Текст книги "Стивен Спилберг. Человек, изменивший кинематограф. Биография"

Молли Хаскелл
Стивен Спилберг. Человек, изменивший кинематограф. Биография

Molly Haskell

Steven Spielberg: A Life in Films

© 2016 Molly Haskell Originally published by Yale University Press

© Морозова Ю.Л., перевод на русский язык, 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Предисловие

В начале 1993 года Стивен Спилберг снимает в Кракове «Список Шиндлера». Днем он снимает сцену в трудовом лагере: детей запихивают в грузовики для депортации, а они весело поют, словно это обыкновенная прогулка; несколько ребят сбегают, чтобы спрятаться в подвалах и ящиках, а когда больше не остается укрытий, один прыгает в уборную. По ночам Спилберг разговаривает по спутниковому телефону с командой Industrial Light and Magic в Северной Калифорнии, обсуждая финальный монтаж «Парка Юрского периода» с Джоном Уильямсом. Это кажется почти невыносимым и одновременно сверхчеловеческим.

В декабре 2016 года Спилбергу исполнилось 70, но он все еще снимает фильмы так же быстро, как мы их просматриваем. Как ему удается до сих быть в седле? Ответ или, скорее, тайна кроется в огромных сомнениях маленького мальчика, который начал кусать ногти, когда еще бегал в коротких штанишках. Маленький мальчик, которого пугало все: помехи на радио, фильмы Диснея и дерево за окном в Нью-Джерси, чьи ветви превращались в монстра во время сильных порывов ветра.

Однако необычным его делают не страхи, а способы с ними бороться. Вместо того, чтобы похоронить те позорные моменты детской уязвимости, как это делают многие из нас, он питал ими свой разум, перевел их в смелые кинематографические образы и проецировал на испуганную аудиторию, как уже однажды он научился избавлять себя от беспокойства, запугивая младших сестер. Столь могущественным было стремление, что он, будучи режиссером, стремился к тому, чтобы целые залы были полны зрителей, кусающих ногти или блаженных от шока и страха при близкой встрече с паранормальным.

В течение нескольких недель, предшествовавших вручению «Оскара» в 2014 году, одним из фактоидов, которым журналисты подогревали интерес зрителей, была статистика о том, кого лауреаты благодарят чаще всего. В числе первых двух, по словам Лестера Холта из NBC, были Стивен Спилберг и Бог, причем последний получил только девятнадцать упоминаний против сорока двух за Спилберга. Что это значит? То, что он смог повлиять на большее количество жизней и создал больше карьер, чем Всемогущий, не говоря уже о Л.Б. Майере, Дэвиде Сельзнике, Ирвинге Тальберге, Лью Вассермане, а также разных агентах, родителях и супругах? Или, может быть, он просто стал путеводной звездой для будущих кинематографистов, как небесный свет в «Близких контактах третьей степени» или «Инопланетянине»? Или даже заслужил себе место среди почетных бенефициаров человечества за создание Фонда «Шоа» с его архивированными свидетельствами от переживших Холокост?

Вывод неодозначный; он везде оставил след как продюсер и как режиссер: в видеоиграх, на телевидении, в художественных фильмах. За 42 года своей карьеры – 52 фильма, если учитывать его детские работы – этот вундеркинд принес удовольствие большему числу людей, чем любой другой кинорежиссер в истории. Возможно, он не коснулся каждого сердца и ума каждой картиной, но он определенно затронул даже самого сурового критика одной, двумя или тремя. Для некоторых ранние фильмы, посвященные детству – «Близкие контакты третьей степени», «Инопланетятнин», – ничто не переплюнет. Для других «Челюсти», «В поисках утраченного ковчега» и «Парк Юрского периода» – величайшие приключенческие фильмы из когда-либо снятых, и даже их слабые спин-оффы и сиквелы со временем оцениваются, хотя и не так высоко. Для остальных (я в их числе) более поздние и глубокие фильмы – «Империя Солнца», «Список Шиндлера», «Искусственный разум», «Особое мнение» и «Поймай меня, если сможешь» – приносят максимальное удовольствие.

