Текст книги "Цацики и Рецина"

Мони Нильсон
ЦАЦИКИ И РЕЦИНА

Посвящается Юнатану, Симону и Юю

Рекомендации

ГДЕ-ТО ПОСЕРЕДИНЕ

Цацики вздохнул. Нагнулся и подобрал с пола трусы. Под трусами спрятался носок, а под носком, на коврике, обнаружился старый леденец. Наверное, он завалялся с самого Рождества, потому что был весь в пыли и к тому же крепко прилип к коврику. Цацики просто перевернул коврик. И леденец исчез.

Цацики ненавидел убирать свою комнату и ненавидел Мамашу за то, что она заставляла его это делать. С недавних пор она отказалась наводить у него порядок, заявив, что он уже большой и может следить за этим сам. Но она ошибалась: Цацики был еще маленький – достаточно просто взглянуть на его комнату.

Порой ему самому становилось неловко. Например, когда в гости заходили Сара и Элин. Как-то раз они нашли его грязные трусы. Они долго визжали и смеялись и всё никак не могли успокоиться. Можно подумать, у девчонок трусы всегда чистые и во всем остальном они безупречны. Откровенно говоря, Цацики уже немного надоели эти девчонки.

Он снова вздохнул, потом взглянул на тумбочку у кровати. На темном коричневом пятне залипла кружка. Неделю назад, перед тем как уехать в командировку, Йоран принес Цацики завтрак в постель. Тогда в этой кружке было какао, теперь его остатки превратились в непонятную вонючую гущу. Кружка же одиноко возвышалась на тумбочке, забытая и никому не нужная, как и сам Цацики.

Мамаша явно держала его за дурачка. Но он-то понимал: она перестала убирать его комнату вовсе не потому, что он вырос. Ей просто надоело. Теперь ей гораздо больше нравилось сюсюкаться с Рециной. На это времени у нее всегда хватало. Она щекотала и щекотала ее кончиками своих волос, пока Рецина не заходилась от хохота. Зарывалась лицом в ее живот, целовала ручки и ножки, дула в пухлые складочки и даже читала ей книжки, хотя та, конечно же, ни слова не понимала. Они сидели и часами бубнили на своем тайном любовном языке.

Раньше Мамаша часто играла с Цацики в «пытки» – щекотала его кончиками волос до тех пор, пока он не просил пощады. Цацики уже и забыл, когда это было в последний раз. Теперь она, видно, решила, что Цацики уже слишком взрослый для этой игры. Ну почему никто не додумался сделать у человека на животе вместо глупого бессмысленного пупка простую кнопку? Нажал, и ты большой – пожалуйста, смотри взрослые фильмы. Нажал еще раз, и ты снова маленький – сиди себе уютненько у мамы на коленках. Цацики чувствовал, что он вдруг оказался где-то посередине – еще не большой, но уже и не маленький.

Рецина – та была вполне себе маленькая, а Мортен – вполне себе большой. Достаточно большой, чтобы сидеть и болтать с Мамашей после девяти вечера, когда Цацики загоняли в постель. Или смотреть все подряд по телевизору, или где-то шататься по вечерам.

Цацики очень соскучился по Йорану, но тот уехал далеко в Мексику учить мексиканцев управлять десантно-штурмовым катером СВ90. Некоторое время назад Йоран устроился на новую работу и теперь зарабатывал больше денег. Только, по мнению Цацики, никто от этого не выиграл. Цацики больше не мог никому похвастаться, что Йоран – военный. На верфи, считал Цацики, может работать любой дурак. Еще Йоран стал реже бывать дома, и это Цацики совсем не устраивало. Да, конечно, он каждый день звонил, но разговаривал только с Мамашей или же лепетал какие-то глупости Рецине. Цацики будто больше не существовало.

– Дурачок, – сказала Мамаша, когда Цацики пожаловался ей на жизнь.

