Текст книги "Болезнь отрочества. Клиническая работа с подростками и их родителями"

Я не ставлю целью лечить родителей, еще меньше я хочу исцелять их от неизвестно какого порока, который при трансгенерационной передаче явился причиной расстройств ребенка. Сегодня я убежден не только в том, что трудности ребенка влияют на родителей, но и в том, что изменения, которые мы хотим произвести в ребенке, являются потенциально болезненными для самолюбия родителей, которые имеют все основания желать обойтись без нашей помощи для разрешения существующих проблем. Поэтому, помимо работы, которая должна проводиться в рамках консультаций, я нахожу очень плодотворной работу с одним или с обоими родителями параллельно с лечением ребенка. Настрой на работу закладывается в этих встречах, проводимых во время обследования ребенка, и будет развиваться каждый раз в различных формах; те из них, которые я представил выше, являются лишь примерами отдельных ситуаций.

Родители – порой сразу, порой довольно поздно – показывают, до какой степени консультация была для них болезненной. Тридцатилетний опыт моей работы вместе с моими коллегами заставил меня задуматься о том, как влияет на родителей ситуация, которая приводит их к необходимости обратиться за консультацией со своим ребенком. Я не забываю ни о том влиянии, которое оказывают на меня универсальные диспозиции инфантильного эдипова комплекса, ни об их реорганизации в подростковый период. Я прекрасно осознаю, что эти диспозиции приводят нас к желанию воспитывать собственных родителей, а в дальнейшем – родителей тех детей, которых мы принимаем. С другой стороны, мои попытки идентификации себя с детьми, которых я принимаю, также оказывают воздействие на мои отношения с их родителями. Не существует ни одного клинического расстройства ребенка, в котором не были бы задействованы его родители. В 1911 году Фрейд [6] писал о двух принципах психического функционирования (принципе удовольствия и принципе реальности): «<…> Однако это предположение оправдывается, если мы будем рассматривать младенца вместе с заботой о нем его матери, – это фактически и представляет собой подобную психическую систему. <…> Так как более поздняя забота о ребенке моделируется на основе заботы о младенце, господство принципа удовольствия может прекратиться лишь с достижением полного психологического отделения от родителей». Наш опыт в Центре Альфреда Бине подтверждает это замечание. Поэтому мы с большим вниманием относимся к родителям, чтобы сделать возможным лечение их ребенка от начала до завершения подрасткового периода. До конца подросткового периода ребенок находит смысл лишь в отношениях, которые связывают его с родителями. Обследование и лечение ребенка должно проводиться с учетом этой ситуации, как мы всегда и делали, однако опыт привел меня к необходимости пересмотра формы нашей доступности для родителей. Их личностная ситуация требует нашего особого уважения. Представление о руководстве, таком необходимом на заре детской психиатрии, вновь появляется во французском варианте заголовка книги Д. В. Винникотта «Разговор с родителями», переведенного (на французский язык) как «Советы родителям». Это понятие имеет свои границы использования, поскольку обычно родители ничего не просят для себя. Наряду с этим родители объединяются в ассоциации семей и делают большой вклад в лечение наиболее трудных случаев. Изучение на индивидуальном уровне «единичных случаев» способствовало развитию у социальных работников более обобщенного взгляда. На примере множества случаев видно, что нужно продолжать идти в данном направлении. Тем не менее речь не идет об организации псевдопсихоаналитических методов лечения. Эта работа показала нам важность внимания, которое необходимо уделить детству родителей, чтобы лучше понять актуальную проблему их детей. Как правило, установление этой связи уменьшает тенденцию повторения для ребенка ситуаций, вызывающих тревоги. Эта работа, восстанавливая родительскую функцию, способствует также уменьшению расщеплений, организующих рассказ родителями своей истории, и определяется как внимательное сопровождение рассказа об истории жизни. Этот рассказ проходит через ряд плодотворных фаз, разделенных более или менее большими остановками. Данная работа имеет два подводных камня. Первым из них является сверхинвестиция наиболее продуктивных периодов работы. Второй представляет собой дезинвестиция истории во время перерывов в рассказывании. Именно в такие моменты команда консультантов берет на себя роль по поддержанию умеренной инвестиции.