Другие режиссеры могут обгонять его в сборах в прокате, но ни одному не удалось добиться сочетания прибыли и известности, какое есть у Спилберга, с несколькими номинациями и победами на «Оскаре», и двумя из десяти самых кассовых фильмов всех времен, «Инопланетянин» и «Челюсти». Кассовых сборов на родине мало: ошибки постановки и плохая игра актеров отбивают мировые показы и релиз фильма на DVD. Финансовый успех также является частью истории, отвлекающей многих от критической оценки, но что действительно позволило Спилбергу жить в ладу со своей совестью, так это то, что он настоящий филантроп.

Когда издательство Йельского университета пришло ко мне с идеей написать короткую биографию Спилберга, я колебалась по очевидным и менее очевидным причинам. Дело даже не в том, что я не иудейка. Я твердо верю в то, что в писательстве не должно быть никаких расовых, этнических или гендерных различий, и я думаю, что это особенно важно в случае Спилберга, поскольку одна из его величайших черт всегда была чем-то вроде естественного экуменизма, щедрости духа. Он вырос в основном в нееврейских пригородах в Нью-Джерси и Аризоне и с опозданием нашел свой собственный путь к иудаизму, смирившись с верой, которую отрицал, и с оскорблениями, которые ему нанесли, но при этом остался удивительно свободным от злобы или мести.

Более того, я никогда не была его горячей поклонницей. У нас обоих были свои пробелы. Проблема в том, что пробелы Спилберга были моими и наоборот. Он с готовностью признал, что не испытывает чувств к европейским фильмам. Он всегда хотел, чтобы его фильмы «пришли» куда-нибудь. Но задумчивые двусмысленности, нерешенные стремления, вещи, оставленные невысказанными, и эротические сделки мужчин и женщин – это то, что привлекло меня в кино в первую очередь. Его великие сюжеты – дети, подростки – и жанры – фантастика, фэнтези, ужасы, приключения – были для меня недоступны. Даже его набеги на историю были вдохновляющими, а не ироничными или фаталистическими: работа человека, который предпочитал нравственную ясность, был неудобен «оттенкам серого».

Я никогда не была мальчиком-подростком, которого грызут страхи и тревоги, занимающие самые главные роли в его фильмах и которые страстно откликались на его творчество, сопротивляясь вместе с ним испытаниям взросления и движения вперед. Я родилась шестью годами раньше – младенец войны, а он появился в самом начале послевоенного бэби-бума и стал частью уже другого поколения. В мое время авторитет взрослых все еще был незыблем, хотя мы уже пытались понемногу бунтовать.

Я больше беспокоилась о собственных предубеждениях, о недостатке симпатии ко мне как к женщине, как к человеку – о том, где Спилберг как раз преуспевал. Я никогда не была восприимчива к фэнтези или сверхъестественному, чьи прелести подобно какофонии автомобильных аварий или крушений поездов принадлежали миру мальчишек. Да, фанатки, в сердцах многих из вас поселились вампиры, оборотни и прочие антинаучные явления, навеянные «Сумерками» и «Голодными играми»; не исключаю, что и среди мужчин есть те, кому не безразлично все это. Во всем этом мире мужских страхов – женщин, зрелости, отношения полов – Спилберг умеет найти выгоду и блестяще ее обыграть. Настолько блестяще, что мне становится страшно.

Некоторым из нас пришлись не по душе его ранние фильмы. (Настолько, что мне даже порой стыдно за рецензии, написанные к ним.) Я была истинно верующей, верящей во что-то большее, нежели НЛО, этаким крестоносцем во имя того, что позже будет называться великой эпохой «синефилии», видящей и переоценивающей славу прошлого, спешащей возносить авторское кино Европы и Америки.

