Текст книги "Если бы стены могли говорить… Моя жизнь в архитектуре"

День или около того я пребывал в шоке, убежденный, что в истории Habitat написана последняя глава – мечта так и останется мечтой. Затем я начал спрашивать себя: а что мы могли бы сделать с $15 млн? Мы не могли построить проект так, как его первоначально представляли – городской район на всей площади мола. Но мы, скорее всего, могли бы отделить одну его часть. Мы провели ряд вычислений, и оказалось, что завод сборных железобетонных конструкций на месте будет стоить $6 млн, а на строительство остается $9 млн. Возможно, мы могли бы возвести секцию Habitat, включающую от 150 до 200 жилищ-модулей.

Следующую неделю я провел, делая наброски и экспериментируя с моделями, и в конце концов мы пришли к конструкции, которую можно увидеть сейчас на моле Маккея на реке Святого Лаврентия. По существу, мы построили лишь небольшую 12-этажную секцию-городок – изначально ее собирались возвести на оконечности полуострова.

Из всего этого я извлек один урок, который помнил на протяжении всей карьеры: неожиданное принуждение не обязательно означает конец – иногда оно дает начало совершенно другой истории.

* * *

Посмотрите на Habitat’67 – и вы поймете, что это не самая простая вещь в мире для рисования. В 1963 году, до эпохи автоматизированного проектирования, или CAD (computer-assisted design), было еще несколько десятилетий, а до 3D-принтеров – пятьдесят лет. Все нужно было делать вручную. В те времена архитектурная мастерская была пристанищем рейсшин, масштабных и логарифмических линеек, перьев и карандашей, ластиков, циркулей и бесконечных рулонов бумаги. Работа была трудоемкой. Черчение занимало много времени, и его необходимо было выполнять тщательно. Если приходилось стирать и чертить заново огромный документ из-за какой-то небрежной ошибки, то это было мучительно. Любое изменение в здании требовало создания новых рисунков или стирания большей части уже созданного и перерисовки. Дуги, двойные искривленные поверхности и трехмерные изгибы делали работу еще более сложной. Для многих наших современных проектов автоматизированное проектирование необходимо. Однако модели ни в коей мере не устарели. Меня привлекает их красота и польза.

Когда я начал работать над дипломом, модели стали моим основным инструментом. Размышляя о том, что нам следует сгруппировать и скомпоновать квартиры в высотное строение совершенно новым образом, я вырезал из дерева маленькие блоки, каждый из которых представлял отдельное жилище в объеме, и начал исследовать различные способы их установки один на другой. Со временем этот процесс стал более упорядоченным. Я вырезáл блоки таким образом, чтобы они были одинакового размера, причем их длина была в два раза больше ширины. Я мог укладывать их, как костяшки домино – один поверх другого, в спиралеобразные структуры. В каждом случае оставалось пространство для открытого сада на крыше нижележащего бокса. Модели стали мощным инструментом.

Презентация моего дипломного проекта включала в себя демонстрацию большого многоуровневого каркаса наподобие лесов, сделанного из брусков бальзового дерева, в который вставлялись модули в различных конфигурациях. Четыре года спустя мы смогли воспользоваться преимуществами крупного достижения цивилизации – изобретения конструктора LEGO, который позволял соединять похожие на кирпичи модули в разнообразных конфигурациях. Наша команда, работавшая над Habitat, боюсь, скупила все наборы LEGO в Монреале. В то время LEGO выпускали кирпичики только одного размера, но, используя их в качестве стандартного модуля, мы создали невероятное количество возможных вариантов, соединяя кирпичики в отдельные группы, из которых затем формировались еще более крупные. Тем не менее, поскольку кирпичики LEGO твердые, невозможно было представить жилое пространство внутри блоков, то есть внутри настоящих жилых модулей, поэтому его мы строили из картона, сначала вручную. Это была утомительная работа, в результате которой мы остались с покалеченными пальцами. В конце концов мы стали умнее и заказали на фабрике сотни листов картона, заранее разрезанных и с размеченными сгибами, так что их можно было собрать в идентичные полые коробки,́ а затем устанавливать так, как мы задумали.

