Текст книги "Спаси нас"

Я открыл рот, но Перси, кажется, знал, о чем я его спрошу.

– Громкоговоритель в «Роллс-Ройсе» был включен. – Он помедлил. – Вначале я не обратил на это внимания, уж каких только разговоров ваш отец не вел в моем присутствии. Но потом я мысленно постоянно возвращался к этому телефонному звонку…

Я продолжал выжидательно смотреть на Перси.

Он смотрел на стол и некоторое время молчал. Потом набрал воздуха:

– Я не мог перестать думать о его словах: «Корделия умерла. Мне нужна твоя помощь».

Волосы у меня на затылке встали дыбом.

– И что было дальше?

– Он сказал, что будет через двадцать минут, и попросил своего собеседника принять его наедине.

Мысли мои беспорядочно путались, сердце билось все быстрее.

– И куда ты его отвез? – прохрипел я.

– К Клайву Аллену.

– Почему отец пожелал говорить с адвокатом втайне?

Перси открыл рот, но официант снова нас перебил, принеся воду и стаканы.

– Когда это было? – спросил я.

– Ночью после смерти вашей матери.

Меня замутило, и в голове вспыхнула страшная мысль. Что, если смерть мамы не была случайностью? Что, если отец виновен в этом? Но потом я вспомнил ту ночь, когда видел его перед семейным портретом в столовой…

Я никогда тебе этого не прощу. Я остался один с ними двумя и все делаю неправильно, и это, черт возьми, твоя вина!

Это не могло быть притворством. Казалось, он понимал, что жизнь его не будет прежней. И он плакал, я видел это своими глазами. И хотя я верю, что отец способен на все, маму он совершенно точно любил.

– Первое время после этого я сам был… слишком занят, чтобы думать об этом. Но этот разговор меня не отпускал. И когда я в конце недели поговорил с Офелией, то понял, что должен обсудить это с вами.

– Что сказала Офелия?

– Она рассказала, что в «Бофорт» много перемен, которые внушают ей тревогу. Ваш отец уволил часть правления.

– Он не уволил их, они ушли по собственному желанию. Об этом говорилось на сегодняшнем заседании, – парировал я, но в голову тут же пришла мысль, что это, возможно, была лишь официальная версия произошедшего.

– Офелия сказала, что хотя и не всегда соглашалась с теми методами, какими ваша мама управляла компанией, но она точно знала, что дух «Бофорт» и традиции вашей семьи всегда были для нее на первом месте. Теперь все, кажется, постепенно меняется.

У меня возникли похожие мысли, когда я сидел на совещании с отцом. Когда раньше мы с Лидией приходили к маме в «Бофорт» и видели ее за работой, я чувствовал страсть, с какой мама и другие принимали решения. У компании было сердце. В отличие от того времени сегодня атмосфера была натянутой, люди говорили безэмоционально и бессодержательно.

– Я знаю, что она имеет в виду…

– Офелия не верит, что ваша мать разделяла мысли мистера Бофорта.

Я наморщил лоб:

– Мама и отец всегда шли рука об руку.

– Это работало лишь потому, что слово вашей матери весило больше, чем слово вашего отца. Она могла контролировать то, что он делал, потому что, строго говоря, он был наемным работником. – Перси откашлялся. – Я думаю, ваша мать догадывалась, что нечто такое может произойти, если с ней что-нибудь… если что-нибудь случится.

– Что… – медленно произнес я. – Что ты хочешь этим сказать?

Перси решительно посмотрел на меня, потом резко выдохнул. Он сунул руку за воротник своей рубашки и достал оттуда серебряную цепочку с подвеской. Осторожно снял цепочку через голову и поднес ко мне так, чтобы я мог как следует ее рассмотреть. То, что было подвешено к цепочке, оказалось не подвеской, а ключом.

