Электронная библиотека » Митрополит Макарий » » онлайн чтение - страница 21


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 23:51


Автор книги: Митрополит Макарий


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Ровно через год, на возвратном своем пути из Москвы, патриарх Иеремия испросил себе 7 июля у польского короля Сигизмунда III дозволение обозреть находящуюся в его владениях православную митрополию и совершать в ней духовною властию все, что окажется нужным. Через восемь дней, когда Иеремия уже прибыл в Вильну, король написал универсал ко всем властям и жителям королевства, чтобы никто не препятствовал патриарху совершать свое дело и судить, рядить и чинить расправу над всеми духовными лицами греческого закона, от самых высших до низших. А 21 июля патриарх уже издал окружную грамоту ко всем литовским епископам, в которой говорил: «Мы слышали от многих благоверных князей, панов и всего христианства и сами своими очами видели, что у вас двоеженцы и троеженцы литургисают...» – и повелевал низложить всех таких священников, епископу же Пинскому Леонтию угрожал отлучением за то, что он утаил таких священников, бывших в его епархии. В этой грамоте Иеремия ни слова не сказал о самом митрополите Онисифоре, но как и он оказался двоеженцем, то патриарх теперь же низложил и его своим патриаршим декретом, под которым подписались и Западнорусские владыки. Надобно заметить, что к приезду Иеремии в Вильну здесь собраны были митрополит, епископы, архимандриты, игумены, протоиереи и священники, т. е. целый Собор; что недостатки литовского духовенства патриарх мог видеть и слышать об них еще в то время, когда путешествовал через Литву в Москву; что необходимые для патриарха сведения могли быть уже подготовлены по его предварительному распоряжению и что потому-то он и в состоянии был так скоро, в присутствии Собора или вместе с Собором, издать постановление о низложении священников двоеженцев и троеженцев и составить декрет о низложении митрополита, подписанный самими литовскими епископами, хотя потом и говорилось, даже в официальных бумагах, будто Онисифор оставил митрополию «по своей доброй воле в облегчение своей старости и болезни». Таковы были первые действия патриарха Иеремии в Литве на возвратном пути его из России.

IV. Общий взгляд на состояние православной Церкви

Непрерывная борьба, которую уже около тридцати трех лет выдерживала православная Церковь в Западнорусском крае, против протестантства и иезуитизма была для нее крайне тяжела и гибельна по своим последствиям. В этой борьбе нападающими являлись всегда враги Западнорусской Церкви, а она представляла собою сторону более страдательную, чем деятельную. И борьба лишила ее многих, весьма многих сынов, потеря которых тем была для нее чувствительнее, что они принадлежали преимущественно к более образованному классу. Но, что еще важнее, эта борьба обнаружила во всем свете, пред взорами самих последователей Западнорусской Церкви ее жалкое состояние, ее внутреннее расстройство и бессилие и породила в них желание искать какого-либо выхода из такого состояния, какой-либо перемены к лучшему.

