Текст книги "Чужая истина. Книга вторая"

– Помню только, что петрушкой несёт. Я больше на конюха смотрел, уровень благонадёжности оценить силясь. Вроде стоит вон на посту, блюдёт, в носу ковыряет, под тент почти не заглядывал.

– Мне тоже показалось, что малый хороший. Не боись так. А тот смуглый, кроме пахучей петрушки, ещё и женьшенем торгует. Там же успел кипрей разглядеть, чабрец и, вероятно, лимонник. Чуешь, чем пахнет?

– Пахнет петрушкой, но ты молодец, глазастый, внимательный. Для мужской силы такие травы, сочетания. И вроде от нервов тоже.

– Ха! От нервов… – молодой алхимик даже отмахиваться не стал, – когда что надо не стоит – бедняги и нервничают. А как наладится главное – так куда спокойнее и становятся. И сами, и жёны их. И даже собаки на дворе, косвенно конечно.

Аспен засмеялся, обнажая крепкие зубы и простое чувство юмора. Наконец допил хвалёный компот. Выудил вкусные мягкие кусочки яблока.

– Понял. Заинтригован. Идём. – Решительно выпалил он, поднимаясь из-за стола.

Гаро́нду не нравился это плюгавый коричневый человечек. Яркие тряпки, неуклюже висящие на острых плечах, грязноватые ладошки, влажные блестящие глаза… Человек постоянно что-то буробил, набрасывая в полотняный мешочек то горсть чужеземной травы, то щепотку вонючих мелких опилок. Сквозь неприятный шелестящий акцент удавалось различить заверения, похвалы, даже благословения. И что-то там было про жену. Да, что-то определённо про неё.

– Я не понимаю тебя, – Гаронд надеялся, что тот перестанет тараторить и повторит свои рекомендации внятно. – Скажи мед-лен-но.

Торговец нервно засмеялся и стал выплёвывать слова вдвое быстрее. Через активную жестикуляцию удалость разобрать, что речь идёт о позах. Смотреть, как бесноватый доходяга трахает воображаемую женщину, вертя так и эдак, было выше сил Гаронда. Он хрипловато откашлялся, со стуком выложил на блюдо монеты и практически вырвал из грязноватых рук приготовленный для него мешочек. Кивнул, стараясь быть вежливым. Невольно состроив такую мину, что перепуганный травник съёжился, почти спрятавшись под прилавком.

По правде говоря – на месте несчастного знахаря могли бы струхнуть и куда более отважные мужи. В минуты гнева лицо Гаронда искажала особая, диковатая гримаса, до того скрывавшаяся в своеобразных морщинах. Крупные черты лица неуловимо преображались, жёсткие глаза и сурово сдвинутые брови походили на грозовые тучи, и ощущение, что вот-вот грянет – находило само собой.

Не успела «буря» толком рассеяться, как обнаружился новый повод для недовольства. У его повозки ошивался какой-то… франт.

– Что нужно? – Окликнул чужака Гаронд, с некоторым удивлением косясь на своего пса. Тот, вопреки обыкновению, подпустил незнакомца небывало близко, даже не подумав подать голос. Или оторвать кусок.

– День добрый, мил человек. – Эйден не перестал чесать за ухом здоровенного кобеля. – Прекрасная собака. Эссефский волкодав, верно?

– Не продаётся.

– И правильно. А вот у меня есть кое-что на продажу…

Неизвестно, почему Гаронд, обычно угрюмый и недоверчивый, столь благосклонно отнёсся к новым знакомым. Быть может, Эйден сегодня был в особом настроении, в ударе, и сумел подобрать самые нужные, бесконечно убедительные слова. Или же проблемы, от которых его обещали избавить, волновали Гаронда слишком давно и очень серьёзно. А может маги выглядели, держались достаточно внушительно, максимально непохожие на плюгавого человечка-знахаря, и даже не пытались вытянуть из него денег. Да и пёс, в конце концов, подпускал далеко не всякого…

Гаронд считался зажиточным фермером. Злаки, овощные делянки, с полсотни овец, немного коров и лошадей, большой крепкий дом, старая мельница… Именно эту мельницу он и договорился сдать в наём двум торговцам. Или лекарям. Или колдунам. Пока было не вполне понятно, кем именно считать арендаторов.