– Несколько лет назад ваша мать дала мне этот ключ. Она сказала, чтобы я хранил его как собственную жизнь. – Перси разглядывал маленькую бородку ключа и водил пальцами по потускневшему металлу. Он был словно в трансе. Потом Перси тряхнул головой, будто прогоняя остатки сна, и снял ключ с цепочки. Он подвинул его по столу, прежде чем снова надеть цепочку себе на шею и спрятать ее под рубашку.

Я взял ключ и начал вертеть в руках.

– Почему она доверила его тебе? – сипло спросил я.

Перси тяжело сглотнул:

– Мы были друзьями.

Разные мысли роились у меня в голове, но я пытался их вытеснить. Единственное, что сейчас важно, – это то, что у моей мамы была тайна. Тайна, которую она не могла доверить ни отцу, ни нам с Лидией, ни Офелии. Тайна, ключ к которой я теперь держал в руках.

– Она никогда не говорила, от чего этот ключ, – задумчиво произнес Перси. – Но я считаю, он должен быть у вас.

Я поднял голову и посмотрел на Перси, и мне вдруг бросилось в глаза, какой печальный у него вид. Я вспомнил о том, что говорила Руби. Ведь для Перси наверняка все это было нелегко – как смерть мамы, так и наш с Лидией отъезд из дома. Хотя он был водителем, но успел стать частью нашей семьи. И он значил для мамы так много, что она доверяла ему безусловно.

– Ты думаешь, ключ и тот странный звонок отца как-то взаимосвязаны? – спросил я наконец.

Он пожал плечами:

– Я не знаю. Но зато я знаю, что вашему отцу есть что скрывать.

Я снова повертел ключ в руке. Потом достал портмоне, раскрыл его и сунул ключ за список Руби. Решительно посмотрел в глаза Перси:

– Я выясню, что это.

– Я надеялся, что вы это скажете, мистер Бофорт.

28

Руби

Я сижу на холодных ступенях перед поместьем Бофортов и смотрю на часы. Джеймс еще час назад написал, что он на пути домой, и спросил меня, не хочу ли я зайти к нему. Я не колебалась ни секунды.

То, что я сказала ему сегодня днем, было серьезно. Я хотела быть на его стороне и поддерживать во всем – и если ему пришлось вытерпеть ужасное совещание в «Бофорт», я хочу по крайней мере провести с ним хороший вечер, пока не начался новый кошмар.

Мне не пришлось долго ждать, пока к дому подъедет «Роллс-Ройс». Я встала и отряхнула юбку от пыли. Перси остановил машину прямо у входа, и из нее вышел Джеймс. Хотя я и знала, что Джеймс чувствует себя неуютно в сером клетчатом костюме «Бофорт», но я не могла отрицать, что он был ему очень к лицу. Выглядел он идеально, сшит прямо по телу Джеймса, и я сглотнула, когда снова подняла глаза и увидела на губах любимого недвусмысленную улыбку.

Он тут же бросился ко мне и крепко обнял.

– Хей, – пролепетал он и поцеловал меня в голову.

– Ну, как все прошло? – осторожно спросила я, погладив его по затылку.

– Идем. – Джеймс кивнул в сторону двери: – Там все расскажу.

Он оглянулся на Перси, который как раз вышел из машины и прощался с нами наклоном головы, потом взял меня за руку и повел в дом. Он открыл дверь, но не успели мы ступить внутрь, как к нам шагнула Мэри.

– Мэри, нам с Руби надо побыть вдвоем, – сказал Джеймс. – Было бы хорошо, если бы никто нам не мешал.

Я почувствовала, как кровь прилила к лицу – как и к лицу экономки, на щеках которой вспыхнул легкий румянец. Слова Джеймса выбили нас из колеи, и я была ошарашена, когда он повел меня вверх по лестнице и свернул налево, к своей комнате. Он оглянулся через плечо, когда мы вошли в его комнату, и закрыл дверь.

Я ожидала, что сейчас Джеймс прижмет меня к стене и будет целовать без устали, но вместо этого он полез в карман брюк и достал портмоне.

