Текст книги "Непримиримые влюбленные"

– В тебе говорит расчетливый банкир, – пожала плечами Мэдлин.

– Во мне говорит человек, который испытывает отвращение к запущенности – живого существа или его владений, неважно, – возразил Доминик. – Со временем, когда закончатся все работы, дом будет выглядеть так, как он и должен был выглядеть, если бы старику и его владению не позволили сгнить.

На его лице появилось новое выражение, которое Мэдлин не смогла бы определить.

– И ты получишь удовольствие, разместив в доме таинственные и чудесные антикварные вещи, которые собирал всю жизнь?

Доминик усмехнулся.

– Конечно. Этот дом просто предназначен для них! Тебе так не кажется? Пойдем. – Он протянул ей руку. – Я покажу тебе остальное.

Дом был гораздо вместительнее, чем казалось снаружи. Много интересных комнат причудливой формы. В Мэдлин проснулся художник, и вскоре они уже обсуждали, как лучше убрать и обставить эти комнаты, не нарушая общей атмосферы дома. На нижнем этаже работы шли полным ходом. А когда они поднялись на верхний этаж, Мэдлин увидела, что он уже отделан.

– Мы начинали с верхнего этажа, – объяснил Доминик. – Рабочие закончили его только на прошлой неделе. Видишь, двери здесь плотно закрыты. – Он открыл одну из дверей и пригласил Мэдлин войти. – Полностью отделана только эта комната. Спальня хозяина. – Он шутливо поклонился.

– О! – изумленно воскликнула Мэдлин, ступив на толстый ковер тускло-розового цвета. Она озиралась по сторонам, не зная, что сказать. Ничего подобного ей не встречалось, и она не предполагала, что мужчина может выбрать такую цветовую гамму.

Основное место занимала огромная кровать красного дерева под высоким балдахином из двусторонней серебристо-розовой парчи. Петли и продернутый сквозь них шнур удерживали балдахин на толстой деревянной раме. Кровать была покрыта таким же парчовым покрывалом. Размеры ложа могли напугать. Мэдлин мельком взглянула на него и перевела взгляд на камин с витиеватыми украшениями из красного дерева, занимавший почти всю противоположную стену.

Комната была просторная – в ней поместились еще два удобных кресла, стоявших перед камином. Они тоже были обиты светлой парчой в тон шторам, абажурам на лампах и покрывалу на кровати.

– Ну, что ты думаешь? – спросил Доминик, так как Мэдлин молчала.

Что она думает? У нее комок стоял в горле. Комната была великолепна. И явно предназначена для того, чтобы разделить ее с женщиной, которую очень любят. Постепенно комок в горле растаял. Мэдлин чувствовала, что сейчас заплачет, и отвернулась, чтобы не видеть напряженного выражения его лица. Он мог бы догадаться, что она просто потрясена. Комната предполагала так много, что Мэдлин стало страшно: что же будет дальше?

Молчание словно вибрировало в воздухе. Не в силах выносить его, Мэдлин хотела отойти к окну и только теперь увидела картину в золоченой раме, висевшую над камином. Она вздрогнула и замерла, боясь перевести дыхание.

– Я обещал отдать ее тебе, помнишь? – Он подошел к ней вплотную. – Картину – недавно, а дом – очень, очень давно, когда твои мечты были только… мечтами и забавляли меня. Вот… – Он с нежностью положил руки ей на плечи, согревая ее своим теплом. – Они твои, Мэдлин. Мой подарок тебе.

– О, Дом, – хрипло прошептала она. – Я не могу принять…

Внезапно он крепко прижал ее к себе, не давая говорить.

– Однажды… кажется, прошла целая жизнь… – тихо заговорил Доминик, и его слова эхом отдавались в ней, – очаровательное существо, которое я очень любил, предложило мне себя со всей страстью своей любящей натуры, а я, глупец, оттолкнул его.

Он закрыл ей рот рукой, рыдания душили ее. Доминик прерывисто вздохнул.

– Сумасбродная Мэдлин, – продолжал он, – Боже, какой же ты была сумасбродкой! Чаще всего я не знал, стою я на ногах или на голове. Я так отчаянно хотел тебя, что мне приходилось постоянно следить за собой. И все равно ходил по краю пропасти.

Мэдлин всхлипнула, и он коснулся губами ее шеи.