Она сидела в кровати и кормила Рецину. Цацики прилег рядом. Рецина на секунду отвлеклась и посмотрела на брата, но потом снова присосалась к груди и громко, жадно зачавкала.

– Конечно же, ты существуешь! Рецина просто еще совсем беспомощная. Когда ты был таким маленьким, я тоже все время сидела с тобой. Кстати, с тобой я проводила даже больше времени, потому что тогда у меня никого, кроме тебя, не было.

– Это не считается, – буркнул Цацики и увернулся, когда Мамаша попыталась его обнять. – Я этого не помню. И знаешь, в таком случае Мортен тоже должен обходиться сам, потому что он старше.

– Нет, – ответила Мамаша. – Пока что он не может обходиться сам, и нечего ревновать.

– Я не ревную, но сколько он еще будет здесь жить? Ты говорила, недолго, а он у нас уже очень давно. Мне самому нужен мой домик под потолком.

Цацики лишился своего домика, потому что теперь там поселился Мортен и Цацики лазить туда запрещалось.

– И где он, по-твоему, должен жить? – спросила Мамаша и приподняла Рецину, чтобы она срыгнула.

– Да где угодно. В Швеции, между прочим, девять миллионов людей. Кто-нибудь его уж приютит.

– Перестань, пожалуйста, – сказала Мамаша. – Хватит себя жалеть. Представь, если бы твой отец был бездомным. Неужели бы тебе не хотелось жить у людей, которые тебе симпатичны? К тому же Мортен с тобой очень мил.

– Ага, когда ты поблизости, – пробормотал Цацики.

Если бы Мамаша только знала, что себе позволяет Мортен Вонючая Крыса в ее отсутствие, она бы вышвырнула его на улицу. Он курил, пил пиво и читал порнографические журналы. Цацики и Пер Хаммар нашли их целую стопку, когда однажды залезли наверх и копались в его вещах. Картинки были настолько неприличные, что смотреть противно. Пер Хаммар листал журналы дольше, чем Цацики, и его чуть не стошнило.

Мортен угрожал, что побьет их, если они наябедничают, а рука у него была тяжелая, даже когда он бил понарошку. У Цацики все плечи были в синяках. Нельзя сильно бить, когда дерешься понарошку. Цацики знал это лучше Мортена. Так говорил его тренер по карате. А он был, между прочим, чемпионом мира.

– Фигня твое карате, – фыркнул Мортен и ударил Цацики в плечо, прямо по старому синяку.

– Неправда, – обиделся Цацики. – И вали из моей комнаты, я навожу порядок.

– Воздух общий, воздух общий, – дурачился Мортен, скача по комнате, а потом плюхнулся к Цацики на постель.

– Пошел отсюда! – заорал Цацики.

– Чего ты такой недовольный? – удивился Мортен.

– Потому что мне надо убрать комнату. Скоро придет Сара.

– Дамский угодник, – поддразнил его Мортен и сделал неприличный жест рукой.

– Какой же ты мерзкий! – крикнул Цацики. – Еще бы, у самого-то девушки нет.

– Знаешь, если бы я хотел, я бы менял их как перчатки.

– Конечно-конечно, – ответил Цацики и запульнул под кровать несколько деталей лего.

НЕ СПЕШИТЬ ВЗРОСЛЕТЬ

– Что будем делать? – спросила Сара.

– Не знаю, – сказал Цацики.

– Может, в палатку поиграем?

– Неохота. Надоело.

– Ладно, – согласилась Сара.

– Н-да, скучно, все одно и то же.

– Ага, – отозвалась Сара и открыла старый журнал про Бамсе, который Цацики забыл убрать.

Мамаша до сих пор выписывала «Бамсе». Медведь Бамсе был ее кумиром. Раньше они сами варили богатырский чудо-мед и Цацики верил, что от него становятся сильными. Тогда, в детстве, ему это очень даже нравилось, но в такие игры не принято играть, когда тебе десять, почти одиннадцать, и когда у тебя есть девушка.