Оба короля, Сигизмунд Август и Стефан Баторий, в царствование которых происходила эта борьба, более благоприятствовали врагам Западнорусской Церкви, нежели ей. Сигизмунд Август, хотя принадлежал к Римской Церкви, был постоянно явным покровителем протестантов, по крайней мере в Литве, а под конец жизни склонился на сторону иезуитов. Веротерпимость, которою он отличался, простиралась и на православных. Он не притеснял их, старался даже ограждать их, как в Галиции, от притеснений со стороны латинян. Он не отказывал в просьбах и православным иерархам, церквам, монастырям, но некоторые просьбы, более важные, каковы, например, были заявленные на гродненском сейме от лица митрополита Ионы, отклонял и отлагал до будущего времени, а другие если и удовлетворял, то сам же иногда и нарушал данные по ним распоряжения. Самое важное для православных дело его царствования состояло в том, что он отменил несправедливое Городельское постановление, устранявшее православных дворян от высших общественных и государственных должностей, но и это он сделал не столько ради православных, сколько ради своих возлюбленных протестантов. А два другие важнейшие деяния его царствования – соединение Литвы с Польшею и допущение в Литву иезуитов направлены были решительно ко вреду православных, или русских, к постепенному подавлению их народности и веры. Стефан Баторий, при самом вступлении на престол сделавшийся из протестанта католиком, до конца жизни остался покровителем иезуитов. Он окружил себя ими, умножал их коллегии, наделял их имениями, возвел их Виленскую коллегию на степень академии, предоставив ей одной высшее образование во всем Литовском княжестве. При своей коронации он дал клятву соблюдать веротерпимость в государстве, установленную Варшавскою конфедерациею 1573 г., но не всегда исполнял эту клятву по отношению даже к протестантам, которым запретил, например, открывать в Вильне кирхи и школы, а тем более по отношению к православным. Он подтвердил всему православному духовенству его древние права, подтверждал и отдельным иерархам, церквам и монастырям их имущественные права, но он отнял у православных в Полоцке все их церкви, кроме одной, соборной, со всеми церковными имениями и отдал иезуитам, чтобы они устроили там свою коллегию и совращали православных в латинство. Отнял некоторые права у православных в Галиче, которые сам же прежде подтвердил было за ними для уравнения их с латинскими обитателями города. Он издал указ о принятии нового календаря и всеми православными в государстве, хотя вскоре принужден был отменить этот указ, увидев его последствия.

Все четыре православных митрополита, при которых происходила эта борьба, нимало не соответствовали потребностям времени. Сильвестр Белькевич, прямо из мирянина митрополит, человек едва грамотный, даже не в состоянии был, если бы и хотел, действовать словом истины, наставлять и вразумлять вверенных его пастырскому водительству, охранять и защищать их от нападений врагов. Иона Протасевич показал себя пастырем ревностным и попечительным, но и его заботы не простирались далее материальных нужд Церкви и охранения ее прав, имущественных и судебных. Илья Куча, также из мирян прямо митрополит, появился на своей кафедре на самое короткое время и потом навсегда сокрылся, не оставив по себе никакого следа. Последний митрополит, Онисифор Девочка, был ниже даже этих своих предместников и своею невнимательностию к долгу и допускаемыми злоупотреблениями возбуждал ропот и жалобы в самих своих пасомых. Из числа прочих тогдашних архиереев в западнорусских епархиях мы не можем указать ни одного, который бы засвидетельствовал о себе своею ревностию о вере и вообще о высших интересах православной Церкви. Напротив, в этот именно несчастный для Литовской митрополии период и процветали в ней целые десятки лет такие иерархи, как Феодосий Лозовский и Иван, или Иона, Борзобогатый-Красенский, – иерархи, какие возможны были только в Западнорусском крае под владычеством Польши и каких даже там в прежние времена не бывало. В этот же период начали свою деятельность и довольно проявили себя и два другие владыки, разве немного уступавшие только что названным, Кирилл Терлецкий и Гедеон Балабан, хотя во всем свете они показали себя уже впоследствии. Первою заботою всех тогдашних владык была забота о собственных выгодах, из-за которых единственно они и домогались архиерейских кафедр, наделенных церковными имениями, и за которыми гонялись потом всю жизнь, добывая себе новые и новые имения, выпрашивая у короля в свое управление новые монастыри и доводя эти монастыри до крайнего разорения, хотя имения владык, особенно Владимирского, Луцкого и Полоцкого, были и без того очень не скудны. Самое коренное зло для высшей западнорусской иерархии и всей Церкви состояло в том, что короли-латиняне раздавали в ней архиерейские кафедры по своему произволу и часто одну и ту же кафедру отдавали двум-трем лицам, вследствие чего возникали между последними препирательства, тяжбы, взаимные насилия, нередко кровопролития к соблазну для православных, к глумлению для иноверцев. Но никогда это зло не достигало до такой высокой степени, до какой достигло при Сигизмунде Августе и Стефане Батории.