– Ты была так молода, дорогая. А все называли меня счастливчиком, приставали с вопросами, как мне удалось обуздать неистовую и своенравную шалунью. И никто не спрашивал, как мне удается обуздать себя! – Его резкие слова больно ранили ее. – Когда я долго смотрел на тебя, сердце было готово выпрыгнуть из груди.

– Дом. – Она попыталась освободиться, голос осип от слез. Он не отпускал ее.

– Дай мне сказать все, – попросил Доминик. – Я очень хотел тебя, Мэдлин, желание терзало меня. А все вокруг не уставали напоминать мне, что ты очень молода, советовали беречь тебя, напоминали о твоей невинности, предостерегали от того, чтобы я не сломал твой удивительный характер. Но были и другие, – продолжал Доминик. – Эти сомневались, разумно ли жениться на такой молодой и своевольной девушке. Сомневались, отдаешь ли ты себе отчет, какие именно чувства ты питаешь ко мне. Они заставляли меня задавать эти вопросы себе. Я хотел понять, честно ли я поступаю, предлагая тебе пожениться. Ты ведь только начинала жить и сама не знала, чего хочешь от жизни – или от меня.

– Я знала, – шепнула Мэдлин.

Она скорее почувствовала, чем увидела, что он улыбнулся.

– Я мог бы оказаться для тебя всего лишь новым волнующим приключением, Мэдлин. Вспомни, ты ведь всегда стремилась испробовать что-то новенькое. И я стал бояться: если я научу тебя любви, если я позволю тебе все узнать, вдруг тебе опять захочется нового, всегда же найдется кто-то, кто сумеет удовлетворить твое ненасытное любопытство. Вот что я хочу сказать тебе, Мэдлин. Я не рискнул заниматься с тобой любовью до свадьбы, потому что боялся после этого потерять тебя.

– Ты не верил, что я люблю тебя.

– Нет, – признался Доминик.

– И потерял меня.

– Да. – Он вздохнул, повернул ее лицом к себе и долго смотрел на нее темными печальными глазами. – Теперь мы поменялись ролями. Теперь я предлагаю себя, а ты вправе отказать мне. Если я поцелую тебя, возьму на руки и отнесу в постель, чтобы заняться любовью, ты примешь меня, Мэдлин?

Доминик ждал ответа. Нервы Мэдлин были так напряжены, что она не могла вымолвить ни слова. Она понимала, что он говорил искренне, и тем не менее колебалась. Прежняя Мэдлин бросилась бы ему на шею, с поцелуями и дикими восторженными криками. Но теперь она научилась быть осторожной и не совершать опрометчивых поступков.

– Ты хочешь меня, я знаю, – снова заговорил Доминик, видя, что она молчит. – Мы стали старше на четыре года. Эти годы научили меня не только переносить страдания, одиночество и презрение к себе. Я понял, что настоящая любовь вечна. Я люблю тебя, Мэдлин, – торжественно заверил он. – Всегда любил и всегда буду любить. Ты позволишь мне показать, как сильно я люблю тебя?

Его голос прервался. Мэдлин, трепеща, упала в его объятия.

– О, Дом! – Она задыхалась. – Мне так не хватало тебя!

– Слава Богу. – Он крепко прижал ее к себе.

Их губы встретились. Теперь все слова стали лишними, не нужно было сдерживаться, желание увлекло их к постели. Поцелуи поддерживали возбуждение, пока они срывали с себя одежду.

Доминик положил ее на постель и лег рядом. Обнаженные тела дрожали от возбуждения, волны любви захлестывали их. Доминик помедлил, взял ее лицо в руки и потребовал, чтобы она смотрела ему в глаза.

– Боль и наслаждение, Мэдлин, – сказал он сдавленным голосом. Глаза потемнели от страсти, ноздри дрожали, он едва мог сдерживать себя. – Так и должно быть…

– Ты же знаешь, я не?..

– Ты не могла. И я не мог. Мы принадлежим друг другу. – Доминик прижался губами к ее губам. Медленные толчки его бедер приближали полное слияние тел.

Мэдлин вскрикнула от боли, и он закрыл ей рот поцелуем, удерживая ее, пока не почувствовал, что напряжение начинает спадать. Его движения стали мощными, сдержанность исчезла, сила разделенной страсти повела их к окончательной победе. Все земное отлетело прочь, остались только обнаженные нервы и распахнувшаяся душа мужчины, впитывающая в себя душу женщины. И женщина с радостью уступила силе своего мужчины.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Мэдлин стояла у окна и смотрела, как с затянутого неба льет и льет дождь. Потоки воды стекали по стеклу, закрывая видимость.

