Текст книги "Дикая весна"

Глава 18

Девятое мая, среда

Малин поднимает с пола в коридоре газету. Вся первая страница посвящена их делу – взрыву, потрясшему весь город.

Варан, родившийся в Кольмордене, изображен на маленькой фотографии в верхнем углу.

Малин кладет газету на кухонный стол, читает ее, пока включает кофеварку, ощущая, как мозг просыпается к жизни, пока она занимается мелкими домашними делами.

Каждая сволочь желает что-то сказать.

Губернатор, бывший министр сельского хозяйства, такой жирный, что вот-вот лопнет, тетка от партии умеренных – все высказываются на тему о том, что людям важно ощущать безопасность, и поэтому на улицах должно быть больше полицейских. Карим Акбар говорит: «Без комментариев». Мухаммед аль-Кабари высказывается по поводу расизма – как трагично, что в связи со взрывом в городе все взгляды обратились на мусульман. Однако аль-Кабари демонстрирует понимание. С учетом тех терактов, которые были совершены ранее во имя его религии, это вполне понятно – однако горько. Люди должны научиться жить бок о бок. СЭПО – некий комиссар Фрик – тоже высказывается о том, что они ведут свое расследование, параллельное расследованию линчёпингской полиции, и что сотрудничество идет хорошо, можно даже сказать – образцово. Единственный, кто не высказывается, – это Дик Стенссон, однако Даниэль Хёгфельдт уже разнюхал о его визите в банк и продолжает разрабатывать эту связь – не был ли теракт направлен против Стенссона?

Не высказывается и Фронт экономической свободы – только их сообщение или манифест, называй как хочешь. Скриншоты в газете, слова о том, что никому не удалось получить новой информации об организации, что ранее она не была известна и что у полиции Фронт экономической свободы на сегодняшний день является главной версией, но они не могут на сто процентов исходить из того, что за взрывом скрывается эта организация. Карим Акбар: «Международный опыт показывает, что после таких событий нередко появляются люди и организации, берущие на себя ответственность за них, хотя не они стоят за терактами».

Фотографии девочек.

Тюва и Мира.

Вигерё.

Тюва и Мира Вигерё, шести лет от роду.

Их личность официально установлена.

Никаких других родственников, помимо матери, обнаружить не удалось, а она все еще находится в больнице – без сознания.

Далее – записи с камеры наблюдения. Мужчина в капюшоне выглядит как тень, невозможно разобрать, кто это.

Судя по всему, запись показывали вчера по двум телеканалам. Может быть, поступили новые сигналы о том, кто этот подрывник?

Газета «Корреспондентен» опубликовала скриншоты с изображением мужчины. Журналисты берут интервью у нескольких жителей Линчёпинга, просят их высказаться по поводу мужчины на видео, и хотя самые неприкрытые проявления их ненависти редактор вычеркнул, она все же очевидна.

– Нет такого наказания, которое было бы достаточно суровым для таких, как он.

– Пристрелить его!

– Может быть, он – воплощение зла?

Кажется, жителям города нужен кто-то, на кого они могли бы обратить свой гнев, свою ненависть, свой страх, – и вот теперь у них есть этот человек с видеозаписи. Он стал злым демоном, которого надо догнать и уничтожить.

«Однако он человек, – думает Малин. – То, что он совершил, ужасно, и мы должны взять его».

«Газете известно не больше, чем нам, – откусывая бутерброд, продолжает рассуждать Малин. – А у нас на самом деле ничего нет, только куча догадок и предчувствий. Но многие хорошие, вполне успешные расследования начинались именно так – с тихих голосов, нашептывающих что-то в усталые уши полицейских».

Внезапно в кухне появляется Туве в халате и отрывает Малин от ее размышлений. Дочь трет глаза, бормочет: «Доброе утро», а Малин думает, что Туве, должно быть, вставала ночью, чтобы раздеться.

– Ты рано поднялась, – говорит Малин.