– Сейчас поставили новую мельницу там, у перекрёстка, – фермер кивнул головой в нужную сторону, – туда возить удобнее, дешевле выходит. Эту не использую уж три года. Но стены хорошие, толстые, места немало, коли надо – живите. Плату до осени взял, а уж за… зелья… эликсиры…

– А уж за них потом и поговорим, – Эйден вежливо протянул руку, пожал, прощаясь. – Нам понадобится время и информация, тогда лечение вернее подействует. А пока, на всякий случай, испробуй купленное утром. Из того сбора вреда не будет, а вдруг и правда поможет – ни к чему будет лишний раз тратиться.

– Хм, искусно торгуешься, – то ли похвалил, то ли съязвил Аспен, когда хозяин уехал.

– Да пока вы с Желтком сзади тащились, я успел кое-что выведать. Простецкие травки коллеги почти наверняка просто пыль. Этого мало. Да и «дёргать за рукав», навязываться, перебивать цену – и мне ни к чему, да и от страждущего доверия меньше. А оно, доверие-то, не малую роль сыграть может. Сам знаешь.

– Знаю. И место действительно хорошее, подходящее.

Ещё в дороге они подробно обсуждали, где и как обосноваться. Неподалёку от Маньяри, чтобы иметь лёгкий доступ к ку́зницам, аптекам города, да и к самим горожанам, но и не слишком близко, не погружаясь в шумную толчею ремесленных кварталов. Сохраняя возможность работать, не опасаясь за свои материалы, инструменты и секреты.

Эйден легко вбежал по скрипучим деревянным ступеням во второй этаж. С интересом и ностальгией осмотрел небольшие жернова, чуть иссохший деревянный маховик, покрытый мелкими трещинами. Грубоватые шиповые передачи были исполнены усердно и крепко, но явно не вполне умело. Должно быть – хозяин познавал плотницкое искусство по ходу дела. Молодой алхимик коснулся каменной внешней стены, рассматривая стыки дикого известняка и кирпича сырца. Необычное сочетание.

– А наш новый друг…

– Человек творческий. – Докончил Аспен, не слишком разбирающийся в мельницах, но подмечавший тончайшие детали в любом ремесле. – Но ведь не соврал, у основания стены больше метра. Трудолюбивый, упорный… мастер. И возводил, небось, в одиночку. Сзади так и остались фрагменты строительных лесов, а под лестницей блоки, шкивы, веревки. Тесал, возил, лепил, складывал, тягал-поднимал… Столько дел, а теперь к соседу на помол возит. Почему?

– Мельник – это ж как кузнец. Можно, конечно, и самому подковы лошадям ковать, как некоторые из присутствующих и поступают, но обычно людям на таких задачах специализироваться приходится. Разделение труда, все дела. Он сам попробовал, не сдюжил видать, или решил, что дальше упираться бессмысленно, лишнее дело забросил. Видел, сколько у него всего прочего? Поди хватает руки занять.

Они спустились вниз, обходя мельницу вокруг, оглядывая её лишённые парусины крылья. Голая обрешётка смотрелась как линялые птичьи перья. Снова вышли к небольшому навесу, где оставили повозку с лошадьми.

– Здесь больше покрою, от порога до Желтка, – Аспен указал открытой ладонью. – Столбов штук восемь надо, доски, черепица. Все одно и крыша небось течёт, стены-то толстые, да наверху не пойми что. Но тут, снаружи, добрая мастерская выйдет. И горном внутри не коптить, да лишний раз у тебя «на голове» молотом не стучать.