– Я должен тебе кое-что показать, – повторил он слова, которые написал в эсэмэс.

Я вопросительно взглянула на него:

– Что случилось?

– После совещания меня забрал Перси, чтобы отвезти домой, но по дороге сделал остановку в одной забегаловке. Он поведал кое-что об отце. Нечто такое, что могло бы изменить все.

Джеймс открыл портмоне, достал оттуда ключ и протянул мне. Я повертела его в руке. В нем не было ничего особенного, обыкновенный ключик.

– От чего он? – спросила я.

– Мама доверила этот ключ Перси несколько лет назад, – быстро сказал Джеймс, чуть ли не глотая слова. Он оттолкнулся от двери и на ходу снял пиджак. Бросил его на диван, потом ослабил узел галстука и снова посмотрел на меня: – Кроме того, Перси вспомнил, что отец вскоре после смерти мамы поехал к адвокату. Заявил, что дело неотложное, и попросил того о встрече наедине.

Еще толком ничего не поняв, я затаила дыхание:

– Что бы это могло значить?

Джеймс бросил на диван галстук и принялся расстегивать запонки на манжетах рубашки. Он закатал рукава по локоть.

– Это означает, что мы должны выяснить, что мама прятала от отца. Может, этот ключик как-то связан с тайной нашей семьи. Может быть… – Он сжал губы в тонкую линию.

Я распрямила плечи и шагнула к Джеймсу. Взяла в ладони его горячие щеки и привстала на цыпочки, чтобы коротко поцеловать. После этого отстранилась и серьезно посмотрела на него:

– Мы выясним, от чего этот ключ.

Джеймс кивнул, взял ключ и спрятал его в карман брюк.

– Отец ночует в Лондоне. Подходящий случай просмотреть мамины вещи.

Джеймс взял у меня куртку, и мы вышли из его комнаты. Прошли мимо лестницы в ту часть дома, где я еще не была. Коридор там такой же просторный, как и в той половине, где располагались комнаты Лидии и Джеймса, правда, дверь там была всего одна. Мы остановились перед ней, и Джеймс сделал глубокий вдох. Потом повернул круглую ручку и надавил на тяжелую деревянную дверь.

Было что-то запретное в том, чтобы войти в это помещение, даже сердцебиение казалось мне слишком громким. Я огляделась, когда Джеймс плотно прикрыл за нами дверь и запер ее изнутри на задвижку. Мы очутились в небольшом холле, где справа находился гардероб со вставленным освещенным зеркалом. С левой стороны была дверь, наверняка ведущая в личную ванную. Джеймс прошел мимо нее в спальню, и я последовала за ним.

– Даже не припомню, когда заходил сюда в последний раз, – признался Джеймс. Он сказал это шепотом, как будто так же, как и я, боялся быть застигнутым врасплох.

Он прошел через комнату к письменному столу у окна.

– Мама любила за работой поглядывать в окно. Всякий раз, входя ко мне, она морщила нос, ведь мой письменный стол стоял у стены. – Он проглядел бумаги, лежащие на столе. Изучил их содержание. – Я теперь тоже люблю смотреть в окно. Когда у меня будет своя квартира, я все в ней устрою, как она.

Я подошла к нему и осторожно погладила по спине.

– Ну что, начнем? – спросила я.

Джеймс еще немного полистал бумаги, потом вздохнул и кивнул:

– Да. Давай начнем.

– Раз уж мы здесь стоим… – Я наклонилась к выдвижным ящикам стола. Вопросительно посмотрела на Джеймса.

– Не стесняйся.

Я собрала все свое мужество и открыла первый ящик. Там лежали фирменные блокноты «Бофорт» и карандаши к ним. Я все это вынула, сложила наверх и ощупала дно. Постучала по нему, но звук не был полым.

– Глядя на тебя, можно подумать, что ты это проделывала уже много раз. Может, есть что-то, о чем я не знаю? – послышался вопрос Джеймса с той стороны стола, где он разбирал маленький шкафчик.