То же самое зло простиралось и на православные церкви и монастыри. Особенно монастыри раздавались теперь светским людям так часто и так неразборчиво, как никогда прежде; иногда раздавались даже иноверцам, иногда один монастырь отдавался двум лицам разом. Последствия известны: имения монастырей постепенно разорялись и истощались; самые монастыри с их церквами оставлялись в совершенном пренебрежении, ветшали и обрушались, все ценное из них уносилось или увозилось; монашеская жизнь падала ниже и ниже. Ввиду всего этого и усердие православных к святым обителям ослабевало, пожертвования на монастыри становились реже и реже, новых монастырей почти не возникало. Во весь период встречаем только три новых монастыря: Корецкий, Марецкий и Городинский, основанные, впрочем, одним только лицом, князем Корецким, в его имениях, да еще три-четыре монастыря, упоминаемые в первый раз: Дворецкий Богородичный в имении князя Жеславского, Ильинский и Николаевский Мороцкий в Слуцке, Чернчицкий на Волыни и монастырь Честного Креста в имении князя Чарторыйского, хотя все они могли быть основаны прежде. Число православных церквей даже в главных городах, где находились кафедры владык, не возрастало, а в некоторых и уменьшалось. В Вильне, по свидетельству Одерборна, бывшего около 1580 г. протестантским пастором в Ковне, русские будто бы «имели тридцать церквей, и почти все каменные». Но это свидетельство сомнительно. Другой иностранец, Гваньини, живший в то же самое время воинским начальником в витебской крепости, говорит только, что в Вильне «всех церквей римского и русского исповедания, каменных и деревянных, находится около сорока» и что «русских церквей виднеется в ней более, нежели римских». По нашим же домашним документам, кроме тех 18 или 20 церквей, которые мы видели в Вильне еще в 1-й половине XVI в., можем указать разве только на одну новую церковь – Пречистенскую на Росе (упоминается около 1582 г.), если и она не появилась в предшествовавшее время; кроме того, вновь сооружены (1560) две погоревшие церкви из прежних: Рождественская и Пятницкая. В Луцке и Владимире было по осми церквей, но нет основания думать, чтобы какая-либо из них была основана и построена в настоящий период. В Новогродке существовало прежде десять церквей, а теперь, по свидетельству митрополита Ионы, некоторые из них опустели, хотя, с возвращением им церковных имений, быть может, открылись вновь. В Полоцке число православных церквей, приходских и монастырских, восходило в прежние времена до пятнадцати; когда же Стефан Баторий отдал (1579) все эти церкви, кроме соборной, вместе с их имениями иезуитам, православные едва в состоянии были в течение десяти следующих лет соорудить себе или только обновить три церкви: Спасскую, Христо-Рождественскую и Козмодамианскую. Нужно при этом сказать, что православные церкви и монастыри, несмотря на их бедность и разорения, каким подвергались от своих светских, да и от духовных, владельцев, должны были еще по назначению от правительства отбывать земские подати и другие повинности, от которых не освобождались и владыки, равно как и латинские бискупы с своим духовенством.

