьшилась.

Он открыл дверь своей спальни и махнул рукой Баннерману внизу, который в этот момент пересекал коридор первого этажа.

– Возможно, ты этого не знаешь, Шона, но я тоже однажды был учеником. Каждый молодой человек, мечтающий стать врачом, должен пройти курс ученичества, чтобы получить необходимые навыки. Я знаю, что это не очень приятно чувствовать себя кому-то обязанным, но нашим взаимоотношениям не нужна натянутость, верно?

Она покачала головой.

– Что касается твоего обучения, мы можем начать уже завтра. Потому что я тоже должен сделать признание.

– Какое?

Ленивая улыбка изогнула один уголок его рта.

– Я тоже хочу научить тебя очень многому.

Глава 5

Шона повернулась в постели и удовлетворенно прижалась щекой к подушке.

На ее сонном лице промелькнула улыбка, когда мысли снова возвратились к англичанину – Коналлу. Он снился ей всю ночь. И хотя подробности ее снов испарились, она помнила, что этой ночью он заставил ее улыбаться.

Источником этой радости стала надежда.

Все началось прошлой ночью в спальне Коналла. Его отношение к ней изменилось. Он потеплел. Никак не меньше. Более того… он стал нежнее и мягче. Она никак не ожидала, что спасение Декстера произведет на Коналла такое впечатление. Ей было приятно сознавать, что он так любит животных. Но она представить себе не могла, что он проникнется к ней искренней симпатией.

Ей вдруг пришло в голову, что, возможно, ее план женить его на себе был в конце концов не таким уж глупым, как она думала.

Одно его обещание позволить ей спать в детской вместе с сестрой делало ее счастливой. Еще Коналл хотел, чтобы Шона была рядом и работала с ним, как его настоящая ученица! Ее свобода и свобода Уиллоу снова казались в пределах досягаемости. Возможно, их крылья еще будут оставаться некоторое время сложенными, но дверь их клетки уже распахнулась.

Главное испытание еще было впереди. Ей удалось заставить Коналла потеплеть к ней. Но еще предстояло заставить полюбить ее. А это требовало по меньшей мере изменения в поведении. Если Коналл не мог желать такую женщину, какой она была, то она должна была стать такой, какую он желал.

Что это за женщина еще предстояло узнать наряду со многими другими вещами, касавшимися Коналла Макьюэна. В конце концов, это было не так уж неприятно. Англичанин оказался вовсе не таким заносчивым, каким показался ей. За внешней жесткостью и грозностью Шона разглядела другого человека и теперь хотела узнать его получше.

Она сонно открыла глаза… и резко села в постели. Солнце уже встало над горизонтом и сквозь розово-зеленые занавески наполнило комнату светом. Никогда еще не спала она так долго утром. Шона быстро облачилась в свое новое голубое форменное платье, как смогла, застегнулась и торопливо зашнуровала башмаки. Схватив с ручки кресла фартук, выскочила из комнаты, устремившись прямиком в коровник.

Но когда прибежала туда, то обнаружила, что ее место занял кто-то другой. На скамеечке рядом с козой Айви сидел Кирен, молодой парень, живший по соседству с «Майлс-Энд». Он прилежно доил животное, в то время как Айви жевала подслащенный корм.

– Кирен, что ты собираешься делать? – спросила Шона.

– Собираюсь? Уже три ведра надоил.

Шона округлила глаза:

– Тьфу! Я хотела спросить, что ты тут делаешь?

– Знаешь, если ты только сейчас решила заглянуть сюда, то я не удивлен, что они хотят отстранить тебя от работы в коровнике.

– Отстранить? – Шона испытала приступ гнева. – Кто хочет меня отстранить?

Кирен выпрямился.

– Хозяин прислал за мной спозаранок пони с двуколкой. Возница сказал, что я должен приезжать каждое утро доить скотину, пока коз не продадут. Зная, как хорошо ты ухаживаешь за животными, я чуть не сломал голову. Или ты не слишком стараешься угодить новому хозяину?

– Почему? Стараюсь! – ответила она обидчиво. – Кто, по-твоему, выскреб все здесь дочиста?

Парень почесал затылок.

– Хозяин просил передать, что хочет видеть тебя по поводу твоего переобучения. «Первым делом с утра», – сказал он. – На губах Кирена промелькнула улыбка. – Похоже, теперь не отвертишься.

Их вчерашнее соглашение. Шона вздохнула. Ее гнев прошел. Она не представляла себе, что придется начинать вот так сразу. Коналл Макьюэн действовал быстро.