Это ощущение тонко балансировало на грани страха и предчувствия беды, когда неожиданно (где-то в 1973 году) главными вдруг стали деньги: агрессивный маркетинг, «смотрите этим летом», блокбастеры, а затем первые выходные проката и кассовые сборы.

Попытка смириться с этим человеком, оказавшим такое огромное влияние на нашу жизнь, казалась достойной задачей. В борьбе со Спилбергом я буду противостоять своему собственному сопротивлению. Кроме того, было много фильмов Спилберга, которые я действительно любила, пересматривала… и влюблялась в них заново. Скептики превратились в подпевал, так как критики поняли явную универсальность его навыков режиссера. Он певец новейших технологий, влюбленный при этом в кадры и фактуру классического кино. Если он и Джордж Лукас были ответственны за катапультирование научной фантастики в стратосферу с большим бюджетом, то фильмы самого Спилберга затрагивали чувства реальных людей. Его инстинкты – то, как его жанры и кинофильмы периода резонируют с сегодняшними тревогами – оказались безошибочными, если не сказать сверхъестественными. В нем нет ничего иронического или «передового» – и в этом свежесть ощущений его кино: его исторические эпосы рассказываются прямо и чествуют старомодное чувство добродетели, передавая его лучшие традиции.

Трудно поверить, но у нас есть точки соприкосновения. Мы оба – выходцы из пригородов Америки 50-х, приехавшие в большой город в поисках нового, каждый хлебнувший свою порцию бед. Если бы мы были не совсем аполитичны, ни один из нас не был воодушевлен радикальными идеями или отношениями. Обывательская Америка Спилберга не была кругом ада, которого придерживалось большинство кинематографистов, и он не был против правил и установок, поэтому когда его фильмы коснулись темы человеческой неосторожности и преступности, это было не так мрачно, как обычно бывает.

Удалось ли нам со Спилбергом поговорить? Честно – я пыталась, но увы – его помощник написал мне письмо о том, что его патрон не дает интервью биографам. И это правда, он не дал интервью Джозефу МакБрайду, который, кажется, поговорил со всеми остальными и чьей превосходной биографии я глубоко обязана. И да, я чувствовала себя уязвленной – как та девушка, что просит парня о свидании и получает отказ.

Также он умудрился поддеть меня, сам того не ведая. За просмотром роликов о нем на YouTube я наткнулась на один за 1978 год, где он разговаривает с молодыми режиссерами во время мастер-класса в Американской киноакадемии. Он выглядел моложе, чем его ученики, и это их явно напрягало. Сколько ему за это заплатят? А что он скажет? И вот он говорит, что он не режиссер, который навязывает свой стиль, как Орсон Уэллс, а скорее мастер, как Виктор Флеминг, создатель легендарных «Волшебника из страны Оз» и «Унесенных ветром», человек-гора, к которому ходят на поклон руководители крупнейших студий. И вот тут Спилберг, улыбаясь из-под своей фирменной бейсболки, говорит: «Будьте уверены в себе. Вас не должно волновать то, что ваше кино может не понравиться критикам вроде Эндрю Сарриса и Молли Хаскелл».

Я поморщилась. И сразу же влюбилась в него, в его обаяние и сообразительность, поддельную игривую скромность и – самое эротичное для любителя кино – в его явное знание и страсть к фильмам. Этот его выпад против меня словно скинул камень с моей души. Я была скомпрометирована. Либо из-за естественной симпатии, либо из-за хороших манер, я почувствовала себя подавленной, подчиненной его точке зрения, лишенной возможности сохранять дистанцию. Чувство личной симпатии было сильным и подпитывало меня, когда я пробивалась через огромное количество материала и пыталась понять, как написать «короткую» биографию живого человека, который навел шороху среди критиков. Я хотела описать его жизнь правдиво; в этом, как ни странно, мне сначала мешало, а потом сильно помогло то, что он еврей. Но≈ввиду того, кем он был («Все обо мне в моих фильмах») и кем была я, сделать это нужно было посредством снятых им картин. На мой взгляд, аксиомой является то, что кинокритика – это личная, никогда «объективная» или непредвзятая работа, а биография помогает оценить, сообщает нам что-то. Чтобы рассказать историю Спилберга через его фильмы, нужно учесть собственные обязательства и то, как время и контекст – политика, мировые события, другие фильмы – все меняют. Мы и фильмы стареем и меняемся. Итоги кассовых сборов и маркетинга отступают, слава искусства побеждает.

