Текст книги "Желтый. История цвета"

Цвет, о котором молчат Библия и Отцы Церкви

А теперь давайте покинем Рим и римлян и обратимся к народам, описанным в Библии. Что говорит нам Священное Писание о месте, которое занимает желтый цвет в древних культурах Ближнего Востока? По правде говоря, почти ничего. Древнееврейский текст Библии, в котором так много обозначений материалов (золото, бронза, слоновая кость, черное дерево, коралл и тому подобное), удивительно скуп на хроматические термины, да и Септуагинта, перевод Ветхого Завета на греческий, выполненный в Александрии в 270 году до нашей эры, отличается такой же бедностью колорита. А вот с латинским переводом все обстоит иначе. Первые переводчики склонны привносить хроматические прилагательные там, где в древнееврейском или греческом текстах их не было; а святой Иероним, который позднее, на рубеже IV–V веков, идет по их стопам, тоже добавляет от себя несколько таких определений, сначала когда редактирует латинский текст Нового Завета, затем когда заново переводит с древнееврейского и греческого языков Ветхий. Вообще говоря, за прошедшие века от версии к версии и от перевода к переводу в тексте Библии появляется все больше лексики, относящейся к цвету, а ближе к нашему времени, в переводах на европейские языки, эта лексика становится еще богаче и разнообразнее.

Вот несколько примеров. Там, где в древнееврейском тексте сказано «драгоценная ткань», в латинском переводе написано pannus rubeus (красная ткань), а во французском переводе XVII века – «алая ткань». Там, где в греческом переводе идет речь о «пышном одеянии», в латинском сказано vestis purpurea (пурпурное одеяние), а в переводе на современный французский говорится о «багряной мантии». Впрочем, это расцвечивание средствами перевода производится не только с помощью красных тонов. Прилагательные, которые на древнееврейском или на греческом означают «чистый», «незапятнанный», «новый», «сверкающий», переводят латинским словом candidus («белоснежный»); другие, означающие «темный», «грозный», «мрачный», «злой», «ужасный», переводят на латынь словами ater либо niger (оба значат «черный»). Вот почему текст Библии, который с IV века до конца первого тысячелетия комментируют Отцы Церкви и их последователи, обрастает хроматическими коннотациями. В итоге они начинают выстраивать символику цветов, какой в древности еще не существовало. В период формирования культуры европейского Средневековья эта символика обретает четкие контуры, чтобы затем в течение тысячелетия оказывать влияние на различные аспекты религиозной жизни (литургия, облачения священников), повседневной жизни общества (одежда, гербы, знаки отличия) и художественного творчества[59]59
  По проблемам, связанным с лексикой и переводом см.: François Jacquesson, след. примеч. А также: Пастуро М. Зеленый. История цвета. М., 2018, и Пастуро М. Красный. История цвета. М., 2019.


[Закрыть].

Увы, все эти замечания не имеют отношения к желтому, поскольку этот цвет практически не упоминается в Библии, ни в древнееврейском тексте, ни в арамейском, ни в переводах на греческий, латинский, а также на народные языки западноевропейских стран. Новейшие исследования, и в первую очередь работы Франсуа Жаксона, показали, что независимо от редакции текста и от языка, на котором он опубликован, 95 % библейской палитры занимает триада красное – белое – черное[60]60
  Jacquesson F. Les Mots de couleurs dans les textes bibliques. Paris, 2008; онлайн-версия: laboratoire LACITO (CNRS): lacito.vjf.cnrs.fr/partenariat/pdf/Couleurs-bibliques2.pdf; см. также статью: Pastoureau M. Les mots de la couleur en hébreu ancien / P. Dollfus, F. Jacquesson, M. Pastoureau, éds. Histoire et géographie de la couleur. Paris, 2013. P. 67–130 (Cahiers du Léopard d’or. Vol. 13).


[Закрыть]. Причем две трети этой триады принадлежат разнообразным оттенкам красного, 20 % – белому, 10 % – черному. На долю зеленого, желтого и коричневого остаются только жалкие крохи. Что же касается синего, серого, оранжевого и розового, то эти цвета, по-видимому, полностью отсутствуют в Священном Писании. Во всяком случае, отсутствуют как хроматические термины: разумеется, там и сям в тексте появляются небо, море, зола, коралл или рассвет, но ничего не говорится об их цвете.