Едва она вошла в дом через черный ход, как ее тут же встретила взволнованная миссис Доэрти:

– Где ты была, девочка? Я сбилась с ног, чтобы найти тебя. Разве что на чердаке не смотрела. Хозяин хочет, чтобы ты с ним позавтракала.

– Позавтракала? – Зеленые глаза Шоны округлились. Он просит ее позавтракать с ним? – Меня?

– Ты не должна задавать вопросы, ты должна слушаться. – Миссис Доэрти бросила на нее осуждающий взгляд. – Боже, Шона, какая ты растрепанная, как будто только что неслась на лошади во весь опор. Ты не на ферме. В доме все женщины носят волосы, собранные в прически, как дамы, так и служанки. Где твой чепец? Иди сюда.

Миссис Доэрти взяла длинные волосы Шоны в руку и попыталась свернуть в узел, но тяжелые пряди снова рассыпались по спине девушки.

– Ладно, ничего с этим не поделаешь. Но сними этот фартук. Он замызганный. В другой раз, когда тебя позовут за стол с семьей, приведи себя в порядок. И Бога ради, приходи туда до того, как соберется семья.

Миссис Доэрти проводила ее по коридору и, остановившись перед двойными деревянными дверьми, жестом велела войти. Сделав глубокий вдох, Шона повернула ручки.

Таких комнат она никогда не видела. С высокого, в два этажа, потолка свешивалась люстра, похожая на хрустального паука на паутинной нити. Вдоль комнаты тянулся сверкающий деревянный стол. На синих стенах висели в золотых рамах портреты предков Макьюэна. В высокие окна со шторами с улицы вливался утренний свет и, отражаясь от огромного зеркала над камином, наполнял помещение сиянием.

Коналл Макьюэн, сидевший во главе длинного стола, встал с места. На нем были темно-коричневый сюртук и брюки цвета карамели.

– Доброе утро, Шона. Прошу, присоединяйся к нам. Я хочу тебя кое с кем познакомить.

На ковровом покрытии пола башмаки Шоны не производили никакого шума. Двое других мужчин за столом тоже встали.

– Это мой брат, Стюарт Макьюэн. Он только что прибыл из Лондона. Стюарт, это Шона Слейтер, моя новая ученица.

– Здравствуйте! – сказала Шона и сдержанно кивнула.

Стюарт был таким же красивым, как и его брат. Сквозь светлые редеющие волосы просвечивала еще более белая кожа. Его голубые, как небо, глаза были устремлены на Шону даже в тот момент, когда он поклонился.

– Боже, две красивые ученицы, чтобы научить их всяким мирским премудростям. Можно мне одну?

Коналл закатил глаза:

– Нет, нельзя. И, Шона, моего управляющего, Хораса Хартоппа, ты уже знаешь.

– Да, доброе утро, мистер Хартопп.

– Доброе, – ответил он отрывисто и снова сел.

Коналл выдвинул для нее стул с красивой обивкой из кремовой с синим парчи. На столе перед ней стояли сверкающая золотом тарелка и хрустальный стакан.

– Поскольку Хартопп рано прибыл, я подумал, что мы могли бы начать с доклада за завтраком.

Лакей молча поставил на тарелку перед Шоной блюдо с нарезанным мясом, яйцом пашот и гренками.

– Как Декстер? – поинтересовалась Шона.

Коналл улыбнулся:

– Он бодр. Только приходится то и дело напоминать ему, чтобы не трогал повязку. Хозяин лает на своего пса.

Шона хмыкнула и взглянула на Стюарта, который не сводил с нее глаз.

Хартопп вытер рот.

– Как я уже говорил, доктор Макьюэн, у меня наметился значительный прогресс в вопросе мелиорации земли в восточной части поместья.

– Весьма рад это слышать, – ответил Коналл. – Этот участок меня очень беспокоил.

Шона съела кусок жареной ветчины.

– Восточная часть… это, где находится ферма Хокни?

Коналл кивнул.

– Вот они обрадуются, узнав об этом! Тамошним фермам необходима помощь. Особенно старому мистеру Тимони. За последние пару лет он заметно одряхлел. После кончины его миссис не может работать на ферме в полную силу.

Хартопп принялся намазывать маслом гренок.

– Поэтому мы полагаем, что, переселив его, мы окажем ему услугу, он будет рад.

Вилка застыла на пути ко рту Шоны.

– Переселив его?