– Насмотрелась в кино, – ответила я и потрясла ящик. Ничего не обнаружилось, и я стала складывать в него вещи, следя за тем, чтобы все лежало как раньше. Потом выдвинула второй ящик.

– Не знаю, то ли мне бояться, то ли испытывать жгучий интерес.

Я усмехнулась и достала папку из второго ящика. Пролистала ее, но не нашла ничего, что выглядело бы подозрительно, не говоря уже о том, чтобы к чему-то мог подойти ключик.

Так мы просмотрели весь письменный стол. Под конец даже отодвинули его, чтобы удостовериться, не спрятано ли что-то сзади, но без успеха. Потом подошли к ночному шкафчику. Здесь у нас совсем пропала охота шутить ради того, чтобы сбросить напряжение. Я сама себе казалась подлой, роясь в кремах миссис Бофорт, ее украшениях и книгах английских классиков. Нашла я и старый журнал, на обложке которого было фото Корделии Бофорт. Даже удивилась тому, что она хранила его в ночном столике, но я и сама, может быть, поступила бы так же.

– Здесь тоже ничего. И под кроватью, – приглушенно сказал Джеймс. Он встал, рубашка его изрядно помялась.

– И здесь ничего. Теперь платяной шкаф? – спросила я.

– Да.

Когда он открыл гардеробную родителей, у меня перехватило дух. Перед нами предстала огромная комната.

Справа и слева находились штанги, на которых развесили отглаженные костюмы и блузки, пиджаки и рубашки; и полки, на которых стояли бесчисленные пары обуви. Левая сторона, должно быть, принадлежала миссис Бофорт, и я прямо-таки вспотела, когда увидела ее вещи. Одновременно я подумала о том, что сестра отдала бы правую руку за то, чтобы оказаться на моем месте. Гардеробные – это слабость Эмбер. Я тут же устыдилась этой мысли и вытеснила ее из головы, чтобы сосредоточиться на нашей задаче.

Джеймс походил по гардеробной, слегка касаясь костюмов мамы.

– Все это еще пахнет ею, – сипло пробормотал он.

Я подошла к нему сзади и тронула его за плечо:

– Если хочешь, можем прекратить. Только скажи.

Он отрицательно помотал головой:

– Нет.

Я кивнула и приступила к первому стеллажу. Начала осторожно перебирать отдельные майки, чтобы посмотреть, не спрятано ли что-то между ними. К сожалению, ничего. Джеймс взял на себя верхние отсеки, до которых я не дотягивалась, и полки с обувью, однако и там ничего не нашлось.

– Здесь тоже? – спросила я, указывая на белый комод в глубине комнаты. Джеймс кивнул, и я нажала на кнопку, выдвигающую ящик.

И опять я перестала дышать. Я буквально ослепла от драгоценностей. Все сверкало и переливалось – броши, цепочки, серьги.

– Вау, – не сдержалась я.

Джеймс подошел ко мне и присел рядом на корточки.

– Я узнаю многие из этих вещей. Могу даже припомнить поводы, по которым она их надевала. Это странно?

Я отрицательно помотала головой:

– Ничуть.

Мы разглядывали обитые черным бархатом ящички и вынимали их, чтобы посмотреть, не скрыто ли что-то под ними. В самом нижнем ящике были заколки для волос и всякие экстравагантные штучки. Некоторые из них оказались мне знакомы: я видела их на Лидии, когда она сидела на уроках впереди меня.

– А почему здесь только половина отсека? – вдруг спросил Джеймс.

Я была слишком занята, разглядывая блестящего паука и теряясь в догадках, куда можно его носить, и не очень-то обратила на вопрос внимание. В следующее мгновение Джеймс подался вперед и вытянул выдвижной ящик до упора. Потом сунул руку в пространство между нижним ящиком и задней стенкой комода. Глаза его расширились.