Глава 1
Начало, или Утерянный ковчег

Конец шестидесятых, начало семидесятых, эра Водолея. Америка воюет с коммунистами в Юго-Восточной Азии и воюет сама с собой у себя дома. Политические агитаторы становятся агрессивными, пьесы и фильмы ощетиниваются языком сержантов, контркультура мятежников рубит иконы и изобретает жанры. Но Голливуд, наш национальный Колизей, не ввязывается в борьбу, будучи погрязшим в менталитете и рабочем режиме студийной системы 50-х. Разломы перемен происходят где-то в другом месте: за 100 миль, у тихоокеанского побережья, на пляже Николас, где пестрая группа тех, кто считает себя киношниками – ботаники из киношкол и богема из шоу-бизнеса – болтаются, курят травку и плетут заговор, чтобы захватить индустрию. Их штаб – домишко, арендованный актрисами Дженнифер Солт и Марго Киддер. Джулия и Майкл Филлипс, продюсеры оскароносной «Аферы» (1973), купили соседний дом и устраивают недельные нарко-вечеринки, описанные позднее в безумных мемуарах «Вы никогда больше не позавтракаете в этом городе»¹.

В списке гостей – знаменитости, такие как Роберт Редфорд и Лайза Миннелли, новые литературные звезды Джоан Дидион и Джон Грегори Данн, но большая часть банды, заинтересованная только в наркотиках и европейских фильмах, неизвестна или едва известна – Фрэнсис Форд Коппола и Мартин Скорсезе, Пол Шредер, Джон Милиус и Брайан де Пальма, Джордж и Марсия Лукас (все выпускники киношкол). Джулия бросает на них взгляд: «Галерея ботаников-мошенников… Ни с одним бы не пошла на свидание, если бы училась с ними в школе». Но ребята, без сомнения, благодаря влиянию Джулии, которая как раз «сдабривала» свою беременность метаквалоном, кока-колой и стимуляторами, учатся вести себя круто и нравиться женщинам.

В противовес им всем – этот парень в бейсболке, чисто выбритый, в рубашке и пиджаке, возможно, при галстуке, вероятно, даже девственник и определенно «чистый», настроенный сохранить свой мозг от наркотиков и алкодурмана. Это Стивен Спилберг, только что закончивший смену в Universal Studios, где он снимает эпизоды сериалов «Маркус Уэлби», «Коломбо» и «Ночная галерея» и держит ухо восторо, пока его современники предпочитают ничего не делать. Этот пострел, который не мог заниматься спортом или разжигать костры, получивший значок бойскаута за съемку фильма, вероятно, разбирается в камерах и знает о постановке кадра лучше, чем целый класс выпускников киношкол, вместе взятых. Он не в восторге от работы на телевидении, но у него не было возможности попасть в киношколу (USC), которой спустя десятилетия он будет жертвовать миллионы, поэтому пока он учится редактировать, разрабатывая стратегии для работы с дивами и учась дисциплине – потому-то он и чужд всей этой ораве.

Эти классные ребята и фантазеры строят грандиозные планы по переделке студийной системы. Коппола (род. 1939) уже снял пять фильмов, взял три «Оскара» в 1972 году за «Крестного отца» и основал свою собственную студию, в 1969 году. Джордж Лукас (род. 1944) тоже откроет студию; по возрасту и в плане карьеры он идет в параллели со Спилбергом, и его «Галактика THX-1138», начинавшаяся как студенческий фильм в 1969 году, взорвала мозг Спилберга. Пол Шредер (род. 1946), оторвавшись от своего кальвинистского воспитания, напишет «Якудза» в 1974 г. и «Таксиста» в 1976-м. Мартин Скорсезе (род. 1942), выпускник школы кинокритики NYU, снимет «Злые улицы» в 1973 году. Брайан Де Пальма (род. 1940) скромно начал с «Приветствия» и «Хай, мамаша!», а затем снимет «Кэрри» в 1976-м. Джон Милиус (род. 1944), самый крутой парень, бросит все силы на боевики.