– Да. Мы собираемся переселять оттуда арендаторов, чтобы преобразовать пашни в пастбища. – Хартопп повернулся к Коналлу: – Я уже получил три предложения об аренде этого участка. Одно – весьма щедрое – от человека, который нуждается в тысяче акров пастбищных угодий для пяти сотен голов овец.

Шона разинула рот:

– Вы хотите выселить фермеров с их земель, чтобы превратить их в пастбища для овец?

– Конечно. На севере Шотландии такое практикуют еще с тех временем, когда я был мальчиком. И помещики от этого лишь богатеют.

Шона повернула разгневанное лицо к Коналлу:

– Вы для этого сюда приехали? Чтобы выбросить всех фермеров с ваших земель и населить их овцами?

Коналл сердито поджал губы.

– Нет. Но Балленкрифф в финансовой яме. И уже давно. Поэтому я велел Хартоппу придумать, как поставить имение на ноги.

– И вы полагаете, что наилучшим способом достижения цели будет избавление от арендаторов?

Вместо Коналла ответил Хартопп:

– Нет нужды устраивать истерику, мисс Шона. Это коснется всего нескольких ферм, наименее прибыльных. Мы не причиним этим людям неожиданных неприятностей. Землевладельцы и арендаторы всегда понимали. Плати арендную плату – и живи спокойно. Не платишь – уходи.

Хартопп сунул в рот кусок колбасы.

– И куда, прикажете, старому мистеру Тимони податься? Ему почти семьдесят. Он многие десятилетия орошал эту землю своим потом и кровью.

– Балленкрифф – не богадельня, мисс Шона.

– Нет, но арендаторы заслуживают внимания и уважения. Это фермер-арендатор приносит доход землевладельцу, нанимает рабочих и обеспечивает выполнение Закона о бедных, который помогает выжить нищим, мне он тоже помог. Но важнее то, что фермер кормит население Шотландии и Англии, выращивает то, что вы, мистер Хартопп, в настоящий момент кладете в рот.

Хартопп перестал жевать, и все взгляды обратились к нему.

Коналл откинулся на стуле.

– Я ценю твою заботу о соседях, Шона. Но факт остается фактом. Поместье в больших долгах. Если нам не удастся спасти его от разорения, мы все окажемся без крова.

Лицо Хартоппа рассекло лезвие улыбки.

– У вас есть предложение получше, мисс Шона?

Шона уткнулась взглядом в стол и напрягла память, пытаясь найти способ спасти поместье и арендаторов, проживавших на его территории.

– Да, есть. – Она сделала глоток чаю из стоявшей перед ней чашки. – Когда мы с Уиллоу отвозили наши продукты на рынок, то всегда испытывали большие трудности, продавая их, поскольку приходилось конкурировать с соседями. Когда я привозила картофель, с фермы Кэрда тоже привозили картофель, и каждому из нас в попытке сбыть свою продукцию приходилось снижать цену. А если бы наши фермы могли договориться относительно того, что выращивать, нам не пришлось бы больше конкурировать. Если, допустим, в один год старый мистер Тимони вырастит репу, а Кэрд – пшеницу, а на ферме «Майлс-Энд» – морковь, то мы сможем продать урожай в городе по справедливой цене, и каждый будет в выигрыше.

Коналл задумался.

– То есть просить фермеров специализироваться в выращивании урожая.

– Да, «специализироваться». И каждый год менять посевную культуру. Вместо того чтобы выращивать пять разных культур, каждый мог бы выращивать по одной. Таким образом, когда настанет время продавать урожай, не будет конкуренции, и покупателю на рынке придется покупать по той цене, которую мы назовем.

Коналл кивнул:

– Идея имеет свои достоинства. Что скажете, Хартопп?

Седоволосый мужчина подавил вздох.

– Думаю, что это непрактичный и упрощенный подход, граничащий с деспотизмом. Нельзя заставить фермера выращивать один какой-то продукт. Пока они платят ренту, они могут выращивать все, что захотят.

– Да, могут, – ответила Шона, подавляя гнев. – Но стоит попытаться. Я знаю и о других трудностях. Фермеры не склонны испытывать новшества. Потребуется много разговоров со стаканом виски, чтобы достичь единогласия. Наверно, года два уйдет на внедрение идеи в практику. Будем менять конфигурацию полей, и придется потратить немало усилий, чтобы убедить их не засевать землю более чем два года подряд зелеными или белыми культурами. Но в конце каждый из арендаторов получит большую выгоду, если будет «специализироваться». Это позволило бы им сполна платить ренту и еще оставлять себе значительную прибыль.

Шона взглянула на Коналла, не уверенная, что сумела его убедить. Но Боже, он как будто находился под впечатлением.