Описывая работу с родителями, которая является зеркалом той работы, которая проводится с их ребенком, я описал лишь отдельную модальность нашей работы. Родители всегда ощущают на себе влияние проблем своих детей. Всегда важно помнить об этом, а иногда это имеет решающее значение. Не являются ли различные состояния, которые приводят к необходимости консультирования, в действительности результатом особой структуры объектных отношений? Эти объектные отношения лучше всего определяются диалектикой объектных и нарциссических инвестиций. Данная диалектика обнаруживается при исследовании движений переноса и контрпереноса, которые мы можем наблюдать в терапевтических консультациях на основе опыта, полученного нами в стандартном психоаналитическом лечении.

Литература

1. WINNICOTT D. W. (1989). L’Enfant et sa famille, les premières relations. Paris: Payot.

2. WINNICOTT D. W. (1972). L’Enfant et le monde extérieur, le dévelop-pement des relations. Paris: Payot.

3. WINNICOTT D. W. (1995). Conseils aux parents. Paris: Payot.

4. FAIN M. et BRAUNSCHWEIG D. (1971) Èros et Antéros. Paris: Payot.

5. LAUFER M. (1986). Comment un analyste aujourd’hui peut-il utiliser la métapsychologie pour rendre compte des changements propres а l’adolescence et de leur lien avec les dangers de rupture psycho-tique // R. Cahn et al., Psychanalyse, adolescence et psychose. Paris: Payot.

6. FREUD S. (1998). Formulations sur les deux principes de l’advenir psychique // OC XI. Paris: PUF.

Вторая часть
Лечение

Глава 4
Волнующая история[23]23
  Психоанализ и детство // Дневник Центра Альфреда Бине, день 999, № 27.


[Закрыть] о терапевтических консультациях

История и лечение Сильвии, девушки-подростка пятнадцати лет, пришедшей на консультацию в Центр Альфреда Бине, навели меня на мысль о написании этой главы. На первом этапе она наблюдалась у меня на протяжении трех лет. Затем я ничего о ней не слышал. Потом она вернулась и заставила меня пережить столкновение двух Мишелей Венсанов. Один из них – тот, к кому она приходит на терапевтические консультации, другой – тот, о ком она думает в перерыве между сеансами и кому пишет длинные письма, содержание которых значительно отличается от содержания ее консультаций в Центре Альфреда Бине.

Когда Сильвии исполнилось пятнадцать лет, ее школьная воспитательница обратилась с запросом о консультации для этой девушки, поскольку опасалась, что ее встречи с ней вскоре прекратятся. Эта воспитательница хотела сохранить с помощью Центра Альфреда Бине непрерывность в жизни девушки, которая отказывалась вернуться в свою приемную семью. В результате этого в ее жизни в ближайшие годы ожидались многочисленные изменения, а воспитательница в скором времени должна была перестать видеться с девушкой, так как и та, и другая покидали это учебное заведение. Все это произошло 15 лет назад.

В своей статье, включенной в книгу «Дети – жертвы сексуального насилия» [1], Патрик Альвен отмечает, что «обычно размеры насилия, которому подвергаются подростки, недооцениваются». Немедленные и заметные последствия являются редкими, а длительные и отсроченные во времени последствия редко напрямую связываются с их причиной. Название этой главы «волнующая история» взято из замечания Сильвии, сделанного ею во время недавнего разговора, который я приведу ниже.

