Текст книги "Спаси нас"

24

Эмбер

Мы еще не провели здесь и часа, а я уже с большой уверенностью могу сказать, что люблю Офелию Бофорт. И не только потому, что оформление вечеринки было таким впечатляющим, что для плохого настроения просто не оставалось места, а в первую очередь потому, что тетя Лидии оказалась такой крутой.

Она была из тех редких хозяек, в доме которых сразу чувствуешь себя уютно, хотя никогда прежде здесь не бывал. В первые пятнадцать минут она сунула мне в руку безалкогольный коктейль и побеседовала со мной и Руби о наших планах на жизнь. Она заговорила даже о моем блоге и сказала, что недавно подписалась на него и внимательно читает каждый пост. Как после этого я могла не считать ее классной?

Правда, моя эйфория немного поугасла, когда в сад вошел Рэн. Пока остальные бурно приветствовали его, я резко повернулась к Лин и начала разговор о галерее ее матери. Я не могла его видеть.

Я понимала, что сегодня будет нелегко. Потерять Рэна как друга нестерпимо, и хотя я намеревалась не показывать вида, резкая боль в груди в первый момент была так сильна, что я сначала не знала, что мне с этим делать, и дважды попросила Лин повторить то, что она только что сказала.

После этого я попыталась игнорировать присутствие Рэна и всякий раз вздрагивала, когда слышала его смех.

Я была рада, когда Офелия снова подошла ко мне, взяла за руку и потянула к большому холсту в задней части сада.

– О, как мило, – сказала я, увидев картину, нарисованную на нем: две черепашки, улетающие в небо на воздушных шарах. – Это ты нарисовала?

Офелия кивнула и выглядела при этом такой гордой, что я невольно улыбнулась.

– Но идею я нашла на Пинтересте.

Я посмотрела на палитру, лежащую на деревянном столе возле холста и заполненную красками:

– И что мне нужно сделать?

– Это краски для рисования пальцами, – объяснила Офелия. – Отпечатком большого пальца раскрась шарики и панцири черепашек. Смотри, вот так.

Под руководством Офелии я окунула большой палец сперва в зеленую, потом в желтую краску и прижала его к холсту. Было так солнечно, что свет отражался от белой поверхности холста, и глаза у меня стали слезиться, тем не менее, судя по восклицаниям Офелии, полным энтузиазма, я справилась неплохо.

– Очень хорошо, Эмбер! У тебя определенно талант к живописи, – сказала она, с восторгом глядя на меня.

Интересно, как можно об этом судить всего лишь на основе отпечатка большого пальца, но все равно я порадовалась.

– А ты поставила свои отпечатки? – спросила я, глянув на шары, выкрашенные в яркие цвета.

– Да, мой вот этот, – показала она.

– Твой блестит, – заметила я. – А почему он блестит? Я нигде не увидела блесток.

– Как погляжу, у тебя еще больше вкуса, чем я думала. – Офелия широко улыбнулась. – Лидия попросила, чтобы я не переусердствовала, поэтому я спрятала блестки. Но если ты хочешь, я могу за ними сходить.

Я отрицательно помотала головой:

– Нет-нет, так нормально. Это, кстати, очень хорошая идея с картиной.

– Кажется, последние четыре недели я только тем и занималась, что выискивала в Интернете идеи для вечеринки. В какой-то момент мне пришлось укорачивать список, иначе бы сад лопнул по швам. И как ты, наверное, видишь… – Она сделала широкий жест рукой. – Эй, Перси, ты тоже должен отметиться на холсте! – неожиданно крикнула она.

Водитель, который только что взял себе грейпфрутовый коктейль, оцепенел:

– Я… эм-м. Вы действительно так считаете?

Офелия отмела все его возражения одним движением руки.

Перси еще раз тоскливо обернулся к столу, но все же со вздохом подошел к нам.

