Текст книги "Пособники и подстрекатели"

ГЛАВА 6

Вообще говоря, в Шотландии женщинам, которые не красят волосы, присуще какое-то особенное, врожденное благородство, что не всегда встречается на юге. Человек, называвший себя Лаки Луканом, сноб из снобов, сидел за стаканом виски с водой в баре гостиницы «Гольф», находившейся в маленькой деревушке под Абердином, и с восхищением наблюдал за молоденькой белокурой и очень складной официанткой.

Он выбрал это место, как и всегда – когда надо было поспешно двигаться дальше – закрыв глаза и воткнув булавку в лежавшую перед ним карту. Это всегда хорошо срабатывало. Никто не разыскивал его в том месте, которое он выбирал с закрытыми глазами и с булавкой в руке. Однако на этот раз он сделал выбор на карте Северной Великобритании. Там у него были дела.

– Кристина, – ответила девушка, когда он спросил, как ее зовут. – Вы хотите заказать столик на вечер?

– Да, конечно, – кивнул он. – Но у вас, по-видимому, нет копченой семги и бараньих отбивных?

– Нет, почему же? У нас есть и то и другое.

– Отлично. Я бы хотел бараньи отбивные.

Он не отдавал себе отчета в том, что подсознательно оценивает эту девушку, сравнивая ее с Хильдегард Вольф. Ее волосы были светло-золотистыми. Но она определенно более худая. Неожиданно для себя он вдруг понял, что думает о Хильдегард и что думал о ней все эти полдня, сидя в баре.

– Как вас зовут? – снова спросил он.

– Кристина. Здесь меня все называют Кирсти.

– Кирсти, принесите мне двойную порцию настоящего шотландского виски. Что касается ужина, на закуску я хотел бы копченую семгу, а потом бараньи отбивные с гарниром.

– В каком номере вы остановились? – поинтересовалась она.

– Я оплачу счет наличными.

Он всегда платил наличными, это было его правило. Источник денег был здесь, в Британии. Теперь он приезжал сюда два раза в год, чтобы лично получить их от своего друга, состоятельного Бенни Ролфа, который после пластической операции Лаки всегда к его приезду держал наготове пухлую пачку наличных. На этот раз Бенни был за границей, но он позаботился, чтобы пакет с фунтами стерлингов передавали Лаки, как обычно, дважды в год. Большая часть средств шла из собственного кармана Бенни, но всегда была также и некоторая сумма от других старых друзей Лаки, собранная Бенни Ролфом.

– Не возникает ли у вас иногда отвращение к тому, что я сделал? – спросил он у Бенни в один из своих приездов. – Не охватывает ли кого-то из вас ужас? Когда я мысленно обращаюсь к прошлому, то ужасаюсь.

– Нет, дорогой друг, это было недоразумение в результате неудачного стечения обстоятельств. Никогда не следует допускать, чтобы какое-то недоразумение отягощало совесть.

– А если бы я убил свою жену?

– Это уже нельзя было бы назвать недоразумением. Тогда вы не были бы счастливчиком.

– Я имею в виду няньку. В ней было столько крови – пинты, кварты… Кровь лилась ручьем, она была всюду. Я наступал на нее в темноте. Вы читали в газетах про кровь?

– Сказать по правде, читал. Возможно, это типично для простонародья в отличие от представителей аристократии. Как вы думаете?

– Именно так я бы и сказал.

Лаки был разочарован, что в этот его приезд Бенни отсутствовал. Он доедал свои бараньи отбивные, рассматривал Кристину и сравнивал ее с Хильдегард. За окном обеденного зала расстилалось огромное, обманчиво спокойное Северное море. Бенни Ролфу уже исполнилось семьдесят пять. Почти всем его пособникам и подстрекателям теперь было за семьдесят. Кто будет собирать для него деньги, когда его благодетели уйдут из жизни? Об этом раздумывал Лукан, ни на секунду не допуская и мысли о том, что наступит и его черед и проблема наличных денег решится сама собой. Сейчас его распирала ностальгическая тоска по Хильдегард, известном дорогом докторе. «Мы омыты кровью Агнца Божьего». При этом воспоминании он с тревогой осмотрелся по сторонам.