Волнение на море – это волнообразное движение, которое вносит оживление, не вызывая настоящих волн. Первый всплеск приносит мою пациентку в Центр Альфреда Бине, где я принимаю ее в рамках консультирования на протяжении трех лет. В этот период она говорит об «одной штуке», которая произошла с ней у ее приемных родителей и которая объясняет ее внезапное желание найти своих настоящих родителей, возникшее в ее неполные восемнадцать лет, желание, сопряженное со страхом не суметь этого сделать. Сами эти события практически полностью покрыты молчанием. Лишь пятнадцать лет спустя она сможет говорить об испытанном страдании и унижении, что до сих пор она абсолютно игнорировала, имея лишь одно желание – забыть об этом и надеяться, что существует какой-то другой мир.

Второй всплеск приводит ко мне Сильвию вновь через пять лет, и она остается на два с половиной года. Она обручена, затем выходит замуж, но не может иметь сексуальных отношений с мужем. Только теперь она расскажет мне о волнах, которые забрызгали грязью ее отрочество, а еще раньше – ее детство. Она писала мне длинные письма, что говорило об устойчивости ее инвестиции в период между консультациями, которые проходили с частотой раз в 2 недели или в месяц, помимо «долгого перерыва на лето». В своих письмах и в наших беседах она постоянно требовала, чтобы я стал ее отцом в связи с несостоятельностью другого ее отца. Она нашла его во время латерального переноса в первый период моей работы с ней. Но из-за моего отказа стать поручителем в финансовом обязательстве, которое она взяла на себя накануне лета, я опять остался без каких бы то ни было вестей от Сильвии, несмотря на мои письма, написанные ей в начале сентября, а затем еще через год.

Третий всплеск вновь приводит Сильвию в Центр Альфреда Би-не после четырехлетнего молчания. Ей скоро исполнится двадцать девять лет. Отправив мне поздравительную новогоднюю открытку, она звонит моему секретарю, чтобы договориться о встрече. Она все еще испытывает то, что она называет «страхом говорить со мной о себе». «Говорить о ней» – это то, чем мы занимались каждый месяц, а часто, при получении длинных писем от нее в Центр Альфреда Бине, и между консультациями. Теперь на кону сама возможность создания ею семьи.

Итак, эта девушка-подросток, без всяких видимых расстройств, пострадала от насилия, самыми заметными последствиями которого является ее неспособность иметь сексуальные отношения с мужем и затруднения в создании семьи, проявившиеся в последействии в нашей продолжающейся работе. Эта работа натолкнулась теперь на препятствие в виде невозможности преобразовать контрфобическую фантазию под названием «он мой отец» в символическую формацию, которая позволила бы мне быть «как будто» отец.

История

История этой девочки-подростка и ход ее лечения в рамках терапевтических консультаций согласуются, причем история раскрывается благодаря лечению, в чем мы видим эффект последействия. При подготовке этой презентации мне постоянно вспоминалась книга Хорхе Семпруна «Писать или жить», опубликованная в 1994 году, в которой он рассказывает, через пятьдесят лет после окончания Второй мировой войны о своем опыте пребывания в концлагере. В путешествии-паломничестве героя сопровождает ребенок друзей, по отношению к которому автор выполняет долг памяти. У него самого нет семьи. С помощью этого сопоставления мне хотелось бы предложить вам соизмерить силу психических событий и человеческие ресурсы, которые мы можем мобилизовать для их контейнирования. Эта девушка пришла на первые консультации в сопровождении воспитательницы. Почему они выбрали именно Центр Альфреда Бине? И почему пришли именно ко мне? Я только могу сказать, что работа с Рене Дяткиным и Сержем Лебовиси убедила меня в том, что худшее, что может случиться с живым существом, – это «ампутация» у него живой памяти. Я смог убедиться в верности этого замечания во время работы в службе специализированной помощи семье «Le Coteau» в Витри. Итак, я согласился принять этого подростка. В отличие от задачи эксперта моя функция была не определена и не вписана в какие-либо временные рамки. Невозможно знать наперед, как долго мы должны будем выполнять свои обязательства. Что касается причин, которые привели девушку в наше учреждение, вначале она ничего не говорила, кроме того, что отказывалась вернуться к приемным родителям.