И здесь опять-таки возникает проблема близнецов – желтого и золотого. Если о желтом в Библии едва упоминается, то о драгоценном металле говорится очень часто. В некоторых книгах Ветхого Завета он, как мы уже замечали, даже занимает важное место. Можно ли считать, что там, где присутствует золото, присутствует и желтый цвет? Вряд ли. С одной стороны, потому что в библейские времена золото может быть разных цветов; с другой стороны, потому что цвет золота далеко не так важен, как его вес, чистота или блеск. Золото древности, будь оно реальным или всего лишь метафорой, – в первую очередь, вещество и свет и едва ли не в последнюю – обозначение цвета.

А сейчас забудем о золоте и выясним, есть ли в Библии упоминания о желтом цвете в связи с другими минеральными веществами высокой стоимости: драгоценными камнями. Они упоминаются в библейских текстах разрозненно и по разным поводам, но есть два длинных перечня драгоценных камней, на которые нам следует обратить особое внимание, один в Исходе, другой в Откровении.

Исход, вторая книга Ветхого Завета, рассказывает о том, как евреи покинули Египет, и об их долгих скитаниях по пустыне под водительством Моисея. Во время этих скитаний народ заключает союз с неким богом, который открывает им свое имя («Я – тот, кто есть») и обещает им землю. Многие эпизоды книги стали знаменитыми: Моисей на горе Синай, десять заповедей, манна небесная, золотой телец, описание ковчега откровения и облачения первосвященника. Среди элементов этого облачения – наперсник, или пектораль (hoshen), то есть прямоугольник из парчи, украшенный двенадцатью драгоценными камнями, которые символизируют двенадцать колен Израилевых (Исх. 28: 15–21)[61]61
  О пекторале первосвященника см.: Nihan C. Le pectoral d’Aaron et la figure du grand prêtre dans les traditions sacerdotales du Pentateuque // Vetus Testamentum Supplements. Vol. 177. Leyde, 2017. P. 23–40.


[Закрыть]. Вот перечень этих камней: рубин, топаз, изумруд, гранат, сапфир, алмаз, опал, бирюза, хризолит, аквамарин, оникс, яшма. Таковы их названия на современном языке; но перевод многих из этих названий и идентификация соответствующего камня вызывают большие проблемы. Кроме того, с точностью определить цвет драгоценных камней – тоже непростое дело: бывают разноцветные камни, некоторые меняют оттенки цвета в зависимости от освещения, наконец, есть камни, которые в древности были совсем не того цвета, с каким обычно ассоциируются сегодня. Так, оттенки опала или топаза могут существенно различаться в зависимости от эпохи, от обработки и от состава минерала. Отметим, однако, что в этом перечне представлены красный, зеленый и даже синий цвета, тогда как желтого, похоже, нет совсем.

А как обстоит дело с Откровением? В последнем видении Иоанну Богослову представляется место, куда войдут избранные после Страшного суда: небесный Иерусалим, город, излучающий сияние, сверкающий золотом и серебром, окруженный стеной, основания которой украшены драгоценными камнями (Откр. 21: 9–27). Вот перечень этих камней: яшма, сапфир, агат, изумруд, оникс, сердолик, хризолит, берилл, топаз, хризопраз, гиацинт, аметист. Проблемы перевода, идентификации и окраски здесь еще сложнее, чем в описании камней в Исходе, но, как и там, желтый цвет, похоже, отсутствует. Только у хризолитов и хризопразов порой бывают едва заметные желтоватые оттенки, но в целом их цвет, конечно, вписывается скорее в гамму зеленых тонов, чем в гамму желтых. Несомненно, к трудностям, которые создает лексика, здесь примешивается еще одна: тот же самый драгоценный камень может иметь множество вариантов цвета.

Приходится констатировать непреложный факт: даже в тех редких случаях, когда в Библии о цветах говорится чуть больше обычного, упоминаний о желтом в тексте не найдешь. Если этот цвет и присутствует, то только опосредованно, когда речь заходит о золоте, воске, меде, шафране, спелой пшенице. Вот почему в трудах Отцов Церкви почти ничего не говорится о желтом цвете: потому что о нем молчит Библия[62]62
  Об Отцах Церкви и символике цветов см.: Meier-Staubach C., Suntrup R. Handbuch der Farbenbedeutung im Mittelalter. Köln; Wien, 2014. 2 vol. (том 2 на CD).


