Текст книги "Межполушарные асимметрии и индивидуальные различия человека"

4.3. Леворукость в спорте

Диагностика и определение функциональных асимметрий (а также и индивидуальных профилей латеральности) является весьма важным и для прогноза успешности занятий спортом, и для оценки последствий профессиональных занятий спортом на организм человека.

Развитие латерализации моторных функций человека происходит в онтогенезе: у детей 2–3 лет отмечается лишь 33 % праворуких, 13 % леворуких, а у 54 % моторная асимметрия первоначально отсутствует вовсе. Формирование генетически детерминированной асимметрии продолжается до пятилетнего возраста. Наибольшая величина асимметрии при выполнении на точность и скорость моторных действий отмечена у шести-семилетних детей. В возрасте 7–8 лет уже более 50 % детей являются праворукими. Однако степень доминирования правой стороны при освоении двигательных навыков может изменяться в онтогенезе. Так, при освоении симметричных движений скорость их формирования выше на правой (ведущей) стороне в возрасте 9–11 и 15–17 лет, но в переходный период у подростков, наоборот, быстрее формируются навыки на левой (неведущей) стороне. В возрасте 10–12 лет начинает нарастать функциональная значимость ассоциативных третичных полей коры – нижнетеменных и переднелобных (префронтальных). В возрасте 13–15 лет не только усиливается роль третичных полей, но и начинается их преобладание в левом (ведущем) полушарии у правшей, а к возрасту 16–18 лет участие ассоциативных третичных зон левого полушария в контроле двигательного поведения становится преимущественным (Сологуб, Таймазов, 2000). Хорошо выраженная в молодом возрасте моторная асимметрия по мере старения организма постепенно сглаживается.

Говоря о связи леворукости со спортивными достижениями, следует отметить, что в профессиональном спорте у левшей гораздо больше преимуществ перед правшами (даже при равной физической подготовке). Это связано с тем, что в спорте большинство противников являются правшами и, соответственно, левый фланг у них менее защищен. Именно поэтому леворукие и левоногие футболисты, хоккеисты, баскетболисты и боксеры достаточно высоко ценятся в спорте. Левый профиль асимметрии у борцов, боксеров, теннисистов, фехтовальщиков делает их крайне неудобными соперниками для спортсменов с правыми вариантами асимметрии и обусловливает более высокую эффективность их соревновательной деятельности. Большой интерес представляют данные о специфике двигательных функций у леворуких, так как они занимают ведущие позиции в ряде видов спорта. По данным К.Д. Чермита, среди чемпионов и призеров первенств СССР, Европы (за период с 1978 по 1982 г. и на Олимпийских играх 1980 г.) 27,4 % дзюдоистов предпочитали левостороннюю стойку (Чермит, 1992). Левшами были лучшие бейсболисты, теннисисты и баскетболисты, игроки в боулинг. Леворукие спортсмены чаще достигают высоких результатов в фехтовании, теннисе. Известно также, что боксеры-левши завоевывают на соревнованиях высокого ранга 30–40 % золотых медалей, хотя леворукие люди составляют всего около 10 % населения (Огуренков, Родионов, 1975).

Исследование финалистов «Большого шлема», включая чемпионов, а также занимающих высокие места в мировом рейтинге в течение 32 лет (с 1968 по 1999 гг.), показывает, что леворукие теннисисты в 2–5 раз чаще встречаются среди высококвалифицированных игроков в профессиональном теннисе (Holtzen, 2000). Е.М. Бердичевская и А.С. Гронская (2009) отмечают, что леворукие, возможно, имеют преимущества в выполнении зрительно-пространственных и зрительно-моторных нейрокогнитивных задач.

А.П. Чуприков и Е.А. Волков (2005) считают, что один из секретов спортивных побед левшей заключается в их более быстрой реакции, так как правое полушарие мозга и воспринимает зрительный образ, и контролирует действия левой руки. В итоге реакция левши ускоряется за счет этого примерно на 7 мс. Кроме того, по мнению авторов, левши имеют преимущество в видах спорта, не требующих от атлета выносливости. Типичный левша подтянут, стремителен и хрупок не только физически, но и психологически. Однако это, как правило, одаренные, талантливые люди, в том числе и в спорте. Поэтому тренеру надо быть более внимательным и предупредительным во время работы со спортсменами-левшами.