Дом наблюдал за ней, лениво развалившись в постели. Простыня едва прикрывала бедра. Он только что проснулся и любовался прекрасным видением: на Мэдлин была только его старая рубашка, длинные ноги обнажены, волосы, роскошная шелковистая копна волос, в которую он так любил зарываться лицом, струились по спине.

– Что там интересного? – спросил Доминик.

– Дождь, дождь и опять дождь. – Мэдлин вздохнула, не отрывая взгляда от окна. – Надеюсь, до Нининой свадьбы погода улучшится.

– Конечно, улучшится. – Доминик говорил с оптимизмом типичного англичанина. – Иди ко мне, Мэдлин. Я по тебе соскучился.

Помедлив самую чуточку, она подошла и прильнула к нему, уткнувшись головой ему в шею. Доминик обнял ее.

– Я люблю тебя, – сказал он с нежностью.

– Знаю. – Она поцеловала его в шею. Но что-то беспокоило ее, настроение явно было ниже нормы.

– Эй! – Дом поднял голову с подушки и, нахмурясь, посмотрел на нее. Ее унылый вид ему не понравился. – Что случилось? Что-то не так, Мэдлин?

– Я хочу… я хочу… О, Дом! – Она тяжело вздохнула и обняла его за шею. – Я не хочу снова уходить от тебя! Не хочу уходить из этого дома, из этой комнаты. Не хочу, чтобы все вокруг снова судачили о нас!

– Не будут, – заверил Доминик, прижимая ее к себе. – Мы не позволим им даже приблизиться к нам, если ты не захочешь!

Но Мэдлин вся дрожала, ее слезы капали ему на шею. Доминика это смутило и расстроило. Ему и в голову не пришло, что перед ним все та же, прежняя Мэдлин, со своими необузданными страстями и страхами.

– Они все равно узнают, – сказала она, стараясь подавить слезы. – Им придется узнать, и все начнется сначала. Приставания, назойливые советы. Будут спрашивать тебя, не сошел ли ты с ума, чтобы снова связываться со мной. Предостерегать меня от повторных ошибок! Потом пойдут насмешки, будут вспоминать, как все было в первый раз, какими дураками мы себя выставили. И не успеем мы оглянуться, как между нами снова начнется борьба и кончится любовь.

– Ничего такого не будет, – твердо сказал Доминик. – Мы не допустим этого. Выслушай меня. Мы поженимся. Сегодня, завтра – как только я смогу подготовить документы. Мы поженимся и запремся в этом доме, где никто нас не достанет, если ты так хочешь!

– Поженимся? Ты действительно хочешь жениться на мне?

Она была так потрясена, что Доминику пришлось встряхнуть ее.

– Конечно, я хочу жениться на тебе, дурочка, – рявкнул он.

– Но ты вовсе не обязан на мне жениться, – возразила Мэдлин, а на лице ее уже расплывалась улыбка. Ей вдруг стало так хорошо, тепло и спокойно. Она любима. И, как в прежние времена, настроение мгновенно изменилось. – Буду счастлива стать твоей женой. Это гораздо привлекательнее, чем быть любовницей.

Доминик резко опрокинул ее на спину и склонился над ней.

– Если ты думаешь, что я соглашусь на меньшее, чем брак с тобой, тебе придется еще раз все обдумать! И перестань улыбаться, как… – Глаза его метали искры.

– Как кто? – спросила Мэдлин. Пальцы сладострастно гладили желваки на его щеках.

– Как кошка, которая уже съела сметану.

– Я люблю тебя, Доминик, – проворковала Мэдлин.

– О Боже! – простонал Доминик и закрыл глаза, чтобы не видеть дьявольский блеск ее глаз. – Я, наверное, сумасшедший, раз связался с ведьмой.

– Я люблю тебя, – повторила Мэдлин, притянула к себе его голову и начала целовать сердитое лицо. – Люблю, люблю, люблю тебя.

– Ведьма, – снова пробормотал Доминик. – Я-то думал, новая Мэдлин не склонна к экстравагантным поступкам.

