Текст книги "Два шпиона в Каракасе"

Если природа попробует нам помешать…

В какой-то миг дождь все-таки прекратился, зато хлынули селевые потоки. С вершин кордильеры вниз двинулись огромные массы глины и с бешеной скоростью покатились камни, размером сопоставимые с ужасом, овладевшим людьми, которые все это наблюдали. Казалось, будто природа взбесилась и решила разрушить целые поселки, хороня дома под толстым слоем грязи, а смертоносная волна смывала в море тысячи людей. И страна никак не могла пробудиться от этого апокалиптического кошмара.

За считанные часы в целом штате, соседнем с Каракасом, изменились очертания береговой линии. Мать-природа изменила рельеф местности сразу и на большой территории. Семьи, жившие там целыми поколениями, не понимали, где теперь оказались. Улицы и районы, где они обитали с незапамятных времен, их дома, родственники, соседи, собаки и кошки исчезли, унесенные потоками воды, перемешанной с глиной и камнями.

Лус Амелия старалась уберечь от коричневого потока мать и крошечного сына. Люди вокруг носились туда-сюда, и каждый пытался спастись как мог. Молодая мать молилась, как не молилась никогда раньше, и просила Господа вразумить президента, чтобы тот прислал хоть кого-нибудь на помощь своему любимому народу. Но молитвы ее не были услышаны. Ни Господь Бог, ни Чавес, ни люди Чавеса не появились в поселке, где жила Лус Амелия. Как не появились они ни в одном другом из сотен поселков, разбросанных по побережью и теперь похороненных под слоем селя или смытых в Карибское море, которое вдруг перестало быть голубым. Борясь с парализующей ее паникой, полная решимости спасти маленького сына и, если возможно, любимую мать, Лус Амелия победила. Им удалось подняться на верхний этаж какого-то учреждения. И оттуда они наблюдали, как то, что еще недавно было улицей, превращается в широкую и многоводную глинистую реку, которая безжалостно несет с собой животных, машины, мебель, мотоциклы, колыбели, матрасы и людей. Много людей.

С каждым часом росло число пропавших без вести и пострадавших. И хотя во второй половине дня, по официальным данным, погибло более тридцати тысяч человек, в своем обращении к нации, переданном по государственному каналу, президент лишь бегло упомянул о трагедии, основное же время посвятил призывам к населению принять участие в референдуме.

Наконец этот ужасный день закончился. Оставалось надеяться, что с прекращением ливней ситуация стабилизируется. Но на самом деле только тогда-то и начался долгий кошмар для сотен тысяч несчастных, которые потеряли все. Период возвращения к нормальной жизни для них растянулся на десятилетия. А многие так никогда к ней и не вернулись.

Но были и хорошие новости: референдум состоялся, и президенту сообщили, что народ в очередной раз доказал ему свою безграничную любовь и произнес свое “Да, согласны”. В ближайшие недели страна получит новое название и новую Конституцию. Однако непредвиденная природная катастрофа помешала Чавесу отпраздновать великое событие, которое он готовил все последние месяцы и которое, как ему казалось, станет краеугольным камнем его правления. Анхель Монтес рассказал Уго о масштабах трагедии. Но Чавес не желал слушать подробностей самой страшной из природных катастроф, пережитых страной в новые времена. Он предпочел скрыться и сидеть в одиночестве в своем кабинете во дворце Мирафлорес. Целый день он отказывался выступить по радио или по телевидению, и его мало волновало, что подобное молчание удивит всех и даже напугает некоторых его соратников и последователей.

Что с ним происходило? Почему он тянул время и не возглавил движение спасателей? Пошли слухи, будто Чавес впал в депрессию и она парализовала его моральные силы. Но неожиданно он вновь вышел на сцену, не дав времени оппозиции осудить его за бездействие. И теперь Уго быстро взял ситуацию под свой контроль и проявил бешеную энергию. Он на вертолете отправился в зону бедствия, где царили полный хаос и суетливая растерянность. Лично посетил пункты, где предполагалось разместить пострадавших. По его приказу парашютисты-спасатели участвовали в операциях по розыску тех, кто остался в зонах затопления. Уго сам сел за руль внедорожника и добрался до самых отдаленных мест. Люди встречали его с большим воодушевлением.