[Закрыть]. У толкователей Священного Писания нет отправной точки, чтобы порассуждать о желтом или чтобы найти ему место в христианском культе и сопутствующих ему литургических обрядах. Даже такой «энциклопедист», как Исидор Севильский (560–637), который говорит о красках, о пигментах, о чернилах, о цветах одежды и о цветах в живописи, – даже он почти не упоминает о желтом. Как и его предшественники, он уделяет основное внимание красному, белому и черному. О желтом речь заходит только в связи с этимологией прилагательного croceus, производного от существительного crocus – шафран[63]63
  Исидор Севильский. «Этимологии». Кн. XVII, гл. IX, § 5–6. См.: André J. Lexique des termes de botanique en latin. Paris, 1956.


[Закрыть].

В трудах Отцов Церкви та часть палитры, которую должны были бы занимать различные оттенки желтого, целиком отдана золоту. Очень рано золото становится предметом ожесточенных споров. Что оно такое – свет или вещество? Допустимо ли его присутствие в храме? Например, какую роль должна играть драгоценная посуда в христианском культе? Не следует ли счесть ее бесполезной роскошью, vanitas, создающей преграду между священником (либо его паствой) и божеством? Такие вопросы возникали постоянно, однако ответы на них сильно изменились, по крайней мере со времен Меровингов. В эпоху раннего христианства большинство авторов решительно высказывались против всего драгоценного или роскошного. В дальнейшем стали появляться и другие мнения; некоторые прелаты сами были золотых дел мастерами, как, например, святой Элигий (ок. 588–660), епископ Нуайона и советник короля Дагобера, к тому же усиливалось влияние пышной византийской обрядовости. В Византии в убранстве церквей, как и в церковной утвари, золото использовалось очень широко. Со временем его становится все больше и в крупных храмах Западной Европы, где оно выполняет не только литургические и художественные функции (до XIII века золотых дел мастера работают исключительно для Церкви): золото играет и политическую роль.

Дело в том, что обладание золотом – признак большой власти. Вот почему прелаты, по примеру государей, накапливают золото в самых разнообразных формах: слитки, диски, кольца, самородки, песок; но также и монеты, украшения, оружие, посуда, реликварии, предметы культа, не считая тканей и одежд, расшитых золотом. Мало-помалу у желтого металла налаживаются все более тесные отношения с властью и священноначалием; его не только тезаврируют, но и выставляют напоказ, перевозят с места на место (в частности, во время религиозных процессий), приносят в дар, обменивают, осязают, домогаются, крадут… Золото мыслится как «свет, превратившийся в материю»[64]64
  «Lux incorporata», говорит Исидор Севильский в своих «Антологиях» (кн. XVI, гл. XVIII, § 4–5; и «luces incorporatae», пишет Гонорий Августодунский в своем Expositio in cantica, V, 10 (Patrologia Latina. T. 172. Col. 440).


[Закрыть]. То, что Бог есть «свет», словно бы оправдывает – и даже делает необходимым – его изобилие в церкви, по образу и подобию Храма Соломонова.

Первые протесты против роскоши и пышности в церковном убранстве раздаются в конце эпохи Каролингов, а в XI веке они звучат все громче и громче. Мы еще поговорим об этом. А пока заострим внимание на многообразных связях между золотом и красками. Оно присутствует повсюду, и в иллюминированных книгах, и в работах эмальеров и золотых дел мастеров, оно словно притягивает краски к поверхности (золотой фон), удерживает их внутри формы (рамки, бордюры), контролирует их, стабилизирует, чтобы они засияли еще ярче. И вдобавок выступает как замена желтого цвета, поскольку желтый часто отсутствует в палитрах живописцев и золотых дел мастеров. Средневековое золото – это вещество и свет, но это еще и цвет[65]65
  Pastoureau M. L’Eglise et la couleur des origines à la Réforme // Bibliothèque de l’École des chartes. 1989. Vol. 147. P. 203–230 и особенно p. 214–216.


[Закрыть].