– У тебя есть кофе? – спрашивает Туве.

– С каких пор ты пьешь кофе?

– Ты многого обо мне не знаешь, мама.

– С каких пор?

Туве мотает головой, подходит к кофеварке и наливает себе чашку черного маслянистого напитка.

Малин смотрит в окно.

За окнами – голубое небо в ярком утреннем свете с плотным тепловым центром и деревья со всеми своими почками, которые вот-вот взорвутся, разрываемые изнутри жизнью. Малин смотрит на Туве. Видит ее грудь – налитую, упругую под желтой махровой тканью поношенного халата.

От того дождя, который висел в воздухе вчера вечером, не осталось и следа. Никто не может противостоять силам весны.

* * *

Ровно в девять начинается совещание оперативной группы.

Усталые следователи с ввалившимися глазами молча сидят вокруг стола, продолжая начатую игру, танцуют свой танец, с ноткой отчаяния проговаривая положение дел в следствии – которое должно, по требованиям всего мира, продвигаться вперед, дать людям правду, а жертвам насилия – справедливость.

То, что видеозапись показали вчера по телевизору, ничего не дало. Никто также не назвал по имени человека из клипа Фронта экономической свободы.

Они обсуждают все гипотезы одну за другой.

И наступает молчание. Понимание того, как мало дали им их предчувствия, ощущение того, что они уже застопорились, хотя с момента взрыва бомбы прошло всего два дня.

А Малин смотрит на Зака, который сидит спиной к детям, играющим на площадке детского сада. У него большие мешки под глазами, и Малин задается вопросом, не побывал ли он у Карин Юханнисон после того, как подвез ее домой. Трахался ли он с нею на столе из нержавеющей стали в криминалистической лаборатории, рядом с вытяжным шкафом, полным запахов химикалий, и автоматическим прибором для встряхивания пробирок?

«Жена Зака Гунилла ничего не знает об их интрижке. Никто ничего не знает, кроме меня. Но я не стану осуждать тебя, Зак. Ты выполняешь свой долг. Мы все выполняем свой долг. Правда?»

Молчание нарушает Вальдемар Экенберг.

– Будем брать их живьем? – спрашивает он, и Юхан Якобсон с Бёрье Свердом в один голос отвечают:

– Какого черта, Вальдемар?

– Нам удалось получить дополнительную информацию о семействе Вигерё, – произносит Свен Шёман, не обращая внимания на комментарий Вальдемара. – Материальное положение у них было самое обычное. Папа при жизни был монтером на заводе лифтов в Чисе, Ханна Вигерё, судя по всему, работала в центре для инвалидов, но после рождения детей перешла на полставки. Ну, а потом муж погиб в ДТП. Ничего странного во всем этом нет.

– Как состояние мамы Вигерё? – спрашивает Бёрье.

– Похоже, стабилизировалось, – отвечает Свен. – Но допросить ее мы пока не можем.

«Может быть, ты все же выживешь, – думает Малин. – Возможно, существует крошечный шанс, – однако как ты будешь жить дальше?

Твой муж умер.

А теперь и двое детей.

Смогла ли бы я продолжать жить, если бы что-нибудь случилось с Туве?

Я чуть не спилась в тот раз, когда была близка к тому, чтобы потерять ее. И я чуть совсем не пропила все мои отношения с ней.

Сама сделала то, что не успел убийца.

Чему я только не подвергала Туве!»

Малин чувствует, как ей хочется спуститься в тренажерный зал полицейского управления, почувствовать, как слишком тяжелая штанга выдавливает из организма тягу к алкоголю, заставляет улетучиться навсегда.

Но стоит ей подумать об алкоголе – и на нее снова накатывает желание выпить, и она вдавливает ногти в ладонь другой руки и жмет, пока не начинает чувствовать сладкую боль.

Сработало.

Как обычно.