– Не склонна, – подтвердила она, отрываясь от поцелуев.

– Тогда как же назвать сценку, которую ты только что разыграла? Разве это не экстравагантная выходка прежней Мэдлин? – ворчливо осведомился Доминик.

– А кто это – новая Мэдлин? – усмехнулась она.

– О Боже! – Доминик откинулся на подушки. – Не спрашивай. – Он вздохнул. – Новая Мэдлин предана забвению.

– Кто-кто предан забвению?

Доминик снова вздохнул и грустно улыбнулся.

– Она… Я чуть не влюбился в нее. Мэдлин склонилась над ним.

– Лучше влюбись в меня, – предложила она в утешение и поцеловала его, не дожидаясь ответа.

Когда они снова пришли в себя, уже темнело.

– Боже мой, который же час? – Мэдлин вскочила с постели.

– Который час? – лениво откликнулся Доминик. – Зачем тебе это знать? Мы никуда не спешим.

Он протянул руку, чтобы обнять ее.

– Мне нужно домой, – возразила Мэдлин. – Родители беспокоятся. Господи! – воскликнула она в ужасе. – Я же сказала отцу, что уйду на пару часов.

Доминик крепче прижал ее к себе.

– Пусти меня, Дом! – взмолилась она. – Отец будет искать меня, если я…

– Не будет. – Его губы касались ее шеи, руки ласково скользили по телу, заставляя его трепетать. – Я позвонил к вам сразу после того, как ты ушла, и разговаривал с твоим отцом. Сказал, что хочу пригласить тебя пообедать со мной. Они не ждут тебя очень скоро.

– И что он сказал? – с любопытством спросила Мэдлин. Она вспомнила свой разговор с отцом за несколько минут до ухода.

– Он посоветовал мне поостеречься, если я собираюсь обидеть его дочь во второй раз. А я ответил, что не собираюсь ее обижать, а надеюсь убедить, что люблю ее. Потом пригласил его на ленч на следующей неделе, чтобы обсудить возможность финансовой поддержки, в которой он нуждается, и он…

– Подожди, – прервала Мэдлин. – Ты хочешь оказать ему поддержку?

Она вырвалась из его объятий и села. Волосы в беспорядке упали на лицо и плечи, обнаженная грудь светлым пятном выделялась в полутемной комнате. Ни дать ни взять – цыганка.

– Ты сообщил моему отцу, что намерен возобновить ухаживание за мной?

Доминик лениво скользил взглядом по ее телу. Потом посмотрел ей в лицо.

– Я уже пытался ухаживать за тобой, Мэдлин, и не собираюсь снова переживать эти мучения.

– Что ты еще сказал отцу? Сказал, что купил этот дом?

Странно, но ей не хотелось, чтобы кто-то знал об этом. Здесь она чувствовала себя в безопасности, была уверенной в себе, в Доминике. А если посторонние начнут вмешиваться…

– Нет. – Доминик понял, о чем она думает. – Никто об этом не знает. Только ты, я и строители.

Но Мэдлин не могла успокоиться. Высвободившись из его объятий, она встала с постели. С хмурым видом он последовал за ней.

– Мэдлин, – заговорил он, обняв ее. – Я сказал твоему отцу, что по-прежнему люблю тебя и думаю, что и ты любишь меня. Сказал, что не потерплю ничьих вмешательств. Думаю, он понял. Он не стал отговаривать меня. Потом я спросил, нашел ли он кого-то, кто согласен поддержать его последние проекты. Он ответил отрицательно. Тогда я пригласил его на ленч на следующей неделе, чтобы все обсудить. Мы простились по-дружески, хотя и сдержанно. Думаю, он подозревает о наших отношениях.

– Он спросил меня перед уходом, не к тебе ли я иду, – призналась Мэдлин.

– И что ты ответила?

– Ничего. Я не могла лгать, а правду сама не знала. Понимаешь, я чувствовала себя оскорбленной – после ночи в лодочном сарае.

– Прости меня. – Он крепче прижал ее к себе. – У меня были очень благородные намерения. Но когда в моих объятиях оказалась самая прекрасная, самая желанная и очень возбужденная женщина, я перестал владеть собой. Однако воспоминания о прошлом остановили меня, я не стал заниматься с тобой любовью до конца. Я знал: если ты не испытаешь оргазма, тебя это не будет мучить.