Я как-то слышала мамины восторженные слова о Перси и должна сказать, что могла бы прямо сейчас воспроизвести ее восхищенное выражение лица. Он и впрямь весьма симпатичен, а уж его низкий голос и дружелюбная улыбка и вовсе покоряют всех. Кроме того, мне кажется забавным, как официально он общается с Офелией, Лидией и Джеймсом, хотя мы все находимся в море разноцветных воздушных шаров.

– Вот, возьми желтый, – подтолкнула его Офелия.

– Почему желтый?

– Потому что это веселый цвет, а картина должна быть радостной.

По тому, как они обращались друг с другом – как Офелия держала перед ним палитру с красками, а улыбка Перси из вежливой становилась сердечной, – было заметно, как давно они знают друг друга.

Перси погрузил большой палец в желтую краску и прижал его к полотну. По сравнению с моим его отпечаток был куда больше.

– Поверить не могу, что вы и Перси заставили рисовать, – прозвучал рядом со мной голос Джеймса.

Я повернулась к нему:

– У него хорошо получается, разве не… – Слова застряли у меня в горле, и все тело напряглось.

Рядом с Джеймсом стоял Рэн, взгляд его был прикован ко мне. Казалось, он в любой момент откроет рот и заговорит со мной. К этому я не была готова. Как только Рэн приоткрыл рот, я поступила совершенно инстинктивно: пробормотала извинение, развернулась и пошла в сторону дома.

Я пересекла зимний сад, прошла по узкому коридору и вошла в гостевую ванную. Только закрыв за собой дверь, я смогла отдышаться в отчаянной попытке хоть немного успокоить сердцебиение. Я подошла к раковине, пустила холодную воду, подставила под струю ладони и помочила себе шею.

Я задумчиво таращилась на желто-коричневую плиточную облицовку: на некоторых плитках была изображена маленькая собачка. У Офелии странный, но вместе с тем располагающий к себе вкус. Может, причина в травах и цветочной пыльце снаружи, может, в этих плитках с собачками, или – с очень маленькой процентной вероятностью – дело в Рэне, но горячие слезы защипали в глазах.

Я загоняла их назад, внутрь и пыталась взять себя в руки. Я не хотела быть в такой зависимости от Рэна. Решительно проверив, не размазался ли макияж, я еще раз вымыла руки и открыла дверь.

Свернула за угол – и чуть не столкнулась с кем-то.

– Вот ты где, – сказал Рэн.

Я лишь молча таращилась на него. Он произнес это так, будто я была его подружкой и он потерял меня, а потом наконец нашел. Будто мы пришли сюда вместе.

Какая же глупость.

Я отступила от него на хорошую дистанцию.

– Ты чего-то хотел? – спросила я.

– Я хотел бы поговорить с тобой, если у тебя есть время, – ответил он.

Я не могла истолковать его взгляд, но при этом я думала, что знаю, как поступить. Возможно, мне это только казалось.

– Я не в настроении, – нерешительно ответила я и огляделась, нет ли кого поблизости, кто мог нас слышать. Я понятия не имела, как объясню Руби, если она застанет меня с Рэном в темном коридоре… Как я объясню Руби, что именно Рэн был причиной моего частого отсутствия дома и прогулов школы? Что я проводила с ним время, потому что он разбудил во мне нечто такое, чего я еще никогда не испытывала.

Не думаю, что она поняла бы меня. Я сама-то не так уж уверена, что понимаю себя.

– Нам необходимо поговорить. Так больше продолжаться не может.

– Нет вообще ничего, что могло бы продолжаться с тобой, – ответила я без выражения.

Рэн едва заметно вздрогнул. Выражение его лица стало мягче – почти ранимым.

– Эмбер, – хрипло выдавил он наконец, – я должен тебе кое-что сказать.

Все негативные мысли, которые преследовали меня после нашей встречи у школы, снова вернулись во всей своей силе.

Ты недостаточно хороша. Ты снова попала в ту же ловушку, как и со всеми, кто тебя знал.