– В их квартире не обнаружено ничего необычного. Ничто не указывает на то, что кто-то угрожал им, – говорит Малин. – Может быть, следует допросить ее коллег по работе? Спросить, известно ли им что-нибудь об этой семье?

– Мы не можем тратить на это время и ресурсы, – отвечает Карим Акбар. – Это самые обычные люди. Они лишь случайно оказались на пути террористов. Нам следует сосредоточиться на поисках Фронта экономической свободы. Кто они такие? Загляните под каждый камень, допросите всех известных нам людей, связанных с активистами как правого, так и левого толка, подгоняйте технический отдел – какие-нибудь следы они должны найти!

«Прошлое Ханны Вигерё я проверю сама», – думает Малин, но знает, что с этим придется подождать; сейчас надо проявить лояльность к следствию в целом. Раскол в группе может привести к тому, что они упустят и те немногие зацепки, которые у них есть.

– Пока это остается в центре нашего внимания, – говорит Свен. – Юхан, Вальдемар и Бёрье, вы продолжаете заниматься этим. Кроме того, мы запросим бумаги Стенссона из банка и попросим отдел экономической преступности все проверить. Может быть, там что-нибудь обнаружится.

Малин кивает, сама не понимая почему. Она закрывает глаза, желая, чтобы мозг сам все упорядочил, но стройной схемы не складывается – возможно, они ищут в правильном направлении, а может быть, и нет.

Затем звонит телефон Свена – они слышат, как он говорит: «да», «нет», «да-да» и кладет трубку.

– Это был Андерссон из технического отдела. Им удалось выяснить, откуда было послано сообщение в редакцию «Корреспондентен». С одного из компьютеров в кафе «Сайдуок» на автобусном терминале возле Центрального железнодорожного вокзала в Стокгольме.

– Я знаю это место! – восклицает Малин. – Там наверняка есть камеры наблюдения. Вдруг нам повезет?

– Запросим снимки немедленно, – говорит Свен. – Не должно быть сложностей в том, чтобы выяснить фамилию владельца и название охранного предприятия.

– Отлично. Все знают, чем им заниматься? – спрашивает Карим.

Полицейские, сидящие вокруг стола, кивают.

Малин думает, что их разные версии крутятся вокруг единого центра, как молекулярные частицы вокруг ядра атома. Частицы похожи на заблудившиеся луны.

Исламисты, мотоклубы и самое горячее, что, скорее всего, и является ключом к загадке, – Фронт экономической свободы. Видео на «Ютьюбе», похожее на заявления исламистов, мужчина в записи камеры наблюдения возле банкомата…

Один и тот же человек? Нет. Это можно было увидеть – но кто знает, сколько человек насчитывает этот самый Фронт?

– Дайте мне вегана, я засуну ему в задницу кусок мяса, – внезапно произносит Вальдемар, и все замолкают, уставившись на него.

– Пардон, – бормочет он. – Но я чувствую, что мы должны начать куда-то двигаться. Сейчас все торчит во все стороны, как иглы у ежа.

– Малин, Зак, – говорит Свен. – Пойдемте ко мне в кабинет, попытаемся совместными усилиями найти того или тех, кто послал сообщение в «Корреспондентен». Окей?

– Окей, – отвечает Малин. – Прямо сейчас.

Глава 19

Свен Шёман стоит за своим письменным столом, прижав к уху белую потрескавшуюся телефонную трубку. Воздух в его кабинете проникнут атмосферой сосредоточения. Малин и Зак сидят на стульях для посетителей, от нетерпения подавшись вперед.

Три коротких разговора – и Свен вышел на нужного человека, того сотрудника «Секуритас», который отвечает за камеры видеонаблюдения на автобусном терминале Стокгольма.

Малин только что в очередной раз увидела, как работает Свен, и снова подивилась его мощи и опыту, тому, как вся его усталость испаряется, когда он сосредотачивается на важной задаче.