Выйдя после ужина погулять, Лаки остановился у магазинчика, где торговали поделками местных мастеров. Магазинчик был открыт допоздна в расчете на таких, как Лукан. Среди уродливых шотландских народных украшений он обнаружил прелестный образчик обработанного горного хрусталя, кулон для Хильдегард, конечно, для Хильдегард. Он терпеливо ждал, пока молодой бородатый продавец заворачивал его подарок доктору, затем заплатил сверх указанной цены и осторожно положил крохотный пакетик в нагрудный карман.

ГЛАВА 7

Все полочки под тремя окнами врачебного кабинета Хильдегард занимала ее коллекция миниатюрных кактусов. Это были поистине редкостные экземпляры, и Хильдегард оказалась крайне раздосадована, когда один из пациентов простодушно подарил ей еще один кактус. Это растение не обладало столь же высоким статусом, как ее собственные, и тем не менее ей пришлось на какое-то время поставить новичка на видное место.

Этот кактус принес ей Уокер. Растение было неплохим, но и недостаточно хорошим. Выразив благодарность, Хильдегард осторожно поставила его на полочку, как будто он принадлежал к последним приобретенным ею раритетам.

Хильдегард указала Уокеру на стул.

– Итак, вас двое, – начала она.

В голосе Уокера послышались раздраженные нотки:

– Ну конечно, нас должно быть двое. Один, совершивший преступление, и другой, кто его не совершал.

– И кто из двоих настоящий Лукан?

– Я, – ответил он.

Его взгляд, словно оказавшись в западне, метнулся от окна к двери.

– Ну, положим, вы лжете, – сказала она.

– Я сам часто этому удивляюсь, – не стал спорить Уокер. – Пробыв столько лет самим собой, трудно стать кем-то другим. Как вы узнали, что существует еще какойто претендент?

– Один из моих клиентов – человек, назвавшийся Лаки Луканом. Он утверждает, что именно он седьмой граф Лукан.

– Какой подлец! Какой мошенник! – Уокер был по-настоящему встревожен. – Седьмой граф – это я.

– Вы хотите сказать, что подлецы и мошенники забивают насмерть нянек, воспитывающих их детей?

– Произошла ошибка. Нянька была убита по ошибке.

– А покушение на леди Лукан?

– Это совершенно другое дело, ей следовало умереть. У меня были долги.

– Господи, у меня руки чешутся выдать вас Интерполу!

– Беата Паппенхейм, вы этого не сделаете. Не забывайте, я профессиональный игрок. Я знаю, когда обстоятельства складываются в мою пользу. Вот почему я скрываюсь, вот, в сущности, почему нахожусь в вашем кабинете. Все, что мне нужно от вас, Беата Паппенхейм, это бесплатная психиатрическая помощь. Ничего больше. Только это. А что касается ваших секретов, ваших постыдных проделок с кровью, я буду хранить их, если вы будете помалкивать о моей тайне.

– А как же Лаки Лукан – мой другой пациент?

– Он поступил по-свински. Этот человек вообще не должен был к вам приходить.

– Он страшно похож на подлинного лорда Лукана. Хильдегард открыла папку, которую, готовясь к встрече, заранее положила на стол.

– Вот смотрите, – сказала она. – Лукан на пляже, ему тридцать восемь лет. Лукан в отороченной горностаем мантии пэра. Лукан на теннисном корте. Лукан на танцевальном балу. А вот в клубе «Клермонт» играет в карты со своими пресловутыми друзьями. Кроме того, – продолжала доктор, – у меня есть фоторобот, как лорд должен выглядеть сейчас. Портрет сделан по компьютерным фотографиям его родителей в вашем возрасте. А вот еще один способ идентификации – комплект карточек с типичными чертами, по которым можно составить фоторобот с учетом пластических операций подбородка и носа. Посмотрите на снимки, посмотрите.

– А вы посмотрите на меня.

– На вид вы, похоже, одного роста. Почти такое же расстояние между глазами. Очень возможно, что у вас одинаковый тембр голоса. Все это так, но вы меня не убедили. На чем вы сошлись с Лаки Луканом?