Он распорядился поселить большую группу людей в президентской резиденции и наконец-то обратился к стране по телевидению. Не скрывая сложности положения, он сообщил о новых чрезвычайных мерах, предпринятых правительством, дал практические советы и постарался поднять дух сограждан. И бедняки в очередной раз убедились, что Уго – покровитель обездоленных. Если за дело взялся Уго, все будет хорошо.

Узнав о невероятной катастрофе, правительство Соединенных Штатов сразу же предложило срочную и столь необходимую Венесуэле гуманитарную помощь. В дни трагедии Эва Лопес тайно привела в действие все свои связи в Вашингтоне и прежде всего обратилась к сенатору Брендану Хэтчу: американская армия должна немедленно развернуть гуманитарную операцию. Одновременно, используя сеть своих агентов в правительственных кругах Венесуэлы, она стала добиваться, чтобы Министерство обороны без промедления согласилось принять помощь, предложенную правительством Билла Клинтона. Анхель Монтес пришел с этим вопросом к Чавесу.

– Ты сам отлично знаешь, Уго, что наше правительство не располагает нужным количеством людей и нужной техникой, а главное, у нас нет соответствующего опыта, мы не сумеем сами ликвидировать последствия природного бедствия, – сказал он и протянул Чавесу документ на подпись. – Мы не можем отказаться от такой помощи.

Уго скрепя сердце поставил свою подпись, и уже через два дня несколько военных кораблей США отплыли с военноморской базы американского флота в Норфолке, Вирджиния, и направились к берегам Венесуэлы. Между тем десятки тысяч людей оставались в затопленной зоне, где появилась опасность эпидемий. Пострадавшие голодали.

Учитывая чрезвычайную серьезность положения, правительство США, которое уже имело достаточный опыт, обретенный в схожих ситуациях в Центральной Америке, странах Карибского бассейна и других частях света, готово было в кратчайшие сроки восстановить в прибрежной зоне шоссе, стертое ливнями с лица земли. Корабли должны были доставить механизированные бригады и тяжелую технику, чтобы обеспечить доступ в отрезанные водой населенные пункты. Также готовы были к оказанию помощи служащие инженерных войск, вертолеты, полевые госпитали, палатки для семей, потерявших жилье, спасатели, сотни врачей и медсестер.

Министр обороны при поддержке неотлучно присутствовавшего рядом советника президента Анхеля Монтеса координировал всю работу, в то время как телевидение обеих стран показывало, как американские корабли плывут к берегам пострадавшей Венесуэлы.

Нет оккупационным войскам!

В самый тяжелый момент, когда надо было срочно принимать меры для ликвидации последствий стихийного бедствия, Чавесу позвонил очень встревоженный Фидель Кастро. Без лишних вступлений кубинский руководитель объяснил, насколько недопустимо позволять янки доказывать свою добрую волю, совершая подобный акт солидарности и гуманности. – Пойми ты наконец, что никакие это не инженеры и не врачи, – растолковывал Фидель Чавесу. – Это оккупационные войска! Это морская пехота, глупец! Ты и глазом не успеешь моргнуть, как они захватят всю твою страну!

Уго тотчас вспомнил, что произошло несколькими неделями раньше, когда никто еще не подозревал о приближении ужасной трагедии. Между двумя странами, Кубой и Венесуэлой, была достигнута договоренность об идеологической взаимоподдержке, и, выполняя часть намеченной программы, венесуэльский президент пригласил группу близких ему людей в конференц-зал дворца для просмотра серии документальных лент, подготовленных в Гаване по поручению самого Кастро. Фильмы воспроизводили два выступления чилийского президента Сальвадора Альенде, вскоре после того погибшего. Он был первым марксистом, которому удалось выиграть выборы и прийти к власти в Латинской Америке, и случилось это в 1970 году. Одну из речей Альенде произнес перед главами государств на сессии Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций, и она заканчивалась такими словами:

Наша уверенность в своих силах способствует усилению нашей веры в высокие человеческие ценности и убежденности, что эти ценности должны взять верх. Их нельзя уничтожить!