За прошедшие с тех пор более чем пятьдесят лет технологии революционизировали наше восприятие структуры. И тем не менее макетирование остается важнейшей частью нашей работы. Сегодня в нашей мастерской в Сомервилле работают семь изготовителей моделей. Некоторые из них изучали архитектуру и испытывают страсть к созданию моделей. Тони Депас, наш главный модельщик на протяжении 35 лет, изучал плотницкое дело и начинал подмастерьем в архитектурной макетной мастерской. Сегодня два создателя моделей переводят чертежи CAD в форму, которую можно загрузить в лазерный резчик или в 3D-принтер. Разумеется, у нас по-прежнему есть пилы и дрели, а также краска и клей. У нас все еще есть вакуумно-формовочная машина, чтобы создавать пресс-формы и затем формовать из акриловых листов прозрачные изогнутые поверхности для моделей таких сооружений, как Музей Пибоди-Эссекс в Сейлеме, штат Массачусетс, или тороидальный купол над Jewel Changi в Сингапуре.

С изобретением LEGO стало легче уменьшить размеры Habitat’67. Эксперименты с новыми конфигурациями стали проще

Наши 3D-принтеры также могут быстро изготовить все элементы 50-этажной новой башни для Marina Bay Sands в Сингапуре: каждый балкон и оконный переплет, а также массу различных деталей. В центре нашего офисного атриума с цокольного этажа поднимается 3,6-метровая модель комплекса Раффлз-Сити в Чунцине, Китай, площадью более миллиона квадратных метров. Это рабочая модель, которую сокращали, обрезали и меняли в процессе разработки проекта.

Сегодня многие архитектурные бюро перестали создавать материальные модели. Разумеется, можно загрузить в компьютер пространственные и геометрические данные и моментально смоделировать перемещение в виртуальной среде, в теории показывающее все, что может продемонстрировать настоящая модель. Зритель может скользить по коридорам, как будто находясь в виртуальной реальности, и наблюдать, как сменяются виды за окном. Это завораживает! И все же я считаю такую возможность недостаточной: я так и не могу достичь той же полноты ощущения пространства, его масштаба и его взаимоотношений с окружением, которую дает изучение материальной модели. Хотя, конечно, материальные модели имеют свой недостаток: обычно на них смотрят сверху, а необходимо видеть и нижний уровень тоже. В нашей работе общение с клиентом с помощью «полетов» сквозь виртуальную реальность не настолько эффективно, как общение посредством материальных моделей. Люди реагируют на материальность построенного пространства, будь то законченное сооружение или предшествующая ему модель.

Что касается Habitat, многие из созданных нами моделей разных размеров и конфигураций по-прежнему существуют. Большинство из них теперь находится под охраной Университета Мак-Гилла на складе в Монреале. Кроме того, как будто контур замкнулся, в интернете есть множество изображений моделей Habitat, собранных из LEGO разными любителями. Несколько лет назад компания LEGO провела опрос среди покупателей, желая выяснить, какие знаменитые сооружения должны появиться следующими в архитектурных сериях LEGO, и добавила Белый дом, фонтан Треви и другие чаще всего встречавшиеся предложения, хотя, к сожалению, по какой-то причине LEGO отказались производить комплект Habitat. В качестве своего рода компенсации компания сейчас продает набор-конструктор другого нашего проекта – Marina Bay Sands.

* * *

В связи с необходимостью урезать проект Habitat мы снова оказались за работой, и, когда пыль улеглась, мы пришли к 12-этажно-му комплексу, состоящему из трех кластеров. В общей сложности 354 сборных модуля были собраны в 158 квартир. Два внешних перехода должны были обеспечивать доступ от шахт лифта. Переработанный проект был готов.