– Добрый день, меня зовут Свен Шёман, полиция Линчёпинга, начальник предварительного следствия по делу о взрыве на Большой площади. Вы в курсе, хорошо…

Свен умолкает. Малин видит, как он сжимает челюсти, как набухают желваки, когда он слышит, что отвечает ему человек на другом конце.

– Вы хотите сказать, что СЭПО связались с вами еще вчера и запросили видеозапись за интересующее нас время? И вы отдали ее им?

Снова тишина, затем опять голос Свена – начальственный и умоляющий одновременно:

– А копия? Я предполагаю, что у вас все хранится в цифровом виде, так что вы наверняка можете послать нам копию? По электронной почте?

И тут лицо Свена замирает в гримасе отвращения.

– Вы хотите сказать, что запись была у вас в одном экземпляре? На видеокассете – и вы отдали ее СЭПО?

Свен приподнимает бровь, глядя на них, и Малин понимает, что у них возникнут проблемы – ни за что на свете СЭПО не отдаст им копию записи теперь, когда они обогнали полицию на два шага.

– Хорошо, мы поговорим с ними. Спасибо за помощь.

Свен кладет трубку и опускается в свое рабочее кресло.

– СЭПО опередили нас, – произносит он. – Об остальном вы уже догадались.

– Нам чертовски нужно это гребаное видео, – говорит Зак.

Малин ухмыляется.

– Все пошло еще хуже, чем можно было ожидать, – говорит она. – Что будем делать?

– Вы вдвоем поедете и навестите СЭПО в Центральном отеле. Проверьте, не отдадут ли они нам то, что нам нужно. Надавите на них, насколько это возможно.

* * *

На Большой площади вовсю работают мастера. Миллионы парящих в воздухе частиц пыльцы отражаются в лучах весеннего солнца и отбрасывают микроскопические тени на свежевымытые булыжники.

Столяры монтируют новую крышу над верандой «Мёрнерс инн», натягивают новую ткань на отремонтированные кресла Центрального отеля. Стекольщики вставляют новые стекла в окна отеля на первом этаже, техники устанавливают новый банкомат в здании закрытого офиса банка «SEB», в то время как другие стекольщики заменяют фанеру, которой временно были забиты окна, на новые сияющие стекла. Возле магазинчика «Пресс-бюро» уборщики собирают последний мусор, оставшийся от взрыва, в большие желтые контейнеры.

Но отгоревшие свечи оставлены на месте. И цветы. Хотя большинство из них уже завяло и новых, кажется, не появляется.

Вчера в церквах было куда меньше народу.

А вскоре кто-нибудь выметет с площади и свечи с цветами.

«Взрыв бомбы, – думает Малин. – А для кого-то – новая работа».

Толчок, который так необходим жителям Линчёпинга. Во всяком случае, некоторым из них – тем, кто оказался безработным и никак не может найти новую работу. Тем, у кого нет образования, – или просто слишком старым, кого общество прожевало и выплюнуло, больше ими не интересуясь.

Черные ласточки летают низко, проносясь над блестящими крышами.

«Они не поют, – думает Малин, когда они с Заком направляются к входу в отель. – А ласточки вообще когда-нибудь поют? Голуби воркуют, это я знаю…» Тут она осознает, что мысль о птицах – всего лишь способ не думать о девочках, об оторванной щеке с открытым одиноким испуганным глазом, который снова смотрит на нее, стоит ей подумать о них. Такие красивые были девочки – кажется, так высказался Стенссон, когда они бежали, когда ели сосиски – с очаровательной детской жадностью, полностью поглощенные своим голодом и его утолением, словно это самое главное в жизни».

– Не думай о них, Малин, – во всяком случае, не думай так, – говорит Зак, и она молча кивает.

Они уже вошли в холл и направляются к светловолосой девушке с безупречным макияжем, стоящей за зеркальной стойкой отеля, в которой Малин видит отражение своей голубой юбки и своих белых кед. Она вынимает полицейское удостоверение, спрашивает:

– СЭПО. Где они устроились?