Не осталась, впрочем, борьба православия с протестантством и особенно с иезуитами в Западнорусском крае и без добрых последствий для православных. Она пробудила их от духовного усыпления и застоя, возбудила в них энергию и вызвала их на такую деятельность, какой прежде они не знали. И прежде уже существовали между ними, хотя немногие, братства, так называемые медовые, с религиозною целию, но вся эта цель ограничивалась попечением лишь о материальных нуждах некоторых церквей и богаделен. Теперь начали возникать в Западной России такие братства, которые желали служить не своим только церквам, а всей Церкви православной для удовлетворения не столько вещественных, сколько духовных ее потребностей, способствовать распространению просвещения в русском народе, приготовлять ему учителей веры и благочестия, защитников православия от иноверцев. Такие братства и возникли теперь в Львове и Вильне. Сам патриарх Вселенский благословил их и принял под свое особое покровительство, надеясь со временем увидеть в них надежный оплот против подготовлявшейся уже в крае церковной унии с Римом. Одновременно с братствами возникли в крае и православные училища, о каких прежде русские и понятия не имели: училища Острожское, Львовское, наконец Виленское. В них начали обучать не одной славянской грамоте, но и языкам: греческому, латинскому, польскому – и наукам: грамматике, риторике, диалектике и другим. И таким образом для русских в первый раз открылась возможность получать научное образование в своих собственных школах и в духе своей веры, без опасения увлечься при воспитании в какое-либо иноверие. За училищами и из училищ начала возникать и русская духовная литература на пользу родной Церкви, и вскоре появились даже такие удачные литературные опыты, каковы Книга печатной Библии, неизвестно, может быть, к числу их принадлежали первый ректор Острожского училища Герасим Данилович Смотрицкий, написавший одно из предисловий к этой Библии вместе с стихами, и первый дидаскал того же училища Кирилл Лукарис, как знаток греческого языка. Но труд их, как первый в своем роде опыт, был очень несовершенен: в тексте Острожской Библии много неточностей, неправильностей и иногда весьма важных ошибок. При всем том издание Острожской Библии было в свое время величайшим благодеянием для всех сынов Русской Церкви, не только Западной, но и Восточной, не имевших дотоле в печати своей славянской Библии, и остается доныне драгоценным памятником, свидетелем как о благочестии знаменитого князя и существовавшем тогда общении между обеими половинами Русской Церкви – ибо Библия была напечатана преимущественно по списку, присланному из Москвы, и московским типографщиком, – так и об этом самом типографщике, весьма искусном и всею душою преданном своему делу, положившем начало печатанию славянских книг для православной Церкви не в одной Московской, но и в Западной России, где вскоре по отпечатании Острожской Библии он и нашел себе могилу.

В остальные годы настоящего периода печатание таких же книг на Западе России продолжалось в Остроге и Вильне. В Острожской типографии изданы Послания Константинопольского патриарха Иеремии к князю острожскому и другим по случаю нового календаря (1584); «Календарь римскы новы» Герасима Даниловича Смотрицкого (1587) и Сборник, или Книга, о вере – клирика Василия (1588). В Вильне, в типографии Мамоничей, напечатаны: Псалтирь (1581), Октоих – Василием Михайловичем Гарабурдою (1582), Служебник (1583), Сборник, содержащий диалог патриарха Геннадия и пр. (1585), и следованная Псалтирь (1586). В последней типографии издана в 1588 г. и не церковная книга – «Статут великого княжества Литовского», но служившая руководством и для церковных судов в порядке и формах судопроизводства.

Нельзя умолчать здесь и о бывших тогда попытках к переводу священных книг на язык общенародный. Гетман Ходкевич в предисловии к изданному им (1568) Учительному Евангелию сознается, что он имел намерение переложить эту книгу, «выразумения ради простых людей», на «простую мову», но не решился только из опасения ошибок. Другие были смелее и решительнее. Пересопницкий архимандрит Григорий перевел полное Четвероевангелие «на мову рускую из языка блъгарскаго», т. е. с церковнославянского языка на ту южнорусскую или малорусскую речь, с множеством польских слов, какою говорили тогда в Западной России. Переводчик трудился целые пять лет, с 15 августа 1556 по 29 августа 1561 г., в монастыре Жеславском при церкви Святой и Живоначальной Троиой, а все необходимые при труде издержки доставляла благоверная княгиня Анастасия Юрьевна Гольшанская, дочь князя Козмы Ивановича Жеславского. Южнорусское Евангелие предназначалось и для употребления церковного и, может быть, действительно употреблялось в церкви местного монастыря, потому что снабжено указателями, какие обыкновенно делались в Евангелиях такого рода, да и переводчик ясно сказал в одной из своих приписок, что перевел Евангелие «для читания церквей Божиих, для науки люду христианскаго». Единственный список этого Евангелия, самый подлинник переводчика, писанный прекрасным уставом на тонко выделанном пергамене, доселе цел и хранится в библиотеке Полтавской духовной семинарии. А спустя лет двадцать, около 1580 г., какое-то малороссийское Евангелие даже напечатано было вместе с славянским текстом, в два столбца в типографии Василия Тяпинского. Был ли то новый перевод Евангелия на малорусское наречие или перевод пересопницкого архимандрита Григория, сказать не можем.