Беспокойных властителей киностудий, застрявших намертво в послевоенной эпохе цензуры и золотого блеска голливуда, потрясают такие фильмы как «Беспечный ездок», «Бонни и Клайд», «Выпускник». Они продолжают делать старомодные семейные картины и выигрывают «Оскары» за картины вроде «Полуночная жара» и «Оливер!», но фильмы становятся менее гламурными, более этническими. Эстетика более мрачная, повествование без прекрас, открытое, уходит от привычного повествования. Ребята (да, ни одной девчонки среди них), снимавшие эти фильмы, влюблены в «новую волну», Феллини и Антониони. Фильмы 60-х – «Лица», «Беспечный ездок», «Доктор Стренджлав» и «Военно-полевой госпиталь (M*A*S*H) Роберта Альтмана – подготовили мир к новому независимому кино, финансируемому студией.

Коллективная эйфория молодых парней окажется скорее медийным моментом, чем сменой караула, омоложением, но не революцией. Голливудская любовь к «личным» режиссерам исчезнет после пары великолепных вызовов, таких как «Апокалипсис сегодня» и «Небесные врата» Майкла Чимино. Два «лопуха» из пригорода вернут голливуд обратно в зону комфорта.

Разумеется, четкие разделения между хиппарями и лопухами, двумя эпохами – это лишь журналистское определение, которое скрывает всю суть сложных отношений и четкое разделение между голливудом и независимым кино. К примеру, Monkees и Фрэнки Авалон были такой же частью 60-х, как и Боб Дилан.

И вот на этом пляже встретились два новых Голливуда, хотя в то время они еще не знали этого. Все, что у них есть (кроме амбиций), – это их фильмы, их язык, их грамматика, их поэзия. Их головы заняты движениями камеры, а не словами, они станут небожителями тех фильмов, которые снимут, и их волнение отражается в серьезности новой породы критиков, которые пишут в официальные и не очень еженедельники об американском кино и постепенно задающих тон основной прессе.

В отличие от других Стивен – не любитель кино, он дитя телевидения. Он не читал книг о том, как снять кино, и не ждал озарения. Его ученичество было строго практическим, с кинокамерой в руках, а затем, когда он начал набирать популярность в голливуде, он уже стал обращаться к ремесленникам и эпическим режиссерам. В то время как де Пальма и Скорсезе, по крайней мере на тот момент, думали о малом (почитании Феллини и Хичкока), Стивен задумывает широкоэкранные эпичные картины вроде «Лоуренса Аравийского» Дэвида Лиана или (фаворит его детства) «Величайшего шоу в мире» Сесила Блаунта Демилля. Его наставники-кумиры – не авторы, а подмастерья, такие как Виктор Флеминг и спорный Майкл Кертиз.

В то время как другие развивали свой статус «аутсайдеров» в среде художников-кинематографистов с личным видением, Спилберг со своим сложным, в основном, полулегальным отношением к собственной принадлежности к евреям, пытается хотя бы вписаться в рамки того общества. Его отец был трудоголиком, его никогда не было дома, поэтому Стивен вырос в доме, где царил матриархат и где чувствовали себя вольготно его артистическая мать и три одухотворенных сестры. Даже его любимая собака была девочкой.

