Текст книги "Прекрасная Джоан"

Глава 19

После окончания совета Ричард вошел к нам за занавес; вид у него был несчастный.

– Сколько носилок понадобится вам для путешествия? – внезапно спросил он.

– Зависит от погоды, – отвечала я. – Если погода будет сносной, я могу ехать верхом…

– Сейчас идет снег; возможно, снегопад продлится еще несколько дней. Но мне понадобится как можно больше носилок!

Я пересчитала придворных дам; Беренгария встала и подошла к мужу.

– В чем дело, милорд? Что случилось?

– Дело в наших солдатах; они не могут уйти из Бейт-Нубы. Сотни солдат замерзают до смерти в снегу; они умрут, если я не предприму немедленных действий. Я дам им все освободившиеся носилки, разрешу ехать на обозных телегах – придется бросить часть припасов, как они ни драгоценны, лишь бы спасти людей.

– Возьмите все наши носилки! – воскликнула Беренгария. – Мы сильные и здоровые. Мы тепло укутаемся и поедем верхом.

– А где верблюды, которых подарил тебе Саладин? – спросила внезапно я.

– Некоторые здесь, некоторые в Рамлехе. Мы используем их как вьючных животных.

– Так отправь нас назад на верблюдах, а лошадей отдай солдатам! Мне давно уже хотелось покататься на верблюде.

Впервые за весь день лицо Рика просветлело.

– Почему бы и нет? Говорят, ездить на верблюде довольно приятно; к ним скоро привыкаешь. Но как же вы, миледи? – обратился он к Беренгарии.

– Пожалуй, я тоже поеду на верблюде, милорд, – с улыбкой отвечала она. – Ни я, ни кто другой не должны мешать вам; и если Джоан может ехать на верблюде, то смогу и я.

Впоследствии мы с Беренгарией не раз пожалели о своем решении. Снег сменился слякотью. В такую погоду тяжело ехать на лошади. На верблюдах же нам пришлось еще тяжелее. С другой стороны, в пути мы не мокли. Верблюды – настолько сильные животные, что мы смогли закутаться во все свои одежды, а так как нам не нужно было самим править, мы закрыли лица плотными вуалями. И тем не менее мы вздохнули, с облегчением, когда караван остановился на привал в Рамлехе, погонщики поставили верблюдов на колени и мы спустились на твердую землю.

– Вы доберетесь до Яффы тем же способом? – спросил вечером Ричард, выслушав отчет о нашем путешествии. – Или все же дать вам носилки?

– Если можешь, выдели хоть одни!

В Яффе мы забрали с собой дам, которые не поехали с нами в Латран. Затем все сели на корабль и направились в Акру. С нами плыл и Гвидо. Он должен был доставить припасы из Акры в Аскалон, так как после набега Саладина крепость, как водится, была в развалинах. Пока крестоносцы будут отстраивать Аскалон, перехватывая попутно караваны, следующие из Египта, наши люди в Акре должны будут собирать и переправлять туда продовольствие, одежду, инструменты и оружие.

В Акре Гвидо поселился в собственных апартаментах; окруженный союзниками-пизанцами, он зажил на широкую ногу, называя себя королем Гвидо Иерусалимским. Подозреваю, что частыми приглашениями на обед мы были обязаны нашим титулам. Присутствие за его столом двух королев служило доказательством того, что его поддерживает Львиное Сердце и его сторонники.

В Акре мы узнали много неприятного о поведении части наших крестоносцев. Раздосадованные приказом отступить, они покидали армию и на зиму отправлялись в Яффу, Тир и сюда, в Акру. К моему изумлению, большинство из них были французами, хотя мне было доподлинно известно, что именно их вожди предложили отступать. Но к тому времени я уже оставила надежду понять французов, хотя и сама наполовину француженка.

Рассказы об их оргиях потрясли нас. По словам Ричарда де Темпло, «они предавались разврату, распевали песни и пировали со шлюхами. Они щедро одаривали танцовщиц, а роскошь их собственных костюмов повергала в изумление… Они потрясали кубками, а не мечами, а ночи проводили в пьянстве и распутстве». И это в то время, когда их товарищи мерзли в Аскалоне, отстраивая городские укрепления окоченевшими, окровавленными руками! Поскольку своей гавани в Аскалоне не было, многие голодали…

Весной мы узнали, что возобновилась старая вражда между Гвидо и Конрадом Монферратским.