Кульминация этого момента в моем сердце всегда будет связана с глубоко личной трагедией. По возвращении в Монреаль у нас с Ниной родился второй ребенок, мальчик, которого мы назвали Дэн. Через несколько дней после того, как Habitat получил одобрение кабинета министров, звонок обезумевшей от горя Нины заставил меня помчаться домой. Она обнаружила Дэна мертвым в его колыбели – как мы узнали, это был синдром внезапной детской смерти. Дэну было три месяца. Скорая сразу же приехала, но ничего нельзя было сделать. Это был момент потрясения, и я никогда не стану даже пытаться описать его. Воспоминания о том дне омрачили мою душу на всю жизнь. Я искал спасение в погружении в работу. Нине пришлось нести тяжкое бремя, которое еще больше усугублял тот факт, что очень многое в моей работе было связано с пристальным вниманием общества. Постоянно предъявлялись какие-то требования. Многие из них были связаны с публичностью положительного характера. Но возникали и разногласия. Это был тяжелый период. К счастью, вскоре у нас родился еще один ребенок – наш сын Орен.

Примерно в то же время Эд Черчилль, член триумвирата, вызвал меня в свой кабинет. К тому времени мы стали друзьями. Эд, круглолицый обладатель курчавых рыжих волос, имел чувство юмора – он называл наше ожесточенное сопротивление плану Бодуа «дворцовым переворотом» – и сбивающую с толку привычку усмехаться, казалось бы, даже тогда, когда он был рассержен. На этот раз он не сердился. С привычной усмешкой и огоньком в глазах он сообщил хорошие новости: нам окончательно одобрили бюджет. А потом с невозмутимым видом сказал: «А ты уволен».

Модель Habitat’67 в том виде, в котором он будет построен

Эд пояснил: «Habitat был твоей идеей. Ты не должен осуществлять этот проект как государственный служащий, как будто чиновник, просто реализующий чью-то идею. Ты должен открыть независимое дело – архитектурное бюро – и самостоятельно строить Habitat. “Экспо” станет твоим клиентом». Черчилль предложил, чтобы я искал поддержку в лице известного канадского архитектурного бюро.

Это была только одна из многих запоминающихся встреч с Черчиллем. Много месяцев спустя, когда нам понадобились разрешения на строительство, стало ясно, что в Монреале нет инженерно-технического отдела, который мог бы соответствовать уровню нашего инженера-проектировщика строительных конструкций Августа Коменданта, а тот был просто чудом. Немецкоязычный эстонец, он обладал тевтонской внушительностью, которая заставляла людей внимательно его слушать. Благодаря толстым линзам очков его голубые глаза казались больше, а их цвет – глубже. На позднем этапе Второй мировой войны он служил инженером-консультантом армии США в Европе и работал, помимо прочих, с генералом Джорджем Паттоном. В одной знаменитой истории, которая приводится в биографии Луиса Кана, рассказывается о поврежденном мосте, который Паттон должен был немедленно пересечь. Август Комендант проанализировал грузоподъемность моста, а потом нарисовал краской изогнутую белую линию на поверхности, чтобы показать путь, по которому могут безопасно пройти танки. Комендант был пионером в использовании преднапряженного железобетона. Он разработал множество новых теорий структуры. Август был абсолютно уверен в надежности инженерно-технического проектирования Habitat, и я ему полностью доверял.

