Текст книги "Академический литературный альманах №10. Наша скорбная память"

Александр Иванов
г. Москва

Детская горькая сладость

Его кабинет на верхнем этаже розового больничного корпуса. Подойдя к окну, он задумчиво останавливается, наблюдает за происходящим. Отсюда, словно на ладони, видна вся жизнь клиники. Вот, неуверенно озираясь в поисках указателя с нужным отделением, понуро бредут пациенты, вот стремительно вкатывается, мигая сигнальными фонарями, «скорая», вот чёрный пёс-дворняжка опасливо плетётся мимо упитанных голубей, что по-хозяйски топчутся на асфальте, вот воробышки, весело чирикая, купаются в лужицах… Солнце ласково и по-весеннему яростно приветствует новый день. Жизнь продолжается. Для кого-то на воробьиный скок, для кого-то, дождавшегося-таки желанной выписки, наверное, надолго: всякому отмерен свой срок.

Врач отмечает, как юный медбрат в лихо сдвинутой на макушку шапочке в наивный цветочек и обтягивающем атлетически мощную фигуру халате словно играючи скатывает по пандусу коляску, в которой тщедушная фигурка столетнего ветерана в кителе с многочисленными орденами и медалями.

Подлатали! Знай наших: есть ещё порох в пороховницах! Ратоборец самоуверенно улыбается и, хотя ощущает, что ноги не очень-то подчиняются командам, порывается подняться, дабы ходко зашагать. Однако неполной грудью лишь вдыхает комок непрогретого, по-утреннему зябкого майского воздуха, напоённого клейким запахом чуть проклюнувшихся после спячки почек, и глухо, по-стариковски закашливается, кряхтя и отплёвываясь. Рад бы выйти из больницы своим ходом, да заботливая родня не дозволяет, услужливо вдавливает в кресло, укутывая и стреножа плюшевым пледом. А как же, бережёного Бог бережёт! Скоро День Великой Победы, и ему, счастливчику из поколения выживших в той страшной бойне, предстоит с трибуны следить за военным парадом. Возможно, в последний раз… Только что доктор был на выписке этого уважаемого пациента, которого спасли от пневмонии, развившейся на фоне COVID-19. А ведь на момент поступления в стационар поражение лёгких ветерана составляло 40%.

Врач внимательно всматривается в лицо ветерана, конечно, не видя выражения глаз, но от взора опытного диагностика не ускользает стремительный порыв бывшего вояки подняться во весь рост. Доктор проводит по груди рукой, так что белоснежный накрахмаленный халат аж похрустывает.

Пульмонолог с мировым именем, академик Российской академии наук Александр Чучалин, за плечами которого долгий, более чем 60-летний путь в медицине. Один из корифеев, кто постоянно, иногда мучительно рассуждает о месте своей профессии в современном обществе. Широта его интересов, круг знаний, глубокая эрудиция, новаторство, нестандартность мышления, ораторское искусство, лёгкость изложения самых серьёзных тем вызывают восхищение и никого не оставляют равнодушным. Он знает, что ему внимают, его уважают, цитируют, побаиваются, но и ругают, даже предают. Такова уж его планида. Медицина для него, которая берёт свои истоки в монастырях, – симбиоз ремесла, науки и искусства, а врачебная стезя больше, чем работа, это служение, как и священство. К огорчению, ныне от искусства в медицине мало что осталось: преобладают протоколы, клинические рекомендации, стандарты, «дистанционный» подход к пациенту, симуляторы. Традиции, милосердие, духовность, этика добродетели, деонтология, эмпатия, к сожалению, утрачиваются…

Он задумывается. Нечаянно подсмотренная картинка с проводами ветерана домой переключила мысли на иную волну, отозвалась в душе звонким, пронзительным, щемящим эхом из собственного военного детства. Он ведь и сам – дитя сурового военного лихолетья, дитя войны. В памяти всплыло былое, самое сокровенное, то детское, что не расскажешь никому. Глаза вдруг заблестели, к горлу подкатил комок, который ну никак не получается проглотить…

Мама. Она встала перед глазами: юная, красивая, статная. Живая. Память перенесла в «сороковые, роковые, свинцовые, пороховые». Академик сел в кресло, закрыл глаза и представил себя на месте ветерана, который выступает перед юным школьниками.