Какова ее история? Вскоре после рождения Сильвию отдали кормилице. У нее не сохранилось непосредственных воспоминаний об этом, однако позднее она вообразила, что ее удочерили поздно, поскольку она отговаривала приемных родителей брать ее к себе, чтобы подольше оставаться с кормилицей, которая ее любила и которую она отвечала любовью. Сильвию удочерили на пятом году жизни. Это было полное удочерение. Семья, которая приняла ее, дала ей новую идентичность: она получила не только новую фамилию, но и новое имя, несмотря на то, что ей было уже пять лет. На момент первой консультации прошло уже два года с тех пор, как она покинула семью из-за конфликта со своей приемной матерью, которая отказывалась отпустить ее к тете. Вот первый элемент головоломки, которая и по сегодняшний день остается неразрешенной. Вначале я написал «версия» вместо «элемента головоломки», но исправил, чтобы не подменять поиски смысла («головоломка») долей сомнения («версия»). Таким образом, я получил первые сведения о конфликте Сильвии с матерью. Тем временем в этот начальный период выяснилось, что истинные мотивы ее отказа вернуться в приемную семью кроются в «одной штуке», которая произошла с ее отцом.

Разрывы контракта между ею и ее последующими воспитателями привели к помещению ее в разные учреждения. Одновременно с этим становится невозможным продолжать учебу в коллеже[24]24
  Колле́ж (фр. collège) – среднее общеобразовательное заведение во Франции и некоторых странах французской культуры (Бельгия, Швейцария, Квебек в Канаде). – Прим. пер.


[Закрыть], и Сильвия находит поддержку в одном специализированном учреждения, где у нее появляется возможность развить свои интересы и сохранить надежду сдать экзамены на степень бакалавра[25]25
  Сертификат об окончании старших классов. – Прим. пер.


[Закрыть]. Затем Сильвия решает поступить в модельную школу и стать моделью. Она узнает, что ее настоящие родители были студентами, а не проституткой и сутенером, о чем так часто говорила ее приемная мать. Но Сильвия не хочет продолжать свое расследование из страха, что ее приемные родители помешают обучению профессии, которую она выбрала. Трудности на самом деле будут исходить от органов опеки, которые не дадут на это согласия.

По завершении этих первых трех лет я теряю связь с Сильвией и остаюсь без какой-либо весточки от нее.

Это молчание прерывается пять лет спустя. Она звонит мне по телефону, а затем присылает письмо, в котором описывает свою каторжную жизнь: сменяющие друг друга подработки, работодателей-садистов, жалкие попытки завязать отношения. Тем не менее она сообщает мне, что теперь у нее появился отец, придающий ей уверенности в себе, которому она не осмеливается сообщить о затруднениях в работе. Я также узнаю, что после всех горьких разочарований, причиненных грубыми молодыми людьми, у которых были «фантазии» на ее счет, она познакомилась и обручилась с хорошим парнем. Сильвия хочет встретиться со мной, чтобы я помог ей улучшить отношения с людьми.

Несколько недель спустя я принимаю Сильвию в Центре Альфреда Бине. Вначале она говорит мне о подготовке к специальному экзамену для поступления в университет. Ее «папа» поощряет ее в этом проекте; он также очень благосклонно относится к ее жениху. Но, заинтриговав меня историей об отце, вдруг возникшем в ее каторжной жизни, она хочет рассказать мне о своем женихе, желания которого она не может удовлетворить. Затем она заговаривает о своей приемной семье. Когда она, голая, занималась своим туалетом в присутствии своей матери, та странно смотрела на нее. Ее отец иногда укладывал ее спать вместе с ним и ласкал ее половые органы, что доставляло ей удовольствие, но сама она никогда не соглашалась трогать член своего отца. Я указал ей на открывшуюся мне связь между невозможностью интимных отношений между ней и ее женихом и воспоминаниями об отношениях, навязанных ей ее приемным отцом. Это препятствие между Сильвией и ее женихом не мешает им готовиться к свадьбе с одобрения семьи жениха.