Еще одна распространенная тема – кино, ориентированное на мужчин, к которому тяготеют все без исключения новички. Эти 20– и 30-летние молодцы выросли в эпоху двух ярчайших явлений: феминизма и технологической революции. Всего за несколько секунд (в парадигме эволюции, разумеется) женщины сделали скачок от права голоса до работы в офисе, а компьютеры превратились из слуг в хозяев. Это нашло выражение и в научно-фантастических картинах, и в вечеринках в тогах, и в героях мультфильмов или мачо из боевиков – во всем беспокойство мужчин на этот счет буквально сквозит из каждой щели. В отличие от более романтичного или даже склонного к тонкому эротизму кинематографа первопроходцев вроде Вуди Аллена, Пола Мазурски, Джона Кассаветиса, Роберта Альтмана, любителей и знатоков женского начала, эти новички каждый своим путем стараются женщин избегать.

В киноиндустрии опасность – от женщин с одной стороны и от восставших машин и искусственного интеллекта с другой – будет лейтмотивом, который проходит красной нитью через все творчество этих кинематографистов. Равновесие между мужчиной и женщиной, всегда такое привлекательное, особенно, не побоюсь этого сказать, в глупых комедиях и фильмах нуар, в 50-е нарушается.

Спилберг не был бы настолько уникален в своем роде, если бы хотя бы однажды вывел на передний план интересную сложную женщину или даже сексуальные отношения. И речь даже не о физической близости, а о химии отношений, базовом языке не только европейских фильмов, но даже, возможно, старых голливудских. Табу больше не было, тема любви и брака больше не имела силы; принятие расовой уникальности и свобода сексуальной ориентации свергли с трона незыблемое понятие мужского-женского как универсального воплощения романтических фантазий.

Ботаник готовит свою Месть. Будучи аутсайдером в подростковом возрасте, Спилберг вдвойне осознавал небезопасность своего шаткого положения неуклюжего подростка. Его уязвимость была еще больше очевидна, чем, скажем, в случае комика Джадда Апатоу или пышущих тестостерном прыщавых юнцов. Его не интересовали ни супергерои и трансформеры, ни неуязвимые протагонисты вроде Джеймса Бонда. И в то время как жлобоватые антигерои Апатоу курили и строили глазки девчонкам, сопротивляясь браку и отцовству, Спилберг целеустремленно воплощал в жизнь другие фантазии, словно оживляя волшебные сказки и окружая их фантастической атмосферой, возводя их до новых высот смысла и художественной серьезности.

Одно из самых привлекательных качеств Спилберга – его обезоруживающая откровенность: на протяжении своей долгой карьеры он знает и, более того, признает все свои слабые и сильные стороны. Он не ввязывается в то, в чем он не силен. С раннего возраста, когда он начал планировать свою карьеру, он знал, что между искусством и коммерцией он выберет последнюю. «Я – это моя аудитория», – говорил он, поражая всех удивительной в таком возрасте прозорливостью. Он вполне мог предвидеть раскол между «приезжими» и «крутыми» в компании с Николаса-Бич, когда рассказывал историю о самом себе в короткометражном фильме «Бредущие», его так называемой визитной карточке, снятой в 1968 году. О нем мы поговорим позже, хотя достаточно сказать, что между двумя главными персонажами, девушкой-хиппи и правильным парнем, последний явно списан Спилбергом с самого себя.

А девушка-хиппи? Может быть, она срисована с воплощавших дух свободы 60-х Дженнифер и Марго – и в то же время с матери Стивена, воплощения заботы, этакой феи-крестной, которая выполняет каждое желание своего сына. «Она была скорее сообщницей, верной подругой, чем просто матерью», – скажет о ней Стивен в интервью Лесли Шталь в 2012 году в программе «60 минут»². Там же были приведены интервью с обоими его давно разведенными родителями – обаятельными и очевидно близкими сыну по духу. «Мы никогда не говорили «нет», – призналась Лея Адлер. – Мы выполняли все, что Стивен хотел. Он вертел нами как хотел. Он был главный». На что Стивен добавил: «Моя мама, хоть и произвела нас на свет, но по сути была нам как старшая сестра. Она, словно Питер Пен, отказалась расти».

