Текст книги "Тело и зрелое поведение. Фундаментальные основы тревожности, сексуальности и способности к обучению. Паттерны движения в условиях воздействия силы тяжести"

4. Адаптация и корреляция

Принимая во внимание основы, затронутые в предыдущих главах, можно согласиться с теми, кто утверждает, что однажды вся человеческая деятельность будет полностью объяснена физикой и химией нервной системы. Вполне возможно, что живой организм можно рассматривать как особый преобразователь той химической энергии, которую мы получаем из съеденной пищи. Энергия поднимается телом из состояния упадка на более высокий потенциальный уровень; а нервная система играет важную роль в приеме, анализе и интеграции сигналов (т. е. тех небольших скачков энергии, которые достигают сенсорных нервных окончаний), а также в их распределении по исполнительным механизмам, которые приводят в действие большое количество энергии, что обычно проявляется в виде реакции.

Подобная относительная простота нервной системы исчезает, как только мы понимаем, что эта система не только пассивно взаимодействует с поступающими сигналами, с проведением и распределением, но также имеет дело с развитием и поддержанием исполнительных механизмов и самой себя и, кроме того, имеет некоторую собственную активность. Однажды сформировавшись, эта целостная система поддерживает собственный баланс, восстанавливаясь после каждого нарушения до новой формы баланса и вновь становясь пригодной для дальнейшей реакции. Многие механизмы анализа, интеграции, субординации, проводимости и вегетативной организации системы становятся все более понятными и появляются вполне удовлетворительные объяснения тем сложным вопросам, на которые еще совсем недавно не было ответа.

Согласно только что изложенному подходу, функции требуется некоторая материальная поддержка, поскольку энергия не претерпевает никаких преобразований из одной формы в другую без некоторой дискретности той среды, в которой она проявляется. Так, например, излучение в межзвездном вакууме не превращается в другую форму энергии, если только оно не сталкивается с некоторого рода дискретностью.

Многие абстрактные понятия, такие как ингибирование, действительно были сведены к процессам материальной поддержки нервной системы. Следовательно, можно ожидать, что все проявления психического функционирования, аффективные или абстрактные, рано или поздно найдут материальную поддержку в физико-химических процессах, из которых они проистекают.

Вполне вероятно, что как жизнь, так и материальный мир никогда не будут сведены к чему-то очень простому, если только не будет использован совершенно новый метод мышления, не основанный на обусловленности.

Предельная простота, которой, как когда-то считалось, удалось достичь атомной теории, была иллюзией. На смену атомной теории пришла ядерная теория, в которой появляется все больше и больше частиц. Есть веские доказательства того, что наблюдаемые нами частицы – это только те частицы, которые более или менее стабильно существуют вне ядра. Кажется странным, что нет ничего промежуточного между электроном, позитроном и нуклоном, при том, что последний примерно в 2000 раз тяжелее остальных. И действительно был предложен соответствующий набор новых частиц (некоторые из них перечислены). Весьма вероятно, что в ядре происходит непрерывный процесс образования и разрушения частиц.

Согласно последним разработкам, положение, симметрия, конфигурация и паттерн – фундаментальные элементы структуры физического мира. Как бы парадоксально это ни звучало, но эти, казалось бы, абстрактные понятия, долгое время считавшиеся человеческими творениями, имеющими исключительно эстетическую ценность, являются такими же материальными, как и сама материя.

Модель живой материи Дельбрюка (см. «Что такое жизнь?» Шредингера) представляет ген как апериодический кристалл, снова выдвигая на первый план положение, конфигурацию и структуру как фундаментальные ключевые элементы в структуре реальности. Распространенное убеждение, что с помощью элементарного анализа можно найти несколько простых элементов, способных объяснить все явления жизни, может оказаться не чем иным, как чрезмерным упрощением, вызванным принятием желаемого за действительное.

Признав это, мы можем понять сравнительно недавно возникшую тенденцию изучения непосредственно целого, а не его частей. Были созданы многочисленные школы, исследующие реакции всего живого организма в целом, вместо того чтобы разделять его на части. Так синтезу приходит на смену анализ.

