Текст книги "Невилл Чемберлен. Джентльмен с зонтиком"

Глава 2
«Мозг размером с булавочную головку»: национальная служба, задняя скамья парламента (1916–1923)

У него никогда не было справедливого шанса преодолеть все препятствия[76]76
  Addison C. Politics from within. L., 1924. V. 2. P. 119.


[Закрыть].

Кристофер Аддисон

«В пятницу я имел две встречи с премьер-министром, он требует схему (создания промышленной армии. – М. Д.) ко вторнику или среде! <…> Пресса единодушна в моем одобрении… <…> но я действительно чувствовал себя ужасно в ту пятницу! <…> У меня нет даже клочка бумаги, который бы объяснял, где мои обязанности начинаются и где заканчиваются, есть ли в моем распоряжении Ирландия и Шотландия, и даже Англия, могу ли я распоряжаться волонтерами. <…> Вероятно, мне положено жалованье, но какое – я тоже не знаю»[77]77
  24 December 1916 to Ida Сhamberlain.


[Закрыть], – писал Невилл Чемберлен сестре, получив назначение.

Ллойд Джорджу Чемберлен не понравился сразу, первый валлиец-премьер тут же отметил, что «мозг у него размером с булавочную головку»[78]78
  Amery L. S. My political life. L.,1955. V. 2. P. 100.


[Закрыть]. Тем не менее посмотреть, как этот «не худший лорд-мэр Бирмингема в не лучший год» будет разбираться в том хаосе, который был вызван не только созданием нового ведомства, но и всей реорганизацией правительства, ему было интересно. А лорд-мэру предстояло еще передать дела своему преемнику, найти жилье в Лондоне и перевезти туда свою семью. К тому же у Энни недавно случился выкидыш, и она еще была очень слаба.

Зато из Бирмингема Чемберлен перевез в Лондон не только семью, но и свою команду для работы в Национальной службе, что моментально вызвало недовольство Уайт-холла (как именуют британское правительство по названию улицы). Многие считали это главным промахом и главной его ошибкой. Ллойд Джордж позже подробно описывал в своих «Военных мемуарах»[79]79
  Lloyd George D. War Memoirs. L., 1934. V. 3. P. 1368.


[Закрыть], как Чемберлен отвергал кандидатуры на пост своего заместителя – Окленда Геддеса или Джеймса Стивенсона, предпочтя им Эрнеста Хили, своего давнего коллегу. Чемберлен же, выросший в семье политиков, прекрасно сознавал, что такое люди Уайт-холла и что вместо добросовестной работы они начнут развивать политические интриги. Интриги и всякого рода политические игры, эту неотъемлемую часть британской политики, Чемберлен ненавидел и презирал уже тогда. Именно этим объясняется то, что он не стал настаивать на своем месте в парламенте, какое имелось у всех министров, и на своей прямой отчетности перед палатой общин, но как раз именно это и стало его промахом. Чемберлен хотел работать, не отвлекаясь на такие мелочи, как согласование с палатой своих инициатив. Однако, увы, это было совершенно невозможно[80]80
  Macleod I. Neville Chamberlain. NY., 1962. P. 62–63.


[Закрыть].

Британская военная система все еще базировалась на реалиях XIX столетия, но XX век нес в себе совершенно новые и угрозы, и способы ведения войны. Первым бороться с устаревшими представлениями начал все тот же генерал Китченер. В августе 1914 года британская армия насчитывала порядка 700 тысяч солдат, тогда как германская – более четырех миллионов. Китченер вдвое увеличил количество военных, но оказалось мало и этого. Всеобщая воинская повинность была введена только к январю 1916 года, и то поначалу касалась холостых мужчин в возрасте от 18 до 41 года. Помимо прочего, солдаты требовались не только для непосредственно боевых действий. Необходима была и так называемая «промышленная армия», то есть рабочие для военных заводов, выпускающие боеприпасы и пр. Над созданием всего этого и предстояло работать младшему Чемберлену.