Исследование распределения рукости среди 1112 спортсменов обнаружило, что леворукие наиболее часто встречаются среди занимающихся ситуационными видами спорта, при прямом контакте между соперниками, в видах спорта, связанных с конкурентоспособной деятельностью рук (Grouious, Tsorbatzoudis, Alexandris, Barkoukis, 2000). Авторы мотивируют спортивную успешность леворуких их тактическим и стратегическим преимуществом, связанным с рукостью в процессе спортивных взаимодействий. В так называемых «диалоговых» видах спорта (в частности, в борьбе) число леворуких достигает 50 %, что гипотетически объясняется, по мнению авторов, традиционным доминированием мужчин в данных спортивных специализациях (Raymond, Pontier, Dufour et al., 1996). В фигурном катании леворукие спортсмены успешно выполняют прыжки и пируэты в обе стороны, а праворукие фигуристы – в 85,6 % случаев только влево (Бердичевская, Гронская, 2009).

Во многих исследованиях затрагиваются проблемы переучивания левшей, в том числе в процессе физического воспитания или обучения технике и тактике в разных видах спорта. Показано, что обучение юных футболистов-левшей техническим приемам через неведущую (правую) ногу замедляет физическое развитие (рост тела). Поэтому учет левых моторных асимметрий способствует более высоким спортивным достижениям, правильному выбору амплуа и тактики действий спортсмена (Лебедев, 1992). В игровых видах спорта тренеры стремятся с помощью левшей усилить эффективность игры в команде. С этой точки зрения в футболе целесообразно использовать игроков с «ведущей» левой ногой на левом фланге, а амбидекстров – либо на левом фланге, либо в центре. Особенности обучения юных спортсменов (с учетом их индивидуальных латеральных профилей) являются центральной проблемой применения знаний нейропедагогики в спорте (Москвин, Москвина, 2010).

«Скрытое левшество» не всегда привлекает внимание тренеров, хотя не менее чем леворукость сказывается на двигательных качествах человека, психологических актах, стратегии поведения, адаптационных резервах спортсмена. Исследуемые с доминированием правого полушария обнаруживают менее выраженную способность к произвольной регуляции интеллектуальной деятельности, имеют меньшую эмоционально-волевую настойчивость на фоне отрицательного настроения, негативизма, слабые адаптационные резервы к экстремальным факторам (Бердичевская, Гронская, 2009). Возможно, в силу этого леворукие спортсмены отличаются большим травматизмом: травмы были зарегистрированы у 83 % атлетов-левшей и только у 68 % правшей (Dane, Can, Karsan, 1999).

Приведенные данные показывают, что леворукие обнаруживают преимущества в ряде видов спортивной деятельности. Однако спортивная востребованность левшей может быть связана не только с особенностями их двигательного развития, но и со спецификой восприятия информации, стратегии мышления и стиля действий (Сологуб, Таймазов, 2000). К примеру, среди фехтовальщиков – финалистов крупнейших международных соревнований – число левшей в 10 раз больше, чем в популяции. Рапиристы-левши высокого класса, по сравнению с праворукими, имеют более короткое латентное время двигательной реакции на свет, обеспечивающее успешность простых и быстрых действий, но меньшую скорость переработки сложной информации. Это затрудняет использование технико-тактических действий высокой сложности, а также принятие неординарных решений в условиях дефицита времени (Никольская, 1993). Рапиристы-левши высокой квалификации отличаются высоким уровнем реактивной и личностной тревожности, неуравновешенным типом нервной системы. У юных фехтовальщиков-левшей преобладает предметно-образное мышление, холерический и меланхолический темперамент. Левши предпочитают более простые технико-тактические действия с большой скоростью их выполнения. Для них адекватным является атакующий стиль, для правшей – контратакующий. Сопоставимые наблюдения относятся и к боксерам-левшам. При этом уровень спортивной квалификации оказывает существенное влияние на степень выраженности психомоторных асимметрий, в частности у фехтовальщиков (Поликарпова, 1998). К.Д. Чермит считает, что в экстремальных условиях и в остроконфликтных ситуациях соревновательной деятельности на спортсмена действуют «сбивающие» факторы, в том числе альтернативный выбор движений. Амбидекстры и левши имеют тактическое преимущество перед правшами, которое связано с непривычностью последних к сопротивлению левшам и с неумением выполнять двигательные действия в обе стороны (Чермит, 1992).