Цацики казалось, что Сара немного грустит, но он устал все время целоваться. Ему было скучно! Вообще, иметь девушку было скучно. Особенно оставаться наедине. Вчетвером, с Элин и Пером Хаммаром, они могли хотя бы поиграть в салки, в прятки в темноте и всякое такое. Вдвоем в прятки не поиграешь. С Сарой они вечно не знали, чем заняться.

– Может, потанцуем? – с надеждой спросила Сара.

– Неохота. А ты хочешь?

– Нет, – ответила Сара. – Если ты не хочешь, то и я не хочу…

Они снова замолчали. Сара листала «Бамсе», Цацики смотрел в стену. Он хотел, чтобы Сара ушла домой, но сказать ей это, конечно же, не мог.

– Может, на компьютере поиграем? – предложил он.

– Ну-у нет, это скучно, – протянула Сара. – Пошли лучше к Рецине.

Кроме танцев и игры в палатку, Сара согласна была только возиться с Рециной. Она могла сколько угодно таскать ее на руках и менять ей памперсы.

– Иди сама, если хочешь, – сказал Цацики.

– А ты не обидишься? – спросила Сара.

– Да нет, чего мне обижаться? Могу и сам поиграть.

Мортен очень напрягал Цацики, но одно в нем было хорошо: он приносил домой от друзей кучу компьютерных игр. Мамаша такие никогда бы не купила. Покопавшись, Цацики нашел кое-что новенькое – с виду кровавое и прекрасное.

– Опять играешь? – спросила Мамаша.

– Смотри, какая отличная графика, – сказал Цацики. – Все прямо как настоящее.

– Как раз это и ужасно, – ответила Мамаша. – Стоит ли удивляться тому, что дети потом выходят на улицу и убивают друг друга?

– Да ладно, – отозвался Цацики. – Никто из моих знакомых никого не убил.

– Слушай, как ты вообще, а? – спросила Мамаша, понаблюдав немного за игрой, хотя Цацики знал, что компьютерные игры ее ни капельки не интересуют.

– Нормально, – сказал он.

– Почему ты не с Сарой?

– Она сидит с Рециной, а я хочу поиграть.

– Ты уже не так в нее влюблен, да?

Цацики покачал головой.

– Я так и подумала.

– Ей бы только целоваться, – вздохнул Цацики и нажал на паузу. – А мне это надоело. Что еще можно делать вместе?

– Кроме как целоваться? – спросила Мамаша.

– Кроме как целоваться по-французски, – уточнил Цацики.

– Целоваться по-французски? – ужаснулась Мамаша.

– А ты что думаешь? – рассмеялся Цацики.

– Я думаю… О господи, – вздохнула Мамаша. – Я думаю, что вам надо сделать перерыв в любовных отношениях. И не спешить взрослеть. Вот что я думаю.

– Согласен, – сказал Цацики. – Но сейчас я хочу поиграть. Пока!

– Ничего себе! – возмутилась Мамаша. —

А я как раз хочу поболтать. В кои-то веки у меня появилась няня. Сара так мило возится с Рециной.

– Ага, – пробормотал Цацики и подстрелил человечка, выскочившего из-за угла. – Но я хочу поиграть. Подвинься, я ничего не вижу. Ну вот, из-за тебя меня только что убили.

– Могу воскресить тебя любовным поцелуем, как в детстве, помнишь?

– Да не надо, – ответил Цацики. – У меня еще три жизни осталось.

ТАЙКЁКУ ДЗЁДАН

– Пошли к тебе? – спросил после уроков Пер Хаммар.

– Нет, – сказал Цацики. – Я не успею. У меня сегодня карате, и я еду на метро.

– Жалко, – расстроился Пер Хаммар. – А мне что делать?