Похоже, на девушку производит сильное впечатление вид Малин – наверное, она узнала ее. Вероятно, не раз видела на страницах газет.

– В зале Фольке Фильбютера на третьем этаже. У них там временный офис.

Малин и Зак ждут возле лифта, уже нажав на кнопку, когда девушка окликает их:

– Не торопитесь! Я должна позвонить и спросить, готовы ли они принять вас.

– Не нужно, – отвечает Малин. – Они знают, что мы придем.

Двери лифта медленно закрываются, и тот скользит вверх.

Стены тесной коморки тоже облицованы зеркалами, и Малин с Заком видят самих себя в тысячах отражений. В лифте ощущается запах торговцев и бизнесменов, и – дзинь! – они приехали, и прямо перед ними видна приоткрытая дверь зала Фольке Фильбютера, и оттуда доносятся голоса, возбужденно переговаривающиеся с характерным стокгольмским акцентом, – голоса людей, убежденных, что они все могут и все знают.

Малин входит.

* * *

Его зовут Стигман – на вид лет тридцать, одет в костюм элегантного покроя. Малин видела его сегодня утром возле подъезда Софии Карлссон. Вместе с пожилым, потрепанным типом по фамилии Брантевик он сидит за столом заседаний, на котором, как бы небрежно брошенные, лежат поверх стопки бумаг два «Айфона».

Малин и Зак стоят перед ними в позе просителей, оба раздраженные и злые, как бывает, когда ощущаешь, что не контролируешь ситуацию и ничегошеньки не можешь сделать.

Стигман, чертов клоун, только что рассказал им, что СЭПО послала в Линчёпинг шесть сотрудников, но делом занимаются гораздо большее количество людей, и что их работа сейчас находится в той критической стадии, когда вся информация должна в строжайшем порядке оставаться в кругу сотрудников СЭПО. Поэтому он сожалеет, но они не могут выдать видеозапись из кафе «Сайдуок». И никакой другой информации он им дать не может.

– Должен сказать, что вы молодцы, что так быстро добрались до этой информации. Не ожидал от вас такой прыти.

Малин более всего хочется послать этого клоуна далеко-далеко, крикнуть ему, что пора заканчивать с этой таинственностью – ведь новая бомба может взорваться в любой момент, и, может быть, им удастся этому воспрепятствовать, если им дадут копию этого трижды проклятого видео.

Зак тяжело вздыхает, проводит рукой по своему бритому черепу, потом разворачивается и выходит в коридор.

Малин остается одна перед двумя мужчинами из СЭПО. Они разглядывают ее, как проститутку в амстердамском квартале красных фонарей.

– Но ведь я могу посмотреть видеозапись? Здесь и сейчас?

Стигман качает головой.

– Мне очень жаль, но она в Стокгольме, у меня здесь нет копии, но если б даже она у меня была, я не смог бы вам ее показать.

– Чертова свинья, – выпаливает Малин, не в силах более сдерживаться. – Ты не даешь мне вести расследование! Ты хочешь прочесть об этом завтра в «Афтонбладет»? Или увидеть в новостях? Как СЭПО тормозит ход следствия?

– Делай что хочешь, – отвечает Стигман. – Но мне казалось, что ты умнее. Не очень-то хорошо выглядит, когда силовые структуры начинают выносить в СМИ свои разногласия. Но, возможно, тебе нет дела до своей карьеры?

Угроза – и угроза в ответ.

Бессмысленное хождение по кругу.

– Я знаю, кто ты, – произносит Малин. – И я тебе это еще припомню.

Стигман снова ухмыляется ей.

– Не стоит казнить гонца, – отвечает он, и Малин вдруг понимает, что он прав. Решение по поводу видеозаписи принял не сам Стигман – оно принято кем-то другим, кто считает себя повыше других.

Когда Малин выходит из зала, Брантевик кричит ей вслед:

– Послушайте, девушка! Оставьте эти дела большим парням. Пойдите выпейте кофе. На улице такая отличная погода.