– Кажется, здесь что-то есть, – сказал он и нагнулся ниже. Я услышала легкий шорох, когда Джеймс захватил невидимый предмет.

Я замерла, когда он его извлек. И наморщила лоб.

– Что это? – тихо спросила я.

Джеймс был удивлен точно так же. Этим предметом оказалась небольшая коробочка. Вся облепленная мелким бисером и поделочными камешками всевозможных цветов. Шкатулка была такой яркой и кричащей, что совершенно не подходила к другим вещам в шкафу Корделии Бофорт.

– Похоже на шкатулку с украшениями. Но… не думаю, что это мамина вещь. Больно уж она странная.

Я кивнула. Камешки наклеены криво, будто над ними потрудился маленький ребенок.

– Может, вы смастерили это в детском саду? – предположила я.

Он отрицательно помотал головой:

– Если бы и так, отец бы это выбросил.

– Джеймс, – вдруг пришло мне к голову. – Переверни ее.

Он подчинился и замер. В шкатулке виднелась маленькая замочная скважина.

– Ключ у тебя? – спросила я, но Джеймс уже сам доставал его из кармана брюк.

Я думаю, мы оба перестали дышать, когда он вставил ключ – и повернул его.

Мы переглянулись, и Джеймс открыл крышку ящичка. Я нагнулась над ним.

На темно-синем бархате лежал конверт. Джеймс достал его и отставил шкатулку на пол рядом с собой, чтобы вскрыть.

Я пристально наблюдала за Джеймсом, пока он читал. Он не выказал никакого волнения. Я старалась терпеливо ждать и не трястись от беспокойства.

Прошло две минуты, прежде чем Джеймс поднял глаза от письма.

– Ну? – прошептала я.

– Надо немедленно позвонить Офелии. – Он поднял письмо вверх: – Это завещание матери.

29

Лидия

…также завещаю моей младшей сестре Офелии свою долю в компании «Бофорт». В случае моей смерти она должна взять на себя роль креативного директора и председателя совета директоров, пока мои дети не закончат обучение.

Пока Офелия читала послание мамы вслух, я закрыла рот рукой. Тетя потерла глаза, будто не могла поверить в то, что было написано в завещании.

– Это еще не все, – сказала Офелия и передала завещание мне. Свободной рукой я вцепилась в ногу Грэхема. Он сидел рядом в зимнем саду, приобняв меня за плечо. Он коротко сжал его, когда я дрожащими пальцами взяла письмо мамы. Я пробежала глазами завещание до места, на котором остановилась Офелия. Увидев свое имя, я подняла записку выше.

Настоящим я, Корделия Бофорт, назначаю моей дочери, Лидии Бофорт, и моему сыну, Джеймсу Бофорту, равные доли наследства. Надеюсь, что это поможет им поверить в себя и воплотить в жизнь все их мечты.

У меня в горле застрял ком.

– Поверить не могу, – прошептала я.

– Она любила тебя, – нежно произнес Грэхем.

Слезы подступили к моим глазам, и мамины слова стали расплываться. Я быстро вернула письмо Джеймсу, который все это время поразительно тихо сидел рядом.

– Не могу поверить, что она сохранила эту вещицу, – тихо сказала Офелия и провела пальцами по украшенной шкатулке. – Я подарила ей эту шкатулку на тринадцатый день рождения.

Я тяжело сглотнула.

– Если она так тщательно спрятала завещание, это значит… – начала я осевшим голосом.

– …что другое завещание подделано, – закончил предложение Джеймс. – То, в котором папа указан единственным наследником компании.

– Завещание Корделии хранилось у семейного адвоката, – вставила Офелия. – Я присутствовала, когда Клайв Аллен зачитывал его. Оно было подлинным.

– Но это завещание заверено не Клайвом Алленом, – вдруг заметил Грэхем и указал на листок в моей руке. – А Фергусом Райтом.

Мы с Джеймсом переглянулись.