– Не знаю. – Цацики пожал плечами. Если бы Йоран был дома, они бы поехали на машине и взяли Пера Хаммара с собой, но сегодня на тренировку его обещал проводить Мортен. Рецина простудилась, Мамаша не хотела выходить с ней на улицу, а водительских прав у нее не было. Она стеснялась, что так и не научилась водить, и Цацики это немного веселило.

– У меня как-то никогда не было на это времени, да и машина в городе совершенно ни к чему, – оправдывалась она.

– Хотя сегодня она бы нам очень пригодилась, – Цацики подумал о красной «вольво», простаивающей в гараже, и о Мортене, который никак не приходил, хотя обещал вернуться сразу после уроков.

И вот Цацики стоял одетый в коридоре и нервно поглядывал на часы. Если Мортен не придет прямо сейчас, Цацики опоздает на занятия.

– Может, прогуляешь сегодня? – спросила Мамаша.

– Еще чего! У нас аттестация на носу, и мы повторяем ката. Я не хочу ничего пропустить. Можно я поеду сам?

– Ты уверен? – засомневалась Мамаша, качая на руках ревущую, горячую, как утюг, Рецину. Из-за насморка она не могла ни есть, ни спать.

– Конечно, – сказал Цацики. – Я же не малявка какая-нибудь.

– А вдруг ты заблудишься или тебя обидят? – волновалась Мамаша. – Нет, я провожу.

– Да ладно. Сам доеду! Раз уж я комнату смог убрать – значит, и в метро не потеряюсь.

– Be-e streetsmart, – сказала Мамаша и поцеловала его.

Английское выражение to be streetsmart означает «быть внимательным на улице». Это качество необходимо, если живешь в большом городе, говорила Мамаша. Город нужно уметь читать как книгу. Завидев кого-то подозрительного, сразу переходить на другую сторону, следить за своей сумкой и избегать неспокойных мест. Таких, например, как Центральный вокзал в Стокгольме.

Цацики был очень внимателен всю дорогу, пока ехал на четвертом автобусе до станции метро «Хурнстуль». Еще никогда он не чувствовал себя таким свободным и таким взрослым.

На платформе какой-то сумасшедший вдруг заорал во всю глотку, обрызгав Цацики своей противной слюной. Испугавшись, Цацики отбежал в сторону и встал рядом с тетенькой, доброй на вид. Тетеньки, как правило, все добрые, вот и эта тоже оказалась доброй. До самого «Аспуддена» они ехали вместе.

После карате Цацики спросил, не едет ли кто на метро в его сторону, но попутчиков не нашлось. До станции они дошли вместе с Хенриком. Хенрик был на год старше Цацики. Он рассказал, что в школе его дразнят толстяком.

– Потому я и стал заниматься карате, – объяснил он. – Чтобы стать сильным и немного подтянуть живот.

– Не обращай внимания, – сказал Цацики. – Ты классный. Ты чем-то похож на Деда Мороза, только без бороды. И щеки у тебя добрые…

– Да… – Просунув руку под куртку, Хенрик похлопал себя по животу. – Раньше я так любил свой живот. Теперь же я его ненавижу! Ну ничего, вот будет у меня черный пояс, они у меня получат.

Хенрик пнул мусорный бак, да так сильно, что он гулко взвыл. Цацики ясно увидел, как обидчики уносят ноги, испугавшись большого и сильного Хенрика.

– Да, только тогда мы уже будем почти взрослые, – вздохнул Цацики. – Я бы хотел получить черный пояс прямо сейчас. Это так красиво. Иногда я надеваю пояс Йорана и представляю, будто это мой собственный.

– Желтый тоже неплохо, – заметил Хенрик. – Только бы аттестацию пройти.

Аттестация – это как экзамен, и если ее не пройти, то не получишь новый пояс.

– Пройдешь, – успокоил Хенрика Цацики.

– Самое сложное – это ката.

– Давай повторим еще раз, – предложил Цацики.