Эйден задумчиво кивал, больше думая о своём. Присматривал делянку на солнечной стороне, в паре сотен шагов от загона с овцами, подумывал что именно сеять, да прикидывал, чем бы подрастающие травы от скотины огородить.

– А через канал для сбора муки, – выпалил он, будто опомнившись, – можно очень здорово переговариваться. Ну тот, что из-под жерновов и вниз идёт, по стене такой. Так вот – даже лёгким шёпотком можно. Пошли покажу.

Лестница весело заскрипела под быстрыми, лёгкими шагами.

Тем же вечером, вычистив конюшню и прибрав в хлеву, Гаронд заканчивал носить воду в большую деревянную кадку. Потом выстлал грубые доски парусиной, края которой свободно свисали из купальни. Оставалось согреть вместительный чугунный котёл, очень чистый и используемый только для этого. Наверно даже – пару котлов, ведь она любила понежиться в почти горячей воде. Сам Гаронд так и не смог к этому привыкнуть. Чувствовал нечто странное, чуждое его натуре.

За окном копошились волкодавы, порыкивая друг на друга и глодая брошенные им кости. Этот звук был необъяснимо приятен. Приятнее треска огня в камине. Он протянул ноги к теплу, Бера тут же склонилась, осторожно стягивая с него сапоги. Аккуратные маленькие руки, мягкие волосы, собранные в хвост, гладкие покатые плечи… Гаронд всматривался в жену, как и множество раз до того, с молчаливым, как она сама, обожанием.

– Дай попить. – Девушка поднесла кружку с остывшим отваром шалфея и розмарина, его привычное питьё. – Хорошо. Готовься. – Он погладил её щёку тяжёлой, мозолистой рукой. Нежно, насколько мог.

Бера ушла раздеваться. Гаронд задумчиво почесал промежность. Купленную сегодня смесь он заварил и пил аж трижды, начиная с полудня. Пока эффекта не наблюдалось. Последнее время член подводил всё чаще, опадал, как только дойдёт до дела, и после поднять его уже не удавалось. Это было так странно, ведь жену он, как и прежде, хотел. Как вообще можно было её не хотеть? Чёртово здоровье начинало подводить всё более явственно… Годы шли, а детей всё не получалось, с год назад начала болеть спина, а теперь и это…

Гаронд припомнил, как восемь лет назад пришёл к Маньяри. Таща за собой двуколку с нехитрым скарбом, отпугивая колючим взглядом зевак, дерзнувших слишком явно пялиться на его жену. Тогда карсы встретили переселенца безо всякого радушия, как только и могли встретить угрюмого, гневливого чужака. Было немало ссор из-за воды для орошения посевов, и пара драк, в которых, хвала богам, он даже никого не убил. Ему отказывались продавать скотину, после – не покупали выращенного зерна. Гаронд плюнул на всех и выстроил свою собственную мельницу. Потом печь для хлеба. А ещё дом, амбар, хлев… Со временем завелась и расплодилась скотина, урожая стало хватать на всё, и даже мельник, та ещё паскуда, признал и подаёт руку при встрече. Но ощущение чуждого, противоестественного бытия не отпускало.

Он помял рукой в паху, пытаясь что-то почувствовать. Вздохнув – направился к кровати, надеясь, что у жены выйдет лучше.

*******

Три месяца спустя.

Сигнальные рога трубили уже добрых пять минут, взвывая разными голосами на разных участках Карского вала. Нейт различал зов Старого форта, Второго моста и Мокрых скал. Кроме оговорённых сигналов слышались крики, приглушённый лязг и далёкий шум разгорающегося пламени. Кромешная полуночная тьма расцветала красно-жёлтым где-то за рвами.