В письме Ричард сообщил, что собирается встретиться с Конрадом в замке между Акрой и Тиром, чтобы попытаться примирить враждующие стороны. Он обещал на обратном пути навестить нас.

Пока мы ждали его, Гвидо сообщил еще более удивительную весть: к крепости приближается герцог Бургундский, а с ним – и все французское войско!

– Что нам делать? – в страхе восклицал Гвидо.

– Но почему они оставили Аскалон?

– О, деньги, деньги! Солдаты отказались воевать и работать, пока им не заплатят, а ваш брат больше не дает денег Бургундцу. Я его не виню, но что делать мне?

Я постаралась, как могла, успокоить его. В это время слуга впустил к нам еще одного глашатая Гвидо.

– Я только что из Тира, ваше величество, – сказал он. – Конрад Монферратский отплыл в Акру. Мы считаем, что он намеревается примкнуть к герцогу Бургундскому.

С этой минуты в Акре воцарились паника и суматоха; Гвидо, который не собирался впускать в город ни французов, ни Конрада, приготовился к обороне.

Ворота забаррикадировали; на стенах, установили баллисты; и дорогу, и гавань охраняли днем и ночью. Нас попросили оставаться в наших апартаментах. Мы с Беренгарией старались успокоить дам, однако это было непросто, потому что Гвидо постоянно приносил нам дурные вести. Однажды он сообщил, что французы подошли к городским воротам и один из наших лучников убил лошадь под герцогом Бургундским. У Бургинь и леди Марии началась истерика. Я в тысячный раз пожалела, что Рик не оставил дочь Исаака Комнина на Кипре!

– Конрад вошел в гавань, – сообщил нам Гвидо. – Он попытается высадиться на берег. Мы будем защищаться до последнего, но здесь должен быть Ричард, а не я! – Он дрожал, и я невольно согласилась с ним. Да, Ричарду следует быть здесь; Гвидо не тот человек, который способен выдержать двойной натиск.

– Пошлите за ним, – предложила я. – Он, должно быть, сейчас едет из Аскалона.

– Я уже послал к королю Англии трех лазутчиков! – визгливо ответил Гвидо. – Но им, наверное, не удалось проскользнуть мимо французов.

Нам оставалось только ждать. Когда корабли Конрада подходили близко к берегу, люди Гвидо обстреливали их из баллист. Хотя они ни разу не попали в цель, все же на три дня задержали высадку.

Вечером третьего дня послышались крики:

– Львиное Сердце! Львиное Сердце!

Мы не знали, что делать. Выйти навстречу или оставаться во дворце?

Мы так ни на что и не решились, когда сам Ричард въехал под своды дворца и, спешившись, поцеловал вначале Беренгарию, а потом меня. Осведомившись о нашем здоровье, он извинился за спешку и пообещал вернуться позже.

– Вы уже знаете, что так называемые союзники доставляют мне больше хлопот, чем враги, – сказал он. – Посланец Гвидо застал меня в Кесарии, и я весь день провел в седле. Молитесь, чтобы мне хватило терпения и сил…

Прошло несколько дней, а он не возвращался; но, поскольку мы уже привыкли к его внезапным отъездам и приездам и к тому, что он редко разделял ложе с Беренгарией, мы не волновались. И даже Бургинь молчала – возможно, потому, что ее муж также не появлялся всю зиму. Втайне я радовалась этому; разумеется, я не собиралась жалеть Бургинь. Я знала, что их брак – ее рук дело. Я не позволяла себе жалеть Раймонда, понимая, что не должна думать о нем.

Кого мне действительно было жаль, так это молодого Балдуина. Брат поведал мне, что юноша все еще страдает по Бургинь.

– Если бы он провел с нами зиму, он бы радовался, что освободился от нее, – язвительно отвечала я. – Сколько нам пришлось вытерпеть! Какой счастливый день настанет для нас с Беренгарией, когда мы распрощаемся с этой особой навсегда!