– Я нанял его. Мне так часто грозила опасность, особенно при получении денег, которые друзья предоставляли в мое распоряжение, что я решил найти двойника. Он ловко вводит в заблуждение моих друзей, когда приходит за деньгами. Как это ни странно, когда мне было за сорок, Лаки еще больше, чем сейчас, походил на меня. К тому же никто, конечно, не хотел, чтобы он долго задерживался в доме.

– А если допустить, что все обстоит наоборот? Что мой другой клиент – Лукан, а вы – нанятый двойник?

– Нет, это не так.

– В таком случае я больше не могу принимать вас обоих в качестве моих пациентов.

– Вам это и не нужно. Я разберусь с этим Лаки. Такие люди, как мы, знаем, каким образом разобраться с наглецами вроде него.

Эта последняя фраза Уокера не выходила у Хильдегард из головы. «Такие люди, как мы, знаем, каким образом…» Конечно, Уокер хотел ее напугать. Она это понимала. Один раз, когда она спросила, почему он не выбрал более простой путь, не пришел с повинной и не предстал перед судом по обвинению в убийстве, он ответил: «Такие люди, как мы, не сидят в тюрьме». Уокер был слишком убежден в своем аристократизме, как он его понимал, и именно это натолкнуло Хильдегард на мысль о том, что этот человек самозванец. «Такие люди, как мы, знаем, каким образом разобраться с наглецами вроде него». В конце концов, он мог оказаться настоящим лордом Луканом. «Такие люди, как мы, знаем, каким образом разобраться…» Означало ли это, что Лукан имел в виду тот же способ, каким был намерен «разобраться» с женщиной, которую он принял за свою жену? Или когда он «разбирался» с совершенной ошибкой, поняв, что убил няньку своих детей? «Такие люди, как мы…»

Все это напоминало мелодраму, но опять же, как Хильдегард сказала в тот вечер Жан-Пьеру, в самом положении лорда Лукана и его исчезновении было что-то театральное. И именно его в высшей степени наивное отношение к своей личной драме, по всей вероятности, сбило с толку полицию в первые дни после убийства. Детективы ориентировались на присущую представителям высшего общества изощренность, а все обернулось дешевым театральным трюком, который провернули друзья Лукана. Последнее время лорд много пил. Он безнадежно увяз в долгах. «Но нет, Лукан – это наш друг, он – один из нас, и вам не понять, что такие люди, как мы…» Лукан отправил несколько писем, не успев смыть кровь, пятна крови были даже на конвертах. В ночь, когда произошло убийство, лорд в панике примчался в дом одного из своих друзей, на его брюках было кровавое пятно.

Всюду кровь.

– Чего я боюсь, – обсуждая это со своим любовником, сказала Хильдегард, – так это того, что Уокер убьет Лаки. Это в его духе.

– Но ведь ты говоришь, что, по-твоему, настоящий Лукан – это Лаки.

– Какие-то сомнения всегда остаются. Возможно, я и ошибаюсь. А что касается Уокера, не могу избавиться от мысли, будто он беспринципный самозванец.

Жан-Пьер сделал кое-какие заметки. До ужина оставался еще целый час. Он налил Хильдегард немного виски с водой, себе – сухой мартини и, достав блокнот, начал читать:

– Играя в течение двадцати пяти лет роль исчезнувшего лорда Лукана, он, несомненно, привык к этой роли.

Ключевые слова «пропал без вести». Если прежде он действительно был лордом Луканом, то никогда не скрывался. После убийства он бежал, очевидно, без денег, приличной одежды и паспорта. Он просто исчез.

Если он действительно был лордом Луканом, жизнь в подполье должна была означать невозможность доказать свою невиновность – он не знал, что такая возможность у него была. Спонтанные удовольствия, например, просто оказаться в Париже, доступные множеству англичан, бульвары, набережные Сены, толчея, многочисленные бистро, граффити на стенах – все это утрачено в новой жизни, где главное – предельная осторожность. У него не было шансов ни на что, и если он был Луканом, то, как профессиональный игрок, должен был это знать. В те первые месяцы после таинственного исчезновения лорда полиция действовала очень активно.