– Раньше ты все время вешал мне лапшу на уши, поэтому я не уверена, хочу ли теперь услышать правду. – Тон у меня был строгим, не свойственным мне. Интересно, как он этого добился. Как ему удалось вызвать во мне эти мысли, когда я столько времени работала над тем, чтобы впускать в свою жизнь только хорошее? Я не хочу проиграть эту битву. Так не годится.

Рэн сделал шаг ко мне. Теперь нас разделяли какие-нибудь полметра.

– Я солгал, когда сказал, что мы друзья, Эмбер.

Мерзкий укол пронзил все мои внутренности.

Я знала это.

Я знала это, когда он заговорил со мной в первый раз. Я готова была отхлестать себя по щекам за то, что оказалась так любопытна и непременно хотела познакомиться с новыми людьми.

Во мне поднималась буря, готовая подхватить меня, но я боролась с ней изо всех сил.

– Знаешь, что? Мне это ни к чему, – процедила я сквозь зубы и уже собиралась протиснуться мимо него: – Пропусти меня, пожалуйста!

– Эмбер, – настойчиво продолжал Рэн.

Я избегала смотреть ему в лицо и упиралась взглядом в его грудную клетку.

– Ты меня неправильно поняла, – сказал он тихо, но с прежней проникновенностью в голосе. – Я не хочу быть твоим другом, Эмбер. Я хотел бы… большего.

Все мысли в голове моментально смолкли.

Я посмотрела в лицо Рэну, но не смогла произнести ни слова.

Рэн судорожно глотнул воздух и откашлялся.

– Когда мы увиделись первый раз, я лишь хотел поразвлечься. Но потом я узнал тебя по-настоящему и осознал, какой ты замечательный человек. Я стал по тебе скучать, хотя мы постоянно общались. Я радовался каждой нашей встрече. Ты была готова прийти на помощь, хотя я ничего не мог дать взамен, и при этом кое-что постепенно становилось яснее. – Голос его дрожал, чем дольше он говорил, и ему пришлось откашливаться, чтобы продолжать. – Ты нравишься мне, Эмбер. Даже более того. Я думаю, что влюблен в тебя.

В ушах шумело, тогда как слова Рэна снова и снова повторялись в голове. Я пыталась понять их значение, пыталась разобраться в том, что сейчас происходило, но ничего не получалось.

Я только стояла и смотрела на него.

– Я догадываюсь, что ты ничего такого в этом плане со мной не хочешь. И отдаю себе отчет…

Тут я вырвалась из своего транса:

– Кто тебе это сказал?

Он открыл рот от удивления:

– Кто сказал что?

– Что я ничего такого не хочу. Кто это сказал? – спросила я.

– Ты. В наш первый вечер в Макстон-холле. Ты тогда четко дала понять, кем меня считаешь. И я уважаю это.

– Ты имеешь в виду вечер, когда хотел поцеловать меня, хотя был пьян? – удивленно возразила я.

Рэн тяжело сглотнул:

– Да.

– Я вообще тебя не знала! Я не из легковерных девушек и уж тем более не из тех, кто готов обжиматься с незнакомцем.

Сперва Рэн ничего на это не ответил. Но через пару секунд выдавил монотонное «О!».

Я чувствовала, как сердце разрывает грудную клетку. Этот момент между нами был настолько напряженным, что закружилась голова.

– И по этой причине ты не позвал меня к себе на вечеринку? – тихо спросила я.

– Я боялся. Боялся реакции друзей, когда они впервые пришли ко мне домой. Боялся реакции Руби и Джеймса, что они узнают о нашем знакомстве. А еще я боялся собственных чувств. Все в тот момент сошлось…

– Я думала, ты не хочешь показываться со мной перед друзьями, и мне было больно от этого.

Рэн отрицательно помотал головой.

– Это не так. Здесь совсем другое, Эмбер. Это было… временно. Я просто очень устал.

– Если бы я знала, я бы не отреагировала так резко.

– Я должен был рассказать, что со мной происходит, – ответил он. – У меня появился страх, что я поведу себя как-то ненормально в твоем присутствии и испугаю тебя… не знаю. Я ни в коем случае не хотел испортить то, что между нами зародилось. Ты слишком дорога мне.