Неоднозначный цвет
(VI–XV века)

Когда и каким образом в европейской цивилизации цвет, который долгое время определяли как вещество, затем как вещество и свет, превратился в отвлеченное понятие, вещь в себе, отделился от своей материальности и от своего носителя, и люди начали говорить: красное, желтое, зеленое, синее? Ведь таких хроматических сущностей, рассматриваемых вне какого бы то ни было контекста, Античность, похоже, не знала. Например, грек или римлянин вполне мог сказать: «люблю красные цветы», «люблю желтые ткани», «терпеть не могу синие одежды германцев», но вряд ли кто-то заставил бы его произнести: «люблю красное», «ненавижу синее». А вот на заре Нового времени человек без всякого затруднения заявляет, что любит или не любит тот или иной цвет. Значит, изменения, в результате которых появилось то, что мы называем «абстрактными цветами», а заодно и зарождение символики цветов произошли в Средние века. Ведь символика цветов возможна и применима только тогда, когда цвета дематериализуются и сохраняют свои значения независимо от способа их создания и носителя, на котором они закреплены.

Чтобы отследить эти изменения, происходившие, как легко понять, в течение длительного времени и в различных областях жизни, стоит обратиться к грамматике и лексике в средневековой латыни. Как хроматические термины, которые так долго оставались прилагательными, постепенно субстантивировались и вошли в обиходную речь? И не для того, чтобы использовать идею цвета в переносном или метафорическом смысле, как было в классической латыни (rubor, от ruber – «красный», означало «румянец», «стыд»; nigritia, от niger, «черный», – «мрак», «злоба»; viriditas, от viridis, «зеленый», – «юность», «свежесть»[66]66
  В классической латыни эти слова означают не столько красный, черный и зеленый цвета, сколько целомудрие, злобу и силу. Чаще всего – чтобы не сказать исключительно – они употребляются не в буквальном, этимологическом, а в переносном смысле.


[Закрыть]), но в исключительно хроматическом смысле, заменив пару существительное + прилагательное (color ruber, color croceus) или же субстантивированное прилагательное среднего рода (rubrum, croceum). Эта эволюция, по-видимому, подходит к завершению в XII веке, в период, когда уже сформировавшиеся местные языки принимают эстафету у латыни, и хроматические термины в них также субстантивируются. В первую очередь, это касается имен собственных: «Красный – красивый цвет, который…»; «Желтый – неприятный цвет, ставший таким в искусстве…» – затем простых существительных, сопровождаемых (во французском языке) определенными артиклями: le rouge, le jaune, le vert, le bleu.

Чтобы уяснить себе хронологию и различные аспекты этих изменений, лучше всего обратиться к двум областям жизни – литургической обрядовости и геральдике.

Желтому не место в христианской литургии

Долгое и упорное молчание Библии и Отцов Церкви о желтом цвете становится причиной того, что желтый не попадает в утвержденный кодекс богослужебных цветов, который постепенно складывается в период между эпохой Каролингов и XII столетием. Богословы, прелаты и священники, желающие добавить к цветам литургии желтый, а затем расширить сферу его применения, не находят ни в тексте Библии, ни в толкованиях Отцов Церкви решительно ничего, что могло бы оправдать присутствие желтого в каком-либо праздничном обряде, ничего, что связывало бы его со смыслом и значением того или иного праздника, ничего, что позволяло бы выбрать для праздничной литургии облачения и церковное убранство желтого цвета. Если они предпочтут красный, то смогут аргументировать это множеством ссылок, но если речь пойдет о желтом, сослаться будет не на что. Говоря шире, молчанием Библии и Отцов Церкви можно объяснить и тот факт, что в порядке своего рода ответной реакции – ведь именно литургия устанавливала иерархию цветов – в средневековой культуре символика желтого сформировалась позже, чем символика красного, белого, черного и даже зеленого, а также то, почему ее основным источником были изображения, а не тексты.

Но задержимся пока на списке богослужебных цветов[67]67
  О происхождении и первоначальном значении богослужебных цветов написано немного. Позволю себе сослаться на два моих собственных исследования: Pastoureau M. Le temps mis en couleurs. Des couleurs liturgiques aux modes vestimentaires (XIIe – XIIIe siècles) // Bibliothèque de l’École des chartes. Vol. 157. 1999. P. 111–135, и Pastoureau M. Classer les couleurs au XIIIe siécle. Liturgie et héraldique // Comptes rendus des séances de l’Académie des inscriptions et belles-lettres. 2016. Fasc. 2.