В ходе ежемесячных консультаций Сильвия возвращается к разговору об обретенном ею отце, потерянном после того, как он предпринял определенные действия, разрушившие их отношения: он просил ее раздеться перед ним догола, чтобы ласкать ее грудь и целовать в губы. Она была разочарована в нем и вновь обратилась ко мне. Мне кажется, что именно в этот период она однажды употребила «ты» в обращении ко мне. Сильвия наводит меня на мысль, которую я ей сообщаю: она потеряла отца, в котором нуждалась, разочаровавшись в нем, и пришла ко мне с просьбой стать ее отцом, который мог бы ее защитить и с которым она могла бы обвинить свою мать, соблазнившую ее, воспользовавшись своим правом ухаживать за Сильвией, на то чтобы демонстрировать свою наготу и получать ласки. Она также жалуется на мужчин, которые смотрят на нее на улице и в метро, что ясно свидетельствует об их эротическом желании. Девушка паникует из-за этих взглядов, поскольку боится поддаться им. Как чувствовать себя свободной со своим женихом? Она готовится к свадьбе, но после звонков отцу жениха жалуется, что голова этого мсье занята проблемами других его детей. Он ни минуты не уделил своему сыну, когда тот захотел объявить о своей женитьбе.

После свадьбы Сильвии и летних каникул я получаю от нее длинное письмо, в котором, отталкиваясь от вопроса, заданного ей двухлетней девочкой, она пересказывала события своей сексуальной жизни. Сильвии было теперь двадцать три года, и она жила в одной комнате с девочкой, за которой присматривала. Однажды она стояла перед умывальником и наносила на лицо крем, а девочка стояла в детской кроватке и вдруг спросила: «Твой папа добрый?» Сильвия пишет, что была ошеломлена и сразу же подумала обо мне. Она не хотела лгать, но поняла, что новые страдания неизбежны: может ли она сказать, что я ее отец? Чтобы отогнать эту мысль, она не нашла другого способа, как обесценить себя, и подумала: «Это невозможно, я недостаточно хороша». Девочке же она ответила: «У меня нет отца», и почувствовала стыд, потому что никогда не знала, что такое быть любимой. После летних каникул подруга, которую она пригласила на обед, спросила ее в присутствии ее мужа: «А где твой отец?» Она пишет, что, пораженная, повернулась к мужу в поисках поддержки в своем уклончивом ответе: «Если все будет хорошо, доктор Венсан, может быть, придет как-нибудь на обед». Данный ответ позволил ей на тот момент сохранить мечту об отце. Итак, в этом письме она описывала, по ее словам, «несколько глав из своей жизни».

Однажды, когда Сильвия была уже большой девочкой восьми-девяти лет, она поехала со своей подругой на велосипеде посмотреть на куриц и кроликов, хозяином которых был пожилой господин, с которым они охотно беседовали. В тот день, когда она сбежала от своих приемных родителей, она была одна и встретила этого господина, который гулял с тремя собаками, имевшими свирепый вид. Он пригласил девочку пойти в курятник, на что она ответила отказом. Господин настаивал. Ей захотелось убежать. Он повысил на нее голос и вдруг схватил ее за ногу и поцеловал со словами страшного людоеда: «Какая вкусная, какая молоденькая!» Больше Сильвия туда не возвращалась.

Позже, в возрасте одиннадцати лет, Сильвия выражала восхищение отцом подружки-соседки, которого находила красивым и «отважным». Ей очень хотелось, чтобы он был ее отцом. Однажды, разговаривая с ней, он положил свои руки на ее грудь и попытался поцеловать ее. Сильвия вырвалась и убежала, после чего не решалась выходить из дома.