– Он был нашим адвокатом, – медленно произнес брат. – И наших бабушки и дедушки. Он умер несколько лет назад. После чего родители наняли Аллена. – Он издал растерянный смешок: – Я не могу поверить…

– Во что? – спросила я, вытирая уголки глаз.

– Перси возил папу к Аллену в ночь после маминой смерти. Он попросил его о помощи и конфиденциальности. Наверняка они подделали завещание.

Я задержала дыхание.

– Ты думаешь, папа знал, что мама не собирается завещать ему «Бофорт»?

Офелия поднялась с ротангового стула, на котором сидела все это время.

– По крайней мере, он догадывался.

Я бросила беспокойный взгляд на Джеймса. Он был так же подавлен этой ситуацией, как и я.

– Но… если мама все это время знала, что Офелия когда-нибудь унаследует фирму – почему не помешала папе отстранить ее от дел? – задумчиво спросил Джеймс.

– Потому что хотела меня защитить, – тихо сказала Офелия. Она отвела рыжую прядь волос за ухо и тяжело сглотнула. – Я свяжусь с моим адвокатом. Он позаботится о том, чтобы настоящее завещание вступило в силу.

Я схватила руку брата в тот же момент, когда он протянул ее ко мне. Пока Офелия разговаривала по телефону, мы вцепились друг в друга. Я думаю, мы оба поняли, что теперь нам сильнее, чем когда-либо, надо держаться вместе.

Джеймс

На Лидии был черный костюм, в котором она пугающе походила на маму. Мы все оделись сообразно случаю: Офелия в мятно-зеленом платье-футляре, а я в костюме «Бофорт».

Прошло довольно много времени, прежде чем папина ассистентка приняла нас и попросила следовать за ней. Она открыла нам дверь, и мы друг за другом вошли в кабинет. Когда я увидел отца, в груди все сжалось.

– Чему я обязан таким сюрпризом? – язвительно спросил он. И даже не потрудился встать из-за стола.

Офелия шла по кабинету со спокойствием, которого я раньше в ней не замечал. В этот момент она выглядела как человек, обладающий преимуществом. Возможно, она знала, что только так можно достучаться до отца.

– Нам нужно поговорить, Мортимер, – сказала она, садясь перед столом. Лидия села на второй стул. Я остановился позади нее, опершись на его спинку.

Отец смотрел то на тетю, то на нас. Я не мог истолковать его взгляд. Знает ли он, что ему приготовили?

– Мы нашли кое-что. – И Офелия раскрыла черную папку. Она достала копию маминого завещания и положила на стол.

Я внимательно следил за выражением лица отца. Сначала он озадаченно моргал. В следующий момент его щеки побледнели. Он поднес копию поближе и пробежал ее глазами.

– Что это значит? – спросил он.

– Это настоящее завещание моей сестры, – спокойно ответила Офелия. – Возникает вопрос, что за завещание огласили в декабре?

Левый глаз отца задергался. Он пригладил рукой уложенные гелем волосы. Тяжело сглотнул и сомкнул губы в тонкую линию.

Тем самым все было сказано. Но я должен был удостовериться.

– Папа, ты подделал мамино завещание? – спросил я и сам удивился тому, как холодно и сдержанно звучал мой голос.

Отец взглянул на меня. По всей видимости, он потерял дар речи.

– Я задал тебе вопрос. – Я пристально смотрел на отца. У него на лбу выступили капельки пота, лицо стало бледным как мел. – Ты подделал мамино завещание, чтобы завладеть компанией?

– У меня не было выбора, – наконец сказал он.

Лидия ахнула. Я так крепко сжал спинку стула, что она заскрипела.

– Почему? – спросил я как можно спокойнее.

Отец посмотрел сначала на Лидию, затем на меня.

– Не для того я всю жизнь пахал на эту компанию, чтобы в конце концов остаться с пустыми руками.

– Корделия завещала бы тебе часть своей доли, если бы не знала точно, какой ты алчный, – парировала Офелия.