В этом же интервью вскрылось кое-что неожиданное. Вопреки убеждению в том, что его отец безвольный и слабый человек (которое Спилберг воплощает в характерных слабых мужских образах в своих фильмах), оказалось, что Арнольд был виновником развода, когда выяснил, что Лея, возведенная сыном на пьедестал обожания, влюбилась в друга Арнольда. А Арнольд признался в том же интервью, что допускал и даже поощрял это заблуждение сына. «Зачем?» – спросил Шталь.

«Я не знаю, – ответил Арнольд. – Думаю, я просто защищал ее, потому что был в нее влюблен».

«Даже когда она тебя бросила?» – напирает Шталь.

«Да – признает Арнольд с улыбкой. И добавляет: – И до сих пор люблю».

Неужели Стивен не догадывался? Неужели в душе мальчика не было даже смутного сомнения о предательстве матери? Если и так, то он не мог позволить этой мысли завладеть им. Лея была ангелом-хранителем, сердцем и душой семьи. Поэтому Арнольду досталась роль плохого парня, на фоне которого мальчик мог превозносить свою почти святую мать.

15 лет Стивен пестовал этот миф о подлости и добродетели, так или иначе всплывавший во всех его фильмах, развивая динамику отношений между мужчиной и женщиной и способствуя тому доэдиповому мышлению, которое стало одновременно и вдохновением, и ограничением. После откровения мужские образы в фильмах стали мягче, но чувство вины и почтения и сексуальные табу, которые сопровождали их, продолжали оживлять сюжеты. И зачем кому-то понадобилось «прорабатывать» все эти тревоги, которые приносят такую прибыль?

Стивен родился в Цинциннати, где выросли его родители Лея Познер и Арнольд Спилберг, в одном из величайших городов Среднего Запада XIX века. Он был центром промышленности и культуры, притягивавшем как магнит иммигрантов: сначала англичан и голландцев в начале века, а затем русских и евреев из Восточной Европы (с 1881 по 1914 год). Вскоре он стал домом для одной из крупнейших еврейских общин к западу от Аллеган.

Семья Леи, Познеры, приехала из Одессы, города прогрессивных идей и культурного брожения, в то время как Арнольд был родом из небольшого старинного городка Каменец-Подольский, что в Хмельницкой области нынешней Украины. Его предки были землепашцами по линии отца и пивоварами по линии матери. Отличались эти два мирка не только географически: погромы в Каменец-Подольском хоть и случались, но все же евреев там обижали редко и существовали с ними вполне мирно. Когда еврейские семьи наконец начали эмигрировать, ими двигало множество причин, как экономических, так и физических: для евреев существовали ограничения на работу, мужчин заставляли служить в царской армии, известной своим жестоким обращением с иудеями.

При этом Одесса при всех своих претензиях на космополитизм гораздо более раздиралась антисемитизмом. Рожденный там в 1884 году Филип Познер стал свидетелем одного из самых страшных погромов в истории России и бежал в Америку – печально известном восстанием команды броненосца «Потемкин», о котором гениальный режиссер Сергей Эйзенштейн снимет легендарный немой фильм.

Прибыв в Цинциннати, он, как и многие евреи (как и отец Арнольда), стал коммивояжером, путешествующим с тележкой товара и редко бывающим дома. Маленький Стивен часами просиживал на чердаке, играя с непроданным товаром своего деда Филипа – бесчисленным хламом, который казался мальчику настоящим сокровищем и который превращался в игрушки. Отец Арнольда, умерший незадолго до рождения внука, стал комиссионером, завел свою лавку и сколотил небольшой капитал, который, впрочем, потерял в Великую депрессию.