Эд Черчилль (на фото вверху), член управляющего триумвирата «Экспо-67», и Август Комендант, легендарный инженер-проектировщик строительных конструкций

Другие не были так уверены, и конфигурация Habitat в виде нагроможденных модулей заставляла некоторых традиционалистов волноваться. Профессура инженерных факультетов Университета Мак-Гилла и Университета Торонто провела анализ планов и выпустила отчет, в котором, по сути, утверждалось, что, если Habitat будет построен в соответствии с проектом, он рухнет. А если не рухнет сам по себе, то его разрушит землетрясение. Эд Черчилль вызвал меня и обрисовал ситуацию. Отчет его ошеломил, но он сказал: «Давай посмотрим, что мир думает о Коменданте». Я сидел в кабинете Эда, пока он звонил клиентам из Филадельфии, где Комендант работал вместе с Луисом Каном. Я также слышал, как Черчилль поговорил с кем-то, кто знал Августа Коменданта еще по работе во время войны, и с тем, кто знал о работе Коменданта в зоне землетрясения. После трех или четырех звонков стало ясно, что Комендант – это уникальный талант. Черчилль был удовлетворен.

«Я – повелитель!» – драматически провозгласил он. Но всего лишь имел в виду, что в рамках своих официальных полномочий он действует от лица федерального правительства, и в этом вопросе его власть – это закон. И Черчилль отправил критический отчет в ящик своего стола. Ближе к открытию «Экспо» я получил медаль Месси за достижения в области архитектуры – проект и создание Habitat’67. Это был прекрасный момент, но я считал, что единственный, кто заслужил эту медаль, – Черчилль. Вскоре я пришел в кабинет к Черчиллю и вручил медаль ему. «Она принадлежит вам», – сказал я. Когда Эд Черчилль умер в 1978 году, я, к своему удивлению, узнал, что он завещал эту медаль мне. Я убедил его сына оставить медаль в семье.

Моя первая команда: весь персонал, работавший над Habitat’67, в офисах «Плас Виль-Мари», Монреаль, 1965 г.

* * *

Когда я искал партнера для моей новой деятельности в области архитектуры, моей первой мыслью было обратиться к одному из крупных модернистских бюро – John B. Parkin Associates в Торонто, канадскому аналогу международной многофункциональной компании Skidmore, Owings & Merrill. Джон Барнетт Паркин был директором и занимался общими вопросами. Главный проектировщик Джон Кресуэлл Паркин – как ни странно, не родственник директора – был учеником Миса ван дер Роэ, спроектировал множество модернистских общественных зданий в Канаде и работал с самим Мисом ван дер Роэ над его зданиями в центре Торонто.

Компания John B. Parkin Associates была большой, в духе корпорации, и когда я обратился к ним, то почувствовал, что на меня смотрят как будто свысока. Допускаю, что мое впечатление было неверным, но различие в стиле чувствовалось. Представители John B. Parkin были хорошо одеты, отличались официальным стилем общения и утонченностью. Моя команда была более демократичной: мы работали без пиджаков и обращались ко всем по имени. У нас не существовало жесткой иерархии. Представители Паркина сказали, что были бы рады реализовать Habitat с нами. Но, конечно, они будут контролировать проект и настаивают на том, чтобы выполнить проектирование строительных конструкций собственными силами. Я сказал: «Нет, Комендант – мой инженер, и он никуда не уйдет». Паркин попытался действовать через мою голову, но Черчилль и Шоу поддержали меня, и я начал искать другого партнера, на этот раз в Монреале. David, Barott, Boulva очень хотела сотрудничать и не стремилась к доминированию. Эта компания отправила трех человек из руководящего состава в мой офис, где они и проработали с нами следующие три года.

Я заключил контракт с «Экспо» – то есть с Эдом Черчиллем и его персоналом – о нашей оплате: в общей сложности $600 000. С этого момента все затраты офиса – рента, зарплаты, профессиональная страховка – должны были поступать вплоть до завершения проекта. В самом разгаре работы над проектом в процессе были заняты 40 человек – некоторые коллеги из Университета Мак-Гилла или архитекторы, с которыми я познакомился в Филадельфии. Я арендовал помещение в «Плас Виль-Мари». Я нанял секретаря, грозную Мерседес Опи, раньше работавшую в офисах «Экспо». Она была из тех людей, которые по-настоящему знали, как управлять чьей-то жизнью. Я также нанял бухгалтера. Несколько недель мы все работали по четырнадцать часов в день. Это был единственный раз в моей жизни, когда я мог работать долгое время, не отвлекаясь, только над одним проектом. Главные архитекторы, направленные David, Barott, Boulva, – на поколение старше всех остальных – внесли серьезный вклад и делились опытом. Их технические знания в таких вопросах, как гидроизоляция и общие детали, оказались незаменимы.