Существовали, без сомнения, и тогда в Западнорусской Церкви люди благочестивые, искренне ей преданные, желавшие ей добра и трудившиеся для нее. Но все усилия их оказывались слишком недостаточными, чтобы извлечь ее из того плачевного состояния, до которого она была доведена не одними своими врагами, постоянно ратовавшими против нее, но и самыми своими первосвятителями. Весьма краткое, но яркое изображение этого состояния находим в послании галицко-русских дворян к последнему митрополиту Онисифору (от 14 февраля 1585 г.). Упомянув здесь прежде всего о грубом насилии, совершенном тогда латинянами православным во Львове, по поводу нового календаря и о запечатании церквей их, дворяне продолжали: «А что сказать о порубании св. крестов, об отобрании колоколов в замок и отдаче их жидам? И ты еще сам даешь открытые листы на помощь жидам против церкви Божией, к потехе их, а к большему поруганию нашего св. закона и к нашему сожалению. Какие при том совершаются опустошения церквей! Из церквей делаются иезуитские костелы, и имения, что бывали наданы на церкви Божии, привернуты к костелам. В честных монастырях вместо игуменов и братии живут игумены с женами и детьми, и владеют, и правят церквами Божиими; из больших крестов делают малые, и из того, что подано в честь и хвалу Богу, совершают святокрадство, и устрояют себе пояса, ложки, злочестивые сосуды для своих похотей; из риз делают саяны, из епитрахилей брамы. Но что еще прискорбнее, Ваша милость, сам один поставляешь епископов, без свидетелей и без нас, братии своей, чего и правила Вам не дозволяют. И при таком незаконном поставлении возводятся в великий епископский сан люди негодные, которые, к поруганию святого закона, на епископском седалище живут без всякого стыда с женами и рождают детей. И множество иных и иных великих бед и нестроений, о чем мы, к сожалению, теперь писать не можем. Епископов наставилось много, по два на каждую кафедру, оттого и порядок сгиб. Мы, по своему долгу, предостерегаем Вашу милость, и молим, и просим: Бога ради, осмотрись, вспомни святых твоих предместников, митрополитов Киевских, и возревнуй их благочестию. Не прогневайся на нас: нам жаль души твоей; ты за все должен дать ответ Господу Богу. Особенно же даем знать твоей милости, что архиепископия Киевская (т. е. Киево-Софийский собор), находящаяся ныне под твоею властию, отдана некоему еретику жолнеру, а архимандрития уневская обещана такому же...» и пр.

Глава IV. Уния (1589–1596)

I. Как велось дело унии с избрания митрополита Михаила Рагозы до назначения королем епископов Ипатия Потея и Кирилла Терлецкого послами в Рим посреди других дел и событий, совершавшихся в Литовской митрополии