«Поймите меня, – начал он своё откровенное повествование, – я ведь родился аккурат перед войной. Знаете, во взрослые годы со мной не раз хотели расправиться, в той же академии грозились «в асфальт укатать» за мои высказывания. Но что это всё в сравнении с ужасами детских военных лет? Вот когда было действительно настоящее горе, которое я практически впитал с молоком матери.

Ранние детские воспоминания были нерадостными. Судьба моей мамы складывалась непросто. Её семья была раскулачена. Бабушка по материнской линии, которую я никогда не видел и не знал, не вынесла последовавших репрессий и вскорости умерла. Скрываясь от преследований, мама со своим отцом стали «беглыми кулаками», оказались в грузинском городе Батуми. Однако там всё сложилось очень трагично – дед сгинул. Мать превратилась в бездомного ребёнка, скиталась, попрошайничала, жила на помойках. И вот однажды на улице её подобрала женщина по фамилии Соколова, муж которой служил в погранвойсках. Им нужна была девочка, которая ухаживала бы за их двумя детьми. Так чудесным образом моя мама была пристроена: с помойки переселилась в семью офицера Красной армии. Когда его перевели в Москву, они взяли с собой и её. Судьба распорядилась так, что в столице перед войной состоялась встреча мамы с моим будущим отцом, военным, служившим в танковой дивизии имени Дзержинского под Москвой. В подмосковном Реутове перед войной я появился на свет. Но на маме навсегда оставалось клеймо кулацкой дочери.

Буквально накануне Великой Отечественной войны отец, мама и я – мы втроём отправились на родину матери, а это юг Украины, Одесская область. Прибыли в село, где со своей семьёй жила одна из маминых сестёр. Там, на месте, папа хотел получить необходимые документы. И вдруг село облетела страшная весть о начале войны. Отец срочно вернулся к месту службы, а нас решил оставить в тёплой и «хлебной» Украине, никто же не подразумевал, что беда затянется на долгие и долгие годы. Уже осенью территория, где мы обосновались, была оккупирована.

Что сохранилось в моей детской памяти? Степной район, отсутствие леса, жаркое лето, засухи, пыльные бури, суховеи. А потом, как мне рассказывали, начались зверства румыно-немецкого военного командования. После террористических актов в Одессе и её окрестностях последовали массовые убийства. Облавы производились на улицах, в пригородах. Людей расстреливали прямо у стен домов, возле заборов, вешали на деревьях, фонарных столбах. Немало ни в чём не повинных были убиты, угнаны в Германию или в концлагеря в Одесской области.

Я был очень маленьким, тем не менее, один момент, как пришли забирать мою маму, запечатлелся прочно. Всё происходило в хате, в которой мы жили. Не знаю, видимо, каким-то детским чутьём я осознал, что маму уводят, нас разлучают. Это была трагедия! Я так орал, что по сей день в ушах стоит мой детский крик. И вдруг этот крик резко оборвался: меня ударили прикладом, так «успокоили». Когда пришёл в себя, никого рядом не было. Я стал брошенным, по сути, повторив мамину судьбу. Как она вынужденно проводила детство на помойке, так и мои совсем ранние года стали сиротскими. Тётя оказалась таким человеком… Не хочу ставить клеймо, но ко мне относились, будто к изгою. В какой-то степени я понимаю – лишний рот в тяжёлое время никому не нужен, но… Помню тот страшный период, своё голодное, неприкаянное детство. Бывало, тётина семья садится за стол, а я стою в ожидании, когда они закончат есть. Лишь после обеда мне разрешалось собрать со стола все крохи. Из этого и складывалось пропитание. Однако это меня не озлобило.

Первые годы своей жизни вместе с мамой я провёл в концентрационном лагере. Как жену «красного» офицера её поместили в концлагерь, который, как потом выяснилось, находился неподалёку. Узники трудились на сельскохозяйственных угодьях, занимались уборкой урожая. Поначалу ограждения не было. Мне показали, где моя мама, и я каждый день бегал туда, искал её. Потом появилась заградительная проволока. Но я всё равно не терял надежды, прибегал к «колючке» и ждал, ждал… Был момент, который сохранился в памяти: маме разрешили подойти ко мне. Помню то непередаваемое ощущение безграничной радости, когда через колючую проволоку дотрагивался до неё, ощущал тепло родного тела. Самое большое счастье в жизни! И затем жил ожиданием – наступит ли ещё такой же счастливый момент…