– Ты тоже для меня важен, Рэн. Только поэтому я и обиделась.

– Да? – спросил он.

Я кивнула.

На его лицо медленно пробилась эта фирменная улыбка Рэна, ленивая, ничем не отягощенная улыбка, которая бросилась мне в глаза еще в нашу первую встречу. Но теперь она была для меня привычной.

И после того как я долго его не видела, эта улыбка пробудила во мне волну чувств. Мурашки пробежали по телу.

– И что теперь будем делать, супергерл? – кокетливо спросил он.

Поза его немного расслабилась, но во взгляде карих глаз по-прежнему стояла неопределенность.

– Не знаю, – пробормотала я с полной серьезностью. Я действительно не знала, как мне поступить со всем тем, что он мне только что сказал. Сердце взволнованно колотилось, я нервничала.

– Ты должна сказать, чего ты хочешь, Эмбер, – прошептал он. – Останемся ли мы друзьями. Станем ли мы чем-то бóльшим. Или ты по-прежнему хочешь, чтобы я ушел с дороги и пропустил тебя к остальным в сад?

Можем ли мы стать чем-то бóльшим.

Правда, я не знала, что это означает – что это могло означать для меня, – но я сразу поверила, что это именно то, чего я и хотела.

– Тебе не нужно уходить, Рэн.

Он набрал в легкие воздуха:

– Нет?

Я медленно помотала головой:

– Нет.

На его губах снова появилась улыбка. И на сей раз я робко ответила на нее.

– Можно я обниму тебя, Эмбер? – тихо спросил он.

Вместо ответа я сделала осторожный шаг вперед и обвила руками его талию. Я почувствовала теплые ладони на спине, сперва очень легкое прикосновение, потом он прижал меня крепче. Я закрыла глаза и попыталась в виде исключения ни о чем не думать, а просто наслаждаться моментом.

Всего несколько часов назад я хотела полностью вычеркнуть Рэна из своей жизни. Теперь он обнимал меня, и я с большой уверенностью могла сказать, что это было самое лучшее из всего, что происходило со мной за последнее время.

Я его не потеряла, – думала я, когда он поглаживал ладонями мои лопатки. Я чувствовала своим телом его учащенное сердцебиение, которое постепенно успокаивалось – как и мое собственное.

Как будто мы для того и нужны были друг другу, чтобы вновь обрести покой.

– Рэн, – внезапно прозвучал растерянный голос. – Ты можешь объяснить, что, черт возьми, ты тут делаешь с моей сестрой?

25

Руби

Я не могла поверить своим глазам.

Посреди коридора дома Офелии стоят Эмбер и Рэн, тесно обнявшись.

Они выглядели спокойными – однозначно не так, будто держали друг друга в объятиях впервые.

Услышав мой голос, они отпрянули друг от друга и посмотрели на меня, застигнутые врасплох. Чувство вины во взгляде Эмбер тотчас забило в колокола тревоги у меня в голове. Постепенно начали складываться детали пазла последних недель, в которые Эмбер вела себя странно и держала в большой тайне, с кем проводит свободное время.

Тот факт, что она не была в школе, обманула меня и своих подруг, постоянно висела на телефоне и ни за что не хотела со мной это обсуждать, хотя обычно мы рассказывали друг другу все… Картинка прояснилась.

Вероятно, это и было причиной всему.

Рэн был этой причиной.

– Я не могу поверить, – вырвалось у меня. – Это из-за него ты такая странная в последнее время?

Эмбер строптиво вскинула подбородок:

– Тебя это вообще не касается.

Я стиснула зубы так, что они скрипнули. Эмбер права, я знаю. Она не обязана передо мной отчитываться, но ведь это Рэн, черт побери!

– Мне все равно, что бы ты с кем ни делала, но лишь до тех пор, пока речь идет о приличном человеке.

– Прекрати судить других людей, Руби! – с яростью ответила она.