И по мере того как шли годы и ничего не происходило, кроме путешествий украдкой в Южную Америку, в Африку, в Азию, а через определенные интервалы коротких и опасных наездов в Шотландию и Париж, чтобы забрать деньги у старых друзей, кем он стал? Каким-то неуловимым существом, окруженным морями крови – на руках, в мыслях, в памяти. Кровь…

…Я весь в руках судьбы, ее приказы спрятать невозможно.

Как невозможно спрятать ремесло, которым занимается красильщик.

«В 1974 году, когда он исчез, ему было тридцать девять лет. Детектив Рой Рансон, которому было поручено расследование, недавно умер. Седьмого графа все еще часто видят. Лукан то здесь, то там, он повсюду. В последнем обращении к Лукану Рой Рансон писал: „Остерегайтесь и бойтесь. Всегда найдется кто-то, кто хочет разыскать Лукана“.

По-видимому, у него было несколько фальшивых паспортов, несколько разных фамилий».

– Что скажешь, Хильдегард? – спросил Жан-Пьер, закончив читать. – Кто из твоих пациентов больше подходит, судя по моим коротким заметкам?

– Ни один, – ответила она, – и оба.

– Почему эти Луканы должны лечиться у психотерапевта?

– Они больны, – сказала Хильдегард. – Особенно Лаки. Он болен и знает об этом.

– Нет, я все-таки хочу выяснить, – настаивал Жан-Пьер, – почему они лечатся здесь.

– По всей вероятности, им нужны деньги. Они рассчитывают получить их у меня, – сказала Хильдегард. – Наверное, источник денег Лукана пересыхает.

– Наверное. Но я хотел бы знать точно, – сказал Жан-Пьер. – Недавно мне попалась статья, в которой друзья Лукана утверждают, будто он, вне всяких сомнений, давно умер. Так и написано: «Вне всяких сомнений». Но если тело не найдено и нет никаких других доказательств его смерти, то сомнения все же остаются. Он, конечно, может быть жив, но, возможно, и мертв. «Вне всяких сомнений» – это типичные журналистские словечки. Есть «всякие сомнения» и есть просто «сомнения».

– Именно так я и думала, когда читала эту статью. Так это или нет, мне, собственно, безразлично. Все дело в том, что у меня два пациента, утверждающих, будто их фамилия Лукан, и что мне грозят, ну, назовем это разоблачением.

– Да, Хильдегард, я называю это разоблачением. Давай называть вещи своими именами. Путаница в словах нас ни к чему не приведет.

– Ни к чему, – благодарно улыбнулась она.

Ужин был приготовлен и подан двумя молодыми людьми, состоявшими в тесной дружбе. Их пребывание в доме устраивало всех. Дик и Пол прежде были студентами, и лекции по психологии им читала Хильдегард. Она обнаружила, что они поглощены друг другом, горят желанием оставить семьи и совсем не жаждут учиться. Парни были в восторге от возможности продемонстрировать свое кулинарное мастерство (кстати, не очень высокое) и умение вести домашнее хозяйство. Они прекрасно ладили с Хильдегард и установили приятельские отношения с горничной Оливией, которая каждое утро приходила убирать квартиру. Дик и Пол делали все необходимые покупки и давали Оливии советы, как сэкономить на покупке ее сексуально возбуждающих нарядов. Все это создавало спокойный, приятный фон для любовных отношений Хильдегард и Жан-Пьера. Опасения вызывали у Хильдегард лишь тучи, сгущавшиеся над ее репутацией профессионала, – давние мошеннические проделки с кровью и воспоминания о прошлом все больше тревожили ее.

Ужин состоял из таинственного рыбного супа бурого цвета, пюре из шпината и сбитого со сливками творога, а в качестве гарнира подали молодой картофель. На десерт было персиковое мороженое с вишневым сиропом. Хильдегард и Жан-Пьер оценили ужин по достоинству. Поглощенные своими мыслями, они были скорее довольны тем, что он вообще был приготовлен и подан, а не его вкусовыми качествами. Молодые люди, высокие, стройные и гибкие, как проволока, убрали со стола и принесли в гостиную кофе. С самого начала было условлено, что их статус дает им право сидеть за столом вместе с Хильдегард и Жан-Пьером. Но парни предпочитали есть без хозяев, в кухне, и лишь иногда приглашали друзей. И это тоже устраивало Жан-Пьера и Хильдегард: оставшись наедине, они могли более свободно обсуждать свои дела.