Не знаю подробностей, однако года через два мать выпустили из концлагеря, после чего жить стало повеселее. Она была малограмотной, но к ней люди шли со всякими болячками и горестями, поскольку у неё был некий природный дар. Время было трудное, к ней постоянно обращались женщины. Кого-то она лечила, кому-то гадала. Помогала при болезнях, заговаривала боль, поддерживала психологически. Я видел, как на неё надеялись, как благодарили, приносили яйца, картошку, молоко, другую еду. Это очень сильно запало в мою детскую душу. Так, худо-бедно мы пережили оккупацию. Ближе к концу войны наше село было освобождено. Мы выжили, остались целы. Отец прислал аттестат, и мы начали выдвигаться в сторону Подмосковья. Дивизия, в которой он служил, располагалась в Реутове, куда мы благополучно добрались, поселились с ним в бараке, где занимали комнату. К счастью, мама поправилась, правда, осталась тяжелобольным человеком. А отца вскоре призвали в действующую армию. Танкистом он прошёл пол-Европы, штурмовал Берлин, получил тяжёлые ранения, контузию. Долго валялся по госпиталям и, в конечном счёте, меньше чем через год после взятия Рейхстага умер. Много десятилетий я потратил на поиски его могилы…

Все эти детские мытарства неизгладимы. Поэтому, наверное, с ранних пор передо мной стояла цель: учиться, учиться и учиться. Опыт военной поры научил бороться. Когда сегодня смотрю на некоторых своих сотрудников, думаю: Боже мой, отчего же у них нет такого качества, почему они не ценят людей, жизнь, не готовы драться за неё».

В истории нашей планеты было немало военных потрясений. Само собой разумеющимся кажется то, что ужасы войны не должны повторяться. Однако, похоже, трагический опыт ничему не учит. В просвещённом, цивилизованном XXI веке человечество оказалось перед опасностью уничтожения цивилизации в результате ядерной трагедии. Если сейчас вдруг разразится такая катастрофа, счёт потерь перекроет все прежде взятые, под угрозой окажется само существование планеты Земля. Учёным-медикам, как и всем людям, следует возвысить коллективный голос разума».

Доктор потёр виски, медленно поднялся, перешёл в соседнюю комнату, где располагается дорогой ему, созданный по его инициативе и на личные средства единственный в стране музей, носящий имя выдающегося терапевта Д. Д. Плетнёва. Здесь, у иконы праведного страстотерпца лейб-медика Евгения Боткина, расстрелянного вместе с царской семьёй в Екатеринбурге в 1918 году, он осенил себя крестным знамением, воздохнул перед Господом, Богородицей, отцом Евгением и, словно получив заряд живительной силы, просветлённый, энергично поспешил по длинному больничному коридору на консультацию к поджидавшим его пациентам.

Владимир Ионченков
г. Москва

Память

Великая Отечественная война оставила глубокие следы в каждой советской семье. Мои родители не исключение. Каждый из их отдал все, что мог, во имя Победы. Они прекрасно понимали и видели, что такое нацизм и фашизм.

Отец рассказывал:

– Когда началась война, мне было 16 лет. Поэтому на фронт меня не взяли, и я поступил работать на 383 авиационный завод. Оттуда меня призвали в Армию. На фронт я сразу не попал. Сначала пришлось окончить военное училище артиллеристов.

На Центральный фронт под командованием маршала Рокоссовского, я попал в 1943 году командиром минометного расчета 211 стрелковой дивизии и сразу оказался на передовой.

Только мы заняли позицию под деревней Потаповка, началась атака немцев. На нас пошли пехотинцы. Их было столько!… Казалось, они были повсюду. Ох, и покосили мы тогда фрицев! Я не мог сосчитать – столько их полегло. После боя к нам примчался командир дивизиона:

– Ну, вы даете!… Молодцы минометчики! Всех представлю к ордену Красной Звезды.

Сказал так и умчался, на свое счастье, дальше, потому что после начался ад. Немцы нас засекли и через несколько минут ударили всей своей мощью по нам. Мой расчет весь погиб. Я выжил и контуженный, с ранением в плечо оказался в госпитале.

Три года меня «гоняли по врачам». После войны направили лечиться в Москву. Но и там не помогли. Пулю так и не смогли извлечь. Врачи предупреждали:

– Николай Васильевич! Осколок нельзя трогать. В противном случае, вы останетесь без руки.