Глава 5. Межполушарные асимметрии и индивидуальные особенности психологического времени[3]3
  Глава подготовлена по материалам совместных исследований с канд. психол. наук В.В. Поповичем.


[Закрыть]

5.1. Проблема времени в психологии

Проблема времени обладает особым статусом в жизни человека и является одной из центральных тем его рефлексии. С давних времен мыслителей волновали вопросы о том, реально ли «течение» времени или это лишь иллюзия человеческого разума? Представляет ли время некую первичную, самое себя определяющую сущность, или оно есть нечто вторичное, производное, зависимое от чего-то другого, более фундаментального?

Первое упоминание категории времени приходится на античную мифологию и древнегреческий эпос. Исследования гомеровского эпоса показывают, что в «Одиссее» впервые упоминаются категории пространства и времени. В гесиодовской «Теогонии» присутствует представление о двух временах: одно – циклическое время несовершенного мира, другое – высшее время, в котором отсчитываются глобальные моменты в истории мира (Ахундов, 1982). Свое дальнейшее развитие эти еще недостаточно четкие идеи о наличии двух времен получили в античной натурфилософии, в философских теориях эпохи Возрождения и Нового времени, в работах таких мыслителей, как Сократ, Гераклит, Аристотель, Платон, Декарт, Демокрит, Кант, Бергсон, Гегель и др. (см. Молчанов, 1977, 1990; Ахундов, 1982).

Долгое время в нашей науке традиционным и наиболее разработанным являлся анализ объективного времени – атрибута материи. В отечественных философских работах время определялось как последовательность и смена состояний объекта. Первоначально основная тенденция в рассмотрении проблемы времени была направлена на преодоление растворения философского анализа времени в чисто физической его интерпретации. Так, Я.Ф. Аскин отчленил проблему времени от проблемы пространства и оговорил неправомерность одного лишь физического аспекта его трактовки (см. Каган, 1982).

А.Н. Лой и Е.В. Шинкарук отмечали, что социально-историческое бытие является не в меньшей степени реальным, чем бытие физических объектов. Они подчеркивали, что «социально-историческое время, будучи на ранних этапах человеческой истории зависимым от ритмики природы, в процессе развития человеческой жизнедеятельности все более освобождается от этой зависимости и выражает последовательность, повторяемость, длительность, ритмы, темпы социальных процессов» (Лой, Шинкарук, 1979).

Н.И. Трубников, обращаясь к процессу общего человеческого, социального и культурного развития, указывает на существование времени исторического, социального и индивидуального человеческого бытия. Он также выступает против чисто физической трактовки времени, отмечая, что «время есть нечто несопоставимое, более фундаментальное, чем “длительность”, “момент” или “интервал”, чем все то, что может быть выражено положением часовых стрелок или положением светил на небосклоне» (Трубников, 1978).

Разграничив понятие времени как такового и понятие о физическом времени как форме протекания природных процессов, ученые стали глубже рассматривать философскую концепцию времени.

М.С. Каган (1982) говорит о существовании биологического, физического, социального и психологического времени. В.Н. Ярская (1981), осуществляя экскурс в полифоническую структуру темпорального описания мира, рассуждает о художественном времени. А.В. Дроздова (1996), опираясь на философские направления, в центре внимания которых оказывается существование индивида, указывает на существование экзистенциального времени. В ее работе оно понимается как «временение» (длительность, ритмы, темпоральность, смена и следование актов и процессов) индивидуальной человеческой жизни, не сводимое ни к объективному безличному, ни к интегральному социальному, ни к психологическому или субъективному времени.

В.П. Яковлев (1980) сделал попытку изучить формы и уровни, в которых выступает, обнаруживает себя реальное содержание социального времени. Автор берет за основу триаду: человеческий индивид, социальное поколение, история общества – и выделяет соответственно время индивида, время поколения и время истории.

Рассматриваемые философией основные модальности времени представляют интерес и для психологической науки. Идеи многих философов древности находят свое отражение в современных психологических концепциях. Так, понимание времени как объективной, ни от чего не зависящей сущности, как непрерывного, бесконечного, «абсолютного времени», каким оно выступало в концепции И. Ньютона, стимулировало психологические исследования по изучению особенностей восприятия хронологического времени. Понимание же времени с позиции реляционного подхода, предполагающего наличие различных несводимых друг к другу уровней пространственно-временных отношений, позволяет исследовать различные уровни субъективно переживаемого времени.