В этом возрасте она входит в открытое противостояние со своими приемными родителями. Ее отец приказывает ей сесть к нему на колени. Она слушается и, как она и боялась, он начинает гладить ей грудь. В деревенском доме комната девушки-подростка примыкает к комнате ее приемного отца. Он зовет ее к себе в постель и ласкает ее. Позднее она расскажет мне, как ее приемная мать потащила ее к врачу, чтобы проверить, не забеременела ли она. Поэтому она покинула дом приемных родителей с твердой решимостью никогда больше туда не возвращаться.

В своем длинном письме она также сообщает мне, что ее уход от приемных родителей не положил конца ее мучениям.

На следующей консультации Сильвия занята мыслями о смерти: умер ее котенок. Она задается вопросами по поводу этого и расспрашивает меня о том, что ждет любимых людей после смерти. Она и ее муж, каждый по-своему, думали об этом, и она отмечает, что я ничего об этом не говорю. Девушка понимает мое молчание, подобно молчанию мужа, как то, что у каждого из нас своя история, и наши истории различаются, находятся в разных плоскостях. Впервые письмо, которое я получил после консультации, являлось логическим продолжением обсуждаемых тем. Она пишет о том, как нашла котенка в Обществе защиты животных. Она выбрала именно его, потому что знала, что он будет любить и принимать ее любовь и порывы сердца безгранично. У нее прекратились попытки к бегству и суицидальные мысли. Этот котенок сам пережил страдания и никогда не покидал ее. Он был единственным любящим ее существом и существом, которого она сама могла любить без страха. Но она требовала большего.

В следующем письме она пишет: «Отец – это тот, кто занимается тобой и дарит тебе любовь, а также находит время, чтобы ответить на твои вопросы».

Тогда я задал себе вопрос: а какой я отец? Если рассмотреть ее жалобы: являюсь ли я «воскресным папой»? Отцом, у которого есть авторитет и несколько фраз по психологии в запасе? Ненадежным отцом? Любящим отцом? Отцом скольких дочерей? Отцом, который может в любой момент бросить? Или же отцом, который вкладывает много сил в выполнение своей роли?

На следующих консультациях появляется много упреков: Сильвия упрекает меня в том, что я не отвечаю на задаваемые ею вопросы, это вынуждает ее искать ответы в книгах (в этот период она читает по три книги в неделю, самостоятельно делая выбор!) Ее упреки перемежаются комплиментами, поскольку она считает меня замечательным во всех отношениях, в основном потому, что мое существование позволяет ей жить. Потребность Сильвии в письменном общении со мной объясняется в одном из ее следующих писем. Вот что она написала: «Когда я рассказываю тебе часть моей истории, у меня такое впечатление, что я теряю тебя в своем страдании». Тем не менее писать было немногим легче. Семпрун писал: «…писать, в некотором роде, было отказом жить».

Начало работы по разрушению иллюзии (в смысле Д. В. Винникотта) в том, что я не являюсь отцом Сильвии, было болезненным и опасным. Девушка могла бы исчезнуть или сделать невозможными наши встречи, потому что, несмотря на то, что она считает моей заслугой свое замужество с приятным молодым человеком, она по-прежнему не могла позволить ему сексуальные ласки. Любое сексуальное сближение незамедлительно вызывало у нее чувство стыда. Несколько месяцев спустя окажется, что этот стыд частично покрывал чувство вины. Дело в том, что, вступая в сексуальные отношения со своим мужем, девушка рисковала заразить его, потому что она сама могла заразиться от молодого человека, которого не любила и с которым встречалась до мужа. Она также не могла представить себя в роли матери детей, потому что она не сможет дать всего того, что дети ждут от матери. Первый разрыв наших терапевтических отношений девушка объясняет приписываемым мне равнодушием. В письме, написанном ею в конце перерыва на праздники между Рождеством и Новым годом, констатируется, что я не люблю ее, уникальную, желанную и такую долгожданную дочь. Она берет всю ответственность за это на себя: ее мнимое физическое и моральное уродство является причиной разрыва, решение о котором приняла она. Сильвия надеялась, что я простил бы ей ее интеллектуальную и человеческую посредственность, но она же не смогла ничего осуществить из того, что она затевала, и поэтому она ничтожество. Тем не менее Сильвия завершает это письмо, говоря о противоречии между своими поступками, которыми можно овладеть, и своими чувствами, которые неуправляемы. Я отвечаю на это письмо, чтобы подтвердить его получение и чтобы напомнить девушке, что я буду ждать ее в условленный день в назначенное время.