– Хай, – ответил Хенрик. По-японски это значило «да».

– Тайкёку Дзёдан, – сказал Цацики и поклонился.

Ката – это что-то вроде танца с блоками и ударами руками и ногами. Какой-то мужчина с собакой на поводке остановился посмотреть, как мальчишки выполняют ката прямо на тротуаре, несмотря на слякоть. Собачка залаяла и бросилась к ним. Когда выполняешь ката, категорически нельзя смеяться. Надо сосредоточиться и сохранять серьезность. Но как удержаться от смеха, когда к тебе подскакивают собачки, которые хотят делать ката вместе с тобой?

Закончив, Цацики и Хенрик поклонились дяденьке с собакой.

– Что это вы показывали? – покачав головой, спросил дяденька.

– Карате, – сквозь смех ответил Хенрик.

– Это было очень красиво, – сказал дяденька. – Раньше я думал, что карате – это когда дерутся и бьют друг друга.

– Вовсе нет, – ответил Цацики и наклонился погладить собаку. – Многие так думают. Лично я никогда не дерусь.

– Я тоже, – поддакнул Хенрик. – Это другие со мной дерутся.

– Пока, до четверга! – крикнул Цацики вслед Хенрику, когда тот свернул в один из переулков. А сам побежал к метро. Не очень было приятно идти одному по темным незнакомым улицам.

STREETSMART

– Эй, парень, ну давай же! Гнагет! Гнагет! Гнагет!

Цацики вжался в сиденье и, сделав вид, что не слышит, уставился на темные стены туннеля, мелькавшие за окном. «Гнагет» – это было прозвище футбольной команды АИК. На предыдущей станции в вагон ввалилась толпа фанатов. Сперва все это выглядело довольно забавно. Глядя на них, Цацики даже посмеивался. Они были веселые и шумные, распевали футбольные кричалки и пили пиво. Толкались, пихались и висли на поручнях, так что вагон ходил ходуном. Ощущение такое, будто ты оказался в жужжащем улье. Видимо, они ехали на матч.

Теперь же все болельщики выжидательно смотрели на Цацики. Он не знал, что делать. К счастью, на следующей станции ему выходить. Он встал и, улыбнувшись своей самой приятной улыбкой, начал протискиваться к дверям.

– Ну же, парень, за кого болеешь? – спросил один из парней.

– За АИК, – пропищал Цацики, хотя на самом деле болел за «Юргорден». Все в его школе болели за «Юргорден».

– Браво! – захохотал парень и с такой силой хлопнул его по спине, что Цацики чуть не упал. Парень подхватил его с воплем: – Смотрите, я нашел нам маскота[1]1
  Маскот – это талисман, символ команды.


[Закрыть]! – и поднял Цацики в воздух, чтобы все видели.

– АИК! АИК! АИК! – закричали остальные, рассматривая Цацики, который трепыхался как рыба в больших и волосатых руках фаната.

– Кричалку давай! – засмеялся парень и намотал на шею Цацики свой черно-желтый шарф.

О ужас! Цацики сглотнул. Он знал только одну футбольную кричалку: Каждый знает, что АИК – клуб уродов и заик.

Это была любимая кричалка Пера Хаммара, и вряд ли бы парни сильно обрадовались, услышав ее.

На станции «Хурнстуль» Цацики вынесли из вагона, и не успел он опомниться, как оказался на плечах фаната. На голове у того была татуировка «АИК».

– Ну давай, – сказал он. – Какая команда лучше всех?

– АИК, – пропищал Цацики сверху.

– Громче! – заорали парни. – Какая команда лучше всех?

– АИК, – пискнул Цацики чуть-чуть громче.

– Еще громче!

– АИК! АИК! АИК! – во всю мочь прокричал Цацики. Так громко, что люди на платформе вздрогнули и уставились на него. – АИК! АИК! АИК!