В юности Уго очень интересовался фигурой Альенде, его идеями и речами. И вот сейчас, снова увидев чилийского президента на экране, он испытал огромное волнение. Завершался фильм кадрами, на которых самолеты военно-воздушных сил Чили сбрасывают бомбы на президентский дворец “Ла Монеда”. На голове у Альенде каска, он держит в руках автомат, который совсем недавно ему подарил Фидель Кастро. Последняя трагическая сцена – смерть чилийского президента. Однако сцена гибели Альенде и без того была навсегда запечатлена в памяти Уго, ведь тот был левым, как и сам Чавес, кроме того, он, как и Чавес, победил на выборах, старался управлять страной, опираясь на демократические принципы, и погиб во время путча. Уго представлял себе, как путчисты, силы которых значительно превышали силы защитников дворца, окружают Альенде, требуют, чтобы он сдался и объявил о своей отставке. Представлял себе зал во дворце, превратившийся в западню, где, как говорят, президент покончил с собой.

И вот теперь Фидель Кастро старался убедить Чавеса, что следует отказаться от “гуманитарной помощи” Соединенных Штатов, и напоминал о случившемся в Чили:

– Все это устроили гринго. А ведь ты уже пошел дальше, чем Альенде, и не должен становиться еще одним мучеником. Но поверь, тебя ждет такая же судьба, если ты не проявишь бдительности и вовремя их не остановишь.

Фидель добился своего. Уго позвонил по телефону Анхелю Монтесу и непререкаемым тоном велел отказаться по официальным каналам от помощи Соедиенных Штатов: – Мы не позволим их военным кораблям пересечь границу нашей страны.

Анхель не мог скрыть не только своего удивления, но и огорчения. До сих пор все считали, что Уго по доброй воле, то есть без всякого давления со стороны, согласился на помощь США. Теперь Анхель пытался переубедить его. Напомнил, как срочно нужны им инженеры и тяжелая техника, чтобы добраться до тех людей, которые умирают, не получая медицинской помощи, воды и продуктов. Груз, доставленный военными кораблями США, спасет много жизней. Десятки тысяч пострадавших получат временное жилье. И помощь медиков. Было видно, что Монтес искренне сострадает несчастным. Но как раз это и вывело из себя президента:

– Никто не способен любить наш народ больше, чем я! – Взгляд его стал ледяным, он едва сдерживал бешенство и орал на друга: – Если ты не собираешься исполнять мой приказ, так и скажи. У меня есть достаточно других товарищей, готовых подчиняться без возражений. А ты нарушаешь субординацию – вот что означает твой отказ!

Сцена происходила на глазах у высокопоставленных чиновников, которые тут же намотали себе на ус, как относится президент к инициативе североамериканцев. А еще их поразило, с какой резкостью Уго отчитывал самого близкого своего товарища по борьбе и самого близкого друга.

Между тем Анхель Монтес всем видом своим выразил покорность и тоном, в котором тем не менее звучали тревога и унижение, ответил:

– Ваш приказ будет исполнен, сеньор президент. Позвольте мне удалиться.

Через несколько часов кораблям США предстояло изменить курс, чтобы вернуться на свою базу. Чавес был откровенно доволен, что принял такое решение. Фидель улыбнулся, увидев по CNN, как поворачивают назад американские корабли. А тем временем тысячи пострадавших продолжали надеяться на спасение.

К негодованию Моники, Эвы, Хэтча и тысяч венесуэльцев, не желавших верить последним сообщениям, Чавес выступил по телевидению и объявил, что отказался от помощи США. При этом он с пафосом утверждал: правительство обладает достаточными материальными и людскими ресурсами, чтобы справиться с последствиями трагедии. И он не позволит иностранным державам “явиться сюда и диктовать нам, как мы должны спасать наших граждан”.