Среди тех, кто продвигал синтетический подход, были Ллойд Морган («Привычка и инстинкт»), Э. Л. Торндайк («Интеллект животных»), Р. Йеркс («Танцующая мышь»), Дж. Уотсон («Бихевиоризм»), Лэшли и Павлов.

Похоже, что физиолог неизменно вторгается в вотчину психолога. Конфликт неизбежен. Суть его состоит в том, что физиологи считают возможным объяснять всю деятельность сочетанием комплексного рефлекторного действия, с одной стороны, и регулирования или условных рефлексов, с другой, никогда при этом не обращаясь к характеристикам сознания. В то же время, хотя психологи и признают физико-химическую основу всех функций организма, они никогда не используют соматические данные, даже в теоретических работах. На практике при обнаружении физической причины или подозрении на нее пациента передают неврологу или другому специалисту.

Это действительно сложная задача. Трудность возникает главным образом из-за ожидаемой фундаментальной простоты. Так, психолог ожидает, что психика стоит выше материального, и он может воздействовать на нее напрямую, перемещая аффективное содержание с одного объекта на другой. Инструмент, который он использует, – это интерпретация материала, представленного пациентом.

У всех современных школ психологии есть общая основа: все они считают, что взрослая личность является результатом адаптации первичных потребностей к окружающим условиям. При этом они отличаются друг от друга самими побудительными мотивами и адаптациями, которые подчеркиваются как наиболее важные. Для одной школы это либидо (энергия сексуального инстинкта) с ее оральной, анальной и фаллической фазами. Для другой это неполноценность и ее компенсация. Третьи школы вновь подчеркивают роль социального влияния в формировании личности.

Таким образом, мы можем сказать, что какой бы точки зрения ни придерживались, все они согласны с тем, что сознание взрослого человека – продукт определенного числа генетически унаследованных побуждений, которые формируются, сдерживаются, фиксируются или усиливаются окружающей средой. Учитывая это, разумно предположить, что та важность, которая приписывается той или иной группе адаптаций каждой из школ, в значительной степени условна. И это в большей степени вопрос практического удобства, чем теоретической фундаментальной важности, какую именно группу или набор адаптаций мы анализируем, чтобы понять, насколько хорошо прошли различные фазы развития человека, и сколько потребуется «исправлений», прежде чем тело индивида будет успешным и гармоничным в сложившихся условиях.

Если психолог подозревает у пациента физическую причину недомогания, он тут же передает его неврологу либо другому специалисту.

Совершенно очевидно, что намного важнее исследовать процесс адаптации в целом, чем какой-либо конкретный набор адаптаций. Подобный запрос определяет каждой из школ надлежащее место в общей схеме и, более того, открывает обширную область для систематического исследования, которой до сих пор не уделялось должного внимания.

Адаптация – это успешный акт обучения, достижение правильной реакции. И тогда возникает важный вопрос: какую реакцию считать правильной. Ответ на этот вопрос до сих пор так и не был сформулирован в виде определенной формулы. Похоже, что под правильной реакцией понимается среднестатистическая реакция. Однако это весьма противоречивое утверждение, поскольку решение о том, что именно считать среднестатистическим поведением, остается на усмотрение психолога. И это во многом зависит от той среды, в которой повзрослел сам психолог. Все было бы намного проще, если бы поведение среднестатистического человека было наилучшим из возможных. Однако в действительности ни одна из психологических школ не согласна с тем, что таковое когда-либо было достигнуто: каждая школа обнаруживает те или иные дефекты в области человеческого поведения.

В следующих главах предпринята попытка сформулировать правильное поведение на основе физиологических функций. Подход, основанный на сосредоточении внимания именно на самом процессе адаптации в целом, а не на какой-либо конкретной адаптации, оказывается весьма плодотворным. Он не только включает в себя всю человеческую деятельность, которой необходимо обучаться, но и помогает определить законное место некоторых адаптаций, которые обычно считаются незначительными или неважными.