Сейчас, сидя за столиком в гостиной, они вспоминали тот, другой, ужин вместе с Луканом в бистро. Он, конечно, с явным удовольствием съел свою копченую семгу, а затем бараньи отбивные.

– Еще бы не с удовольствием! Семга была превосходная, да и бараньи отбивные приготовлены замечательно.

– Ну и какое у тебя впечатление?

– Судя по тому, как он говорил, мне кажется, Лаки – настоящий Лукан. Похоже, его рассудок немного сдает и верх берет душевный разлад. А когда он в таком состоянии, Бог может приказать ему снова начать убивать.

В мастерской Жан-Пьера появился Уокер. Покупателей не было – всего десять тридцать утра. Жан-Пьер работал над глазом из пластика, предназначавшимся для какой-то статуи.

– Моя фамилия Уокер.

– Я знаю, кто вы.

– Я хочу поговорить с вами, – сказал Уокер.

– У меня нет для вас денег, – ответил Жан-Пьер.

Уокер покинул мастерскую.

Хильдегард в своем кабинете беседовала с пациентом, назвавшимся Лаки.

– Мне не полагается здесь бывать, – сказал Лаки.

– Я это знаю. Как давно вы познакомились с Уокером?

– Лет десять.

– Как ваша настоящая фамилия?

– Я не могу ее назвать.

– Кто вы по профессии?

– Учитель богословия.

– Священник?

– Я dйfrouquй, лишен духовного сана.

– Очень интересно! Почему вас лишили духовного сана?

– Я женился, – признался он.

– Неужели вы женаты? И где же ваша жена?

– Это моя тайна, – сказал он.

– Я считаю, что вы – лорд Лукан, – сказала Хильдегард.

– Вы ошибаетесь.

– Хорошо, пусть будет по-вашему. Тем не менее по всем признакам вы – человек, которого разыскивает полиция.

– Мое дело всего лишь забирать пожертвования пособников и подстрекателей. А Лукан – это же просто имя в газетах. Его, возможно, и в живых нет.

– Почему Уокер посылает за деньгами именно вас?

– Ну, иногда он делает это и сам. Но я больше похож на Лукана.

– Да, в чем-то вы больше похожи, а в чем-то нет. Впрочем, вы могли бы в прошлом быть и священником. В вас есть что-то от богослова, это остается на всю жизнь. Нечто мимолетное. Послушайте, Лаки, я хочу задать вам один вопрос. Вы ведь знали Генриха Эска, студента-богослова в Протестантском колледже в Мюнхене, скажем, лет десять-одиннадцать назад?

– Двенадцать лет назад, – уточнил он.

– Как уже говорила вам, я могла порой творить чудеса, – сказала Хильдегард. – И это правда.

– Несомненно. Но вы занимались мошенничеством. Вы морочили людям голову, выдавая себя за стигматика. Генрих мне все рассказал. Вы знаете, он ведь умер от лейкемии.

– Что вам от меня нужно? – спросила Хильдегард.

– Совет. Как я вам уже говорил, я продал душу дьяволу.

– И вы хотите получить ее обратно?

– Да, я хочу получить ее обратно.

– Для начала вы должны порвать с Уокером, – сказала доктор.

– Это было бы трудно.

– Знаю. Но я не могу принимать в качестве пациентов вас обоих.

– Мне кажется, у вас нет выбора.

Внезапно в руках Лаки появился какой-то пакетик.

– Это я привез вам из Шотландии, – сказал он, протягивая Хильдегард маленькую коробочку.

– Вы думали в Шотландии обо мне? – удивилась она, открывая коробочку, и невольно ахнула, совершенно искренне восхищаясь кулоном из хрусталя.

– Я думал о вас все это время.

– Это нормальная реакция по отношению к психотерапевту. А что именно вы делали в Шотландии?