Пылкую речь президента услышали по транзисторным приемникам и некоторые жертвы катастрофы. Как чаще всего и случалось, решения Чавеса раскололи венесуэльцев на два лагеря. Мать, окруженная больными детьми, рыдала: – Без американских лекарств моих ребятишек не спасти!

И тут же какой-то мужчина накинулся на нее с упреками: – Не будь дурой! Уго знает, что делает. Он сам всем нам поможет. Готов спорить на что угодно: он даст нам новый дом, куда лучше рухнувшей развалюхи, слепленной из дощечек. Вот посмотришь!

Первое утро XXI века пришло под страстные признания в любви к Венесуэле и под крики боли. С одной стороны, Уго упивался тем фактом, что его любимый народ проголосовал за внесение поправок в Конституцию и дал зеленый свет планам Чавеса “построить фундамент для новой Боливарианской Республики Венесуэла”.

Но в то же время Уго знал, что часть его любимой страны разрушена самым страшным за всю ее историю ураганом. Десятки тысяч граждан, в первую очередь беднейших, которых он называл братьями, погибли. Понятия “родина” и “смерть” отныне переплелись в душе Чавеса. Но у него не было времени на причитания. Он не мог спасти жертв катастрофы, зато мог спасти родину.

Прошло всего несколько недель, и Маурисио снова встретился с Раймундо Гальвесом на одном из Карибских островов. Его шефу было просто необходимо лучше понять, что представляет из себя Чавес, услышать личные впечатления Маурисио об этом необычном персонаже, венесуэльском президенте, на которого сделал такую большую ставку Фидель. Как рассказал шефу Боско, он много ездил по разным штатам и провинциям, а также разговаривал с людьми на улицах Каракаса и убедился, что этот человек наделен потрясающей харизмой и сумел отыскать эмоциональный подход к народу, который теперь его боготворит. Но иногда Чавес поступает безрассудно и неосмотрительно, ведет себя неосторожно, скажем пренебрегая личной безопасностью, из-за чего рискует стать жертвой покушения.

– Кроме того, у Чавеса отсутствует политическая база. И на самом деле он не имеет контроля ни над армией, ни над нефтедобывающей промышленностью, а это в Венесуэле – самое главное. Ему недостает опыта, поэтому логично ожидать, что он наделает ошибок. Очевидно и другое: ему скучно заниматься управлением государством, и порой создается впечатление, будто он вовсе и не управляет им, а увлечен непрекращающейся избирательной кампанией. И еще, как ты сам мог убедиться, он то и дело атакует своих врагов, реальных и воображаемых. Боюсь, в будущем военные взбунтуются против него.

– А что с твоим вторым заданием? – спросил Гальвес с каменным лицом, имея в виду приказ нейтрализовать агентов ЦРУ, работавших в Венесуэле.

– Как я уже докладывал тебе несколько недель назад, – ответил Маурисио, – кое-чего нам добиться удалось… Нескольких информаторов ЦРУ мы вывели из строя, но я до сих пор не вышел на след тех, кто руководит всей их разведсетью в Венесуэле. У меня нет ни малейших сомнений, что шпионы из Лэнгли работают там весьма успешно. Им тоже удалось внедриться в правительственные круги и в армейскую среду, и, как тебе известно, они уже разделались с двумя нашими.

Гальвес остался недоволен отчетом Маурисио.

– Понятно, что человек из ЦРУ знает, что делает, он разбирается в стратегических вопросах и наверняка имеет большой опыт работы в таком направлении. Скорее всего, он уже раскрыл тебя и, если ты не проснешься наконец и не опередишь его, нанесет удар первым.

Вернувшись в Каракас, Маурисио рвал и метал – его страшно задело сравнение с противником, и при этом явно невыгодное для него сравнение. Было понятно, что надо действовать как-то иначе. Он размышлял, прикидывал так и эдак, просчитывал варианты, взвешивая надежность и рискованность каждого из них. Опыт научил его: чтобы решить ту или иную загадку, иногда требуется на время забыть про нее и чем-то побаловать собственное тело. К тому же ему было просто необходимо снять напряжение – поэтому Маурисио позвонил своей новой знакомой и пригласил на ужин.