Последовательные фазы развития либидо являются последовательными фазами обучения. Адаптация брата или сестры к другим своим братьям и сестрам и родителям также акт обучения. Встраивание в общество с другими людьми, отношение к работе, отдыху и всем другим социальным отношениям, таким как брак, социальный класс, власть и т. д. – все это акты обучения. Осанка, жизненные установки и выражения лица – приобретенные черты, соответствующие окружающей среде, поэтому они также подпадают под категорию обучения. Короче говоря, любая деятельность, которая требует обучения, может быть использована для исследования процесса обучения индивида. Таким образом, неудивительно, что частичный анализ той или иной сферы деятельности заставил многих считать, что таким образом они анализируют личность в целом. Независимо от того, исследуем ли мы последовательные стадии и формы либидозных побуждений, социальную адаптацию, соматическое выражение эмоций или любую выбранную группу приобретенных реакций, мы будем получать схожие результаты; но лишь их совокупность позволит получить достоверную оценку личности.

В подтверждение этой точки зрения интересно отметить, что йоги имели обыкновение присылать (и, вероятно, до сих пор присылают) специальные тексты для изложения различных жалоб. На основании плавности исполнения или его недостатков можно было оценить серьезность жалобы. Исцеление достигалось путем обучения правильному исполнению. Я не знаю, насколько хорошо этот метод работает на практике; однако возможно, что при правильной технике могут быть достигнуты весьма интересные результаты.

В целом о верности нашей точки зрения свидетельствует тот факт, что положительные результаты достигаются и классическим психоанализом, и последователями Адлера и Юнга, и более поздними версиями психоанализа.

Во избежание возможного недоразумения уместно указать на то, что может казаться очевидным, а именно: что группа адаптаций, на которой будет сосредоточено наше внимание в дальнейшем, не считается ни более, ни менее важной, чем любые другие упомянутые выше группы. Все они дополняют друг друга, хотя можно сделать акцент на любой группе. Ибо, как выразился Кювье (Recherches sur les Ossements Fossils. 2nd Edition. Vol. I. p. 16. 1821): «Всякое организованное существо образует единое целое, уникальную замкнутую систему, части которой соответствуют друг другу и содействуют посредством взаимного влияния одной конечной цели. Ни одна из этих частей не может измениться без того, чтобы не изменились другие, и, следовательно, каждая из них, взятая по отдельности, указывает и определяет все другие».

Всякое организованное существо образует единое целое, уникальную замкнутую систему, части которой при изменении воздействуют друг на друга.

Этот так называемый принцип корреляции, который Кювье мастерски использовал в палеонтологии, ясно объясняет, почему мы можем сосредоточить внимание на какой-то группе реакций, игнорируя остальные, и при этом все же иметь ощущение, что мы получили исчерпывающую информацию о существе в целом.

При использовании правильной техники аналогичным образом можно анализировать личность путем изучения исключительно ее мышечного поведения и получить те же результаты, что и при анализе, только лишь ее психических процессов. Однако изучение подобных выбранных произвольным образом фрагментов целого не может не иметь ограничений. Со временем возникает потребность рассматривать систему как самосогласованную и самодостаточную. Первоначальные упрощения и предпосылки в конечном итоге игнорируются и приходится загонять экспериментальные данные в узкие рамки, что приводит к большим трудностям и путанице.

Отказавшись от произвольного предположения, что для составления полного представления о личности достаточно одних только психических процессов и приняв во внимание соматические процессы, можно устранить многие трудности. На практике становятся доступными два метода исследования, и некоторые случаи уступают одному и упорно сопротивляются другому. Беспристрастное использование обоих методов обеспечивает большее количество успешных лечений; и, что еще более важно, повышается уровень, на который можно вывести личность с помощью успешного лечения. Происходит перевоспитание всей личности в целом: воздействие оказывается напрямую и одновременно как на физическое тело, так и на умственную функцию.