– А ты испытал оргазм? Доминик пожал плечами.

– Для меня это было не ново, я мог с этим справиться. И вообще, – он взял ее за подбородок, откинул ее голову и посмотрел в глаза, – я хотел, чтобы ты перестала сдерживаться. Тогда для меня это было важнее, чем получить удовлетворение. Я хотел убедиться, что ты принадлежишь мне. Наблюдал за тобой, чувствовал, что ты откликаешься на мои ласки, постепенно подводил тебя к высшей степени наслаждения.

– А ты не догадывался, что я хотела – мне нужно было видеть и чувствовать, что ты тоже откликаешься на мои ласки?

Доминик покачал головой.

– Я не задумывался об этом, пока ты мне не сказала. А потом мне стало стыдно. Я играл с тобой в любовные игры, как будто тебе было все еще восемнадцать. Но своим презрением ты дала мне понять, насколько моя реакция неадекватна искренности твоих чувств, нашей взаимной любви.

– А что теперь? – Мэдлин уткнулась лицом ему в плечо. Некоторая неопределенность будущего беспокоила их. Столько воды утекло с того часа, когда они пришли сюда сегодня днем, что она и в самом деле не знала, сможет ли теперь дышать другим воздухом.

Доминик словно прочитал ее мысли. Он крепко прижал ее к себе и тихо сказал:

– Знаю, дорогая, знаю.

Она поняла, что он уже все решил, он твердо знает, что им надо делать, как им вести себя. И неважно, что подумают другие.

– Только верь мне, хорошо?

Утро в день Нининой свадьбы было светлым и солнечным. Апрель уходил, отгремев громом, на смену ему во всем великолепии шел май.

Мэдлин встала с постели и лениво потянулась. Последние недели она была в постоянном напряжении, помогала готовиться к свадьбе и в то же время пыталась сохранить отношения с Домиником в абсолютной тайне.

– Я хочу, чтобы в центре внимания была только Нина, – сказала она Доминику. – Это ее день, и всякие сплетни о нас с тобой могут все испортить.

Доминик согласился с ней.

– Мне нравится делить с тобой тайны. – Он смотрел на Мэдлин, и глаза его лукаво поблескивали. – Ты рождена, чтобы потрясать, Мэдлин. Мне бы только хотелось, чтобы я заранее знал о предстоящих потрясениях. Но кажется, это невозможно.

– Правильно кажется, – строго сказала Мэдлин.

Они встретились на большом обеде, который Луиза и отец Мэдлин устраивали для близких друзей и родственников. Стентоны прибыли в полном составе. За последние четыре года они впервые появились в доме Гилбернов и снова стали друзьями. Мэдлин видела, как Доминик и ее отец удалились в кабинет и вышли оттуда, довольные друг другом.

– Он подписал, – тихо сказал Дом, когда они смогли перекинуться парой слов. – Мы теперь партнеры. Надеюсь, чутье не подведет его и на этот раз. В противном случае я пойду на дно вместе с ним.

– Такой большой риск? – Мэдлин озабоченно посмотрела на него.

– Дорогая, все, что делает твой отец, связано с риском. Самый большой риск – иметь такую дочь, как ты.

– Скоро я покажу тебе, какой это риск, – предупредила Мэдлин.

– Я уже предвкушаю.

Под его выразительным взглядом Мэдлин покраснела. Гости переводили взгляд с улыбающегося Доминика на Мэдлин и размышляли о том, чем он так разгневал Мэдлин Гилберн. А Мэдлин улыбалась про себя: только они с Домиником знали, что она покраснела не от гнева, а от радости.

Перри приехал как раз перед тем, как стали съезжаться гости. Он привез Формана, который начал осторожно флиртовать с Вики.

Мэдлин встретила Перри в дверях. Он взглянул на нее.

– Господи, я убью его!

Она вспыхнула, голубые глаза светились счастьем. Перри крепко обнял ее.

– Все чудесно, – прошептала Мэдлин. – Но это тайна, смотри, не проговорись.

– Они что, слепые? – иронически вопросил он.

– А как у тебя дела с Кристиной? – осторожно спросила Мэдлин, надеясь увидеть в карих глазах Перри такой же отблеск счастья. Но увы.