Но настоящими двигателями в обеих семьях были женщины. Как это часто случалось, приезжая в Америку, мужчины, не имея возможности получить хорошо оплачиваемую работу, теряли социальный статус, а женщины брали на себя ответственность. Причем у многих это случалось задолго до эмиграции: еще в России бабушка Арнольда работала на пивоварне наравне с сыновьями, а отец изучал Тору. И каждая из бабушек Стивена – Ребекка Спилберг и Дженни Познер – были словно электрогенераторы. В Цинциннати они не только тянули на себе дом, но и вели активную общественную и политическую жизнь. Ребекка (бабушка Бекки) была очень умна, читала запоем, была активной участницей всевозможных еврейских организаций, интересовалась политикой и воспитала при этом трех талантливых детей.

Мать Леи Дженни – единственная среди бабушек и дедушек Стивена, родившаяся в Цинциннати, – была словно искра, жадная до знаний, активной политической деятельности и явно равнодушная к домашнему хозяйству – качество это унаследовала и ее дочь Лея.

Арнольд вырос в Эвондейле, почтенном еврейском квартале, делившемся на северную часть (немецкие евреи) и южную (евреи из Восточной Европы). В Эвондейле жили и неевреи, но по негласному взаимному согласию все держались друг от друга на уважительном расстоянии. Как вспоминал Арнольд, труднее всего было с немецкими евреями, которые считали себя выше «социально, культурно и финансово»³.

Они с Леей венчались в эвондейлской синагоге Адат Исраэль. Шел 1945 год, война подходила к концу, Арнольд как раз недавно был демобилизован из американской армии. Чуть более года спустя, 18 декабря 1946 года, во всеконфессиональном еврейском госпитале появился на свет Стивен; в Эвондейле молодая семья Спилбергов, окруженная многочисленной родней, прожила первые два года жизни мальчика. Часть города, в которой они жили, состояла преимущественно из ортодоксальных евреев среднего и старшего возраста, поэтому Стивен провел свое детство в странном подобии кокона, окруженный любовью пожилых людей и почти лишенный общества ровесников. Его отец посещал лекции университета Цинциннати на льготных условиях как ветеран армии, в то время как Стивен был предоставлен заботе матери и круга других взрослых. Бабушка Дженни, мать Леи, преподавала английский язык немецким еврейским иммигрантам, поэтому в раннем возрасте мальчик слышал рассказы о Гитлере и Холокосте и даже видел татуировки с цифрами на руках выживших.

Цинциннати, центр концентрации напряженности и одновременно возможностей современного иудаизма, станет на путь прогресса с появлением раввина Исаака Майера Уайза. Иммигрант из Моравии, один из светил реформистского иудаизма, пусть порой и высказывавший спорные идеи об объединении, бежал из города Элбани, штат Нью-Йорк, после драки с главой местной синагоги. Он и здесь попытался объединить противоборствующие формы религиозной практики; под его влиянием в Цинциннати появились такие учреждения, как Еврейский общественный колледж (Еврейский институт религии), американо-израильская газета и Американский еврейский архив. При нем восьмидневная ханука, даже самими евреями особо не принимаемая всерьез, станет едва ли не соперницей Рождества с ее дарением пордарков, концертами и праздничными мероприятиями.

Отличной иллюстрацией противоречий, раздиравших еврейский Цинциннати в ХХ веке, может послужить то, что такой современный муж Дженни Филипе был исключительно набожным. Формально оба Познера, хотя они и ходили в консервативную синагогу, были ортодоксальными, при этом только Филип носил соответствующий наряд (длинную бороду, черное пальто и шляпу), посещал синагогу, говорил на идиш и на этом же языке произносил свое имя – Фивель, отказываясь хоть как-то приобщиться к реформам. Он был великим исполнителем, певцом и рассказчиком. Лея (а она знала, о чем говорит) назвала его «несостоявшимся артистом». Гостиная Спилбергов превращалась в сцену (изначально фамилия Спилберг звучала как Шпильберг, а немецкое «Spiel» – звучит как «шпиль» – означает «игра»). Помимо Леи за фортепиано и поющего и танцующего Фивеля к ним присоединялся великий дядя Борис, брата Фивеля, работавший укротителем львов в цирке – шекспировский актер в идишском театре, персонаж, не расстававшийся с соломенной шляпой и тростью.