В январе 1917 года только что назначенный глава Национальной службы направил премьер-министру отчет, в котором настаивал на трудовой повинности для мужчин с 22 лет и на перераспределении призванных на фронт солдат. Но здесь в дело вмешалось военное министерство, которое категорически отказывалось делиться людьми. Национальную службу вообще обошли в решении этого вопроса, когда главы военного министерства и министерства боеприпасов договорились между собой и заключили двустороннее соглашение о распределении рабочих и военных.

Делиться контролем над работоспособным населением абсолютно не желало и министерство труда, в результате чего между ним и ведомством Чемберлена возник устойчивый конфликт. С одной стороны, все признавали необходимость существования Национальной службы, с другой – не только не помогали, но и прямо противодействовали ее эффективной работе. Не говоря уже о том, что против трудовой повинности горячо выступали лейбористы и, разумеется, профсоюзы. Сам Ллойд Джордж также не торопился вводить «трудовую военную повинность». Он мыслил масштабными идеями, одной из которых была его «тотальная война», но что под этим подразумевалось, что должно было включать в себя и каким образом могло быть реализовано – премьер-министра уже не волновало.

Чемберлен же мыслил предметно, практически обдумывал каждый шаг, выдвигал инициативы, раз за разом предлагая правительству новые схемы увеличения рабочей силы за счет трудовых обязательств. Он хотел иметь контроль над трудовыми биржами, полномочия инспектировать фабрики и заводы, чтобы удостовериться в правильном распределении рабочих, но во всем этом ему было отказано, в лучшем случае некоторые его идеи принимались частично. Все, что оставалось Чемберлену, – это агитировать на митингах трудоспособное население идти работать на заводы, чем он небезуспешно и занимался. Но успехи эти были до крайности малы, а Империи требовались все большие и большие силы для победы.

Силы эти – ввиду множества противодействий как внутри Кабинета министров (Кристофер Аддисон, министр боеприпасов, вообще грозил выходом в отставку, если идея трудовых обязательств будет поддержана), так и в других ведомствах – Чемберлен предоставить не мог.

Остин также ничем не мог брату помочь, как помог когда-то в случае с учреждением сберегательного банка. Во-первых, вопрос был слишком масштабным. Во-вторых, отношения между братьями становились все более отстраненными; хотя оба они теперь жили в Лондоне, но виделись редко. В-третьих, и у самого Остина Чемберлена, который был министром по делам Индии, в то время существовало множество своих проблем. В апреле Невилл писал о нем сестре: «Он нечасто говорит о своей работе… <…> но вчера немного открылся. Проблемы индийских реформ теперь выходят на первый план. Факт в том, что русская революция, которая по мрачной иронии была встречена криками одобрения у наших людей, как будто это поможет выиграть войну, отразится на всех неустойчивых умах, и никто не сможет предвидеть ее результат. <…> В Индии уже взволнованы разговорами о “свободе стран”, “защите слабых от сильных” и думают, что если русские смогли свергнуть царя, индийцы могли бы “пробудиться” и сбросить “английский хомут”. <…> Кто его знает, как это все закончится». На тот момент закончилось это проектом реформ Монтегю-Челмсфорда, согласно которому Индии был бы гарантирован статус доминиона после ряда преобразований. Но Индию ждали в дальнейшем интересные годы, а Остина – отставка. Из-за расследования провала Месопотамской кампании (войны британской стороны, в основном силами индусов, с Османской империей) он как министр вынужден был взять на себя всю ответственность за эту неудачную операцию и в июле оставил Кабинет.

Невилл, как мог, поддерживал брата, хотя и иронизировал в письме сестре: «Миссис Дундас (мать Айви, жены Остина. – М. Д.) рассказала мне, что встретила трех малышей на улице, они с гордостью продемонстрировали ей три шестипенсовика, которые им дал “какой-то мужчина”. “Но за что он вам их дал?” – “За то, что мы поприветствовали его!” Миссис Дундас тут же узнала в этом мужчине Остина… <…> я, услышав об этом, придумал сюжет для карикатуры в вечернюю газету: пусть изобразят министра в отставке. В глубоком унынии он идет по одинокой дороге, руки за спиной, голова поникла, он бормочет “если бы я только служил Асквиту, он хотя бы прислал мне благодарственное письмо!”. И тут появляются трое оборванных ребятишек, они узнают его, шепчут: “Это он! Уважайте его горе!”, тихо и почтительно приветствуют они жалкую, но все же достойную фигуру сломленного человека. Человек распрямляет плечи, его прекрасные глаза наполняются слезами, он восклицает: “Слава Богу! Обо мне еще не забывают!”, бросает детям кошелек с золотом и уходит, вдохновленный новой надеждой. Эффектно, не правда ли? Энни сказала, что иногда я умею быть очень противным»[81]81
  22 July 1917 to Hilda Chamberlain.


[Закрыть].

Однако после отставки Остина точно такой же сломленной фигурой стал и младший Чемберлен. Хотя постепенно его «промышленная армия» наводняла страну и 100 тысяч рабочих все-таки поступили на заводы – этого было недостаточно. После провала его десятой схемы, представленной правительству в июле 1917 года, Невилл указывает Ллойд Джорджу на свое «невыносимое положение» и просит либо «дать ему глоток воздуха или принять его отставку»[82]82
  The Neville Chamberlain Diary Letters. V. 1: Making of a politician, 1915–1920. Edited by Robert C. Self. L., 2000. P. 69.


[Закрыть]. Окленд Геддес предлагает схему, по которой трудовую повинность следует вводить не по возрасту, а по роду занятий, с чем Чемберлен скрепя сердце соглашается. Ллойд Джордж все же отказывает ему в отставке, сам уже намереваясь вводить всеобщую трудовую повинность вместе с военной. Чемберлен решительно возражает против слияния промышленной повинности и военного призыва, так как подобное «будет означать лишь то, что Национальная служба превратится в филиал военного министерства».

Это в итоге ставит точку всему бесконечному кошмару и дает Ллойд Джорджу возможность не просто отказаться от услуг Чемберлена, но сделать его отставку максимально позорной. Премьер с нескрываемым удовольствием этой возможностью пользуется, пресса упивается поражением Чемберлена. Между тем даже Аддисон, ранее так резко настроенный против инициатив директора Национальной службы, позже признает, что «у него <Невилла Чемберлена> никогда не было справедливого шанса преодолеть все препятствия»[83]83
  Addison C. Politics from within. L., 1924. V. 2. P. 119.


[Закрыть]. Это являлось очевидным и для самого Чемберлена, который, передав прошение об отставке премьер-министру в августе 1917 года, заметил: «Для успеха любой новой схемы важно, чтобы у главы ведомства была полная поддержка всего Кабинета, в особенности в его деловых контактах с другими трудовыми ведомствами»[84]84
  9 August 1917; diary.


[Закрыть].

Такая поддержка была гарантирована его преемнику – генералу Окленду Геддесу. Помимо прочего тот сразу же получил место и в Кабинете министров, и в палате общин. Правда, поначалу и этого было недостаточно, лишь к апрелю 1918-го стало возможно говорить о каких-то успехах Национальной службы. «Вижу, как Черчилль хвастается, что выпуск боеприпасов увеличился, несмотря на перераспределение рабочих. Я всегда знал, что именно так и произойдет! А Аддисон с Ллойд Джорджем не хотели рисковать»[85]85
  30 April 1918; diary.


[Закрыть], – отмечал Чемберлен в дневнике, уже успокоившись после этого «значительного фиаско», над которым многим его критикам было «заманчиво глумиться»[86]86
  Turner J. British politics and the great war. Yale University Press, 1992. P. 166.


[Закрыть]. Действительно, победы забываются быстро, но поражения не прощаются никогда.

Невилл Чемберлен оставался все тем же, мрачным, но не смирившимся: «Я задавался вопросом, что я сделаю, когда обрету свободу. Моя муниципальная карьера (обязанности лорд-мэра Бирмингема. – М. Д.) окончена, и я полагаю трудным, если не невозможным, ее возобновить. Моя деловая карьера была прервана сначала административными обязанностями, а теперь и практически полностью. <…> Я думаю, было бы мудро удалиться во мрак на несколько недель. <…> Я пытаюсь отнестись ко всему этому философски, но трудно не чувствовать горечи, что не удалось “внести свою лепту”»[87]87
  1 July 1917 to Hilda Chamberlain.


[Закрыть].

За все неудавшиеся усилия Ллойд Джордж милостиво предложил Невиллу Чемберлену рыцарское звание, но он отказался, как когда-то от титулов отказывался и его отец Джозеф. В самом деле, решение это было не только заслуживающим уважения (ведь получать награду за проваленную работу весьма странно), но и верным ввиду того, что скоро Ллойд Джорджа будут обвинять в торговле этими самыми титулами, и обвинять совершенно справедливо.

Лучшим уроком, какой получил Невилл Чемберлен, был тот, что сотрудничество со столь беспринципным человеком, как Дэвид Ллойд Джордж, не может кончиться ничем хорошим. «Мне очень не хочется бросать начатую работу, тем более после всех неудач. Но при существующих условиях, то есть под началом Л. Д. продолжать что-либо безнадежно. С ним действительно невозможно работать, и я думаю, что при таком стиле руководства он скоро попадет в беду»[88]88
  12 August 1917 to Hilda Chamberlain.


[Закрыть]. Премьер-министру же просто нужен был «козел отпущения», который в случае чего примет на себя всю тяжесть общественного мнения за неудачи новых инициатив. Как заметил один из лейбористов в ходе слушаний этого вопроса в палате общин: «Если один человек, да еще и не член этой палаты, терпит неудачу в своей миссии… правительство переложит всю ответственность на этого человека, чтобы уберечь себя»[89]89
  Macleod I. Neville Chamberlain. NY., 1962. P. 64.


[Закрыть]. Именно так и произошло в августе 1917 года.

Кроме того, Невилл Чемберлен понял, что, если он хочет продолжать какую-либо общественную деятельность не в муниципальном, а в общенациональном масштабе, ему необходимо начинать с самых нижних ступеней, а точнее – с задней скамьи палаты общин. «Недавние мои приключения произвели очень сильное впечатление на мое сознание и открыли мне все трудности административной работы, когда ты не член парламента. Кабинет очень чувствителен к мнению палаты общин, и министр за ее пределами не только не может оказать на это мнение какое-то влияние, но еще и обращает это против себя»[90]90
  22 August 1917 to C. A. Vince.


[Закрыть], – писал он другу 22 августа 1917-го после своей отставки.

Так или иначе, разговоры о том, чтобы пройти в палату общин, отражены в переписке Невилла Чемберлена сразу же после отставки из правительства, и в августе, и в сентябре, и в октябре 1917 года. Хотя, надо сказать, первая политическая неудача заметно пошатнула его веру в себя: «Между тем я должен очень упорно бороться с растущей депрессией и желанием сунуть голову в петлю. Время от времени меня посещает чувство почти непреодолимой тошноты и отвращения при мысли обо всей той тяжелой работе, унижениях, подлости и мелочности подобной жизни, а также о безнадежной невозможности добиться своей цели»[91]91
  21 October 1917 to Hilda Chamberlain.


[Закрыть]. Его ранило даже сочувствие друзей. Но более всего ранили «ложь, несправедливость и созданная легенда», которые о нем и бывшем его ведомстве распускали пресса и Ллойд Джордж.

На тот момент младшему Чемберлену было 48 лет, тогда как в парламенте начинали карьеру люди двадцатилетние, и он знал, что будет слишком стар для «новичка». Помимо прочего, окунувшись во все перипетии политической жизни теперь уже лично, а не посредством отца или брата, он понимал, что мир этот органически ему неприятен. Это был мир интриг, утонченных игр, лицемерия, странных дружеских отношений. В его «голове неправильной формы» (определение продолжавшего глумиться над Чемберленом Ллойд Джорджа) не укладывалось, как можно оставаться друзьями и нападать друг на друга в палате общин, подставлять друг другу подножки, стравливать других, выдумывать изощренный ряд оскорблений и т. д. Он не поймет подобных правил игры до конца своей жизни, хотя те друзья, что у него появятся в том числе и в Парламенте, продемонстрируют ему восхитительный пример, как все это возможно. «Этого он никогда не понимал до конца»[92]92
  Earl of Halifax. Fulness of days. L., 1957. P. 226.


[Закрыть], – запишет в мемуарах Эдвард Вуд, один из таких друзей.

Невилл Чембе