– Не знаю, что и сказать, – задумчиво произнес Перри. – Я хотел встретиться с ней и разобраться в наших взаимоотношениях. Но оказалось, что разбираться нет надобности. Я только взглянул на нее и понял, чего она стоит – поверхностная, эгоистичная, испорченная, хотя и красивая, маленькая дрянь. И я подумал про себя: черт возьми, Линберг, ты легко отделался!

Мэдлин засмеялась от радости.

– И что же дальше? – с любопытством спросила она.

– Постарался поскорее убраться, – фыркнул Перри. – Но это было не так просто. – Он пожал плечами.

– Пошли. – Она взяла его под руку. – Тебе сейчас нужен хороший глоток шотландского виски и приятная компания. Твоя душа воскреснет.

Мэдлин провела его в гостиную, где собралась вся семья.

– Голосую за это! – охотно откликнулся Перри. – Если здесь нет ловких женщин, только и ждущих, как бы меня заарканить. В данный момент я сыт по горло!

Однако в течение вечера Перри никак не проявлял своего недовольства женщинами. Всякий раз, когда Мэдлин смотрела на него, он любезничал то с одной, то с другой особой женского пола – ни возраст, ни красота не имели значения.

Усмехаясь, Мэдлин подошла к окну, чтобы посмотреть, какая погода. Предстоит суматошный день, подумала она. Но когда он кончится, можно будет расслабиться. И ей и Доминику.

Дом… Одно имя приводило в трепет все ее чувства. Последние недели она жила в состоянии влюбленности – чудесные и самые напряженные недели в ее жизни!

К одиннадцати часам волнение в доме Гил– бернов достигло высшей точки. Вики, как всегда, была полна энергии. Сияющими глазами она смотрела на Формана Гулдинга, который вместе с Перри старательно развлекал дам в гостиной.

– Поссорились? – спросила Мэдлин Вики, когда они поднимались по лестнице.

– Этот ужасный человек обвинил меня в том, что вчера вечером я флиртовала с Перри.

– О, – сказала Мэдлин, – мне кажется, ты и не собиралась.

– Конечно, флиртовала, – призналась Вики. – Но Перри готов флиртовать с каждой юбкой. Я не понимаю, какое Форман имеет право запрещать мне кокетничать с Перри!

– Удачи тебе, девочка, – засмеялась Мэдлин. Любовь к огромному американцу переполняла Вики. Ей было необходимо выплеснуть свои чувства, иначе она могла взорваться. А Форман Гулдинг был человек холодный и сдержанный.

– Нечего шутить, – сухо сказала Вики. – Ты же слюной истекала, глядя на моего брата. Думала, тебя никто не видит!

– А как твой брат смотрит на меня? – не удержалась Мэдлин.

– Так же, – пожала плечами Вики. Она подозревала, что у них какие-то секретные дела, и не могла простить брату и подруге, что ей ничего не рассказывают. – Надеюсь, вы вполне довольны друг другом, – раздраженно добавила Вики.

– О да, – мягко улыбнулась Мэдлин.

– Что ты хочешь сказать? – Вики насторожилась, точно голодная кошка.

– Мэдлин, ты не поможешь мне с этим чертовым галстуком?

К счастью для Мэдлин, в дверях появился отец, красный от нетерпения.

– Какой прок от жены, если в нужную минуту ее никогда нет рядом, – проворчал Гил– берн. Тут он увидел Вики, перестал ворчать и улыбнулся.

– Привет, Вики, дорогая. Твой отец получил журнал, который я ему послал?

– Да, спасибо, дядя Эдвард.

Когда Вики назвала отца Мэдлин дядей Эдвардом, сразу вспомнилась их прежняя привязанность друг к другу. Вики призналась Мэдлин, что никак не может называть ее отца мистером Гилберном. Официальное обращение буквально застревало у нее в горле. Вики с малых лет звала ее отца дядей Эдвардом.

– Отец просил передать, что именно эта статья ему нужна, – сказала Вики.

– Да, хорошо. Ну, что же… Мэдлин, да завяжи же этот проклятый галстук! – Гилберн пытался скрыть смущение.

Вот они, взрослые, подумала Мэдлин и пошла за ним в его комнату. Вики поспешила в комнату Нины. Очевидно, старшему поколению гораздо труднее забыть о ссоре.

Обычное спокойствие Луизы изменило ей за десять минут до приезда машины, которая должна была отвезти ее в церковь в сопровождении Формана и Перри.