Интерес психологической науки к проблеме времени не случаен и объясняется, прежде всего тем, что все основные объекты исследования в психологии также являются динамичными, развивающимися во времени образованиями. Изучением вопросов, касающихся психологического времени, занимались такие ученые, как К. Левин, С.Л. Рубинштейн, Б.Г. Ананьев, К.А. Абульханова-Славская, Д.Г. Элькин, Б.И. Цуканов, А.С. Дмитриев, Л.И. Анциферова и многие другие.

Рассматривая онтогенез человека как развивающееся единство биологического и социального, психологи выделяют временные структуры человека как индивида, личности, субъекта деятельности и говорят о человеке как о «полиморфном носителе временных упорядоченностей различного порядка». Такой подход позволяет выделить различные уровни временных отношений, каждому из которых соответствует тот или иной аспект исследований в психологии. В настоящее время в психологии выделяют три основных направления изучения времени: психофизиологический, собственно психологический и личностный (Абульханова-Славская, 1991).

На психофизиологическом уровне выделяется проблема адаптации человека к системе текущего времени, что является необходимой предпосылкой для успешной ориентировки в окружающей среде. Подобного рода адаптация проявляется в различных формах. По мнению ряда авторов, отсчет времени осуществляется с помощью сложной системы, в которой сочетаются эндогенные процессы организма в виде сердечных сокращений, дыхательного цикла, цикла обмена веществ и экзогенные влияния в виде циркадических ритмов, температурных изменений, изменений влажности и т. д. Связывают подобный отсчет времени с функционированием биологических часов (Багрова, 1980; Моисеева, 1980, Романов, 1980; Тюхин, 1971; Basso, Nichelli, Frassinetti, Pellegrino, 1996). По мнению Б.И. Цуканова, субъективный образ длительности в данном случае строится с опорой на четко определенный временной промежуток, который играет роль своеобразного индивидуального «шага» и совпадает с длительностью эндогенных изменений. Подобная субъективная единица восприятия объективного времени примерно равна 0,87–0,89 сек (Цуканов, 1985, 1989, 1991). Однако на сегодняшний день механизм функционирования «биологических часов» далеко еще не ясен, установлено лишь, что управляет этими часами некоторая область головного мозга, которая воздействует на гипофиз, а он, в свою очередь, задает режим (ритм) работы всех желез, регулирующих жизнедеятельность организма (Тюхин, 1971). Существуют исследования, направленные на выявление мозговых структур, ответственных за процесс отражения времени. Большинство работ в данной области были выполнены на больных с очаговыми поражениями мозга. Исследования показали, что при поражении теменной области нарушается ориентировка в пространстве и временной последовательности. При поражении лобных долей выпадает способность планирования действий во времени (Элькин, 1962), при поражении сосцевидных тел страдает восприятие интервалов времени (Меринг, 1983). Т.А. Меринг установил роль гиппокампа в процессе восприятия времени. По мнению автора, гиппокамп и связанные с ним структуры обеспечивают запуск «механизма отсчета времени», который позволяет организму осуществлять адекватные, соответствующие определенному временному интервалу, эфферентные реакции.

Значительная роль в механизме ориентировки во времени принадлежит и условно-рефлекторному отсчету интервалов (Фресс, Пиаже, 1978). Условный рефлекс на время позволяет с большей точностью установить способность животных и человека определять макро– и микроинтервалы времени. В основе образования этого рефлекса лежат следовые процессы, усложненные временной экстраполяцией (Меринг, 1983).

Вместе с тем, помимо такого врожденного механизма, существует способность и к осознанной оценке времени, на что указывают такие ученые, как С.Л. Рубинштейн (1989), Б.И. Цуканов (1985, 1991), Д.Г. Элькин (1962), П. Фресс, Ж. Пиаже (1978). Так, согласно П. Фресс и Ж. Пиаже, восприятие времени человеком имеет уровень непосредственно переживаемого времени (длительность которого не превышает 2 сек) и уровень оцениваемого времени. Первый – общий для человека и животного, второй же осуществляется благодаря общественному опыту и речи. Д.Г. Элькин (1962) также выделяет два, обычно тесно между собой связанных вида временной перцепции – непосредственное восприятие и сложное, опосредованное высшими гностическими функциями. С.Л. Рубинштейн (1989) говорит о существовании непосредственного ощущения длительности (которое обусловлено в основном висцеральной чувствительностью) и собственно восприятия времени, развивающегося на этой чувствительной органической почве.