* * *

Так они и поступают. Спускаются к Гюлленторгет, заходят в кафе и выпивают по двойному эспрессо. Крепкий кофе очень вкусный, вокруг затишье, а на веранде кафе они вообще одни. Никаких мам с колясками. Никаких безработных. Никаких студентов.

Отсутствие людей делает пустые витрины магазинов на площади еще более выразительными – зияющие окна, за которыми скрываются чьи-то личные трагедии, складывающиеся в рассказ о сегодняшнем дне, о несбывшихся надеждах и лопнувших мечтах, которые для многих стали результатом экономического кризиса.

Немногочисленные люди, идущие мимо, таращатся на них.

Смотрят с подозрением.

Поспешные движения, словно они стремятся как можно скорее пройти открытое пространство. У входа в новую торговую галерею сидит пожилой мужчина и просит милостыню. Славянская внешность. «Я голоден», – написано на его табличке. Он наверняка как-то связан с группировками попрошаек с Балкан. Или и вправду нуждается? «Строго говоря, он не должен тут сидеть, но у нас есть дела поважнее», – думает Малин.

– Какой день! – восклицает Зак. – Жаль только, что люди не решаются выйти на улицу.

– Ничего странного.

– Только ты какая-то странная.

– Заткнись, козел!

– Козел? Что ты имеешь в виду?

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Зак, что-то бормоча себе под нос, потягивает кофе.

Через некоторое время подходит официантка, чтобы забрать их чашки.

– Народу мало, – говорит Зак.

– Никто не решается пойти в центр, – отвечает девушка. – Народ напуган до смерти. Единственное, что все обсуждают, – когда будет новый взрыв.

– А ты? – спрашивает Малин. – Ты не боишься?

– Честно говоря, не боюсь. Мне кажется, опасности нет. Но я бы лично трижды открутила голову тому, которого показали на видео – того, что подложил бомбу возле банка.

Малин вздрагивает от ее слов. Открутить голову…

Официантка всего на пару лет старше Туве, симпатичная, но с некрасивым шрамом на подбородке. Чувствуется, что это крутая девушка, которая хорошо знает, чего хочет.

Она останавливается и замирает у их столика, держа в руках поднос.

– И даже если б я боялась – я не позволю каким-то грязным террористам управлять моей жизнью; ведь тогда получается, что они добились, чего хотели, не так ли?

* * *

От кофе по телу разливается упругая волна энергии, когда они идут обратно к машине, припаркованной у «Гамлета».

«Когда на Большой площади назначена минута памяти? В обеденный перерыв? – думает Малин. – Похоже, это уже скоро. Может быть, нам пойти туда, посмотреть, кто придет, много ли народу соберется…»

Зак прерывает ход ее мыслей.

– Эспрессо крепкий попался, – говорит он, и Малин кивает, ощущая, как в кармане пиджака начинает звонить телефон.

– Свен, толку ноль, – говорит она, сняв трубку. – Они отказались дать нам видео.

– Я предпринял формальные шаги, – отвечает Свен. – Послал запрос главному начальнику СЭПО. Может быть, нам все же удастся заполучить эту запись.

– Еще что-нибудь?

– Да, – говорит Свен. – Только что звонили из университетской больницы. Врач Ханны Вигерё. Он говорит, что она очнулась и что у нас есть небольшая возможность побеседовать с нею, очень кратко и с осторожностью.

– Мы будем там минут через пять, максимум десять, – говорит Малин.

– Спросите Петера Хамсе, – добавляет Свен.

«Задавака-доктор, – думает Малин. – У нас сегодня просто парад задавак».

Она ощущает, как адреналин в крови смешивается с кофеином, от чего возникает чувство кайфа – как в тот единственный раз, когда она попробовала кокаин, на той дикой вечеринке в годы учебы в полицейской академии в Стокгольме.