Она начала всхипывать, как только Нина надела пышный свадебный наряд. Мэдлин быстро вывела Луизу из комнаты, чтобы она не расстраивала Нину, которая до сих пор держалась на удивление спокойно.

– Она похожа на ангела! – всхлипывала Луиза. – Нежный маленький ангел!

– Она и есть ангел, – успокоила ее Мэдлин. Слава Богу, мне не придется переживать такое, сказала она себе.

– А вдруг Чарлз передумает? – Луиза была близка к истерике. – Вдруг он не приедет в церковь и бросит мою девочку…

– Нет, Луиза! – резко оборвала ее Мэдлин. – Ты знаешь, что этого не случится. Это же Чарлз! Он наверняка уже с девяти утра ждет у церкви свое счастье.

Трогательно-беззащитная в голубом платье из натурального шелка, Луиза засмеялась, она взяла себя в руки, и Мэдлин успокоилась. Она быстро проводила ее вниз и передала на попечение отца. Поймав насмешливый взгляд Перри, Мэдлин выразительно подняла глаза к небу.

– Все в порядке, – бодро сказала она, входя в комнату Нины. – Суматоха кончилась… Как ты себя чувствуешь?

Уже недолго осталось, подумала Мэдлин устало. Напряжение отзывалось в голове тупой болью.

Орган заиграл свадебный марш, и Эдвард Гилберн гордо повел Нину вперед. Белое шелковое платье шелестело по устланному ковром проходу. Мэдлин шла рядом с Вики. Шелковые кремовые платья подружек невесты по– разному смотрелись на них. Мэдлин сразу заметила Доминика, стоявшего у ближайшей к проходу скамьи. Он обернулся и улыбнулся ей, а Чарлз улыбнулся Нине. Когда Мэдлин проходила мимо, их руки соприкоснулись, пальцы на миг сплелись и расплелись. Этого было достаточно, чтобы внутри у нее все запылало, сердце громко застучало от радости. Она выступила вперед и взяла у Нины букет. – Дорогие возлюбленные, мы собрались здесь под сенью Господа…

Свадебная церемония началась. Мэдлин, закрыв глаза, вслушивалась в слова, повторяя их про себя. Она представила, что это ее свадьба, это она и Доминик стоят перед алтарем и Господь благословляет их союз.

Несколько утомительных часов спустя Доминик подошел к ней сзади, обнял за талию и нежно прижал к себе.

– Когда мы сможем уехать? Она накрыла руками его руки.

– Уже скоро. Нина собирается уезжать, пошла переодеться. Как только они уедут, мы улизнем. Я так хочу побыть с тобой вдвоем, Доминик, – с тоской добавила она.

Он крепче прижал ее к себе, она спиной ощущала тепло его тела.

– Я тоже, – сказал Доминик хрипло. – С меня довольно всех этих тайн, дорогая. Ты была самая красивая сегодня. Мне хотелось закричать в церкви, что ты моя. Я люблю тебя, Мэдлин.

– Не надо, Доминик, – попросила она и быстро оглядела комнату, проверяя, не наблюдает ли кто за ними. Но внимание всех было обращено на жениха и невесту: они танцевали прощальный танец перед тем, как покинуть торжество.

– Помнишь, когда мы в последний раз были вместе в этой комнате? – вдруг спросил Доминик. – Ты вошла в те двери в дивном платье лимонного цвета, волосы рассыпаны по плечам, огромные испуганные глаза на бледном лице. Я посмотрел на тебя, и сердце у меня замерло – ты была красива какой-то неземной, трагической красотой!

Торжество по случаю свадьбы Нины проходило в загородном клубе – так решили Луиза с мужем. Клуб был хорошо оборудован, и можно было принять сотни приглашенных.

Мэдлин вспомнила поездку в этот клуб четыре года назад и тихо вздохнула.

– Ты был очень зол на меня в тот вечер. – Она грустно улыбнулась и теснее прижалась спиной к нему.

– У меня было много дел тогда, – сказал Доминик. – Да, я был зол на тебя. Но я кипел от ревности, видя, как молодые повесы обнимают тебя. Потом, я был напуган тем, что произошло между нами, ты так околдовала меня, что я с трудом мог владеть собой. Вот почему я ушел тогда. Если бы я остался, вероятно, все бы пошло по-другому. Приглашая тебя танцевать, я с трудом скрывал свои чувства.