[Закрыть]. В раннехристианскую эпоху священник отправляет службу в своей обычной одежде: отсюда некоторое разнообразие облачений и преобладание белых либо неокрашенных одежд. В дальнейшем белый предназначат исключительно для Пасхи и других наиболее важных праздников: по мнению большинства авторов, это было сделано для того, чтобы придать белому цвету особую торжественность. Однако вплоть до достаточно позднего времени у каждой епархии существуют свои установленные цвета литургии, тем более что начиная с IX века в церковном убранстве и облачениях допускается некое подобие роскоши, золото, яркие, насыщенные цвета. Параллельно появляются компиляции трактатов о литургии с рассуждениями о символике, и порой речь в них заходит о цветах; количество упоминаемых цветов может быть разным, но в каждом таком случае авторы пытаются придать вес своим рассуждениям, приведя соответствующий отрывок из Священного Писания. Поэтому желтый, как и следовало ожидать, в таких книгах не рассматривается.

По сути проблема в том, чтобы понять, имели ли первые трактаты о литургии, в которых упоминаются цвета (часто это анонимные сочинения, которые трудно датировать, а порой и понять), какое-то влияние на реальную богослужебную практику. Ни находки археологов, ни иконография (где преобладают темные тона) не позволяют нам утверждать, что такое влияние имело место. Зато впоследствии идеи этих авторов подхватят виднейшие богословы XII века, писавшие о литургии (Жан Авраншский, Гонорий Августодунский, Руперт Дойцкий, Жан Белет); однако в их нормативных текстах редко можно найти описания богослужения. Но именно с этого времени обычай привязывать тот или иной цвет к определенному празднику либо к определенной дате богослужебного календаря уже прочно закрепляется в большинстве епархий западно-христианского мира, даже если расхождения в правилах между ними остаются значительными.

Но вот на исходе XII века высказывает свое мнение кардинал Лотарио, будущий папа Иннокентий III. В 1195 году, будучи еще кардиналом-диаконом, которого тогдашний папа Целестин III, враг его семьи, временно отстранил от дел папской курии, он пишет несколько трактатов. Один из них посвящен мессе и называется «О Таинстве Святого Алтаря» («De sacro sancti altaris mysterio»). Это юношеское сочинение, которое иногда считают недостойным будущего великого понтифика, по обычаю ранней схоластики, изобилует компиляциями и цитатами. Но именно этим трактат и ценен для нас: кардинал Лотарио кратко пересказывает то, что было написано до него. Вдобавок содержащиеся там сведения о цветах тканей для церковного убранства и облачений важны потому, что автор описывает обычаи Римской епархии незадолго до своего собственного понтификата. До сих пор любая епархия могла перенимать римские обычаи в литургии, если находила нужным, но они еще не стали нормой для всего христианского мира, поэтому епископы и прихожане часто придерживались местных правил. Но огромный авторитет Иннокентия III привел к тому, что в течение XIII века все изменилось. Люди постепенно пришли к мысли, что правила, принятые в Риме, должны стать законом для всех. Вдобавок сочинения этого папы, даже написанные в молодости, стали каноническими: так случилось и с трактатом о мессе. Глава о богослужебных цветах не только будет пересказываться всеми литургистами XIII века, но еще и станет руководством к действию для многих епархий, в том числе и весьма удаленных от Рима[68]68
  Лотарио деи Сеньи (будущий папа Иннокентий III). De sacro sancti altaris mysterio. Кн. II, гл. LXV // Patrologia Latina. T. 217. Col. 774–916 (о богослужебных цветах – в ст. 799–802; частичный перевод можно найти в первой из моих статей, указ. в пред. примеч.).


[Закрыть].

У нас здесь не хватит места, чтобы подробно описать, какие цвета и какая цветовая символика, по мнению будущего папы, соответствовали тем или иным праздникам церковного года. Поэтому вкратце перескажем самое главное. Белый цвет как символ чистоты подходит для праздников, посвященных ангелам, девам и исповедникам, для Рождества и Крещения Господня, для Великого четверга, Пасхи, Вознесения и Дня Всех Святых. Красный, символ крови, пролитой Христом и за Христа, а также сошествия Духа Святого, пригоден для праздников апостолов и мучеников, для Воздвижения и Пятидесятницы. Черный, символ скорби и покаяния, следует использовать для заупокойной мессы, Рождественского поста, Дня святых невинных младенцев Вифлеемских и в течение Великого поста. Зеленый же надлежит использовать в дни, когда не подходят ни белый, ни красный, ни черный, поскольку – и это очень важное замечание – «зеленый цвет является средним между белизной, чернотой и краснотой»[69]69
  «Viridis color medius est inter albedinem et nigritiam et ruborem», ibid., ст. 801.