– Эмбер… – начал Рэн, пытаясь ее успокоить, но она отмела его возражение резким движением руки.

– Я по уши сыта твоей материнской опекой. Это становится невыносимо.

Я вздрогнула от ее грубых слов.

– Я не собираюсь тебя опекать. Я всего лишь хотела…

– …лучшего для меня? В то время как сестры моих подруг всегда берут их с собой на праздники, ты только читаешь нотации о том, с кем можно встречаться, а с кем нельзя. Ты даже даешь наставления, с кем проводить время на вечеринках в Макстон-холле, и приставляешь ко мне няньку. Вместо того чтобы порадоваться тому времени, которое у нас осталось, пока ты не уехала, ты только и делаешь, что контролируешь меня.

Я почувствовала, как побледнела. Эмбер еще никогда так со мной не разговаривала. Во мне что-то вскипело, бурно и неудержимо.

– Извини меня, пожалуйста, что не считаю достойным парня, который на первой же школьной вечеринке тайком подлил мне спиртного, чтобы воспользоваться моим опьянением!

Глаза Эмбер расширились. Она переводила взгляд то на меня, то на Рэна. Потом помотала головой.

– Ты же не делал этого, – сказала она Рэну с отчаянной обидой в голосе.

Рэн одновременно и кивнул, и отрицательно покачал головой. Он обезоруженно поднял руки:

– Столько лет прошло. Тогда… и я уже попросил прощения.

Эмбер с трудом перевела дыхание:

– Я не верю!

– Я был тупым идиотом, понятно? Больше я никогда так не поступлю.

Она презрительно фыркнула:

– Понятно. А для чего ты напоил мою сестру, с позволения спросить? Чтобы поразвлечься? Чтобы сделать с ней то же, что пытался сделать со мной?

– Что он пытался сделать с тобой? – спросила я и угрожающе шагнула вперед. Я была готова отпихнуть Рэна с дороги, если потребуется – даже больше.

– Я всегда буду снова и снова просить у тебя прощения, Руби. Мне действительно жаль, что тогда так вышло, но я думал, мы оставили это позади. И, Эмбер, – он пристально посмотрел на мою сестру, – все, что я когда-либо говорил, было искренне. Я надеюсь, ты это знаешь.

Эмбер почти минуту смотрела на него, потом снова тряхнула головой:

– Я больше ничего не знаю, Рэн.

Пока я раздумывала, чего такого мог наговорить Рэн моей сестре, Эмбер пошла по коридору к выходу, не удостоив ни меня, ни Рэна взглядом. Желудок свело от страха, и тут уж я усомнилась, не сделала ли сейчас большую ошибку.

– Ты ее обидела, – вдруг выпалил Рэн. Я резко повернула к нему голову и сверкнула глазами.

– Поверь мне, с этим ты справился и без меня. Какого черта ты с ней сделал?

– Я ничего с ней не сделал. Мы с Эмбер все прояснили. Тебя это действительно не касается. Прекрати свои попытки держать под контролем то, что к тебе не имеет никакого отношения.

– Я хотела ее защитить! – крикнула я в ответ. – Если бы у тебя был кто-то, настолько же родной, ты бы знал, каково это.

Рэн открыл рот, чтобы возразить, но его опередили.

– Ребята! – Обернувшись, я увидела в холле Алистера. Лицо его было бледно, волосы растрепаны. – Я понимаю, что вы тут сильно заняты своими разборками. Но у нас появилась проблема посерьезнее.

– Что случилось? – спросил Рэн, сняв у меня с языка эти слова.

Алистер тяжело сглотнул:

– Мортимер Бофорт только что сорвал вечеринку Лидии.

Джеймс

Когда я увидел отца, меня словно обдало холодом. Взгляд мой сам собой метнулся к Лидии, которая сидела за столом с Лин и смеялась над карточками, которые смастерили для нее девочки. Я должен был во что бы то ни стало сделать так, чтобы она не увидела отца.