5. Обучение – уникальное свойство человека

«Человек является тем, чем он является, благодаря своему мозгу, но именно то, что произошло с тех пор, убедило меня в правильности моего предположения о том, что изучение эволюции положения тела служит ключом к пониманию не только эволюции человека, но и эволюции всех высших приматов». Эта цитата взята из «Древа семьи человека» сэра Артура Кейта. При поиске фундаментального различия между человеком и другими животными обнаруживается так много отличительных черт, что трудно определить самые важные из них. Многие думают, что самой важной чертой является речь; говорят, что без речи не были бы возможны никакие достижения человека. Некоторые утверждают, что только человек обладает сознанием, душой и т. д.; однако определение этих последних терминов достаточно противоречиво, чтобы служить основой для какой-либо теории. Дело в том, что, как выразился сэр Артур Кейт, основное отличие заключается в нервной системе человека, а все остальное служит лишь «ключами к разгадке», и положение тела – лишь один из самых очевидных среди них. Конечно, здесь следует понимать, что мы не можем однозначно утверждать, что именно мозг является отправной точкой, а вся остальная часть системы эволюционировала, чтобы соответствовать ему, хотя и есть свидетельства на этот счет. При нашем недостаточном знании о происхождении жизни и одновременном интересе к поведению мы будем фокусировать внимание на материальной составляющей, способной реагировать на раздражители и выдавать реакцию. Основная часть стимулов, поступающих в нервную систему, возникает в результате мышечной деятельности, которая происходит под постоянным воздействием силы тяжести. Поэтому осанка – один из лучших ключей к разгадке не только эволюции, но и активности мозга.

Большинство качеств, которые мы считаем исключительно человеческими, таковыми не являются. Белки, медведи, кенгуру и обезьяны используют свои руки в очень схожей с человеком манере. Они нередко перемещаются в вертикальном положении, однако никто из них не имеет той стопоходящей осанки, которая свойственна человеку. Человек не обладает каким-то «новым» качеством, но именно количественная разница и степень развития оправдывают наши притязания на уникальность. То же самое можно сказать о речи и о любых других наблюдаемых качествах.

Примечательно, что речь, стопоходящее перемещение в вертикальном положении, половая жизнь и все прочие функции, которыми человек отличается от других животных, развиваются у него сравнительно долго; все эти функции так сильно отличаются количественно, что составляют новое качество.

Медлительность в обучении речи может показаться естественной.

Мы наивно полагаем, что «природа» должна была сделать все возможное, чтобы создать человека, и, конечно же, приложить особые усилия, чтобы наделить его речью. Без сомнения, это очень приятная мысль, но как насчет ходьбы? Ходьба так же стара, как жизнь животных, и некоторые животные начинают ходить и прыгать с самого рождения. Прекрасные тому примеры – жеребенок, теленок, козленок и ягненок. В то время как человеку, чтобы достичь половой зрелости, нужно прожить шестую часть своей жизни, большинству млекопитающих требуется на это половина или треть этого периода, а может быть, даже меньше.

Я думаю, что медленное функциональное развитие человека в целом и в приобретении мышечного контроля в частности является более фундаментальной характеристикой, чем любая отдельная функция. В совокупности с другими фактами эта медленность развития играет важное значение в понимании природы человека.

При рождении человеческий мозг весит около 300 граммов, или примерно одну пятую от его конечного веса. Вес мозга детеныша антропоида примерно такой же или чуть меньше, где-то между 200 и 300 граммами, однако это уже примерно две трети от конечного веса его мозга.

Среднестатистический человеческий мозг весит 1360 граммов, но часто достигает 2000, и даже 2231 грамма (у Кромвеля) и 2238 граммов (у Байрона). Мозг взрослой гориллы, шимпанзе или орангутанга весит от 300 до 500 граммов.