– Боюсь, Джоан, – со вздохом отвечал брат, – что этот день не за горами. Я сделал все возможное, чтобы покончить с распрей, приведшей меня сюда, но все идет не так, как надо. Конрад открыто отказывается возвращаться в Аскалон и участвовать в Крестовом походе. В результате я вынужден был объявить остальным, что в случае отказа Конрад должен откупиться доходами, полученными в Тире. В ответ он пригрозил собрать в Тире бургундцев и всех французов – как тех, кто сбежал сюда, в Акру, так и тех немногих, кто еще хранит нам верность. Как можем мы без них восстановить крепость Аскалон и идти на Иерусалим? И как нам продолжать Крестовый поход, если друзья ссорятся друг с другом и со мной? Я попытаюсь помирить их, когда вернусь в Аскалон… если все еще не разбежались оттуда. Кроме того, я еще веду переговоры с Саладином, пытаюсь заключить договор, который устроит обе стороны!

За несколько дней до Пасхи Ричард уехал; в начале апреля он написал Гвидо, что ему не удалось задержать остатки французской армии в Аскалоне. Однако он просил Гвидо по-прежнему не впускать французов в Акру.

«Уехали семьсот наших лучших рыцарей! – писал он. – Саладин узнал об их отступничестве и собирает войско. Но, несмотря на все беды, мы трудимся денно и нощно. Я сам, собственными руками, кладу камни».

Через семь или восемь дней к нам приплыл Роберт, приор Герфордский, и привез известие, еще сильнее огорчившее нас. Он передал мне письмо от матушки, которая писала:

«Твой брат должен немедленно возвращаться домой. Ваш младший брат, Джон, делает все, что в его силах, чтобы захватить престол… он даже сговорился с Филиппом Французским и собирается бросить жену и жениться на леди Алис. Что еще хуже, наша казна пуста. Дочь моя, уговори брата вернуться в Англию; если леди Беренгария имеет на него какое-то влияние, попроси ее присоединить свой голос к твоим мольбам».

Младший брат Джон оказался предателем! Темноволосый, странный мальчик, на год младше меня, с которым мы так часто играли и ссорились… Помню, даже в детстве он отличался хитростью; ему часто удавалось отбирать у меня все игрушки. Джон был любимчиком отца, как Рик – любимцем матушки, однако на нас отношение отца почти никак не сказывалось, он редко бывал дома.

Я была настолько потрясена, что весь следующий день не знала, на что решиться. Показать письмо Беренгарии или не стоит? Наконец, я просто пересказала ей содержание письма. Мы обе думали и советовались, как лучше поступить, когда нам доложили о прибытии нашего юного племянника, Генриха Шампанского, с отрядом рыцарей.

– Король Гвидо знает о вашем приезде? – спросила я.

– Увы, да, тетушка, – отвечал Генрих. – Мы только что имели весьма неприятный разговор с его величеством.

Я удивилась. Они с Гвидо всегда относились друг к другу неплохо.

– Мне поручили сообщить бедняге неприятное известие о том, что он все же не будет королем Иерусалима. Можете представить, какой он пережил удар! Милорд мой дядюшка сообщил нам, что должен возвратиться в Англию; он оставляет здесь триста рыцарей и две тысячи солдат, которые будут продолжать Крестовый поход. Надо было решать, кто возглавит войско, и все согласились, что Гвидо на этот пост не годится; ему не хватает ни мудрости, ни отваги военачальника.

– Но кто займет место моего брата? – воскликнула я.

– Конрад Монферратский. Многие упрашивали дядюшку назначить его новым вождем и будущим королем Иерусалимским. Ему пришлось согласиться – он, как и все мы, понимает, что Конрад сильнее Гвидо.

– И вы поедете в Тир, чтобы сообщить новость Конраду? – спросила я.

– Я уже побывал там. Конрад ликует. Он собирается короноваться здесь, в Акре, через несколько дней. Затем вернется в Аскалон. Теперь, получив то, что он считал своим по праву, он готов всецело посвятить себя святому делу.

Тут впервые заговорила Беренгария:

– Значит, мой супруг немедленно отплывает в Англию?