К сожалению, он явился прямо в сад, даже не позвонив в дверь. В тот момент, когда взгляд Лидии упал на него, сердце у меня ушло в пятки. Смех ее резко оборвался, а с лица за несколько секунд схлынул румянец.

Но как раз в тот момент, когда я уже хотел сделать шаг в ее сторону, я увидел, как Грэхем идет по лужайке наперерез отцу. Он остановился прямо перед ним.

– Вам здесь нечего делать, – сказал Грэхем, и тон его показался мне грубым.

Отец насмешливо поднял бровь.

– А вам нечего мной командовать, – холодно ответил он.

– У нас вечеринка. И насколько мне известно, вы не были приглашены. Вы не испортите Лидии этот день, – решительно заявил Саттон. Он мог в любую секунду схватить отца за шиворот и выволочь вон из сада.

Я почувствовал ужас Лидии и повернулся к ней. Она, выпучив глаза, смотрела на отца и Грэхема, а потом отыскала взглядом и меня.

Сделай же что-нибудь, – сказала она мне без слов. Пожалуйста!

Я не раздумывая отставил тарелку, которую только наполнил у буфета, и пошел к отцу.

– Что тебе нужно? – спросил я.

Его холодный взгляд скользнул по воздушным шарикам, по пионам на длинном садовом столе, по холсту с отпечатками пальцев и, наконец, по буфету. На лице его показалась насмешливая ухмылка, из-за которой мой пульс резко участился.

– Я здесь для того, чтобы поговорить с тобой. – В саду к этой минуте установилась зловещая тишина. Как будто все как один задержали дыхание и ждали, что сейчас будет. – Ведь ты не отвечаешь на мои письма.

– Почему ты решил, что я захочу с тобой говорить? – холодно спросил я.

В его ледяных глазах вспыхнуло то, что было мне очень хорошо знакомо. Неукротимая ярость, которая всякий раз приводила его к тому, что он поднимал на меня руку. И хотя я твердо решил больше никогда никого не бить, это не означало, что я не стану защищаться, если он попытается затеять драку.

– Идем отсюда. Грэхем прав. Ты не можешь испортить праздник Лидии, – сказал я и кивнул в сторону дома. Я пошел вперед, не проверяя, следует ли он за мной. Краем глаза я заметил, как Офелия идет в нашу сторону.

– Мортимер, – начала она, когда мы уже дошли до двери в зимний сад. – Обязательно надо было приезжать сюда именно сегодня?

Отец даже не удостоил ее взгляда.

– Это касается только моего сына, – сказал он, проходя мимо нее в дом. – Останься снаружи.

– Это стало касаться и меня с тех пор, как ты привез ко мне свою дочь, – ответила Офелия. Тон ее был ледяным. Такой я ее еще никогда не видел.

Я заметил, как закаменели плечи отца. Он медленно повернулся к Офелии.

Как раз в этот момент Руби, Рэн и Алистер вбежали в зимний сад. Они резко остановились.

– Ладно, Офелия, оставь, – попросил я.

Я должен был сделать все, чтобы как можно скорее увести отсюда отца и не подпустить его ни к Руби, ни к Лидии. Этого бы я себе никогда не простил.

– Лучше пойдем в столовую, – сказал я.

Отец последовал за мной, пока я шел через зимний сад. В столовой я закрыл за нами дверь и медленно повернулся к нему. В последние недели я так открыто показывал свои чувства, что он, должно быть, считывал у меня с лица все эмоции.

– Что такого важного должно было случиться, чтобы ты приехал сюда во время вечеринки Лидии?

– Я не знал, что беременность школьницы в наши дни является поводом для праздника. Кроме того, меня не проинформировали о занятиях Лидии в ее свободное время.

– Как будто бы ты пришел, если бы Лидия тебя пригласила.

Маска отца, в отличие от моей, сидела на его лице безупречно. Мне стало ясно, что я не получу ответа на свои колкости – таков уж отец, если что-то кажется ему ниже его достоинства.

– Чего ты хочешь, папа? – спросил я, принуждая свой голос к спокойствию.