Дэвид Райнхарт (придерживает чертеж) со мной и остальными в «Плас-Виль-Мари», 1964 г.

Как только проект получил финансирование и стал реальностью – хотя его еще надо было построить, – неведомо откуда стали появляться критики и оппоненты, и среди них Поль Трепанье. Архитектор по профессии, он был мэром маленького города Грэнби в провинции Квебек, а также бывшим президентом Ордена архитекторов Квебека. Трепанье начал писать о нашем «сумасшедшем проекте», «безумном и безрассудном примере преступной наивности» и в 1965 году призвал королевскую комиссию провести расследование, почему собираются строить нечто столь нелепое. На какое-то время Трепанье оккупировал первые полосы газет, но люди с более трезвой головой распознали его мотивы – публичность с прицелом на занятие более высокой должности, – и проблема исчезла.

Приблизительно в это же время французская компания-застройщик, работавшая с некоторыми местными архитекторами, вдруг обнародовала свой проект и предложила его «Экспо». Компания объявила, что может построить экспериментальное жилье – на том самом месте, которое мы выбрали, – за половину цены. Такой поворот событий оказался особенно неприятным, поскольку французская компания была одной из тех, с кем мы консультировались по поводу изготовления сборных блоков. Мы поделились с ними запатентованными чертежами, нашими инженерными изысканиями, нашими расчетами стоимости – всем. А они потом стали действовать за нашей спиной. Такого рода «пробный шар» должен был немедленно лопнуть. Но из правительственных кругов в Оттаве пришло указание, что французский план «Y67» (строения были представлены в виде буквы Y) следует принять всерьез – как мы предположили, по политическим мотивам. Результат напоминал конкурс на лучшую выпечку: команда Habitat и французская группа представили свои проекты дирекции «Экспо», которая руководила всемирной выставкой в целом. Французская компания подготовила толстый пакет документов на дорогой бумаге в гладком кожаном переплете. Мы со своей стороны имели все копии документов (на обычной бумаге) и детализированную материальную модель. Французское предложение было отвергнуто как неподходящее. Ни дизайн, ни метод строительства не были достаточно инновационными. Несколько месяцев спустя изумленные руководители «Экспо» получили от французской компании счет на возмещение затрат на ее работу.

С моей дочерью Тааль на строительстве Habitat’67, 1966 г.

Даже The New Yorker обратил внимание, 1967 г.

Еще больше проблем подстерегало нас впереди, включая перетасовку кабинета министров в федеральном правительстве. «Экспо» в целом находилась в юрисдикции Министерства торговли, и новый министр, Роберт Уинтерс, озвучил опасения, что всемирная выставка выходит за рамки бюджета. Уинтерс тоже претендовал на более высокий пост и стремился стать суровым наблюдателем и контролерем. В конце концов он решил, что от Habitat просто следует отказаться. К этому времени – к январю 1966-го – мы уже изготовили около сорока сборных железобетонных модулей. Министерство заказало исследование, чтобы посмотреть, можно ли просто выбросить эти модули в реку Святого Лаврентия, – то есть чтобы определить, достаточно ли глубока река для этого. В результате выбросили само предложение Уинтерса. Мы уже продвинулись слишком далеко, и руководство «Экспо», а также более разумные представители правительства выступили за Habitat. Тем не менее в конечном итоге мы действительно столкнулись с необходимостью уложиться в сроки. Рабочей силы не хватало – вся площадка «Экспо» превратилась в рабочую зону, где кипела бурная деятельность по возведению 90 отдельных павильонов. Для того чтобы снизить напряжение, было решено, что мы выполним сборку модулей с тем расчетом, чтобы во время выставки Habitat выглядел завершенным, но интерьер в модулях будет закончен только на две трети, а оставшуюся треть мы доделаем позже. Мы также решили сохранить целым завод сборных бетонных конструкций и не затрачивать время и деньги на снос – пусть служит для демонстрации процесса строительства Habitat.