– А других идей у вас не возникло, пока точили лясы с рыбацкими женами на рынке? – В тоне Хартоппа звучал сарказм.

– Возникли, – ответила Шона. – При сменном земледелии многие фермы засевают простоявшее под паром поле репой и ячменем. По деньгам выход продукции такой же, как от посева пшеницы после простоя поля под паром. Около восьми фунтов с акра. Но удобрение навозом и труд, необходимый для засева парового поля репой, сокращают доход. После пара поле лучше засевать пшеницей.

– Боже мой, – ухмыльнулся Стюарт, – Хартопп, может, и вам не помешало бы сплетничать с рыбачками на базаре.

Хартопп посмотрел на Шону с плохо скрываемой неприязнью.

– И вот еще что, – продолжила она. – Вы должны сдавать фермерам землю в аренду сроком на двадцать лет. Как в Шотландии. Но предыдущий лорд Балленкрифф слышать об этом не хотел.

Хартопп расхохотался:

– Теперь я понял, чего вы хотите. Вы хотите добиться для своего Хьюма Финдли устойчивого положения в поместье. Но вам это не удастся. Если мы начнем сдавать землю в аренду, от бездельников и лодырей нам не избавиться.

Шона застыла.

– Если бы вы так же хорошо знали людей, которые здесь живут, как я, то знали бы, что бездельников здесь нет. Никто в здравом уме не станет вкладывать деньги в землю для процветания другого арендатора. Зачем им вкладывать деньги в чью-то собственность, если их в любой момент могут с этой земли выбросить? Но если фермер будет чувствовать себя защищенным договором о долговременной аренде, то с большей охотой будет заниматься улучшением своей земли.

Коналл почесал подбородок.

– Дядя никогда не подписывал договоры об аренде, и я считал это ошибкой. По-моему, это лишь усугубляло противоречия между помещиком и фермерами, разобщало нас, вместо того чтобы объединять для работы на всеобщее благо. И как говорит Шона, это делает фермеров апатичными.

Хартопп налил себе еще чаю.

– Апатия – это наименьшая из ваших проблем в данный момент, доктор Макьюэн. Половина фермеров запаздывает с рентой, а некоторые и вовсе задолжали за несколько лет, как Хьюм Финдли. Разрешить двадцатилетнюю аренду – нелепость. В другой раз она попросит вас о снижении ренты.

Шона с трудом сдержалась, чтобы не разбить о голову Хартоппа чайник.

– Думаю, было бы разумно добавить процент для поддержания ренты.

– Наконец-то, – он всплеснул руками, – здравая деловая мысль.

Шона, испытав отвращение, повернулась к Коналлу:

– Выселение фермеров с их земель не вернет вам денег, которые они задолжали. Но если вы сделаете какие-то вложения в их фермы или дадите денег, чтобы платить рабочим, думаю, фермеры будут счастливы платить ренту с некоторыми процентами. Я знаю людей, которые были бы рады заплатить процент, если бы могли получить капитал на урожай этого года. Возьмем, к примеру, ферму Ферли… одно из его полей остро нуждается в осушении. На нем ничто не растет. Но у него нет на это денег. Вдова Жана Района имеет отличную землю на своей ферме, но не может позволить себе купить удобрения, чтобы в этом году был хороший урожай. Вложите немного в ее ферму, и в текущем году она принесет утроенную прибыль.

– И снова вы упустили суть, – усмехнулся Хартопп. – Доктор Макьюэн говорит, что нуждается в деньгах, а вы предлагаете ему расходовать больше того, что он имеет.

Коналл поднял палец:

– Минутку. Хартопп, сколько акров занимает ферма госпожи Район?

– Около двухсот сорока, – ответил Хартопп.

– Сколько денег понадобится, чтобы купить удобрения?

Хартопп промокнул салфеткой рот.

– Мне нужно свериться с моими книгами.

Шона начала чертить пальцем на столе воображаемые цифры.

– Четыреста восемьдесят телег навоза по цене один шиллинг одиннадцать пенсов за телегу составят ровно сорок шесть фунтов. И оплата труда трех работников, чтобы разбросать навоз по полю, – два и шесть каждому за четыре дня будет один фунт десять шиллингов… а все вместе – сорок семь фунтов десять шиллингов.

Стюарт, откинувшись на стуле, расхохотался.

– Что смешного? – удивилась Шона, мрачно глядя на Стюарта. – Все точно до пенни!

– Вне всяких сомнений, дорогая мисс Шона, – произнес он, вытирая глаза. – Но выражение на лице Хартоппа было бесценно.