Они прибежали не щадя ног, не соблюдая строя, большой гремящей кучей, и теперь спешно строились в грязной лощине меж двух холмов. Капитан, освещённый масляным фонарём, кричал и силился рассмотреть, как точно выполняются его приказы. И выполнить, и рассмотреть – было непросто. Факелы десятников как бы отмечали тех, кому стоит повиноваться, но разгоняли ночь всего на несколько шагов. Сложный рельеф и жирная, растоптанная глина будто нарочно мешали сформировать правильные шеренги.

Наконец встали, выровнялись. На полминуты затихли, почти замерли. Где-то справа громыхнуло, разрывающиеся доски затрещали, будто ломаемый над ухом пучок соломы. Дозорная башня вспыхнула так быстро и ярко, что пришлось щуриться.

– Фалангиты, готовьсь! Склоны держать. Брешей не открывать. – Капитан ловко соскочил с коня, почти не звякнув отлично подогнанными латами, надел шлем. – Крепко стоять! Железные рёбра! Примем удар, увяжем и погоним!

Полыхающая дозорная башня теперь освещала большой участок стены. Было видно, что лучники прыгают и валятся с невысоких мостков, удирают вглубь позиций, нередко – бросив оружие и не разбирая дороги. Вдруг сегмент бревенчатой стены, шириной шагов в семь, шевельнулся, подался и завалился вперёд, практически перекрыв собой ров.

– Вот и мосток. – Громко прокомментировал кто-то из фалангитов. – Конями свалили, зацепили и упряжками тянуть… А я говорил, что надо бы…

Нейт не слышал, что он там говорил. В образовавшийся пролом ворвалась вражеская конница.

– Гото-о-овьсь!

Через секунду они столкнулись. Алебарда ткнулась в налетающую лошадиную грудь и её тут же вырвало из рук. Споткнувшееся на всём скаку животное протаранило Нейта так, что его на мгновение выдернуло из липкой глины и швырнуло аж до третьей шеренги.

Ничего не видно. На уши давит, будто нырнул на страшную глубину. Во рту солоновато-железный привкус. По лицу течёт.

Нейт вскочил на ноги, озираясь. Определил в какой стороне враги. Неловко вытащил из ножен на бедре тяжёлый, короткий тесак. Прямо перед ним стал на дыбы конь, сразу же получив в живот несколько уколов остриями алебард – с остервенелым ржанием завалился набок. Всадника придавило агонизирующим мерином, но ничего поделать тот не успел. Посыпавшиеся со всех сторон удары измочалили труп за считанные мгновения. Врезавшаяся в железный строй волна кавалерии быстро захлебнулась, шеренги сомкнулись, погребая и иссекая увязших врагов. Нейт бешено рубил угловатым тесаком, попадая то по пластинам набедренника конного воина, то по боку лошади, чувствуя под лезвием упруго щёлкающие рёбра. Совсем как при разделке туши на мясницкой колоде. Сквозь хаос воплей и лязга прорвался упрямый рог. Команда «во фронт»! И тут же строй повело, огромным напором ряды стиснуло вплотную. Догнав конных, с новой яростью напирала редакарская пехота.

Зажало так, что ни шевельнуться, ни упасть. Бой в такой нелепой толчее – смертельная возня. Чей-то меч ткнулся в подмышку, нетерпеливо скрежетнул по широкому оплечью. Нейт ответил, как мог. Ткнул окованным левым локтем в лицо, забился в стальных тисках соратников. Карские латы были хороши, если бы не отменная кираса – грудь бы уже промяли. Давка усиливалась, казалось, ещё чуть – и можно будет выскользнуть наверх. Нейт с трудом выдернул вооружённую руку из толпы, занёс выше, шваркнул острым навершием, что было сил. Бородатая, оскалившаяся морда, совершенно демоническая в багряных отсветах пламени, треснула гнилым помидором. Осколки зубов, кости, гримаса боли – всё вдруг предстало в мельчайших деталях, застыло в памяти несмываемо-чётким образом… А потом он заработал с новой силой. Наполовину выкарабкавшись из объятий тел и доспехов, цепляясь и поднимаясь над этой бушующей свалкой, Нейт неистово молотил там, куда только мог дотянуться. Звенело и чавкало.