«Человеку требуется укрытие и обучение; что же касается детеныша-антропоида, он должен быть готовым столкнуться с реальностью жизни уже вскоре после рождения», – таков комментарий сэра Артура Кейта к приведенным выше цитатам из его книги «Человеческое тело». Этот комментарий подразумевает, что за эволюцией стоит целенаправленная руководящая рука или разум. Менее спорным и более соответствующим фактам будет утверждение, что чем ближе вес мозга при рождении к весу мозга взрослого животного, тем выше способность к функционированию при рождении к способности взрослого животного.

В этом отношении человеческий младенец занимает уникальное положение. Из всех животных он рождается с наименьшей долей конечного веса мозга взрослого человека. В этом заключается наиболее существенное различие между человеком и другими животными.

Животные, рождающиеся с более развитым мозгом, имеют «готовые» реакции на внешние раздражители и на большинство раздражителей, с которыми они могут столкнуться в течение жизни. Их поведение рефлекторно, складывается из сложных одновременных или последовательных рефлекторных реакций. Эти унаследованные реакции, «вступающие в силу» при рождении или вскоре после него, соответствуют тем стимулам, которые были типичными для всех предыдущих поколений. По этим причинам их поведение является физиологическим процессом до тех пор, пока окружающая среда похожа на ту, в которой изначально сформировалась рефлекторная реакция. При слишком резком изменении окружающей среды рефлекторная реакция может так же верно обречь весь вид на вымирание, как прежде служила его выживанию. Постепенное изменение реакции особи будет происходить лишь при условии постепенного и очень медленного изменения окружающей среды. Любое резкое, кардинальное изменение послужит селективным дифференциальным агентом для любых случайных мутаций в генах, тем самым добавляя новые ветви к древу эволюции.

Чем более зрелым является мозг при рождении, тем более рефлекторным будет поведение взрослой особи. И тем ниже способность к обучению.

Чем более зрелым является мозг при рождении, тем более рефлекторным будет его поведение. Следовательно, чем ближе мозг животного к зрелости при рождении, тем более стереотипным будет его поведение. Таким образом, между особями будет большое сходство в движениях, восприятии и реакции в целом.

В самом широком смысле обучение – это приобретение новых реакций на стимулы[2]2
  См. Nature and Direction of Learning, прекрасную книгу профессора W. H. Burton.


[Закрыть] (1). Таким образом, животные, рожденные с «готовыми» реакциями практически зрелого мозга, имеют мало способности к обучению. Приобретение новой реакции возможно лишь при вытеснении врожденной реакции. Это не невозможно, но чрезвычайно трудоемко. Ритмичные повторяющиеся проявления старой реакции, а также другие возможные проявления врожденной реакции подчиняются законам, установленным школой условных рефлексов.

Можно сказать, что такое поведение является результатом обучения вида в целом. И как только однажды оно установилось генетически и передалось по наследству в зрелый мозг, остается мало шансов для внесения каких-либо быстрых новых изменений. Если бы существовало животное, которое рождается с полноценным взрослым мозгом, вполне вероятно, что оно вообще не имело бы никаких возможностей для новых адаптаций и все его реакции были бы абсолютно стереотипными и полностью предсказуемыми.

Чем ближе размер мозга при рождении к его окончательному размеру, тем более завершенными являются пути и цепи нервной системы, и тем более совершенна их взаимосвязь. Так обстоит дело с животными. При рождении они могут делать практически все, что может делать взрослое животное, но с меньшей энергией, точностью и надежностью. В их индивидуальной жизни не произойдет ничего принципиально иного. Наибольшие индивидуальные вариации будут наблюдаться в половой функции, которая ни у одного млекопитающего не бывает полностью развитой при рождении. Но у человека, вес взрослого мозга которого в несколько раз превосходит вес мозга при рождении, меньше готовых реакций на внешние раздражители. Его нервная система развивается по мере того, как ее достигают внешние раздражители. Таким образом, на его нервную систему окружающая среда оказывает намного большее влияние, чем на нервную систему любого другого животного. В этом отношении количественное различие между человеком и животным настолько велико, что мы можем рассматривать его как новое качество.