– К сожалению, это секрет. Другой Лукан в бешенстве из-за того, что я к вам обратился. Ведь все последние двадцать пять лет я только и делал, что колесил по всему свету. Порой у меня не было денег и приходилось заниматься продажей книг по пресвитерианству и учебников по физиотерапии. Я был джентльмен из джентльменов – я преуспевал. Я был специалистом по генеалогии, помогал мормонам установить их происхождение. Надо сказать, это было слишком опасно – мне приходилось совершать поездки в Лондон. Такая жалость, что пришлось все бросить: дело было выгодное.

– А как вы стали священником?

– Ну, какое-то время я прятался в монастыре.

– Это не сделало вас священником.

– Я носил там «ошейник», знаете, такой пасторский воротник, как у англиканских священников.

– Самая большая часть растрачиваемых на психоанализ денег, – сказала Хильдегард, – уходит на определение того, не лжет ли пациент. Ваше время кончилось.

– Разве я Лукан? – спросил он. – Я хочу, чтобы вы знали: я верю в себя.

ГЛАВА 8

Мария Туикнем и ее муж Алфред Туикнем жили врозь. У нее, как и у любой привлекательной женщины, было множество поклонников, но она не особенно поощряла их ухаживания. Ее репутация не была предметом скандалов или сплетен. Но инспекторам полиции, которые в ноябре 1974 года пришли к ней после убийства, совершенного в доме лорда Лукана, не суждено было это знать. Они не могли в силу укоренившихся у них стереотипов отказаться от мысли о том, что между такой эффектной женщиной и красавцем лордом Луканом обязательно была любовная связь.

Итак, на следующее утро после исчезновения лорда полиция появилась у дома Марии. Один полицейский был в форме, двое других – в штатском. На звонки никто не ответил. Они вернулись вечером. Дверь открыл мужчина лет сорока.

– Добрый вечер! Миссис Туикнем дома? – спросил полицейский в штатском.

– Миссис Туикнем – моя жена. Она сейчас в Южной Африке. Я – Алфред Туикнем.

– Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, сэр.

– О чем?

– Я полагаю, что вы и ваша жена – близкие друзья лорда Лукана. Нас интересует его местонахождение. Наш визит вызван трагедией, произошедшей в его доме прошлой ночью.

– Какой трагедией? – спросил Алфред.

– Я был уверен, что вы уже знаете. Убита няня детей лорда, и серьезно ранена его жена. Об этом передавали по телевидению, а сегодня об убийстве написали все газеты. Неужели вы не слышали?

– Да, что-то слышал краем уха.

– Он был вашим другом. Разрешите нам на минутку зайти в дом? Мы из столичной полиции и хотели бы задать вам еще несколько вопросов.

– Но я ничем не могу вам помочь. Не такой уж он мне близкий друг.

Полицейские вошли в дом, когда он еще продолжал говорить:

– Я совсем не так хорошо его знаю.

В столовой, куда они прошли, Алфред не предложил им присесть. Сам он тоже стоял, вращая глобус, – его маленькая дочь делала здесь уроки.

– Моя жена, – добавил он, – гораздо лучше, чем я, была знакома с Луканом.

– «Была»?

– Ну, она, по всей вероятности, и сейчас знакома с ним. Хотя лорд Лукан, как известно, предпочитал баккара, а мы оба играли только в бридж. В этом-то все и дело.

– А если, – задал вопрос полицейский в штатском, – я скажу вам, что прошлой ночью часов около одиннадцати машину лорда видели припаркованной на этой улице?

– Об этом мне ничего не известно. В настоящий момент моя жена в Южной Африке. Возможно, она могла бы сообщить что-то еще.

– Когда вы последний раз видели лорда Лукана?

– Не помню.

– А все-таки? – решил уточнить один из полицейских.

– Не могу вспомнить. Я встречаю так много людей. Мне кажется, я видел его месяц назад, на скачках.

– И сейчас вы впервые услышали об убийстве и о нападении на леди Лукан на Лоуэр-Белгрейв-стрит прошлой ночью? – Взгляд полицейского скользил по полированному серванту и столовому серебру, словно он и не ожидал прямого ответа.