Железные рёбра держались стойко. Как ни давил враг – не уступили и двух дюжин шагов. А когда силы обеих сторон начали иссякать, от Старого форта прибыло подкрепление. Карские ополченцы почти съезжали на задницах, чуть ли не кубарем катились со склона правого, особенно крутого холма. С ходу, с воплем и руганью, ударили во фланг редакарцам. И без того беспорядочный строй врага превратился в жуткую мешанину людей и коней, редкие всадники, остававшиеся ещё верхом, кинулись прочь, обратно к пролому в стене, сшибая и топча пехоту.

– Бей их! Бей-а-а-а! Дави!

Усилив натиск, коля и рубя алебардами, фалангиты совершенно опрокинули неприятеля, дойдя почти до самой стены. Пехота Редакара лишь злобно огрызалась, до последнего не желая показывать спину. Бойцы пятились и валились в жирную грязь один за одним.

– Стой! Стоять! – Капитан протрубил в рог дважды, прежде чем алебардисты остановились, выровняли строй.

Пара десятков легковооружённых ополченцев всё же выбежали ко рвам, преследуя и добивая отступающих. Их командир истошно вопил в темноту, сыпя проклятиями и приказывая возвращаться. Где-то на стене заливался смехом одинокий лучник, перекрикивая всех вокруг, посылая в никуда стрелу за стрелой, он улюлюкал и свистел так задорно, будто одержал эту победу в одиночку.

– Уф… а-а-а… уф, – благодушно пыхтел Иоргас, неспешно вскидывая вверх деревянный молот на длиннющей рукояти. – Оттоа́с…

– Ох, тише ты, здоровяк! – Нейт чуть отпрянул, когда ему на лицо попали брызги. Несмотря на то, что крови на нём и так хватало – открытое лицо светилось искренней мальчишеской радостью. – И что там приговариваешь, садюга ты иноземный?

– Оттоас… – довольно протянул он на выдохе, разбивая голову очередного трупа размашистым ударом. – Говорю – пыль. Пылька, пылица… маленькая пыль, в общем. Уф…

– М-м-м… Понятно. – Теперь настала очередь Нейта кивать, будучи довольно далеко от понимания. – И почему? Что-то религиозное?

– Нет. Хозяйственное. За работой всегда приговаривал, комья земли в поле за плугом, за мотыгой разбивая. Уф… Так молотом бывало пройдёшься, там, где никакая борона не возьмёт, и земля чистая, вспушённая, без комочка. Пылица. Уф… Оттоас.

– Трудяга. – Можно было и не надеяться, что лёгкий сарказм достигнет цели. – Только светает, а уже вон сколько… вспахал. Обработал. – Очередной расколотый череп громко хрустнул, его несчастливый обладатель дёрнулся, взбрыкнул ногами, обмяк. – Но теперь-то понятно. Добиваешь, значит. Чтобы наверняка. А здорово вы с пригорка налетели, можно сказать – на всём скаку. Смело, не раздумывая. Уважаю.

Иоргас чуть потупил большие коровьи глаза. Аккуратно коснулся заляпанной кирасы Нейта своей здоровенной пятернёй.

– И вы стояли как. Выстояли… У вас сложный язык. И чудесные брони.

– Броня. Латы. Да, это так, спасибо. – Молодой карс похлопал соратника по плечу. Окинул взглядом выгоревший остов одной из дозорных башен и наспех перегороженную дыру в стене. – Теперь предстоит много работы. Наёмники Редакара недалеко, хоть и получили по морде – не успокоятся. А там и лайонелиты… Все говорят – теперь всерьёз окопаемся. Весь перешеек укрепим, может на милю вглубь. Осилим?