– Я привез тебе сувенир с острова Аруба, – добавил он.

Моника отменила встречу с Эвой и поехала в свой любимый ресторан, чтобы встретиться там с мужчиной, который и без всяких сувениров занимал все ее мысли.

Центр мира

Прибрежные районы и ряд внутренних штатов начали вроде бы восстанавливаться. Правда, совсем медленно, во всяком случае, о восстановлении много говорили по телевидению и много всего обещали, а вот на улицах разоренных поселков и городов этот процесс был заметен гораздо меньше. Время в основном уходило на эвакуацию выживших, поиск без вести пропавших, переселение людей из зон повышенной опасности, а также восстановление мостов и дорог. Кругом было много горя, вся страна скорбела. С каждым днем все очевиднее становился масштаб трагедии.

Начала поступать помощь из других стран – с Кубы, из Китая и некоторых европейских государств… Но этой помощи было недостаточно, а порой она оказывалась даже бесполезной в данных обстоятельствах. Для пострадавших ад становился реальностью.

Но с точки зрения Уго, не только природное бедствие омрачало первые дни нового века. Для него эта катастрофа уже принадлежала прошлому, а он был обязан думать о будущем, о своих следующих шагах.

Чавес с тревогой видел перед собой две опасности: оппозицию и нехватку денег. Как он знал, противники неустанно искали способ лишить его власти. А хуже всего было то, что заранее предсказанное падение цен на нефть оставило правительство без средств, необходимых для продвижения политической программы Чавеса. Ему нужны были деньги, много денег. Революция не могла ждать. Сидя в своем кабинете перед глобусом, он ставил на нем новые и новые красные метки и принял решение расширить список стран, которые необходимо посетить.

Вернувшись из турне по Старому миру, Уго поет в программе “Алло, президент!”:

– Оле! Оле! Сколько веселья и цветов – так родилась моя Испания![18]18
  Слова из популярной песни испанского певца Маноло Эскобара (1931–2013) “Да здравствует моя Испания!” (1973).


[Закрыть]

Он очень доволен состоявшимися там встречами и рассказывает всей стране, каким приятным был обед с председателем испанского правительства и какой долгой была их беседа, а на следующий день он завтракал с Его Величеством королем Испании во дворце Сарсуэла.

Поездка была длительной, но вот наконец Чавес вернулся в Каракас. Он устал. Однако, едва успев умыться и переодеться, помчался в Уругвай, где его уже ждали на очередной латиноамериканской встрече в верхах и где он собирался произнести речь на свою любимую тему – о полной интеграции континента.

Между тем больше всего Чавеса тревожили мысли совсем о другом – о падении цен на нефть.

– От этих цен зависят наша экономика и сама наша жизнь, – объяснял он с экрана.

Той же проблеме уделяла особое внимание и Эва Лопес в своих донесениях, адресованных Оливеру Уотсону, поскольку Чавес объявил, что намерен созвать международное совещание стран – производителей нефти. Чтобы придать своему приглашению на встречу официальный характер, венесуэльский президент готовился совершить турне по Ближнему Востоку, чтобы убедить лидеров этих стран действовать совместно, добиваясь повышения цен на нефть.

По пути в Иран президентский самолет делает короткую остановку в одном из аэропортов Объединенных Арабских Эмиратов, и Чавес несколько минут беседует с шахом Халифой ибн Заид Аль Нахайяном. Они разговаривают через переводчиков и обсуждают нынешнее положение на нефтяном рынке. Цена упала до двенадцати долларов за баррель. Чавесу просто необходимо, чтобы она поднялась – как можно быстрее и как можно выше.

После Эмиратов венесуэльская делегация сразу же отправилась в Ирак. Мировая пресса отметила, что Уго Чавес стал первым главой зарубежного государства, который встретился с Саддамом Хусейном после того, как иракские войска в 1990 году оккупировали Кувейт. Так как санкции, наложенные на Ирак, предполагали также и запрет на воздушное сообщение, венесуэльский лидер добирался до пункта назначения с не меньшими сложностями, чем те, что испытывали путешественники во времена Марко Поло. После нескольких дней пути и пересадок с автомобилей на вертолеты Чавес наконец по-братски обнял иракского диктатора. Затем Саддам сам сел за руль и повез высокого гостя по украшенным в его честь улицам столицы в один из своих многочисленных дворцов.