Он размял плечи. Хотя наступила суббота и солнце светило ярче, чем обычно, на нем был черный костюм в комплекте с рубашкой и галстуком. Он выглядел – как всегда – безукоризненным бизнесменом.

– Я принял твой уход из компании за ребяческий протест, – начал он. – Но между тем прошло уже больше пяти недель.

– И что? – коротко сказал я.

Уголки губ отца слегка шевельнулись.

– И вот я спрашиваю себя, когда же ты наконец поймешь, что ты не можешь продать свою долю в «Бофорт».

Волосы у меня на затылке встали дыбом.

– Согласно договору я должен найти партнера и представить его акционерам.

– И ты действительно веришь, что правление согласится на продажу фирмы Фионе Грин?

Сердце ушло в пятки. Я почувствовал, как во рту разом пересохло, пока отец смотрел на меня непроницаемым взглядом и в глазах его было полное знание того, что он говорил.

И откуда бы ему знать о моих переговорах с Фионой? Вероятно он помнит, что представления Фионы о предприятии схожи с представлениями мамы, и в этот момент меня охватило страшное предчувствие.

Я тяжело сглотнул.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я думаю, ты понимаешь, что я хочу сказать.

Я смотрел на него непонимающе. В воздухе растворилась моя надежда полностью отойти от дел «Бофорт», равно как и уверенность, что наследие моей матери перейдет в хорошие руки. Я смог выжать из себя лишь горькую усмешку:

– Хотелось бы узнать.

– Тебе должно быть ясно, во что ты впутываешься.

Я отрицательно качал головой, глядя отцу прямо в глаза:

– А ты и впрямь невыносимый.

Челюсть у него напряглась:

– Я пытаюсь спасти наследие нашей семьи, а ты делаешь все, чтобы его уничтожить.

– Это не наследие нашей семьи, это наследие маминой семьи. И Офелии, – выдавил я. – И я ничего не разрушаю. Мне просто нечего делать с этим предприятием. Почему ты этого не понимаешь?

– Ты еще даже не попробовал. – Он горько рассмеялся. – Более того, в тот момент, когда все стало серьезно, ты сбежал.

– Ты чуть не разрушил будущее моей девушки. Ты предлагал деньги мужчине, которого любит Лидия, чтобы он исчез из ее жизни. Если ты действительно веришь, что я смогу смотреть тебе в глаза, не испытывая отвращения… – Я помотал головой. – Тогда я не знаю, что мне еще сказать.

Отец молча глядел на меня, лицо его было неподвижно.

Одна секунда, две, три – дольше я не выдержал тишины.

– Зачем ты приехал? – снова спросил я.

– Чтобы сказать, что в понедельник в пятнадцать часов жду тебя на заседании правления. – Он поправил запонки на манжетах.

– Ты услышал хотя бы одно слово из того, что я произнес? А что, если я не приду? Ты заставишь меня работать в «Бофорт»?

Собственно, это был риторический вопрос, но лицо моего отца даже не дрогнуло.

Я продолжал смотреть на него:

– Не может быть, чтобы ты всерьез так думал.

– Я хотел бы закончить эти распри между нами, сын, – начал он. – Я хотел бы, чтобы мы снова были в одной упряжке. Сообща. Так, как мы с Корделией планировали с момента твоего рождения.

Упоминание маминого имени из его уст заставило мой желудок судорожно сжаться.

– Не могу поверить, что ты действительно думаешь, что между нами когда-нибудь все наладится.

– Джеймс, – сказал отец, но я отрицательно покачал головой:

– Я не вернусь в «Бофорт», папа. Никогда.

На какое-то время в комнате установилась мертвая тишина, и мы просто смотрели друг на друга. Взгляд отца был мрачным, мой решительным.

И тогда отец достал из внутреннего кармана пиджака телефон:

– Ты не оставляешь мне выбора.

Дурное чувство растеклось в желудке.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил я.

Но он проигнорировал меня и начал что-то набирать в телефоне.