До сих пор ношу в плече осколок свинца. Да такой, что когда я прохожу через металлоискатели, они поднимают тревогу, и мне приходится объясняться с охранниками. Потом, конечно, они извиняются и отдают мне честь…

Командир дивизиона сдержал слово. Всех участников битвы под деревней Потаповка Смоленской области наградили боевыми орденами. Да я «затерялся»… Из-за долгих скитаний по госпиталям, как говорят, «награда долгие годы не могла его найти». Когда к 25-летию Победы стали изучать военные архивы, то заинтересовались неврученной наградой.

Ионченков Николай Васильевич получил Орден Красной Звезды лишь в мае 1970 года.

Надёжный тыл. Ионченкова Галина Васильевна

Когда началась война, мне было 15 лет, – рассказывала мне мама.

– Жила в Галиче Костромской области, окончила курсы бухгалтеров. Из «Потребсоюза» меня, как комсомолку, направили на производство секретарем комсомольской организации деревоотделочной фабрики. Вместо бухгалтерской работы пришлось встать за станок. В нашем обозном цехе для фронта делали военные тачки. Я командовала мальчишками, которым было по 13—14 лет. Старше не было.

Фабрика бесперебойно выдавала продукцию от первого до последнего дня войны. Наши тачки были необходимы. Опоздание на работу или отсутствие на производстве без уважительной причины строго наказывались. Работали, как взрослые, круглосуточно, с ежедневным перевыполнением нормы, с желанием помочь фронту, без выходных и отпусков до самого дня Победы.

Карлсхост. Победителей только двое!

В мае 1945 года, когда советские войска вели ожесточенные бои с уцелевшими гитлеровцами, из разных мест поступали сообщения о подписания документов об окончании войны… А люди гибли ежедневно.

О том, что происходило в первые дни мая 1945-го года, я знаю не понаслышке, а от непосредственных участников событий, свидетелей того времени.

Многие годы мы дружили с директором оркестра им. Н. П. Осипова Виктором Александровичем Векшиным. Я к нему часто заглядывал в гости. Он много рассказывал о себе:

– Весть об окончании войны меня застала в Риге, где я служил. Утром 9 мая 1945 года все газеты вышли с огромными заголовками о долгожданной Победе. Да что я буду рассказывать… Вот посмотри. У меня сохранились латышские газеты. Посмотри и почитай. Я храню эти газеты, как святыни.

Я раскрыл газету «Советская Латвия» за 9 мая 1945 года. Сразу в глаза бросились строки: «Войска 1-го Украинского фронта, в результате длительной осады, сегодня, 7 мая, полностью овладели городом и крепостью Бреславль (Бреслау).

Гарнизон немецких войск, оборонявший город, во главе с комендантом крепости генералом от инфантерии фон НИГОФ и его штабом, прекратив сопротивление, сложил оружие и сдался в плен. 7 мая к 19 часам взято в плен в городе Бреславль более 40.000 немецких солдат и офицеров…

Сегодня, 7 мая, в 22 часа столица нашей Родины Москва, от имени Родины, салютует доблестным войскам 1-го Украинского фронта, овладевшего Бреславлем, – двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий».

В этом же номере еще одно сообщение: «Войска 1-го Украинского фронта после двухдневных боев сломили сопротивление противника сегодня, 8 мая, овладели городом Дрезден – важным узлом дороги, мощным опорным пунктом обороны немцев в Саксонии. Сегодня, 8 мая, в 22 часа столица нашей Родины Москва, от имени Родины, салютует доблестным войскам 1-го Украинского фронта, овладевшего городом ДРЕЗДЕН, – двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий».

И везде после победных известий строки: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!»

И вдруг… Сталина извещают, что, в то время, когда над рейхстагом развевается красный флаг Победы, водруженный советскими воинами, за спиной СССР, союзники подписали «Акт о капитуляции фашистской Германии»! Гневу возмущения Главнокомандующего не было предела. Сталин отдал приказ Жукову: «Доставить немецких генералов в Берлин и восстановить справедливость. Ведь Германия напала на СССР и Великобританию. Почему американцы подписывают «Акт о капитуляции»?

Союзники вступили в войну летом 1944 года, когда советские войска вели наступательные бои и стремительно наступали на Запад. Всем стало абсолютно ясно, что СССР выигрывает войну. Американцы и «союзники» были вынуждены открыть второй фронт, чтобы вся Европа не попала под влияние Советского Союза.