Они не говорили ни о правах человека, ни о справедливости. Они обсуждали договоры о сотрудничестве и необходимость воскресить деятельность Организации стран – экспортеров нефти. А еще оба выражали свое возмущение политикой США. Потом вместе по-дружески фотографировались и обменивались мечтами о будущих альянсах.

Когда венесуэльская делегация готовилась двинуться из Ирака в Индонезию, пыльная буря задержала вылет вертолетов, которые Саддам предоставил им, чтобы добраться до границы. И Чавес с искренним негодованием отзывался о том, что аэропорт Багдада вот уже десять лет закрыт для международных полетов.

– А ведь это древняя Месопотамия! – гневно заявил он своим министрам. – Здесь мы видели берега Тигра и Евфрата. И вот теперь никто не может ни попасть сюда, ни уехать отсюда, ни познакомиться со всем этим. Разве кому-то дано право объявлять блокаду целому народу?

Соединенные Штаты, разумеется, без особого одобрения отнеслись к встрече Чавеса с Хусейном. Эва Лопес тоже. Но реакция Вашингтона не тревожила Уго, она выводила его из себя, и он пользовался любым случаем, чтобы заклеймить “империю зла”:

– Если янки заявляют, что я веду себя недостойно, встречаясь с Саддамом Хусейном, то я им отвечу: уж чего-чего, а достоинства нам не занимать. Венесуэла присоединяется к голосам тех, кто требует уважения к самоопределению, свободе и независимости каждого народа.

Турне Чавеса, уже с самого начала воспринятое неоднозначно, продолжилось в Африке. Из Ирака он направился в Нигерию, Ливию и Алжир. В Ливии обменялся пылкими объятиями с легендарным Муаммаром Каддафи, своим союзником на нефтяном рынке. Его Уго называл “мой добрый друг Муаммар”.

А вот дома в Каракасе Элоиса встретила Чавеса жалобами на свою горькую судьбу. Мало того что Уго отсутствовал не одну неделю, так по возвращении он и не подумал поспешить к жене и маленькой дочке, которой едва исполнился год. Нет, он сразу направился в Мирафлорес и заперся в своем рабочем кабинете. Элоиса много раз пыталась до него дозвониться, наконец он взял трубку и услышал:

– Неужели мы так мало для тебя значим, Уго? Мне трудно в это поверить.

Разговор проходил на повышенных тонах, в голосе Элоисы звучало негодование. В ответ Уго с тем наигранным простодушием, которого она не выносила, клялся, что ничего в жизни не хочет так, как поскорее оказаться рядом с ней и дочкой, но сейчас, после столь продолжительного отсутствия, его долг – в первую очередь заняться делами страны. – И знаешь, что я тебе скажу, Элоиса? Я вернулся с новым убеждением: наша боливарианская революция должна затронуть не только это полушарие, но и распространиться на весь мир. И ты должна радоваться, что мы оказались в центре таких процессов.

Элоиса бросила трубку.

Чавес все чаще мелькал на международной сцене, это порождало новые амбиции, и он поставил перед собой очередную великую цель – возглавить антиамериканскую борьбу в мировом масштабе.

– Вряд ли это будет слишком сложно, – как-то уже под утро объяснял он Анхелю Монтесу в своем кабинете. – Весь мир ненавидит янки, да и Джорджа Буша, этого недоумка, тоже никто не любит. Вот я возьму и поссорюсь с ним… Ты вскоре сам убедишься: люди будут в восторге от того, что я так себя веду. И здесь у нас, в Венесуэле, и везде где угодно.