Все высшие животные производят звуки. Эти звуки одинаковы независимо от того, растут ли млекопитающие среди своих сородичей или в полной изоляции. Они наследуют не только мышцы, нервы и побуждение производить их, но и фактические соединения паттернов, относительную силу различных мышц и т. д. У человека голосовые связки и нервные взаимосвязи не связаны с каким-либо конкретным паттерном в порядке наследования, и ребенок, выросший в полной изоляции, не может разговаривать ни с одним другим человеком. Таким образом, окружающая среда и индивидуальный опыт играют гораздо большую роль в формировании человека, чем у любого другого животного. Птица в Японии поет практически ту же самую песню, что и птица того же вида в Британии. Эта песня является генетическим наследием, врожденной деятельностью, базирующейся на унаследованном паттерне, эволюционировавшем вместе со всем видом.

У человека нет генетического наследования языка, походки или какой-либо другой мышечной активности; каждая группа может создавать свои собственные. Некоторое сходство мышечной активности, как, например, в речи, с таковой у родителей связано с унаследованной анатомической структурой, которая в присутствии родителей способствует предпочтению определенного вида вокальной активности из множества возможных. Таким образом, для человека индивидуальный опыт играет более важную роль, чем для любого другого животного.

Большое разнообразие среди людей моделей выполнения какого-либо действия можно объяснить тем базовым фактом, что на фактический способ выполнения того или иного действия человеком в значительной степени влияет его опыт, что недоступно животным. Генетические тенденции здесь служат лишь фоном для получения индивидуального опыта, который сопровождает рост и формирование нервных путей и взаимосвязей.

Активность в период развития мозга влияет на задействованные механизмы совершенно иным, более фундаментальным образом, чем в случае полностью сформировавшегося мозга. Так, например, пирамидный путь, – отдельный моторный путь, способствующий объединению и передаче импульсов от коры головного мозга к скелетным мышцам, – необходим для всех произвольных движений. Поражение этого тракта подавляет произвольные движения и освобождает автономные нижние центры. Однако этот путь начинает формироваться лишь на шестом месяце беременности и при рождении находится в весьма зачаточном состоянии. При его последующем развитии появляется произвольное движение. Следовательно, существует несомненное взаимное влияние между теми движениями, которые приходится выполнять ребенку, и формированием этого пути, высших кортикальных центров, и исполнительных органов. Следовательно, для человека индивидуальный опыт имеет большее значение, чем для животных.

То, насколько важен этот индивидуальный опыт, еще предстоит установить путем более точного исследования. На следующих страницах я надеюсь продемонстрировать, что он играет намного более важную роль, чем предполагалось до сих пор.

Вкратце можно сказать, что человеческий мозг таков, что обучение, или приобретение новых реакций, становится нормальной и подходящей деятельностью. Как если бы он мог работать с любым возможным сочетанием нервных взаимосвязей до тех пор, пока индивидуальный опыт не сформирует такое их сочетание, которое будет предпочтительным и действенным. Таким образом, фактический паттерн выполнения того или иного действия индивидуален и случаен, и по своей сути отличается как от присутствующего генетического паттерна, так и от строго ограниченных комбинаций, присущих всем другим животным.

Эта прекрасная способность формировать индивидуальные нервные пути и мышечные паттерны делает возможным изучение нарушения функции. Чем раньше возникает сбой, тем более укоренившимся он кажется, и так оно и есть. Ошибочное поведение будет проявляться в исполнительных двигательных механизмах, которые позже, когда нервная система уже разовьется в соответствии с нарушенной моторикой, будут казаться присущими человеку и неизменными. В значительной степени они останутся таковыми, если только вызывающие нежелательный паттерн моторики нервные пути не будут уничтожены и перегруппированы в лучшую конфигурацию.

Теперь мы можем понять, как «история жизни человека каким-то образом записывается в кору головного мозга, даже в возбудимую моторную кору, где функциональные паттерны относительно стабильны». Паттерны моторной коры головного мозга формируются у человека в процессе роста клеток и формирования их связей и подвержены влиянию окружающей среды в той степени, которая неведома остальному животному миру.