Она обернулась, но Хартопп уже приклеил к губам улыбку.

– Вы отлично считаете, мисс Шона. Поздравляю. Позвольте узнать, откуда у вас такие недюжинные познания в управлении имением?

– Я почти десять лет проработала на ферме Хьюма. И мой отец был землевладельцем.

– Правда? – справился Коналл. – Значит, ты родилась в богатой семье?

– Нет. – Она прикусила губу. – Я не помню, чтобы мы были богатыми.

– Ну-ну, – хмыкнул Хартопп. – Я что-то не слышал о бедных землевладельцах.

Шона нахмурилась:

– Бедными мы тоже не были. Но отец вкладывал все, что мог, в имущество своих арендаторов. Он говорил, что его благосостояние зависит от его арендаторов, а их разорение – залог его собственного краха.

– Вот как? – снова усмехнулся Хартопп, дыша сарказмом. – И как это ему помогало?

Взгляд Шоны затуманился. Она вдруг снова стала восьмилетней девочкой, забившейся под раковину в кухне, и увидела, как в сердце ее отца вонзают кинжал.

Хартопп откинулся на стуле.

– Мне бы очень хотелось познакомиться с таким удивительным образчиком хозяина.

Шона вскинула на него взгляд:

– Он умер.

– Хо-хо! Как это удобно для вашей вымышленной истории. А имя для него вы тоже придумали?

– Я ничего не придумывала! Мой отец – Джон Макаслан из Рейвенз-Крейга, и все, что я сказала о нем, – правда! Более того, он никогда не пользовался услугами управляющего, потому что знал, какие они все безграмотные хвастуны.

Она думала, что ее слова заденут Хартоппа, что он бросит салфетку и выскочит из-за стола, но ничего подобного он не сделал. А вытаращил на нее глаза и уставился так, как будто впервые увидел.

– Вы… отпрыск Джона Макаслана?

– Да, и более благородного человека не было на всем белом свете!

Хартопп замялся.

– Простите меня, мисс Шона. Я не хотел вас обидеть. Я понятия не имел, кем был ваш отец. – Он внимательно посмотрел на нее. – Не окажете ли мне любезность… передать соль?

Шона выпрямилась. Наконец она заставила его поверить, что ее отец был великим человеком. Она взяла со стола серебряную солонку и протянула ему.

Внезапно он обхватил ее кисть. Она попыталась высвободить ее, но он держал крепко.

Губы Хартоппа тронула улыбка.

– У вас есть знак слейтера.

Шона мысленно отругала себя. Надо же было оставить проклятое клеймо открытым. Она снова высвободила руку, но в глазах Хартоппа успели промелькнуть искры злорадства.

– Значит, это правда, – сказал он. – Вы дочь Макаслана.

– В чем дело, Хартопп? – спросил Коналл. – Вам известно, что значит этот знак на ее руке?

Хартопп улыбнулся Коналлу:

– Неужели она вам не сказала? Меня это не удивляет.

Шона покраснела, почувствовав себя униженной.

– Это ничего не значит, – подчеркнула она, отчаянно надеясь, что Коналл заговорит о чем-нибудь другом.

Хартопп усмехнулся:

– Это первое из произнесенного вами, что целиком и полностью соответствует правде. Отмеченные знаком слейтера и впрямь ничто.

Шона метнула на него сердитый взгляд.

– Что все это значит, Хартопп? Расскажите мне, – настойчиво попросил Коналл.

Хартопп удовлетворенно вздохнул:

– Это закон Северного нагорья, доктор Макьюэн. Тех, кого считают предателями клана, клеймят знаком слейтера. Злодей, мошенник – вот что это значит по-английски. Впрочем, не думаю, что эти понятия в полной степени раскрывают все то отвращение, которое испытывают добропорядочные шотландцы при встрече с отмеченными этим знаком.

– Почему?

– Потому что все знают, что слейтеру нельзя доверять. Тот, кто предал собственный клан, не будет верен и другому. Таким образом, ни один клан их не признает. Шотландец ни за что не женится на женщине из слейтеров и даже не наймет ее на работу.

Его слова причинили Шоне жгучую боль. Одним простым предложением Хартопп разрушил ее надежду стать ученицей Коналла. Или его женой.

Коналл посмотрел на нее. На его лице отразилось выражение искренней озабоченности.

– У Уиллоу на руке тоже есть этот знак. Почему вас заклеймили, Шона?

– Это уже не имеет значения.

Бросив на стол свою салфетку, Шона выбежала из столовой.