[Закрыть]. В этом своде правил, одновременно литургическом и хроматическом, не нашлось места ни синему, ни желтому. В конце XII века синий цвет только начинает набирать силу как в общественной жизни, так и в символике; его головокружительный взлет состоится только в следующем столетии, но к этому времени богослужебный хроматический канон уже успеет сложиться. Что же касается желтого, то, как мы говорили, он повергает в растерянность литургистов и богословов: с одной стороны, в Библии и в трудах Отцов Церкви о нем ничего не сказано, а значит, и символики у него быть не может; с другой стороны, золото в обрядах присутствует постоянно, а когда нужно дополнить базовую богослужебную палитру – красный, белый, черный, зеленый, – еще и превращается в цвет. А собственно желтого как бы и не существует – его нет в тексте Священного Писания, нет и перед глазами.

Хотя в трактате кардинала Лотарио описаний больше, чем предписаний, все же он способствовал унификации правил христианского богослужения. Почти сто лет спустя интерес к трактату оживила другая знаменитая книга, «Rationale divinorum officiorum» Гийома Дюрана, епископа Мендского, компиляция, созданная в 1285–1286 годах. Этот фундаментальный восьмитомный труд – самая полная средневековая энциклопедия предметов, знаков и символов, связанных с христианским богослужением, которая, в частности, воспроизводит главу из трактата Лотарио, посвященную цветам, развивает его аллегорические и символические толкования различных аспектов литургии, дополняет цикл праздников и превращает в единую, общую для всего христианского мира систему те богослужебные правила, которые описал Лотарио и которые когда-то были всего лишь локальной практикой, принятой в Римской епархии. Зная, что из наследия Гийома Дюрана до нас дошли несколько сотен рукописей, что после изобретения книгопечатания его сочинение стало третьей по счету книгой (после Библии и Псалтири), вышедшей из-под пресса, и выдержало сорок три первопечатных издания, мы можем себе представить, какое значение имел для Европы этот свод богослужебных правил с описанием их цветовой символики. И нам остается только еще раз пожалеть, что желтому цвету там не нашлось места[70]70
  Однако эта тенденция имела скорее теоретическое и дидактическое значение, чем практическое. В XIV–XV веках авиньонское пленение пап и общий кризис католической церкви затормозили движение к унификации литургии, начавшееся в XIII столетии. Многие удаленные от Рима епархии вернулись к своим правилам и придерживались их еще в начале Нового времени. Решения Триентского собора и введение единого римского требника святого Пия (1570), которые делали обычаи Рима обязательными для всех, прижились не сразу. При том что все епархии христианского мира постепенно ввели у себя пять основных богослужебных цветов, предписанных Римом (белый, красный, черный, зеленый и фиолетовый), многие местные особенности просуществовали вплоть до XX века.


[Закрыть].

Система богослужебных цветов, получившая распространение в период между эпохой Каролингов и XIII веком, – только одна из граней более масштабного явления – расцвечивания церковного убранства (полихромная архитектура и скульптура, сюжетные настенные росписи, витражи, мебель), при изучении которого археология должна идти рука об руку с литургикой. Внутри здания все цвета, находятся ли они там постоянно или временно, какими бы ни были их носители – камень или пергамент, стекло или ткань, – говорят друг с другом, перекликаются. В храме цвет активизирует пространство и время, выделяет действующих лиц и места действия, позволяет полнее ощутить перепады напряжения, смену ритмов; он необходим для театрализации культа. Однако, чтобы представить себе цветовую символику Средневековья во всем диапазоне ее возможностей, надо пойти дальше и к археологии и литургике добавить третью дисциплину – геральдику.

В самом деле, историк не может не заметить, что первые успешные попытки закрепить цветовой код на церковном убранстве и облачениях священников совпадают по времени с рождением гербов. Эти два кода схожи между собой. Богослужебные цвета, как и цвета на гербах, существуют в ограниченном количестве и сочетаются друг с другом по строго определенным правилам. Цвета в богослужении, как и в геральдике, – это абстрактные, концептуальные, абсолютные цвета, их палитра не ведает нюансов. Вот почему богослов, как и геральдист, в состоянии придать цветам большую символическую нагрузку. Однако, в отличие от богослужения, геральдика признаёт желтый цвет и активно использует его, притом даже в двух аспектах.