– После того, как прибудет Конрад, чтобы занять его место, – и приведет с собой французскую армию. Солдаты короля Ричарда все еще надеются, что он останется. Видели бы их прощание с кораблем! Они падали на колени и умоляли его не уезжать, пока святой Истинный Крест не будет нашим. Король отказал им, но со слезами на глазах.

«Королевство нуждается во мне, – сказал он. – Но сердце мое остается здесь, с вами. Я с детства мечтал водрузить знамя Креста над башнями Иерусалима и выгнать неверных из храма Гроба Господня! С мукой покидаю вас… с мукой!»

Наши глаза тоже наполнились слезами. Сердце мое болело за Ричарда – и за наших верных солдат. Я спросила, приедет ли Рик в Акру на коронацию Конрада. Но Генрих этого не знал.

Все наши дамы, естественно, были так же огорчены, как и мы. Чтобы отвлечь их и занять приятным делом, на следующее утро мы стали продумывать наряды, в которых появимся на коронации Конрада. Беренгария решила, что наденет то платье, в котором она венчалась, и мы пробовали повязать новый кушак на ее узкие бедра. Вдруг без объявления глашатая к нам вошел Генрих. Я повернула к нему Беренгарию.

– Вот венчальное платье ее величества, – сказала я. – Мы пытаемся уговорить ее надеть это платье на коронацию Конрада.

– Коронации не будет, – отвечал он. И тут мы заметили, что лицо его стало белым, как бумага. – Конрада только что убили, и я должен немедленно ехать в Тир. Епископ Бове возлагает вину за преступление на короля Ричарда!

Глава 20

Генрих подхватил Беренгарию, которая лишилась чувств; я помогла ему уложить ее на диван. Фрейлины засуетились; кто-то провел у нее под носом пучком жженых перьев. Вдруг она открыла глаза и виновато оглядела нас:

– Что? Ах да… Боже мой! Конрад и… мой супруг!

– Миледи, мне не следовало так огорчать вас! – Генрих опустился перед диваном на одно колено и взял ее руку. – Мой дядюшка, конечно, не виновен. Вряд ли ему вообще известно об этом зловещем убийстве. У Конрада было много врагов, одного из убийц схватили – второго убили на месте, – и он сознался, что принадлежит к тайной секте ассасинов, или наемных убийц, и живет в Тире. Они притворяются христианами и лишь выжидают случая, чтобы выполнить свою мрачную миссию. Будьте спокойны, я тщательно расследую дело и всеми возможными способами постараюсь защитить имя короля Ричарда. Именно поэтому я немедленно выезжаю в Тир.

Все мы много слышали о жестоких убийцах-ассасинах. Ими правил сумасшедший старик по кличке Шейх, или Старый Горец; они убивали всякого, кого их вожак считал недостойным жить. Я не могла взять в толк, какое отношение к ним может иметь мой брат, и заявила Генриху, что поеду в Тир вместе с ним.

– Мы немедленно должны положить конец нелепым слухам, – сказала я. – Я сама поговорю с епископом Бове и со всеми заинтересованными лицами и постараюсь утешить вдову Конрада, леди Изабеллу.

Именно она настояла на том, чтобы Конрад заявил о своих притязаниях на престол. Теперь она – молодая вдова (ей исполнилось двадцать один год) – являлась законной наследницей иерусалимского престола так же, как Гвидо получил право называться претендентом, женившись на своей старшей сводной сестре Сибилле, а после смерти жены стал ее наследником… Теперь, после убийства Конрада, старая распря могла возобновиться.

Вскоре мы с Генрихом прибыли в Тир. У крепостных ворот нас уже встречали и без промедления проводили во дворец.

Еще в пути до нас дошли слухи, что многие хотят видеть на месте Конрада именно Генриха, так как он являлся одновременно французским и английским принцем. Матерью Генриха была моя сводная сестра Мария, рожденная матушкой в первом браке, от короля Людовика Французского. Он также мог возглавить крестоносцев в отсутствие Ричарда. Он был молод, силен и красив и не раз доказывал свое мужество на поле боя, а поскольку воспитывался при дворе своей матушки, обладал безупречными манерами. Его любили все.