Приступаем к изучению события, которое можно назвать результатом всей предшествовавшей жизни Западнорусской митрополии и, частнее, результатом всех действий латино-польского правительства против этой Церкви, всех усилий литовских иезуитов и других ревнителей латинства к подчинению ее Римскому первосвященнику и которое зовется церковною униею. Литовско-польские государи, так широко и неразборчиво пользовавшиеся в этой митрополии правом подаванья архиерейских кафедр, монастырей, иногда и церквей, постепенно вели и наконец привели иерархию ее, а чрез иерархию и всю паству к совершенному нравственному изнеможению и расстройству. Главные вожди Церкви – архипастыри, потерявшие почти всякое значение в глазах своих пасомых, оставались духовными сановниками только по имени и по одежде, а на деле это были настоящие светские паны, из среды которых и избирались, жили и действовали, как паны, заботились только о собственных имениях и интересах, из-за которых вели постоянную борьбу между собою и с мирянами, старались приобретать новые и новые монастыри в свое управление, переходить с одной кафедры на другую, более богатую, и способны были жертвовать всем, самою верою. Иезуиты, работавшие в Литве уже двадцать лет, успели своими школами, своею проповедию и диспутами и особенно своими сочинениями достаточно познакомить русских, духовных и мирян, с своими понятиями о подготовлявшейся унии и иных поколебать в вере, других даже обратить к латинству, третьих предрасположить к себе льстивыми обещаниями, а главное – успели посадить на королевском престоле своего питомца, преданного им всею душою, Сигизмунда III, который под их руководством готов был употребить все меры для насаждения унии в своем государстве.

Приезд в Литву Вселенского патриарха – событие совершенно неожиданное и случайное (патриарх посещал теперь Русскую Церковь в первый раз со времени ее основания) – нисколько не смутил иезуитов и других поборников унии. Напротив, они даже думали воспользоваться этим обстоятельством для своих целей. Сохранилось письмо тогдашнего бискупа Луцкого Бернарда Мациевского к папскому нунцию в Польше Неаполитанскому архиепископу Аннибалу, проливающее немало света на эти затеи. Мациевский писал (от 23 августа 1588 г.): «В июне месяце, когда я отправился в Подляхию, в другую половину моей епархии, там проезжал в Москву Цареградский патриарх Иеремия и сверх моего ожидания, весьма скоро переехал тот город, в котором я находился. Наступающая ночь помешала мне догнать его, и я поспешил в Брест, где, казалось, он остановится, но и оттуда он уехал прежде моего прибытия. Чрез несколько дней господин брестский судья (а известно, заметим от себя, что брестским судьею был тогда Адам Потей), хотя схизматик, но по авторитету, образованию и опытности человек недюжинный и в религиозных делах, по-видимому, самый сведущий между своими, после нескольких бесед о религии с находящимся со мною здесь отцом иезуитом неоднократно приходил ко мне и с величайшею настойчивостию убеждал меня, чтобы мы с другими епископами и богословами католическими старались об унии русских с Римскою Церковию, особенно в настоящее время, когда представляется к тому такой удобный случай, какой едва ли когда может повториться. Он говорил, что само Провидение Божие устроило так, что в наши страны прибыл Цареградский патриарх. Прибавлял, что надобно больше стараться о собеседованиях с греками, нежели об издании сочинений против русских или опровержениях против них, какие бывают в наших проповедях. Если патриарх согласится на беседу и будет побежден и обличен в заблуждении, тогда он, судья, и многие другие, знатные родом и добродетелями, ничего столько не желающие, как того, чтобы состоялось в духе любви и кротости собеседование наших с патриархом, не захотят более подчиняться ему и следовать его заблуждению. Если же он уклонится от состязания, то подвергнется подозрению в действительной схизме и тем удобнее будет оставлен русскими. Передавал еще добрый муж, что он с своими весьма усердно будет наблюдать, пришел ли патриарх, чтобы ограбить своих владык и попов или чтобы позаботиться о спасении вверенных ему душ. Наконец, указал даже путь, каким должно следовать к достижению этой унии по вере. Вот, говорил, патриарх назначил в Вильне Собор митрополита и владык на праздник Рождества Пресвятой Девы Марии, а они, без сомнения, желали бы, чтобы Собор состоялся здесь, в Бресте, который и ближе для них, и чаще посещается ими, нежели Вильна. Так пусть же король заставит патриарха перенести Собор из Вильны в Брест. А вы, епископы, с вашими архиепископами и богословами, которым поручил Бог заботиться о спасении людей, между тем делайте то, чего требует от вас ваш долг. Поверьте, – писал уже от себя нунцию бискуп Мациевский, – что слышанное нами весьма много утешило нас и обнадежило, и я убежден, что и Ваше преосвященство отнюдь не пренебрежете настоящим столь удобным случаем пособить нашим русским в их ревности, которою они пламенеют». Вот еще когда Потей помышлял об унии и даже учил самих латинян, как вести это дело! Советом Потея им не пришлось воспользоваться тотчас же: предполагавшийся, по слухам, Собор в Вильне на праздник Рождества Богородицы не состоялся, патриарх спешил в Москву и в июле был уже там. Но можно гадать, как готовились они встретить патриарха в Литве на его возвратном пути. Не без причины сам король прибыл в Вильну с несколькими сенаторами к приезду Иеремии, оставался в ней во все время его здесь пребывания и предоставил ему беспрепятственно заниматься своими церковными делами в странах Литвы и Польши. Патриарх, однако ж, верно, знал о намерениях иезуитов и латинских прелатов и счел за лучшее не вступать с ними ни в какие собеседования и переговоры о вере и унии. К сожалению, на сторону ревнителей унии вскоре перешли один за другим сами западнорусские иерархи: они действовали не спешно, а исподволь и со всею возможною осторожностию и скрытностию. Дело тянулось около семи лет и в первые пять лет было почти незаметно посреди других дел и событий, совершавшихся тогда в Литовской митрополии.