– Я не слежу за хроникой убийств. Как вы можете представить, у меня и так слишком много дел. Я продаю молоко.

– Продаете молоко?

– Да, я возглавляю молочный концерн.

– Да-да, конечно, – пришел на помощь второй полицейский, – «Туикнем дэари продактс».

– Совершенно верно, – сказал Алфред.

– Но вас не потрясло убийство, совершенное в доме человека, которого вы знаете? Мы разыскиваем Лукана. Он скрылся. Что вы на это скажете?

– Это ужасно. Но он играет в баккара и покер, а мы с женой – нет. Мы всегда составляли партии в бридж.

– Спасибо, сэр, за помощь.

– Не стоит благодарности.

Алфред не сомневался, что телефоны и в доме, и в офисе уже прослушиваются. На следующее утро он заехал в лондонский универсальный магазин «Арми энд нейви сторз» и позвонил из автомата.

– Вы слышали новости? – спросил он человека, взявшего трубку. – Он на пути в Кейтнесс. Да, вы знаете где. Правильно. Я говорю из телефонной будки. Если он у вас появится… Конечно, именно так и сделайте. О бедный Лаки!

В четыре часа Алфред поехал в школу за дочерью.

– На всякий случай, – сказал он ей, – если тебя спросят, не приходил ли ко мне кто-нибудь прошлой ночью, скажи, чтобы не вмешивались в чужие дела. Так и отвечай: не вмешивайтесь не в свое дело.

– Хорошо, папа, – ответила девочка.

– Такие вопросы не принято задавать.

– Я знаю.

Девочка привыкла к частому появлению друзей отца. Находящаяся вдали мать подала иск об опеке и алиментах, и дочь была абсолютно убеждена, что у родителей есть все основания никого не посвящать в свою частную жизнь. Ее лучшие школьные подружки, целых пять, находились примерно в таком же положении.

«Зачем я это сделал? – позже спрашивал себя Алфред. – Почему скрыл, где он находится? И так же поступили многие из нас. Почему? Полиция прекрасно знала, что мы его покрываем. Но в Лукане было что-то особенное, что-то притягательное. Интересно, действительно ли его видели в разных местах? И почему, если это был он, друзья считали, что должны защищать лорда, даже если его руки были запятнаны кровью?»

Кровь на его руках, кровь на одежде в ту ночь убийства. И все же он не поехал прямиком в Кейтнесс, а направился сначала к одним жившим за городом знакомым, затем к другим и только после этого в Кейтнесс, тогда как кто-то из его друзей припарковал его машину, которую он ранее взял на какое-то время в Ньюхейвене.

Мария Туикнем отличалась красотой, которую трудно описать. Дело было даже не в общем облике, не в ее отдельных чертах. Она была высокой и нескладной, с длинными ногами и соприкасавшимися при ходьбе коленками. Ее нос, слишком длинный, смотрел слегка в сторону; рот, прелестно очерченный, был определенно слишком широк; сероватые, удачно поставленные глаза казались тусклыми и слишком маленькими; цвет лица, безупречно ровный, был грязновато-желтым. Просто непостижимо, как все это вместе превращало ее в поразительную красавицу.

По возвращении в Лондон для завершения развода Мария услышала от мужа историю о визите Лукана. Он предвидел, что дочь непременно выдаст ей свою версию появления Лукана, а затем и взбудораженных полицейских. В то время Мария все действия Алфреда приняла как должное.

И вот по прошествии десятилетий Мария Туикнем прочитала в газете, что исчезнувшего седьмого графа опять кто-то видел. Из заметки следовало, что он отдыхал в гамаке в принадлежавшем британскому торговцу фруктами роскошном саду где-то в Восточной Африке. По-видимому, Лукан сделал пластическую операцию, тем не менее при помощи компьютерной системы идентификации его можно было узнать. На следующий день репортер, сообщивший эту новость, вернулся вместе с фотографом, но человек, которого он видел накануне, очевидно, почувствовав опасность, исчез. Хозяева дома ничем не могли помочь.