Видно, получилось достаточно громко, потому что парень снял его с плеч и спросил, не хочет ли Цацики выпить с ними пивка перед матчем.

– Нет, спасибо, – отказался Цацики. – Я не пью пиво.

– А лимонад? – предложил тогда парень.

– Нет, к сожалению, мне пора домой.

– Жаль, ты был отличным маскотом.

И болельщики исчезли. Цацики казалось, что у него вместо ног – спагетти. Только что «Черная армия» фанатов АИКа чуть было не похитила его и не превратила в своего пожизненного маскота. Главное – не рассказывать об этом Мамаше, иначе она больше не разрешит ему ездить в метро одному, хотя он был вполне внимателен и его все-таки не похитили.

Когда Цацики был маленький, он рассказывал Мамаше все. Теперь же он особо не откровенничал. Иногда ему казалось, что взрослые и дети живут в разных мирах. Думают о разных вещах, говорят на разных языках. Случается, совсем редко, что эти миры соприкасаются. Когда взрослые забывают быть взрослыми.

Шел снег, когда Цацики вышел из метро «Хурнстуль». Он встал на автобусной остановке. Четвертый должен был прийти через пять минут.

Мимо проковылял бездомный. Видно было, что ему холодно.

– Парнишка, мелочи не найдется?

– Найдется, – ответил Цацики. Мамаша дала ему десять крон, чтобы он после тренировки купил себе попить. Он совсем забыл об этом. Теперь уж пусть эти деньги достанутся бездомному. Может, бедняге еще удастся попасть в ночлежку.

– Спасибо. – И бездомный поплелся дальше, к мусорному контейнеру, и немного в нем покопался.

Цацики стало холодно от одной мысли, что ему сейчас пришлось бы искать себе парадное, возле которого он мог бы переночевать. Как папе Мортена, после того как тот остался без квартиры. Бросай пить – либо окажешься на улице, говорила Мамаша. Но не все могли бросить пить – папа Мортена, например, не мог. Цацики считал, что это странно; лично он предпочел бы бросить пить, чем спать на улице.

Наконец из-за угла показался автобус. Цацики пошарил в кармане в поисках проездного. Его не было! В наружном кармане сумки тоже, как и в карманах брюк.

Водитель нетерпеливо тарахтел мотором, пока Цацики еще раз обыскивал карманы.

– Простите, я, кажется, потерял проездной, – сказал Цацики. – Можно мне доехать до дома?

– У тебя что, и денег нет? – раздраженно спросил водитель.

– Нет, к сожалению.

– Тогда вылезай.

– Ну пожалуйста, – начал Цацики и почувствовал, как слезы жгут глаза. – Мне только до Фридхемсплана.

– Тем более, пешком дойдешь, – отрезал шофер. – Я не занимаюсь благотворительностью. Вылезай!

ОДИН НА УЛИЦЕ В СНЕЖНУЮ БУРЮ

– Дурак! – заплакал Цацики, глядя на удаляющийся автобус.

Как можно быть таким вредным? Он зашагал к мосту Вестербрун. Дул встречный ветер, и было холодно. Мамаша наверняка с ума сходила от беспокойства, а Цацики с ума сходил от голода. Желудок злобно рычал, требуя еды. Много еды.

– Мелочи не найдется? – К Цацики снова подошел тот же самый нищий.

– Я вам уже давал, – прошипел Цацики, пожалев, что расстался с десяткой. В следующий раз он будет умнее и не отдаст свои последние деньги.

Он и сам чувствовал себя несчастным бездомным. Все, что ему оставалось, – это просто идти вперед.

На мосту Вестербрун ветер рвал на нем одежду, снег залеплял глаза, и Цацики едва разбирал дорогу. Он словно оказался на вершине голой скалы в разгар бури. Поежившись, он поплотнее замотал вокруг шеи полосатый фанатский шарф. Ноги, и так уставшие после тренировки, становились все тяжелее и тяжелее. Цацики грустно проводил взглядом еще один автобус. Там, внутри, ехали люди с билетами. Надо было послушать Мамашу и надеть зимние ботинки: в мокрых насквозь кроссовках ноги ужасно мерзли.