– Мы устроили ужасную сцену в тот вечер, – напомнила Мэдлин.

– Действительно, – согласился он. – Мне никогда не было так стыдно. Но ты – трагическая фигура у моих ног, в облаке шелка, прелестная головка низко опущена в раскаянии, и, черт возьми, я готов был поклясться, что ты смеялась надо мной!

Мэдлин улыбнулась.

– Смеялась, – сказала она и выскользнула из его рук. – Смотри, Нина уже идет переодеваться. Я лучше…

– Что значит «смеялась»? – требовательно спросил Доминик, не давая ей убежать.

Мэдлин обернулась. Темные волосы изящно уложены на затылке, кремовое шелковое платье придавало величественность ее облику, и все в Лэмберне вынуждены были признать, что она стала совершенно другой – пугающе утонченной и изысканной.

Но сейчас она улыбнулась Доминику улыбкой прежней Мэдлин.

– Ты думал, что после всех оскорблений я дам тебе спокойно жить и не отплачу? Когда речь идет обо мне, доверяй интуиции, мой дорогой, – посоветовала она. – Интуиция тебя не подведет.

– Ты опять издеваешься надо мной, – прорычал он.

– Конечно, – сказала Мэдлин. Голубые глаза дразнили его. – Увидимся позже, хорошо?

– Тогда почему же ты убежала? – Доминик не отпускал ее, пусть объяснится до конца.

С минуту Мэдлин задумчиво смотрела на него. Она не хотела, чтобы он сердился на нее, особенно сегодня вечером. Сегодняшний вечер – особый. Их вечер, их тайный вечер.

– Потому что знала, что ты никогда не простишь мне эту последнюю выходку, – быстро сказала Мэдлин. – Она была слишком рассчитана на публику. – Ее губы кривились от презрения к себе. – Помнишь, ты посоветовал мне повзрослеть? Вот я и убежала, чтобы повзрослеть. Теперь я взрослая.

– Но я простил тебя на следующее утро, черт возьми! – воскликнул Доминик. – Мне было гораздо труднее простить себя, чем тебя!

Доминик непроизвольно повысил голос, и несколько гостей с любопытством посмотрели в их сторону: Стентоны и Гилберны снова собираются устраивать сцену.

Мэдлин услышала, как кто-то произнес:

– О нет. – Она узнала огорченный голос Вики, которая умоляюще смотрела на Доминика. – Дом…

Он нетерпеливо оглянулся на внезапно замолчавших гостей и увидел то, чего не могла видеть стоявшая спиной Мэдлин: все гости смотрели на них. Доминик вздохнул и снова обернулся к Мэдлин.

– Скажи, – небрежно заметил он, – сегодня вечером передо мной прежняя или новая Мэдлин? Хотя иногда я не вижу разницы.

Она на минуту задумалась.

– Наверное, обе, – решила Мэдлин. – Уже несколько дней я такая, обе Мэдлин соединились во мне. – Голубые глаза спокойно и насмешливо смотрели на него. – Это произошло две недели назад, в один из мрачных ненастных дней. Теперь их трудно разделить.

Доминик негромко рассмеялся.

– Какой бы ты ни была, думаю, тебе следует знать, что Стентоны и Гилберны торопятся заключить небольшое соглашение. – Он посмотрел куда-то поверх ее плеча, потом перевел взгляд на нее. – Боюсь, настало время сказать правду или нести ответственность за последствия, дорогая.

– О! – С лица Мэдлин исчезла насмешливая улыбка. – Я этого не ожидала, Дом.

– Тогда иди ко мне и позволь мне взять дело в свои руки.

Доминик обнял ее. Родители забеспокоились и стали проявлять признаки раздражения, но Мэдлин уверенно стояла с Домиником, он обнимал ее за талию, их руки соединились.

Эдвард Гилберн переводил взгляд с бесстрастного лица Мэдлин на такое же бесстрастное лицо Доминика. Наконец он сердито спросил:

– Что, черт возьми, вы задумали? Мэдлин лучезарно улыбнулась испуганной Нине:

– Дорогая, когда же ты пойдешь переодеваться?

Потом Мэдлин с улыбкой обратилась к Чарлзу:

– Если не поспешите, опоздаете на самолет.

Пока еще есть возможность это предотвратить, подумала Мэдлин с надеждой.