– Белый мужчина, лет шестидесяти, лежавший в гамаке? Вы, должно быть, сошли с ума! Все утро сюда приходят какие-то люди. Я скоро повешу на своем доме вывеску «Отдых паломников»! Во всяком случае, в это время года здесь никто не бывает…

Мария перебирала в памяти минувшие годы – произошло множество событий, изменивших ее жизнь, образ мыслей, внешний вид, систему ценностей и всю ее сущность. Мысли Марии обратились к прошлому.

Прошлое – это шляпка-«таблетка» с вуалью, которую она нашла среди своих старых вещей начала семидесятых годов. Последний раз она была в ней, отправляясь на скачки. Мария уже не могла надевать эту шляпку, как не могла мириться с тем, что ее бывший муж занимался укрывательством Лукана. Теперь она твердо знала: появись у нее полубезумный Лукан с пятнами крови на одежде и абсолютно нелепой историей о том, что, проходя мимо подвального окна, он увидел, как какой-то человек избивает его жену, она, Мария, не стала бы приводить в порядок его одежду, кормить и отправлять дальше к своим хорошим друзьям. Дружба? Да, но дружба иногда подвергается слишком тяжелым испытаниям. Наступает момент, когда дружба рушится – близкий друг оказывается убийцей или предателем. Выясняется, что это – человек, чья подлинная сущность была ранее неизвестна.

«Но в чем же разница, – раздумывала Мария, – между тогда и теперь? Разница – это время, более четверти столетия». Алфред снова женился, потом умер. В воздухе носилось что-то новое. Менялись склонности, привычки, взгляды, менялось представление о мире. Теперь в центре внимания оказалась девушка из рабочей среды, убитая няня, тогда в центре внимания был лорд Лукан.

Дочь Марии, Лейси, которой уже за тридцать, давно, когда ей не было еще и двадцати, как-то естественно и незаметно начала оказывать влияние на мать. Прочитав книги наиболее здравомыслящих и информированных авторов о Лукане, дочь Марии заметила:

– Как ты вообще могла поддерживать знакомство с таким типом? И что заставило отца помочь ему скрыться? Каким другом мог быть ему этот омерзительный сноб? Во всяком случае, если Лукан убил один раз, то может убить и опять, не важно, что его не судили за убийство. И очень рискованно общаться с убийцей. Неужели ни у кого не нашлось ни капли жалости к бедной, полной радости жизни девушке, няне его детей? Неужели все действительно считали, будто ему можно простить попытку убить свою жену только потому, что она ему не нравилась и он не хотел, чтобы его дети находились под ее опекой? Разве он был совсем сумасшедший?!

В некоторых случаях, размышляла Лейси, наступает момент, когда лучшие из друзей, самые желанные, самые любимые, столкнувшись с неоднократным проявлением иррационального поведения человека, вынуждены признать, что он в некотором роде сошел с ума. Выражение «сошел с ума» охватывает огромное поле состояний ума, покрытое минами.

Дочь Марии, начинавшая ощущать все прелести свободы – ее дети были уже в юношеском возрасте, – хотела

написать книгу. Люди, которые думают этим заняться, в глубине души понимают: это самое простое, что они могут сделать. Они умеют читать и писать, им доступны любые инструменты для письма – ручки, бумага, компьютеры, магнитофоны и, кроме того, у них к тому времени, когда они принимают это решение, есть какое-то образование. Основное представление Лейси о Лукане основывалось на воспоминаниях ее матери, то есть на простом факте, что та знала пропавшего без вести, возможно, уже покойного, лорда Лукана. Лейси прочитала пачку собранных матерью вырезок из газет и журналов, все статьи и книги о Лаки Лукане, которые ей удалось найти. Затем она приступила к беседам с некоторыми еще живыми осколками его жизни. Встретиться с ней согласились немногие, а те, кто согласился, были в основном убеждены, что Лукан покончил с собой, чтобы избежать правосудия или несправедливости, в зависимости от того, какой оборот приняло бы рассмотрение его дела в суде. Один обаятельный вдовец, знавший исчезнувшего графа еще студентом последнего курса университета, был общительнее других. Он жил в уединении в типичном каменном шотландском доме в Перте.