Основная идея: модули из сборных конструкций изготавливались на заводе, расположенном на самой площадке, а затем поднимались на место

Habitat всегда был связан не просто с исключительно визуальной привлекательностью и качеством жизни его обитателей. Речь шла о революционном подходе к строительству и сборке жилья. Мы стремились показать, что можно производить жилые модули на заводе, действующем на месте. Каждый модуль представлял собой завершенную трехмерную единицу со всеми составляющими элементами на местах: дверями и окнами, сантехникой и электропроводкой, ванной комнатой и кухней. Кран поднимал модуль на предназначенное для него место в более крупной структуре, а затем его подключали ко всем коммуникациям.

Ясно помню день, когда на место был поставлен первый модуль. На специальную церемонию пригласили Нину – она разбила бутылку шампанского о бетонную поверхность, как будто мы спускали на воду корабль.

Мы вместе с промышленностью занимались разработкой новых продуктов и компонентов. Например, мы хотели устанавливать в модулях цельную готовую ванную комнату. В 1930-х годах Бакминстер Фуллер разработал такую ванную комнату из металла для своего знаменитого дома «Димаксион», но подобные вещи никогда не производились в промышленных масштабах. Стеклопластик, покрытый гелькоутом – в то время перспективный материал, использовавшийся в судостроении, – казался правильным выбором. Мы нашли компанию в Торонто, Reff Plastics, занимавшуюся изготовлением мебели из стеклопластика. Вдохновленные проектом Habitat, Reff Plastics создали пресс-форму и модель для ванных комнат. Схожим образом компания Frigidaire спроектировала модульную кухню. По нашей просьбе компания также разработала комбинированную стиральную машину с сушкой, которую можно было встроить в ванную комнату в наших модулях. Такие машины значительно экономили место и были очень удобны в эксплуатации. Сегодня стиральные машины с сушкой широко распространены, но в середине 1960-х о них еще не слышали.

7 апреля 1966 г. Нина официально дает начало возведению Habitat’67 с первого модуля

Улицы и аллеи Habitat должны были находиться на втором, шестом и десятом этажах и потенциально могли подвергаться атмосферному воздействию, в том числе сильных снегопадов и бодрящего канадского ветра с реки Святого Лаврентия. В Монреале есть места, где тесно сгруппированные здания создают эффект аэродинамической трубы, и иногда бывает невозможно перейти улицу. Мы тщательно изучали ветровой режим, оценивая, как воздух будет двигаться вокруг такой сложной и пористой структуры, как Habitat. Нашим консультантом был руководитель факультета аэродинамики Университета Мак-Гилла, который проводил испытания, помещая масштабную модель Habitat в дымовую аэродинамическую трубу. Мы пришли к выводу, что улицы нуждаются в ветрозащите вдоль всей длины и что криволинейная форма будет лучше всего отклонять потоки ветра. Мы выбрали еще один относительно новый материал – акрил, крепкий и прозрачный. Компания Rohm and Haas взялась предоставить то, что нам было нужно.