Она приходит, и мы можем продолжить работу.

Ей муж – безработный, поэтому она рассчитывает только на себя, работая домработницей у хозяйки, с которой у нее крайне амбивалентные отношения. Ее жалобы свидетельствуют о ее новой способности к смещению. Но она прерывает отношения со мной после моего отказа поручиться за нее при съеме нового жилья. Она не отвечает на письма, отправленные ей в начале следующего учебного года и еще через год.

Лишь по прошествии четырех лет, в начале года я получаю от нее письмо с приветствием, где Сильвия пишет мне о своих страданиях, после того как я ее «бросил». Между тем это она приняла решения порвать отношения и не отвечала на мои письма, написанные в конце летних каникул и год спустя. По марке я вижу, что она переехала и живет далеко от Парижа. Она нашла женщину-психиатра недалеко от своего нового места жительства, которая принимает ее раз в неделю. Сильвия благодарна ей за то, что она придала ей сил написать мне и договориться о новой встрече. Девушка вновь пишет о своем разочаровании из-за того, что я отказался стать ее отцом, и вновь упрекает меня в том, что я ее бросил. Она снова поднимает вопрос о том, соглашусь ли я стать ее отцом, что напоминает мне о фразе одного из пациентов Фрейда, говорившего: «Я прекрасно знаю, что мой отец умер, но каждый вечер я задаюсь вопросом, почему папа все не идет на ужин».

В последнее время этот вопрос вернулся вновь с отчаянием и обидой, что привело меня к бесполезному напоминанию о том, что «я ей как будто отец». Но она не сдается и разражается долгими рыданиями, прежде чем в состоянии принять, что время консультации закончилось. Ее отчаяние настолько велико, что я чувствую облегчение от того, что она соглашается взять перед уходом листочек, на котором я записал дату и время следующей встречи.

После этой консультации мне позвонил ее муж, встревоженный тем, что Сильвия вернулась «в очень плохом состоянии». Я сообщаю ему, что знаю об этом и что я назначил ей время следующей консультации. На нее они приходят вместе. До этого я знал только имя мужа Сильвии и читал его приписки к ее пожеланиям в письмах. Он оказался очень приятным, как я и думал по рассказам Сильвии. Он молчаливо позволял ей высказать упреки мне. Она вновь пытается выяснить, являюсь ли я ее отцом, и спрашивает, почему я настроен враждебно и не подтверждаю этого, например, отказываюсь, чтобы она меня поцеловала, что так естественно для дочери и отца. Тогда я обращаюсь к ее мужу со словами, навеянными письмом Фрейда к Ференци, процитированном Мартой Робер [2], по поводу активной техники последнего[26]26
  В письме к Ш. Ференци от 13 декабря 1931 года З. Фрейд пишет: «Ты не скрываешь, что ты целуешь пациентов и позволяешь им тебя целовать. <…> Только представь себе, каковы будут последствия распространения твоей техники. Нет такого революционера, который не расшибет себе лоб, стараясь пойти кардинально дальше. И, таким образом, многие независимые мыслители в области техники спросят себя: „Почему нужно ограничиваться поцелуями? Можно достичь большего, если «крепко обнять» – в конце концов, от этого не рождаются дети“. Затем появятся еще более смелые <…> И тогда крестный отец всего этого, Ференци, глядя на эту картину кипучей деятельности, которую он создал, возможно, скажет себе: „Наверное, я должен был остановиться в своей технике материнской нежности на этапе, предшествующем поцелую“». – Прим. и перевод науч. ред.