– Покопаем. Построим. Поработаем. – Здоровяк хохотнул филином, снова взялся за молот. – У-уф!

Как только выдалась возможность, Нейт тут же снял латы. Уставший, пропотевший насквозь, не проспав и двух часов этой ночью, он всё же почувствовал ожидаемую лёгкость. Повёл натёртыми плечами, помахал руками, сладко потянулся. Ноги поднимались легко, спина, хоть и саднила, казалась волшебно гибкой. Скинув и мокрую духовитую стёганку, оставшись в одной рубахе, молодой кирасир присел на бревно, блаженно щурясь на поднимающееся солнце. Было хорошо. Тихо.

Тихо, по меркам вечно копошащегося военного лагеря. Соратники рядом деловито хлопотали, приводили в порядок снаряжение, обсуждали прошедшее и предстоящее. Отдохнуть можно было и позднее. Нейт принялся вычищать кирасу, убрал присохшую глину, проверил боковые ремни. Отладил особые замки у плеч, они были надёжнее ремней, не перетирались, не гнили, но были чувствительны к грязи. Потом наплечники, наручи, набедренники, поножи, всё начисто и насухо, а после тщательно смазать «шерстяным воском», специальным жиром с овечьей шерсти. Он был лучше пчелиного воска, сала или масла, не собирал пыль и грязь, держался дольше, не слишком вонял. Нейт задумался, обрабатывая шлем. Без забрала, но с развитым козырьком, боковыми полями и крупными неподвижными нащёчниками, тяжёлый, надёжный шлем. Шея под таким, правда, поначалу гудела. Слева, ближе к виску, виднелась хорошая вмятина, глубокая зарубка, вероятно – от топора. Её не так сложно было выправить, для подобных работ в лагере имелись кузнецы, но Нейт не собирался этого делать. Отметина не несла особой опасности, а смотрелась боевито, совсем как шрам, который напоминает и украшает.

Свою алебарду он отыскал с немалым трудом. Хоть, упустив древко из рук в момент первой сшибки, знал где примерно смотреть. В груди саврасой кобылы, которую и встретил хорошим ударом. Правда наутро, в подсыхающей мешанине из тел и глины, найти исколотую и изрубленную тушу тоже было непросто. Поворочав туда-сюда, удалось высвободить остриё из тисков упругих лошадиных костей. Добротная сталь, теперь оттёртая и смазанная, тускло поблёскивала, будто только вышла из кузницы, лишь древко стало темнее, напитавшись кровью и грязью. А вот тяжёлый короткий тесак несколько пострадал. Ведя ногтем по замятой, местами сколотой режущей кромке, Нейт вспоминал, как пришлось поработать накануне. Звон металла и чавканье слышались вокруг. Но теперь это был совсем другой, деловитый и созидающий звон работы, ремесла, да и чавкала не плоть, а обычная слякоть под ногами. Да может ещё вечно голодный толстяк поблизости, таскавший в каждой складке одежды по сухарю.

Закончив со снаряжением, Нейт аккуратно повесил всё на самодельные стойки. Другой кирасир рядом укладывал свои латы в сундук, которым успел разжиться. В палатке на десять человек было темно, сыро и тесно, набросанные на земляной пол доски мокли и трескались. Хорошо, что проводить здесь много времени и не получалось, работы по лагерю хватало, свободные руки не долго оставались свободными. Что-то рыли и строили постоянно, но карсы тянулись к Валу со всего полуострова, новых людей надо было где-то размещать, кормить, да и гадили они регулярно. Толково наладить быт пока не успевали, но Нейт не сомневался, что каркасы удобных казарм скоро обрастут «шкурой», землянки пустят в небо уютные дымки́ очагов, а вся эта мерзкая сырость будет загнана в специальные канавы, где ей и место. Да, пустяковые житейские мелочи не значили ничего. Главное, как он показал и ещё не раз покажет себя. И отец будет горд, что таки потратил на латы ту жуткую кучу денег.