Основными методами исследования подобного рода восприятия времени являются такие процедуры, как словесная оценка, воспроизведение, отмеривание и сравнение интервалов различных модальностей (Фресс, Пиаже, 1978; Кузнецов, Алехин, Самохина, Моисеева, 1985; Лисенкова, 1966; Цуканов, 1985). Существуют также модификации вышеперечисленных методик – равноделение и удвоение. Эти методы отличаются от воспроизведения тем, что испытуемый воспроизводит длительность в два раза короче или длиннее заданной (Сурнина, Лупандин, Ермина, 1991).

Начало исследований по изучению осознанной оценки времени относится ко второй половине прошлого века. Еще в лабораториях Вундта ставились психофизические опыты, касающиеся оценки продолжительности хронометрических ударов (Гюйо, 1899). Дальнейшие исследования в данном направлении обнаружили, что люди по-разному воспринимают объективно заданные длительности. Х. Эренвальд, показал, что одни испытуемые обнаруживают стойкую тенденцию недооценивать (тахихронический тип), а другие – переоценивать время (брадихронический тип) (см. Рубинштейн, 1989). При применении различных методов исследования было выявлено, что испытуемые, которые переоценивают временные интервалы, чаще недоотмеривают их, а тенденция к недооценке соответствует тенденции к переотмериванию (Вудроу, 1963; Лисенкова, 1966; Пономарев, Голубева, Лисенкова, 1961).

Точность восприятия времени зависит от множества факторов. Немаловажное значение имеют характер предъявляемого стимула и особенности его предъявления. В частности, было установлено, что при равенстве длительности зрительные стимулы кажутся более длинными, чем слуховые; интервалы, ограниченные высокими звуками, кажутся более длинными, чем интервалы, ограниченные низкими звуками (Фресс, Пиаже, 1978); чем более заполненным (или расчлененным на мелкие интервалы) является отрезок времени, тем субъективно более длительным он представляется (Рубинштейн, 1989). К. Вьерордт (см. Вудроу, 1963) в 1868 г. сформулировал закон, впоследствии неоднократно подтверждаемый другими психологами (Poynter, 1989; Meredith, Wilsoncroft, 1989; Бушов, Несмелова, 1994; Цуканов, 1985), согласно которому короткие интервалы переоцениваются, а длинные недооцениваются. Наиболее точно воспринимается нейтральный интервал, имеющий среднее значение (Фресс, Пиаже, 1978).

Немало противоречий можно увидеть при сопоставлении данных различных авторов, касающихся зон коротких, длинных и нейтральных интервалов. Так, У. Блэкли (W. Blakely) считал, что нейтральный интервал составляет 0,7 сек, Скотт (Scott) – 0,9 сек, Г. Вудроу – от 0,36 до 5,0 сек (см. Вудроу, 1963). По мнению Б.И. Цуканова (1988), Ю.В. Бушова и Н.Н. Несмеловой (1994), зону коротких интервалов составляют длительности до 0,5 сек, нейтральных от 0,5 до 1,0 сек, зона длинных интервалов – более 1,0 сек. По некоторым же данным величина нейтрального интервала лежит в пределах сравниваемых длительностей, и, следовательно, единого нейтрального интервала для всех людей не существует, как нет и единого критерия для четкого подразделения оцениваемых интервалов времени на короткие и длинные. Это разделение, как и величина нейтрального интервала, определяется в каждом конкретном случае диапазоном оцениваемых интервалов и способом их сравнения испытуемым (Дмитриев, 1980).

Еще У. Джеймс (1991) писал, что время, заполненное разнообразными и интересными впечатлениями, кажется быстро протекающим, а затем (при воспоминании о нем) представляется очень продолжительным. Наоборот, время, незаполненное никакими впечатлениями, кажется длинным, а в последующем представляется коротким. В дальнейшем экспериментально было подтверждено влияние условий и содержания деятельности на временную перцепцию. В частности, было установлено, что усложнение деятельности усиливает тенденцию к недооценке временных интервалов (Коробейникова, 1972; Гареев, 1973, 1977, 1987).