– Ты же понятия не имеешь, о чем говоришь! – зашипел отец. Он сжал кулаки так крепко, что побелели костяшки. – У нас всегда был план, над которым мы вместе работали. Дети должны поступить в Оксфорд, а Джеймс впоследствии стать управляющим компанией. Нам нужна была структура, стратегия, – а потом она вдруг захотела вернуть тебя совет, хотя прошло уже несколько лет, как я избавился от тебя. Я целую вечность отговаривал ее.

Я не мог поверить в то, как он говорит о нашей семье – о маме.

– Значит, отстранить меня от дел было не ее идеей, – медленно произнесла Офелия.

– Конечно, нет. У твоей сестры имелись проблемы с логикой, она не умела действовать последовательно. В отличие от Корделии, у меня было свое видение «Бофорт». А ты стояла на моем пути.

Плечи Лидии все больше напрягались. Я чувствовал, что ей хотелось встать и выйти из кабинета, возможно, чтобы сохранить последние хорошие воспоминания об отце. Со мной было то же самое. Вместе с тем я понимал, что мы должны держаться. Иначе не сможем уверенно смотреть в будущее.

– Почему тогда ты хотел удержать меня в фирме? – спросил я.

Отец презрительно фыркнул.

– Потому что ты всегда делал то, что я говорил. Потому что не требовалось особых усилий, чтобы направить тебя в нужном направлении. Для меня и для компании лучше, чтобы место Корделии занял ты, а не кто-то, обладающий собственной волей.

Несмотря на то что отец натворил в последние годы, я почувствовал болезненный укол в груди, когда до меня дошел смысл его слов.

Он всегда видел во мне не более чем марионетку. И как мало, должно быть, любил нас с Лидией.

И хотя я думал, что давно уже порвал с отцом, что-то во мне разбилось, когда наши взгляды встретились.

– Ты позор нашей семьи, Мортимер, – убийственно тихо сказала Офелия. – Ты не заслужил идти по стопам Корделии.

На это он ничего не ответил.

– Разве тебе не стыдно, папа? – спросила Лидия дрожащим голосом.

– Я всего лишь поступал так, как считал нужным.

– В таком случае твой моральный компас сильно сбился, – пробормотала Лидия.

– Маме было бы стыдно видеть тебя таким, – добавил я.

– Это все прекрасно. Мне только интересно, что вы собираетесь делать с этой информацией. – Он вскинул бровь, но его высокомерный взгляд утратил свою силу. Как будто лживый образ отца окончательно лопнул, и теперь я увидел, что на самом деле крылось в его душе. Я узнал правду – и это зрелище было не из приятных. Напротив. Интересно, как я мог так долго обманываться?

– У нас есть несколько вариантов, Мортимер, – начала Офелия. – Первая: ты уходишь из компании и передаешь управление мне. Как и планировала Корделия.

В кабинете воцарилось молчание. Я видел по глазам отца, какая работа идет у него в голове.

– К сожалению, этот вариант не рассматривается, – сказал он спустя полминуты.

– Хорошо, в таком случае мой адвокат возбуждает уголовное дело. Он уже поговорил с Клайвом Алленом, и тот готов дать показания против тебя, если мы, конечно, закроем глаза на его преступление. Он скажет, что ты шантажист и вынудил огласить поддельное завещание. Твои шансы выиграть дело равны нулю из-за тяжести доказательств, Мортимер. И ты можешь себе представить, что произойдет, когда об этом узнает пресса.

Отец вперил взгляд в стол. Он тяжело сглотнул и разжал кулаки, положив ладони на темно-синюю столешницу. Когда он снова поднял голову, я был готов ко всему. Даже к тому, что мне придется драться. Но когда он посмотрел сначала на Лидию, затем на меня, показалось, что в его взгляде мелькнуло что-то вроде раскаяния.

– Давайте не будем вмешивать прессу, – произнес он.

В этот момент я понял: мы победили.