Анхелю, как и Элоисе, с каждым разом становится все труднее разговаривать с Уго. Если раньше его нарциссизм проявлялся локально, то теперь стал глобальным. Сколько ни пытался Анхель образумить друга или пробудить в нем хотя бы намек на желание встать на место других людей, Чавеса такие мелочи не волновали. Его занимало совсем другое. – Сейчас ко мне прикованы взгляды всего мира, ко мне и к тому, что мы делаем у себя в Венесуэле, – возбужденно втолковывал он Анхелю. – Я убедил страны, производящие нефть, поднять на нее цены.

Иными словами, семья, друзья, даже собственный отдых отошли для Уго на второй план. Мир требовал его внимания к себе.

В своих многословных телевизионных монологах Чавес, иногда сам того не замечая, не мог скрыть гордости: ведь он вот так запросто беседовал с королями, президентами и теми главами государств, которых другие – но не он! – называют тиранами. Английская королева и руководители Китая, Саддам Хусейн и император Японии, Владимир Путин, Ангела Меркель и Муаммар Каддафи – вот лишь некоторые из длинного списка высокопоставленных персон, которые, по словам Уго, с симпатией относились к нему самому и поддерживали его революцию.

Веселя самых простых из своих соотечественников и говоря на их языке, президент описывал, насколько хорошо его стиль поведения действует за границей. А его речи о равенстве, равноправии и призывы бороться с коррупцией вызывают восторг везде, где он их произносит.

– Это важно сегодня для всего мира. Мир больше не желает мириться с несправедливостью и неравенством. А мы у нас, в Венесуэле, достигли куда большего прогресса, чем все остальные. Люди это знают и нами восхищаются, вернее, они восхищаются вами, мои дорогие сограждане.

Народ обожает его телевизионные рассказы про встречи с императорами, королями и президентами, во время которых Чавес часто от души потешался, нарушая протокол; про то, как он стал кошмаром для дипломатов и агентов секретных служб. Эти рассказы смешили всю страну. Он, например, попытался по-дружески – и как это принято в карибских странах – обнять японского императора, персону священную, до которой никому не позволяется даже дотронуться. Или был еще вот такой случай: Уго сообщил шефам протокола британского Королевского дома, что намерен в знак приветствия поцеловать королеву Англии в щечку – “как это делается у нас, в нашей стране”.

Элоиса смотрит передачи с участием супруга скорее по обязанности, чем из интереса. В последние месяцы она стала чувствовать, как в душе у нее все переворачивается при одном лишь звуке его голоса.

– Здесь, у нас в Венесуэле, мы здороваемся со своими дамами, целуя их в щечку, и каждую называем “любовь моя”, разве не так?.. Ну вот… Вы даже вообразить себе не можете, что сделалось с этими англичанами из Букингемского дворца! И без того румяные, они стали буквально пунцовыми. Без конца перешептывались между собой и не знали, как сказать мне, что я не должен ничего такого себе позволять. Потом явился их шеф протокола – очень длинный, тощий и чопорный тип, другого такого я в жизни своей не видел, и подчеркнуто официальным тоном заявил, что встреча будет отменена. Ну а я тем временем слушаю его и прям со смеху помираю! Но потом все-таки пообещал им вести себя хорошо – уж не знаю, поверили они мне или просто сочли за лучшее оставить меня в покое, потому что выхода у них не было: я ведь уже туда, к ним, прилетел, и там собралось полно журналистов со всего света. Короче, с английской королевой я встретился и во время нашей беседы сказал ей: “Ваше величество, я хотел поцеловать вас в щечку, как принято в нашей стране, но мне не позволили”. Думал, ее это рассмешит, да куда там – у старухи ни один мускул на лице не дрогнул. Она сделала вид, будто и не слышит моих слов. Короче, так я и не поцеловал ее, хотя очень хотелось.

Смех президента, который явно гордился тем, что пренебрег правилами королевского протокола и поглумился над королевой Елизаветой Второй, звучал заразительно, и вместе с Уго смеялась вся страна, радуясь тому, что один из них, из своих, может позволить себе подшутить над сильными мира сего. И пусть Чавесу не удавалось рассмешить собственную супругу и лучшего друга, зато он знал, как заставить хохотать простой народ.

А еще он научился превращать улыбки в опору своей власти.