Аэродинамический тест прозрачных щитов, которые расположены вдоль дорожек Habitat и отклоняют ветры, дующие с реки

Угрозы нарушения целостности проекта так и не исчезли совсем. Сейчас я вспоминаю одну из них – «дело Шатлен» – по названию канадского женского журнала, руководство которого желало оформить интерьеры модулей Habitat в различных стилях, но я яростно возражал против этой затеи. Однажды я пришел на строительную площадку и обнаружил там розово-лаймовый шар из папье-маше диаметром около 2,5 м, с забавными дырочками. На мой вопрос, что это такое, мне ответили: это скульптура для детской площадки, которую только что доставили из Chatelaine. Я позвонил Черчиллю – попросить, чтобы шар убрали, но Эда не было на месте. Поэтому в тот же вечер мы с Ниной отправились на участок. Шар стоял на залитой лунным светом площадке. Мы попытались оттащить его, но вся эта возня привлекла внимание охраны. Завыли сирены, и появился начальник охраны «Экспо». Нас не арестовали, но на протяжении двух следующих недель я умолял руководство выставки, чтобы они заставили Chatelaine забрать скульптуру куда-нибудь в другое место.

Чем меньше времени оставалось до открытия «Экспо», тем сильнее становился общественный и профессиональный интерес к выставке. Работая над проектом, мы подружились с Артуром Эриксоном, который был знаменитостью в канадской архитектуре того времени. Он проектировал павильон Канады на «Экспо» и несколько других. Артур пригласил меня на прием в свой дом в Ванкувере, чтобы поговорить о Habitat. Одним из особенно запоминающихся моментов стал визит на строительную площадку Habitat архитекторов Ио Мин Пея, Пола Рудольфа и Филипа Джонсона, которые вместе совершили обход стройки. Джонсон, что неудивительно, производил впечатление импресарио – элегантного и эрудированного. Это было за несколько лет до того, как он стал носить свои фирменные очки с круглыми линзами в массивной черной оправе. Джонсона в основном интересовала визуальная сторона. Помню, как он говорил: «Вы превзошли Пиранези! Вы превзошли Пиранези!» Уверен, что не я первый получил от Джонсона такую завышенную оценку и похвалу.

Пол Рудольф говорил тихо, почти запинаясь. Это был архитектор из архитекторов, и рисовал он просто божественно. Он тоже – я это видел – разбирался во всем, понимая, каким потенциалом с точки зрения пригодности для жилья обладает обычное жилое здание, если взять и разделить его на множество составляющих, и позднее воспользовался идеями Habitat и развил их в ряде своих проектов.

Пей всегда был аристократом, благодарным, но державшимся несколько отстраненно.

Бакминстер Фуллер, автор проекта геодезического купола «Экспо-67», посещает мой офис во время строительства Habitat и дарит мне браслет с брелоками

Во время строительства нас также несколько раз посетил Бакминстер Фуллер. Он отвечал за проект массивного геодезического купола, формировавшего центральную часть павильона США на выставке. К тому времени Баки, как все его звали, стал легендой. Он впервые построил легкий купол, придумал дом «Димаксион» и разработал революционные новые формы картографии. Он был знаменит своими захватывающими лекциями на самые разные темы, которые могли продолжаться часами, – я был на одной из таких лекций в Университете Мак-Гилла. Первый раз Фуллер пришел, чтобы увидеть Habitat, тогда существовавший только в виде модели, по просьбе руководства «Экспо» – они хотели убедиться, что он даст проекту свое благословение. Фуллер так и сделал и, уже собираясь уходить, достал из своего кармана браслет с брелоками и подарил его мне – дружеский жест, который я никогда не забывал.

Мы с Ниной и нашими детьми, Тааль и Ореном, переехали в квартиру № 904 в Habitat’67 непосредственно перед открытием. Мы устроили вечеринку, которая выплеснулась на несколько террас Habitat. Музыка, исполняемая карибской группой на стальных барабанах, разносилась над гаванью, а на заднем плане мерцал силуэт Монреаля. Наша семья жила в этой квартире в период всемирной выставки. Это было похоже на жизнь на карнавале. Поскольку одна треть комплекса была открыта для посещения публики, в нашу квартиру часто заходили заблудившиеся посетители. Услышав шум и суматоху, можно было выглянуть в окно и увидеть Шарля де Голля, прибывшего на встречу с генеральным комиссаром «Экспо», официальная резиденция которого находилась в квартире № 1011. Освещение Habitat’67 в прессе для меня было удивительным: казалось, будто о комплексе говорилось в каждой газете, в каждом журнале и во всех телевизионных программах в Северной Америке (и за ее пределами), а кульминацией стала статья с иллюстрацией на обложке Newsweek. Со всего мира потоком хлынули приглашения приехать с лекциями: из Индии, Британии, Латинской Америки, Израиля и других мест.

Как часто бывает в подобных случаях, восприятие такого инновационного архитектурного проекта со стороны критиков было неоднозначным. Ада Луиза Хакстейбл, архитектурный критик New York Times, назвала Habitat прообразом будущего. Она начала свой рассказ с описания того, как почтальон идет по одной из улиц Habitat и доставляет почту, а потом отметила, что это «небесная улица» и находится она на 10-м этаже. Хакстейбл продолжала: «Habitat нарушает почти каждое правило жилищного строительства, ранее существовавшие обычаи, традиции и условности». Проект, пишет она, «является значимым и ошеломляющим примером экспериментальной застройки, а также самым важным сооружением на “Экспо”, где архитектурное искусство представлено в изобилии». Некоторые критики, придерживавшиеся более традиционных взглядов, подобно Рейнеру Бэнему, отнеслись к проекту скептически и утверждали, что эта модель невоспроизводима и плохо подходит к климату Монреаля. Бэнем назвал Habitat’67 «дипломным проектом студента-пятикурсника, который каким-то образом оказался построен». Он ошибался – это был дипломный проект студента-шестикурсника.

Статья с иллюстрацией на обложке, 1971 г. Всемирная известность сохранилась на годы

Луис Кан ответил журналисту, писавшему статью для Newsweek, на удивление сдержанно. Кана можно было понять: я не только переманил его инженера, Августа Коменданта, но и заслужил международное признание в молодом возрасте с первым же проектом. Кан десятилетиями боролся, прежде чем получил высокую оценку, которой он действительно заслуживал. Как бы то ни было, потом мы встречались с Луисом Каном в различных местах и наши встречи проходили очень тепло. Я перед ним в большом долгу.

После закрытия «Экспо» в конце 1967 года в Habitat стали заселяться постоянные жильцы и пускать корни. Среди жильцов была семья Гопник, в которой дети Адам и Блейк стали писателями. Несколько лет назад, когда Habitat исполнилось пятьдесят лет, Блейк Гопник опубликовал эссе-воспоминание в New York Times:

Когда мне было пять лет, мне казалось, что наш новый дом бесконечно простирается во всех направлениях. Он «парил» над широкой, пенистой рекой с одной стороны и лихорадочным портом с другой. Именно такое здание мог бы построить я – детсадовец, складывая кубики один на другой, пока все сооружение не рухнет. В первый день после пробуждения в этом доме у меня перехватило дыхание, когда я увидел его чудеса, и с тех пор так было почти каждое утро…

Построенные на косе, отделяющей стремнины великой реки Святого Лаврентия от волнующихся вод монреальского порта, 158 квартир Habitat занимают 354 модуля из литого бетона, которые нагромождены в 11 этажей сумасбродной путаницы из консолей, мостиков и опасных открытых пространств – похожей на… (попробуйте догадаться!) груду детских кубиков. Что касается чистого сенсорного восприятия, тогда, как и сейчас, с Habitat нельзя было тягаться. Каждая минута в здании была не похожа на следующую, поскольку пространство, свет, воздух и звук танцевали вокруг. Мои родители установили конструкцию для лазания на одной из наших террас, но само здание оказалось лучшей игровой площадкой.