При изучении механизмов временной перцепции установлено, что при оценке заданных временных интервалов испытуемые, как правило, используют всевозможные методы квантования, предусматривающие непрерывное количественное дробление предъявляемого времени, в определенной последовательности и с определенным интервалом квантования (Лисенкова, 1981). Как показали исследования, подобными методами квантования могут являться различные речевые движения, в частности, мысленный счет (Элькин, 1969; Дмитриев, 1969; Дмитриев, Карпов, 1967; Дмитриев, Войтюкова, 1973; Гареев, 1973, 1977; Мармазинская, 1970; Grondin, 1992; Strong, Rust, Garrison, 1973). Т.М. Козиной под руководством Д.Г. Элькина удалось получить ряд осциллограмм речевых движений в условиях восприятия длительности и последовательности стимулов. Обнаружилось, что торможение речевого аккомпанемента нарушает правильность восприятия длительности и последовательности раздражителей (Элькин, 1969).

Однако помимо второсигнальных связей в моделировании временных характеристик воспринимаемого объекта, большое значение также имеет своеобразный моторный аккомпанемент, настраивающийся в унисон с раздражителем в порядке обратной связи, в котором активно участвуют верхние и нижние конечности, туловище, голова и т. д. (Элькин, 1961, 1969; Козина, 1961). По мнению А.С. Дмитриева (1980), именно двигательные условные рефлексы на время, получившие адекватное отражение во второй сигнальной системе, являются базой для формирования способности к осознанной оценке времени.

П.Е. Мармазинская (1970) предприняла попытку выяснить особенности взаимодействия двух сигнальных систем в процессе отражения времени. Испытуемым необходимо было воспроизводить с наибольшей точностью интервалы, которые: демонстрируются при помощи секундомера, демонстрируются и называются, только словесно называются и неправильно называются. Обнаружилось, что наименьшая ошибка характеризует восприятие временных интервалов в условиях их демонстрации, когда первосигнальные связи занимают ведущее место. Самая большая ошибка наблюдается при назывании временного промежутка, когда доминирующую роль играют второсигнальные связи. Среднее место занимают данные, полученные в условиях демонстрации и называния временного раздражителя, когда в его восприятии участвуют обе сигнальные системы.

Ряд авторов считают, что для оценки длительности тех или иных событий человек использует некий субъективный временной эталон (СВЭ) (Садов, 1986; Сурнина, Лупандин, Ермина, 1991; Philbin, Seidenstadt, 1983), который формируется на основе жизненного опыта и хранится в долговременной памяти индивида. СВЭ определяют как длительность, воспринимаемую индивидом, как определенную физическую единицу времени (секунду, минуту и т. д.), которая может меняться в зависимости от тренировки и модальности применяемого стимула. Наличие же систематической ошибки при оценке длительности объясняется смещением субъективного эталона на сенсорной шкале в процессе хранения этого эталона в памяти.

На точность восприятия времени влияют и возрастные особенности (Фресс, Пиаже, 1978; Коновалов, Бурковецкая, 1983; Дмитриев, 1969, 1980; Федотчев, 1984; Сурнина, Лупандин, Нежица и др., 1994; Сурнина, Лупандин, Пустуева, Нежица, 1995; Бушов, Несмелова, 1994; Гареев, 1980, 1987; Линяускайте, 1989; Рубинштейн, 1989; Arlin, 1989). Многочисленные исследования показали, что с определенной стадией онтогенетического развития связана способность к определенным формам оценки времени. Так, уже к 6–7 годам дети могут точно отмеривать короткие временные интервалы, но переоценивают их словесно в несколько десятков раз. В полной мере способность к адекватной оценке времени формируется у детей к 15–16 годам. Снижение точности осознанной оценки происходит к глубокой старости (Дмитриев, 1980; Дмитриев, Войтюкова, 1973; Гареев, 1977, 1980, 1987). А. Линяускайте (1989) считает, что восприятие времени в диапазоне коротких интервалов имеет инвертированную U-образную форму. С 7 до 24 лет происходит улучшение показателей (повышение темпа и точности оценки), а к 60 годам – ухудшение.