Когда мы подъехали к огромному мраморному дворцу, Генриха сразу же проводили в зал совета, меня же повели по длинному коридору в покои молодой вдовы.

Зная, что отец Изабеллы, король Амальрик Иерусалимский, был одно время королем Кипра, я ожидала увидеть перед собой вторую Бургинь. Однако оказалось, что я заблуждалась: мне навстречу шла стройная женщина, которая отличалась поразительной красотой – с тонкими чертами и нежной белой кожей. Позже мне сказали, что она унаследовала внешность своей матери, греческой принцессы, редкостной красавицы.

– Я приехала, чтобы молить вас не верить подлым вымыслам относительно моего брата, короля Ричарда Английского! – так начала я нашу встречу.

– Я не верю слухам, – отвечала вдова. – Да, ваше величество, я вполне убеждена, что мой супруг чем-то досадил Старому Горцу. Дело в том, что его величество король Конрад захватил их корабль и потопил команду. Это рассказал схваченный убийца. Мой супруг временами бывал очень жесток.

При этом она вздрогнула, и мне показалось, что смерть Конрада не слишком печалит Изабеллу. Ее слова полностью убедили меня.

– Если мне снова придется выйти замуж – ради решения вопроса об иерусалимской короне, – я сама выберу себе мужа!

Я тут же хотела напомнить ей о Генрихе, но вовремя прикусила язык. Вскоре явился он сам, чтобы выразить молодой вдове свои соболезнования. Провожая меня на мою половину, он не переставая восхищался красотой Изабеллы.

Всю ночь я думала об Изабелле и Генрихе. Слова молодой вдовы напомнили мне слова Раймонда. Он говорил, что, однажды выйдя замуж по велению родных, во второй раз я, безусловно, имею право выбрать себе мужа по душе. Почему в ту ночь я не прислушалась к нему и не пошла к брату?

Наутро, когда я снова была у Изабеллы, явились епископ Бове и герцог Бургундский. Они сообщили, что место Конрада на иерусалимском престоле должен, по их решению, занять Генрих Шампанский.

– Ни один человек не подал против него голоса! Он достойнейший из всех претендентов на корону и сумеет снова объединить нас всех, как никто другой.

– Я считаю, что вы сделали правильный выбор, милорды, – отвечала Изабелла. – Пришлите ко мне графа Генриха завтра утром. Я хотела бы провести остаток дня в молитвах.

Назавтра в назначенное время я тоже пришла в покои королевы. Герцог Бургундский подвел Генриха к Изабелле и представил ей нового короля Иерусалима. Генрих упал на одно колено и, улыбаясь, посмотрел ей в глаза.

– Несмотря на мой титул, ваша светлость, отныне и навсегда я – ваш скромный и преданный друг и слуга.

– Не слуга, милорд, нет! Мы с вами придумаем кое-что получше… Я пригласила вас сегодня для того, чтобы сделать вам два предложения. – Изабелла помедлила, высвободила левую руку из складок платья и протянула ему связку ключей. – Во-первых, милорд, вот ключи от Тира, моего любимого города. – Прежде чем он успел что-то сказать, она протянула ему вторую руку и, дрожа, сказала: – Вместе с городом, милорд, я предлагаю вам себя самое. Мне кажется, Тиру и Иерусалиму нужны мы оба – вместе.

На мгновение присутствующие застыли в изумлении; затем все заговорили одновременно. Генрих обвил рукой ее талию… Ключи со звоном упали на каменный пол, но никто не обратил на них внимания. Дворяне столпились вокруг юной четы; все громко одобряли смелую речь Изабеллы и предлагали сейчас же устроить свадьбу.

На обратном пути в Акру я невольно думала о Конраде. Чтобы жениться на Изабелле, он бросил двух предыдущих жен; возможно, ее не стоит винить за то, что она не слишком долго его оплакивала. Однако меня несколько коробила та поспешность, с которой она снова вышла замуж. Поэтому я предпочла уехать из Тира до свадьбы. Видимо, Ричард испытывал схожие чувства, так как сразу же написал: он одобряет решение сделать Генриха королем Иерусалимским, однако не может одобрить его поспешный брак с вдовой Конрада.