Добравшись наконец до середины моста, он остановился передохнуть. Именно здесь, ровно на этом месте родилась Рецина. Между прочим, это Рецина во всем виновата. Если бы она не заболела, Мамаша, как и полагается любой порядочной маме, поехала бы с ним на тренировку, и Цацики не стоял бы сейчас здесь, усталый, несчастный и продрогший до костей. Если бы Рецина не родилась, Мамаша проводила бы с ним сколько угодно времени. Во всем виновата Рецина! Цацики прямо-таки возненавидел ее. Да пусть вообще умрет – без нее жилось гораздо лучше.

Цацики продолжил путь. Теперь он уже спускался по мосту, идти стало легче, и ветер дул не так сильно.

– Прости, я не хотел, – прошептал Цацики и прибавил шагу. А вдруг Рецина и правда умрет? Вдруг у нее так сильно заложит нос, что она задохнется? Цацики побежал.

– Боженька, пожалуйста, сделай так, чтобы она не умерла, – попросил Цацики. – Прошу тебя, пожалуйста!

Цацики спустился по лестнице в Роламбсховспаркен. Он представил себе мертвую Рецину, как она лежит в гробу, такая же неподвижная, как дедушка Димитрис. Цацики знал, что дети могут умереть от чего угодно. Парк был пустой и темный. Даже собак сегодня никто не выгуливал. Цацики не мог больше бежать, хотя очень хотел.

На площади Фридхемсплан он увидел папу Мортена – тот копался в помойке. Цацики остановился.

– Держите, – сказал Цацики и протянул ему шарф АИКа. – Так вам будет теплее.

– Как благородно с твоей стороны, – ответил папа Мортена, взглянув на Цацики и не узнав его.

В их окнах горел свет. Цацики показалось, что в окне гостиной он видит Мамашу, но у него не было сил даже помахать ей. Когда он вышел из лифта, она стояла в дверях квартиры.

– Она умерла? – закричал Цацики.

– Кто? – спросила Мамаша и крепко обняла его.

– Рецина! – сквозь слезы выговорил Цацики и уткнулся носом ей в шею. От нее пахло детской отрыжкой.

– Нет, она наконец уснула, – ответила Мамаша. – Я думала, что это ты умер. – И тоже заплакала. – Я в жизни так не волновалась, – продолжила она. – Где ты был?

– Шел пешком от «Хурнстулля», – сказал Цацики. – Я потерял проездной, а денег на билет не было, и меня не пустили в автобус.

– Вот фашист! – воскликнула Мамаша в негодовании. – Как можно не пустить ребенка в автобус, когда на улице такая метель!

И она начала раздевать Цацики, как маленького. Это было очень приятно, потому что сил у него совсем не осталось.

– Цацики, милый, ты же совершенно продрог! Ты мог замерзнуть насмерть. Завтра я позвоню в автопарк. Клянусь, они мне за это ответят!

– А можно я сперва приму ванну? – спросил Цацики.

– Конечно, сейчас наполню.

Цацики прокрался во взрослую спальню, где стояла кроватка Рецины. Его сестра лежала на спине, закинув руки вверх. Соска вывалилась изо рта, она сосала нижнюю губу и ровно дышала, именно так, как должна дышать маленькая девочка.

Цацики наклонился и поцеловал ее.

– Прости, я не хотел, – прошептал он. – Я очень тебя люблю! Четыре раза вокруг Земли и обратно. Вернее, не так, – поправился он. – Пять раз вокруг Земли! А когда ты вырастешь, я буду всегда и всюду ходить с тобой, чтобы ты не оказалась одна на улице в снежную бурю.