– Что ты делаешь? – спросил я, с ужасом понимая, как сипло звучит мой голос.

Отец посмотрел на меня. Хотя мы одного роста, было такое ощущение, что он разглядывает меня сверху и вот-вот разочарованно покачает головой.

– Я попытался действовать по-хорошему. Но ты настолько одержим тем, чтобы бездарно выбросить свое будущее на помойку, что мне не остается ничего другого, кроме как подтолкнуть тебя в нужном направлении.

Угрозу, прозвучавшую в его словах, невозможно было пропустить мимо ушей. Но я не позволю ему запугивать меня. Никогда больше.

Я сделал глубокий вдох.

– Никому не придется толкать меня в нужном направлении, свою дорогу я найду сам. И если ты пришел только для того, чтобы угрожать мне, вместо того чтобы поздравить свою дочь с беременностью и отпраздновать это вместе с ее друзьями, то тебе лучше уйти и оставить нас в покое навсегда, – сказал я как можно спокойнее.

Отец улыбнулся:

– А ты знал, что Хелен Белл чуть ли не каждый день уносит домой товары из той маленькой пекарни, в которой работает? Хотя это запрещено?

Кровь застыла у меня в венах.

– То половинку пирога, то пакетик булочек…

– В противном случае это все было бы выброшено, – тихо сказал я. – Ты говоришь так, будто она ворует.

Отец пожал плечами:

– Но так ли посмотрит на это ее новый начальник? Ты действительно хочешь довести до этого?

Я не посмел двинуться даже на миллиметр.

– И стандарт гигиены в том ресторане, где работает Ангус Белл, тоже, кажется, ниже плинтуса. Я знаю нескольких людей, которые подтвердят, что отравились там. И когда об этом пойдут разговоры… – Он пожал плечами: – Нехорошо.

Комната внезапно показалась мне несказанно душной. Не хватало воздуха.

– Что будут делать Беллы, если вдруг лишатся дохода?

– Папа…

Он прищелкнул языком:

– И потом еще твоя подруга. Руби. – Он с таким пренебрежением произнес ее имя, что я готов был наброситься на него. Но шок от его слов удержал меня на месте, как будто я примерз к полу.

– Ты всерьез думаешь, что у нее есть шанс поступить в Оксфорд? Нет, если ее стипендия в последнюю секунду растворится в воздухе.

Вокруг меня все начало кружиться.

– И что тогда ее спасет, а? Уж наверняка не то рекомендательное письмо, которое написал учитель, полгода спустя изгнанный из школы за то, что спал с ученицей.

– Ты этого не сделаешь, – прохрипел я.

– Разве я когда-нибудь бросал слова на ветер? – возразил он.

Мой отец сошел с ума, – впервые пронеслось у меня в голове. Он свихнулся.

– Что тебе сделали Беллы? – сипло спросил я.

Отец принялся расхаживать по столовой туда и сюда, сцепив ладони за спиной. Дойдя до окна, он застыл и выглянул в сад.

– Я уже сказал однажды, что сделаю все, чтобы сохранить репутацию «Бофорт».

– Ты разрушишь нашу семью.

Он еще немного постоял у окна, прежде чем повернуться ко мне и решительно заявить:

– Все в твоих руках, Джеймс.

Голова кружилась. Я чувствовал себя в ловушке: будто меня поместили в один из этих аттракционов, в которых стоишь у края и не можешь даже шевельнуться, прижатый центробежной силой, а механизм со страшной скоростью вращается и при этом еще поднимает тебя вверх.

Я знал своего отца. Я знал, что каждое слово, сказанное им, было произнесено всерьез.

В душе разрасталась пустота.

Счастье, которое я испытывал в последние недели, надежда, которую я разрешил себе питать впервые в жизни, – все это постепенно растворялось, пока не осталось ничего.

Ничего, кроме понимания того, что я пропал.

Я чувствовал, как маска бесчувственности снова наползает на мое лицо, как будто она никуда и не исчезала. И я без выражения спросил:

– Что я должен сделать?