Между тем я не забыла, зачем приехала в Тир, – перед отъездом у меня состоялся весьма неприятный разговор с епископом Бове. Я прямо обвинила его в клевете на брата. Он отвечал уклончиво; впоследствии выяснилось, что как раз в то время они с королем Филиппом старательно распространяли по всей Европе слух о предполагаемой вине Ричарда. Однако я возвращалась в Акру, испытывая некоторое удовлетворение. Я знала, что Изабелла уверена в невиновности Ричарда; она обещала мне отрицать все новые слухи, буде они появятся.

В начале июня, после долгих проволочек, наши войска снова выступили на Иерусалим; на сей раз все были полны решимости взять город штурмом. Мы с нетерпением ждали известия о том, что Священный город снова в руках христиан…

10 июля прибыл гонец с письмами.

Поход окончился неудачей. Ричард оставлял больных в Яффе и вел остатки своей армии и флота в Акру.

Трудно описать наши чувства. Хотя я так надеялась на добрые вести, должна признать, очень боялась, что мы потерпим поражение.

Беренгария, как обычно, говорила мало. Теперь мы с нею думали лишь об одном: что означает поражение лично для нас? Куда и когда мы поедем?

Бургинь была также необычно молчалива. Однако она странно вела себя всю зиму и весну, предпочитая оставаться в своей опочивальне или сидеть в уголке. Ее скромность удивляла нас всех. Ей следовало бы громко хвастать и мечтать об огромном замке в Тулузе.

Я же с тоской думала о том, что скоро увижу, как Раймонд уезжает на родину с молодой женой. И как я посмотрю в глаза брату, зная о поражении? Что скажу ему при встрече?

26 июля нам, наконец, сообщили о приближении нашего флота, и мы поспешили в гавань. Было душно, и мы предпочли не сидеть под навесом, а стоять на берегу и ждать, когда Ричард ступит на землю.

Нас обеих поразил его мрачный вид, лицо было измученное, усталое и исхудавшее. Роберт Лестер тоже похудел, но не так, как Ричард, а вот Раймонд – я видела, как он поцеловал Бургинь в щеку, – на вид ничуть не изменился.

Брат помог усадить нас на носилки, а затем огляделся по сторонам. Он увидел небольшую кучку горожан, которые смотрели, как разгружают суда, да горстку наших рыцарей, расквартированных в Акре: они пришли встретить друзей, приплывших на тяжело груженных галерах.

– Матерь Божья! – с грустью воскликнул Рик. – Как тихо! Роберт, ты помнишь тот вечер, когда я впервые высадился здесь? Сколько криков, сколько музыки, песен! Тогда мы не спали до рассвета. Я был великим героем. Все говорили: «Приплыл Львиное Сердце, мы пойдем на Иерусалим и отберем его у неверных. Ничто не остановит Ричарда Львиное Сердце! Он непобедим»! Непобедим… Ха!

Я почувствовала, что Беренгария дрожит с головы до ног. Ее глаза были полны слез, но мои глаза были сухи. Мне хотелось одного: убежать прочь, забыть измученное лицо брата и его голос. Мне хотелось забыть Крестовый поход и то, что он сделал с дорогими мне людьми и со мной. Я хотела вернуться в Палермо…

В тот вечер мы с Беренгарией вдвоем ждали прихода Ричарда. Бургинь была с Раймондом; остальных дам мы отправили спать.

– Я оставил всякую надежду взять Иерусалим, – сказал Ричард. Мы с Беренгарией переглянулись. – Да и дома дела идут все хуже и хуже. Джон вступил в заговор с Филиппом против меня. Если я пробуду вдали от Англии еще какое-то время, возможно, мне уже некуда будет возвращаться. У меня не будет моего королевства. Но прежде чем я вернусь в Англию, я должен попытаться очистить от неверных Бейрут. И потому сегодня же я уезжаю в лагерь. Мы собираемся отправить вперед себя галеры с солдатами и осадными машинами. Понадобится немало времени, чтобы собрать припасы и погрузить все на корабли.