В Карлсхорсте, поздно вечером 8 мая 1945 года был подписан документ, которого все ждали. Именно в нем расставлены все точки над «I»!

Показывая мне прибалтийские газеты, Виктор Александрович посоветовал:

– Володя, обрати внимание на то, как и кто поставил свои автографы. ЛИШЬ ЧЕТЫРЕ ПОДПИСИ с нашей стороны!

ПОБЕДИТЕЛЕЙ только ДВОЕ! СССР и ВЕЛИКОБРИТАНИЯ! На них напали гитлеровцы. Мы и англичане защитили себя. При подписании «Акта» Америка и Франция были ЛИШЬ СВИДЕТЕЛЯМИ.

Здание, в котором был подписан «Акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии во Второй Мировой Войне» в Карлсхосте стало музеем, и там хранятся копии тех самых важных документов. Десятилетия спустя квартет «Московская балалайка» играл в зале, рядом со столом, где был подписан исторический документ. На память мне дали буклет, выпущенный в Берлине, который напечатали немцы. В нем четко обозначено: «кто есть кто» и напечатано то, о чем американцы и французы помалкивают.

Читайте! Вчитывайтесь…

ПОБЕДИТЕЛЕЙ только ДВОЕ! СССР и ВЕЛИКОБРИТАНИЯ! Америка и Франция были ЛИШЬ СВИДЕТЕЛЯМИ. Это надо постоянно напоминать тем, кто будет после нас. «История не прощает неусвоенных уроков!

Это напечатано в Германии. Буклет я храню как одно из свидетельств об итогах Великой Отечественной Войны.

Константин Карасёв
г. Москва

А в памяти Славянка

Над речкою туман

В предрассветный час

Слегка поможет нам —

Он укроет нас.

А в памяти «Славянка»

И литавров медь,

По утренней «росянке»

Нас встретит смерть.

Ракетница взорвётся

И сверкнёт звездой.

Нам кровью отольётся

Наш последний бой.

Нам эту «переплюйку»

Нелегко пройти:

Свинец игривой струйкой

Нас ждёт в пути.

Форсировать речушку —

Боевой приказ.

Со смертию игрушка

В предпоследний раз.

Кто пули не отведал

Посреди реки,

На том краю победы

Пойдёт в штыки.

Мы после посчитаем

Всю живую стать.

И близкие узнают,

Кого не ждать.

Родимую сторонку

Защитят сыны.

Останутся девчонкам,

Кто придёт с войны.

Нас павшие ребята

Навестят во сне.

Российские солдаты,

Словно братья мне.

Сто граммов и сухарик

В поминальный час.

А тощий календарик

Уравняет нас.

Спасибо им, отцу и деду!

На майский праздник повстречаю,

Куда я только не поеду,

Легко, как выпить чашку чая:

«Спасибо деду за Победу!»

Все этим праздником гордятся,

И я всегда его встречаю.

Не покривлю душою, братцы —

Прекрасен день Победы в мае.

Но у меня свои отсчёты,

Пусть не покажется спесивым,

За эту тяжкую работу

Я говорю: «Отцу спасибо!»

Он в ленинградскую блокаду

В Кронштадте с немцами сражался —

Торпедный катер, тот как надо

Их бил и снова возвращался.

Война отца потом достала,

Он до семидесяти не дожил.

Ранений было в нём не мало,

Контузий много было тоже.

А мама фронт не проходила,

Окопы рыла под Москвою.

И там цинга их всех скосила,

Живых оттуда вышло двое.

Они в той панике блуждали,

В Москву попавши на заре,

Когда начальники бежали,

В том сорок первом октябре.

Отец и мать остались живы,

Путёвку в жизнь дарили мне,

Когда стянув всю кровь по жилам,

Мы победили на войне.

А я теперь скажу упрямо,

Разжавши зубы, наконец,

За жизнь и мир: «Спасибо, мама!

Благодарю тебя, отец!»

Вы ту войну преодолели,

Как весь наш доблестный народ.

Её тогда мы не хотели,

Но бить пришлось фашистский сброд.

И пусть разделят эту славу

Все те, кто сделали Победу.

Мы говорим сейчас по праву:

«Спасибо им, отцу и деду!»