Немаловажное влияние на характер временной перцепции оказывают индивидуально-типические и индивидуально-психологические особенности воспринимающего субъекта. Установлена связь между характером временной перцепции и частотой сердечных сокращений (Лисенкова, 1966), скоростью угасания ориентировочной кожно-гальванической реакцией (Бушов, Несмелова, 1994), биоэлектрической активностью мозга (Джебраилова, 1995; Каменская, 1995; Фонсова, Шестова, 1997; Фонсова, Шестова, Шульговский, 1997; Лисенкова, 1966; Уткина, 1981). Показана взаимосвязь между особенностями темперамента и характером временной перцепции (Котов, 1961; Бушов, Несмелова, 1994), зависимость временных восприятий от особенностей мотивационной сферы (Фресс, Пиаже, 1978; Будянский, 1984; Каменская, 1995) и таких когнитивных процессов, как память (Коткова, 1983; Ornstein, 1969; Poynter, 1989) и внимание (Zakay, 1989; Zakay, Tsal, 1989; Arlin, 1989; Jones, Boltz, 1989).

Известна также зависимость временной перцепции от эмоциональной сферы воспринимающего субъекта (Рубинштейн, 1989; Sarason, Stoops, 1978; Tysk, 1984, 1985; Merey, Cohen, 1961; Lehmann, 1967). Установлено, что при словесной оценке маниакальные больные обнаруживают резко выраженную недооценку временных интервалов, а депрессивные больные дают их значимую переоценку (Беленькая, 1948). При использовании метода «отмеривание» депрессивные больные, а также испытуемые с ситуационно обусловленной тревожностью недоотмеривают интервалы времени по сравнению с ремиссией или фоновыми исследованиями, у маниакальных же больных прослеживается противоположная тенденция (Смольникова, 1989). Ю.М. Забродин с соавт. (Забродин, Бороздина, Мусина, 1983, 1990) установил, что повышение уровня личностной и ситуативной тревожности сдвигает значение ошибок восприятия в сторону переоценки временных интервалов, при уменьшении уровня тревожности прослеживается тенденция к недооценке длительностей. И.А. Мусина (1993), выявляя уровень тревожности по характеристикам восприятия времени, пришла к выводу, что наибольшую точность оценки временных интервалов демонстрируют индивиды со средним уровнем личностной тревожности. При высоком уровне наблюдается тенденция к переоценке временного отрезка, а при низкой – его недооценка. Повышение и снижение ситуативной тревожности относительно его среднего уровня приводит к одновременным сдвигам субъективных оценок интервалов: к увеличению при высокой тревожности и уменьшению при низкой.

В ряде исследований выявлены закономерности временной перцепции в состоянии гипноза (Гримак, 1978; Элькин, Козина, 1978), при влиянии необычных режимов суточной деятельности и лишении сна (Лицов, 1986), при интоксикации лекарственными препаратами (Вудроу, 1963; Fischer, Griffin, Liss, 1962; Thomas, Brown, 1974). Рассмотрена связь временного фактора в формировании измененных состояний сознания (Каменская, 1997). Изучалось влияние профессиональной и учебной деятельности на точность восприятия времени (Мармазинская, 1970; Болотова, 1974), исследовались особенности отражения времени в условиях воздействия статической нагрузки (Смирнов, Конева, 1985). Выделенный в исследованиях Н.Н. Даниловой (1992) фактор состояния с высокой работоспособностью (активностью, напряженностью) оказался связанным с субъективным удлинением временных интервалов. Установлено, что повышение температуры тела может вызывать переоценку времени, а понижение температуры – наоборот, ее недооценку (Bardeley, 1966).

Исследования в области субъективного восприятия объективно заданных микроинтервалов времени довольно продуктивны. Как видно из приведенных выше данных, накоплен богатый материал, способствующий пониманию механизмов временной перцепции ограниченных интервалов времени. Однако эти механизмы неприменимы к более длительным временным промежуткам – таким, как месяц, год, десятилетие.

Таким образом, в психологии восприятия разработка проблемы временной перцепции интенсивно ведется в трех направлениях: изучаются особенности функционирования «биологических часов», выявляются закономерности образования условных рефлексов на время, исследуются особенности восприятия времени при различных психических состояниях и в различных жизненных ситуациях.