[Закрыть]. Девушка успокаивается, но после того как ее муж высказал свое мнение по поводу того, что я сказал, она в раздраженных чувствах высказывает мужу, что ее отношения со мной всегда были «волнующими», свидетелем чему он только что и явился.

Метапсихологическая перспектива

Рассмотрим основные линии этого лечения с психодинамической точки зрения.

По истечении первых трех лет консультаций моя задача в отношении этой девушки казалась выполненной. С точки зрения психиатрии, переход к действию – agiere[27]27
  Agieren (нем.) – поступать, действовать.


[Закрыть] в терминологии Фрейда (побег из дома ее приемных родителей) – может рассматриваться как часть психопатического поведения, условия качественной эволюции которого в направлении ментализации [3] были выявлены Жильбером Дяткиным. Сильвия нашла свое место в лечебном учреждении, где терапевт установил с ней сеттинг регулярной работы, встречаясь с ней еженедельно на протяжении двух лет. К началу следующего года девушка не появилась, исчезнув на три года.

Затем она пишет мне длинное письмо и договаривается о встрече вскоре после своего 23-летия. Она сообщает мне, что нашла себе «папу». У нее также появился жених, но она не может вступать с ним в интимные отношения. Недавно ее обманул директор одного из учреждений, которое она посещала. Рассказав, как этот человек ласкал ее грудь и целовал ее в губы, она открывает мне, какая «штука» имела отношение к ее отцу: он навязывал генитальные ласки ей и ее старшей сестре, которая также была приемной. Установление связи между этими двумя переживаниями основывается на аффекте удовольствия, смешанного с виной, здесь можно вслед за Ференци думать о том, что вина является последствием не только идентификации с агрессором, но и идентификации с его виной. Таким образом, психопатические черты, отмеченные мною при первой беседе, соответствуют подавленным непосредственным последствиям сексуального насилия, произошедшего в период полового созревания. Влияние его впоследействии на сексуальность, невозможность для девушки интимных отношений в начале взрослой жизни ставит перед нами вопрос о том, как организованы эти симптомы.

Колебание от идеализированных отношений со мной до инцестуозного соблазнения в начале подросткового периода Сильвии имеет защитное значение. Это колебание позволяет ей сохранить контакт со мной, защищая от разрыва отношений с аналитиком, неизбежного при ее желании сблизиться со мной, с риском утонуть в этом или же в случае моего сближения с ней с риском совращения. Таким образом, случай девушки подтверждает данное Ф. Паше определение желаний и тревог, вытекающих из принципов организации психического аппарата [4]. Также мы видим здесь, насколько материнский перенос может быть близок к отцовскому переносу.

Здесь необходимо вернуться к понятию Фрейда «последействие». Английский вариант «differed action» термина «Nachträglichkeit», употребляемого Фрейдом, раскрывает феномен «последействия» лишь частично. Вслед за замечаниями М. Файна и Д. Брауншвейг [5] относительно регрессии необходимо обратиться к двойной стрелке времени, рассмотренной Андре Грином [6]. Влияние последующего опыта на формирование репрезентации травмы привел Боулби к описанию «ретро-высказывания». Эта концепция, по моему мнению, недооценивает роль аффектов в отличие от представлений Ференци [7]. «Последействие» всегда несет в себе часть недавних переживаний, прилагаемых к прошлому, поэтому регрессия никогда не бывает простым возвращением.

В самом первом описании данного процесса, сделанном Фрейдом, говорится об увиденном 4-летним ребенком[28]28
  Случай Человека с волками. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] сне о волках, который выявил смысл сцены, пережитой ранее. Это понимание было подкреплено его регрессией начиная с выбора объекта.

В нашем случае нам не хватает материала, который позволил бы напрямую связать симптомы пациентки с опытом, полученным в детстве. Тем не менее мы замечаем изменение ее рассказа вместе с эволюцией трансферентных связей, выявляющих формы сексуальной организации, начиная с идеализации объекта до инфантильной формы сексуального влечения в его регрессивном анальном и оральном выражении.