Едва прошло пять дней со времени низвержения митрополита Онисифора (21 июля 1589 г.), как король Сигизмунд III пожаловал (27 июля) грамоту на митрополию архимандриту минского Вознесенского монастыря «шляхетне урожоному» Михаилу Васильевичу Рагозе, и в этой грамоте говорил, что Михаила избрали на митрополию «панове рада и рыцарство великаго княжества Литовскаго, закону и послушенства Церкви Греческой» и что по их-то просьбе избранный и удостаивается митрополитской кафедры. Трудно поверить последним словам грамоты: панове рада еще могли участвовать в избрании Михаила, по крайней мере те, которые находились с королем в Вильне, но православное рыцарство, т. е. дворянство Литовской земли, рассеянное по всей стране, решительно не могло в такой короткий срок принять участие в избрании митрополита, и о рыцарстве упомянуто в грамоте, может быть, потому только, что о нем обыкновенно упоминалось в подобных грамотах короля и она написана по готовой, издавна установившейся форме, если не предположить намерения скрыть правду. Известно письмо виленских иезуитов к Рагозе, писанное в то время, когда он был уже митрополитом. Здесь они напоминают ему, что он возведен на свою кафедру «без содействия» дворянства, а только определением самого короля; уверяют митрополита, что они «тем пламеннее желают его благорасположения, чем большую и большую усматривают в нем склонность к латинской Церкви», что «велика будет радость всех латинян, когда они увидят счастливое совершение столь давно желаемой унии в правление и при мудрой деятельности такого великого пастыря», что «не менее блистательно будет, когда он в качестве примаса Восточной Церкви, находящейся в польских владениях, будет заседать в сенате рядом с примасом королевства», и, между прочим, дают Рагозе такой совет: «Что касается мирян, особенно простого народа, то, как Вы доселе благоразумно поступали, так и впредь Вам нужно, сколько возможно, беречься, чтобы не подать им малейшего повода догадаться о Ваших намерениях и целях». Мы отвергаем мнение, будто Михаил Рагоза воспитывался у иезуитов, был их учеником: иезуиты появились в Литве только с 1569 г., а Михаил в 1576 г. был уже «дворным» писарем у воеводы Волынской земли князя Богуша Корецкого и с 1579 г. сделался архимандритом минского Вознесенского монастыря. Но приведенные слова иезуитского письма невольно располагают думать, не вошли ли иезуиты в сношение с Рагозою еще до избрания его на митрополию и, обольстив его обещанием митрополитской кафедры и сенаторского кресла, если он согласится действовать в пользу унии, не условились ли с ним, как ему действовать на митрополитской кафедре, чтобы до времени скрывать от православных свои намерения и цели? А затем, может быть, и убедили короля избрать Рагозу на митрополию. Не напрасно патриарх Иеремия будто бы не хотел святить Михаила Рагозу в митрополита, и когда знатные люди начали ходатайствовать за него, то сказал: «Аще достоин есть, якоже вы глаголете, буди достоин; аще ли же несть достоин, а вы его за достойнаго удаете, аз чист есмь – вы узрите». Патриарх мог узнать от близких людей, как состоялось избрание Михаила, или мог возыметь подозрение по самой скорости избрания. Впрочем, мы выдаем мысль о сношениях иезуитов с Рагозою еще до избрания его на митрополию не более как за догадку, которую можно принять, но едва ли не справедливее отвергнуть. По крайней мере, до самого конца 1594 г. мы не увидим никаких следов, чтобы он имел наклонность к унии и старался скрывать эту наклонность. И только с конца 1594 г., когда он дал письменное согласие на унию, он действительно всячески старался скрывать от православных свое участие в этом деле в продолжение двух лет до самого Брестского Собора (8 октября 1596 г.). Письмо иезуитов к Рагозе могло быть написано уже в 1596 г., даже незадолго пред Брестским Собором, и заключать в себе совет митрополиту держаться того же правила скрытности, какого он держался с конца 1594 г., а не со времени своего избрания на митрополию. В первый день августа 1589 г. Рагоза был уже митрополитом, и, вероятно, в этот самый день патриарх и посвятил его в виленском Пречистенском соборе.