– Расскажите, милорд, почему вам пришлось отступить от стен Священного города; остальное оставьте на потом. – Беренгария подошла к столу и налила Ричарду кубок вина. Он принял его с кривой улыбкой.

– Да… у нас еще будет время, чтобы обсудить все события этого лета. Вы узнаете, как мы взяли Дарем и большинство караванов Саладина; вы услышите обо всех наших победах и поражениях… Мы отступили от Иерусалима после того, как я собственными глазами увидел, что взять город невозможно. Однажды утром, очень рано, мы атаковали отряд неверных у Эммауса. Мы напали на них внезапно, двадцать сарацин убили на месте. Мы захватили их лошадей, мулов, трех верблюдов и груз специй и шелков. Но посланцу Саладина и остальным удалось сбежать в горы. Я погнался за ними…

Одного настиг, когда его лошадь споткнулась, и проткнул его копьем. И тут я огляделся вокруг. Туман, стоявший до сих пор, развеялся, и я увидел с вершины холма минареты и башни Иерусалима, невыразимо прекрасные в свете восходящего солнца… Да, я увидел мой Священный город… но увидел и кое-что еще. Я увидел окружающие город зловещие, почти голые скалы, усеянные острыми камнями, и понял, что, взобравшись на эти скалы, мы и наши кони неминуемо умрем от жажды. Я снова полюбовался городом моей мечты, потом поднял щит и помолился, прося Всевышнего не давать мне больше смотреть на Священный город, раз я не в силах освободить его из лап неверных.

Голос брата задрожал; я увидела, что глаза его увлажнились.

– Вот так, – вздохнул Ричард. – Французы со мной, разумеется, не согласились. Они думали, что мы можем послать половину наших людей на штурм с тем, чтобы другая половина подвозила воду из реки Тёкоры. Безумный план! Саладин мог напасть на нас и перерезать всех до одного. У него много сотен отдохнувших, полных сил воинов, а в самом городе полно продовольствия и воды. Нет, нет, мы не могли взять город. И у меня есть все основания полагать, что нам и не суждено было его взять, так как произошло нечто странное. – Он снова замолчал, выпил вина и продолжал более уверенно: – Гора, на которую я поднимался, называется Монжу; вскоре после того, как я вернулся в лагерь, живший на горе святой отшельник прислал мне записку с просьбой во имя Господа немедленно прийти к нему. Я пошел. Отшельник уже ждал меня: голый, с копной грязных, спутанных волос. Он повел меня к себе в молельню – грубую пещеру, укрытую от посторонних взглядов, и достал маленькое деревянное распятие.

«На этом святом кресте, сделанном из дерева, росшего на Голгофе, клянусь, что говорю истинную правду. В этот раз, милорд король, вам не взять Иерусалим! Я знаю это так же твердо, как знаю и то, что через семь дней я умру».

Беренгария ахнула.

– Вы искали отшельника снова, милорд? Он в самом деле умер?

– Мне не нужно было его искать. Он спустился в наш лагерь со мной – по собственной воле. Он заболел, и, хотя наши лекари применили все свое искусство, чтобы спасти его, на седьмой день отшельник умер.

Я перекрестилась. Ричард встал.

– Вот вам мой рассказ. А сейчас, с вашего позволения, я должен идти.

Через день Блондель передал нам от Ричарда приглашение на ужин.

– На рассвете мы отплываем в Бейрут, – объяснил он.

В лагере мы встретились со многими старыми друзьями. Я перекинулась несколькими словами с Раймондом, который сидел рядом со мной. Я знала, что он уже попрощался с Бургинь, и знала также, что при расставании они поссорились. Многие слышали, как они ссорились, но в чем причина, никто не знал. Я старалась говорить беззаботно; он следовал моему примеру, но мне показалось, что глаза его снова выдают то многое, что он не в состоянии сказать.

Внезапно камергер ввел к нам запыленного, усталого гонца.

– Милорд король! – воскликнул гонец, падая на колени. – Вы должны вернуться в Яффу! Саладин напал на город и угрожает перерезать всех христиан!

Наскоро посовещавшись со своими приближенными, Ричард встал.

– С Божьей помощью, – громко объявил он, – я сделаю, что смогу. Наши корабли готовы к отплытию; солдаты должны немедленно выступить в поход по дороге, идущей вдоль берега моря. Надеюсь, я выражаю общее мнение?

Все англичане громко заявили о своем согласии, а вместе с ними – Генрих Шампанский и граф Раймонд де Сен-Жиль.

– Поступайте, как вам угодно, милорд король, – услышала я, к своему изумлению, голос герцога Бургундского. – Однако я не вижу причин посылать в Яффу моих солдат. Предупреждаю: ни один француз не пойдет за вами! – С этими словами он и его рыцари покинули нас.

– Невероятно, – прошептала я Беренгарии. – Как могут они допустить жестокое убийство раненых и больных? Как они могут?

– Какой позор! – воскликнула она. – Жаль, что я не мужчина!

Вдруг в голову мне пришла неожиданная мысль.

– Мы с тобой тоже можем поехать в Яффу и взять с собой самых крепких дам. Если нам удастся вовремя добраться до города и спасти наших людей, мы можем перевезти больных сюда, в Акру, а по пути ухаживать за ними.

Лицо ее осветилось радостью.

– Верно! – воскликнула она. – Пойдем к государю!

Я вышла на палубу и увидела, что Ричард расхаживает по ней с мрачным видом. Он смотрел то в море, то в сторону Яффы.

– Где же они? Где наш флот? – воскликнул он. – Почему всегда дует встречный ветер, когда каждая минута на счету? Мы стоим на якоре всю ночь, Джоан, и ждем, пока подойдут остальные корабли, а я схожу с ума, думая о том, что наши друзья в опасности.

Мы долго стояли рядом в молчании и смотрели, как восходит солнце.

– Господи! – воскликнул Ричард. – Зачем заставляешь Ты меня ждать, когда я иду служить Тебе?

Легкий ветерок сдул с моего лица вуаль, и я увидела вдали три паруса… потом четыре…

– Наш флот! Наконец-то! – Ричард отдал приказ, и над галерой взметнулись ярко-алые паруса.

Мы подошли ближе ко входу в гавань, и нашему взору предстали флаги на башнях.

– Это знамена Саладина! – вскричал Ричард. – Город в его руках!

Внезапно я заметила на воде что-то темное; я потянула Рика за рукав.

– Смотри! Кто-то плывет к нам!

Когда пловца подняли на палубу, оказалось, что это молодой священник. Он был так измучен, что не мог ни ходить, ни говорить, и некоторое время просто лежал на палубе, тяжело дыша. Ричард опустился перед ним на колени и приподнял его голову.

– Говорите! Наши друзья… что с ними? Они еще живы?

– Они там… перед башней. Ждут… смерти.

Брат вскочил на ноги и закричал на гребцов. Наша галера полетела так стремительно, что я чуть не упала. Остальные корабли догоняли нас; оруженосцы передавали своим господам мечи и копья.

Как только киль корабля коснулся песка, Ричард перемахнул через борт и прыгнул в воду, которая доходила ему до пояса. Рыцари и дворяне последовали за ним; Ричард размахивал своей сверкающей секирой… Они бросились к поджидавшему их отряду неверных.

Но, не выдержав натиска, враг испугался и бежал. Несколько наших людей остались на берегу, остальные же, следом за Ричардом, побежали к городским стенам. И вот, не успела я опомниться, как увидела его ярко-рыжую голову на башне; воин, стоящий рядом с ним, срывал знамена Саладина. Скоро над воротами Яффы затрепетало знамя Англии, и золотые львы засверкали на солнце.

Вечером мы тоже сошли на берег. Яффа снова была в наших руках; весь берег был усеян палатками и шатрами. Я не поняла, почему Саладин так быстро ретировался; Ричард тоже не понял и потому пригласил к себе в шатер одного из приспешников Саладина, чтобы допросить его.

– Нет нужды говорить, как я восхищаюсь вашим султаном, – сказал он. – Никогда еще у ислама не было такого могущественного защитника. Но почему он сбежал при первом моем появлении? Почему, заняв Яффу всего за два дня до нашего прихода, вы убежали? Ведь на самом деле я не был готов сражаться!