Того же числа Иеремия издал грамоту, обращенную ко всем православным народам Востока, грекам, арабам, болгарам, молдаванам, сербам, русским и волохам, ко всем их святителям и прочему духовенству и, в частности, к новопоставленному митрополиту Киевскому и всея Руси Михаилу. В грамоте патриарх говорил: «Извещаем вас, что во время пребывания нашего здесь, в странах польского короля, в присутствии местного архиепископа, епископов и всего церковного причта нам донесено от многих свидетелей, что издавна приходят сюда ради своих нужд из наших стран греческих, из областей всех четырех патриархов, митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты и прочие калугеры и чинят здесь, в нашей парафии, превышения власти в церковных действиях, между здешними владыками, архимандритами, игуменами и иными церковными людьми, самовольно литургисают и одних благословляют, других анафематствуют и отлучают, и вообще позволяют себе то, что должно принадлежать здесь только нам, в нашей парафии, и поставленным нами митрополиту и епископам. Посему на будущее время приказываем тебе, новоосвященному митрополиту Киевскому и всея Руси Михаилу, чтобы ты не дозволял и возбранял таким духовным лицам литургисать и совершать какие-либо другие церковные действия в твоей парафии, а если бы кто из них захотел противиться настоящему моему писанию, того я отлучаю чрез твою святыню от Церкви Божией и предаю клятве». Этим распоряжением патриарх надеялся прекратить одно из самых больших зол, какие совершались тогда в Литовской митрополии. А что такое зло действительно существовало, укажем для примера на случай в Супрасльском монастыре. Сюда в 1582 г. прибыл архиепископ Охридский Гавриил, титуловавший себя патриархом первой Юстинианы, Болгарии, Сербии, Молдавии и пр., и не только литургисал здесь, но и написал на имя ктиторов монастыря Ходкевичей грамоту, в которой извещал их, что по дарованной ему свыше власти он благословил настоятеля монастыря архимандрита Тимофея Злобу, «человека почтеннаго и святаго», носить по примеру других святительскую шапку, или митру, как будто здесь была Охридская епархия.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации