Текст книги "Информационное общество и международные отношения"

В своей теории Дракер, как и многие другие западные ученые, рассматривает эволюцию капиталистической миросистемы и выделяет три этапа, смена которых обуславливается новым витком социально-экономического развития. Переход от доиндустриального общества к индустриальному произошел в результате промышленной революции XIX в. Если раньше знание использовалось преимущественно для разработки орудий труда и принципиально новой инновационной продукции, то в новую индустриальную эпоху накопленное знание уже позволяло сосредоточиваться на совершенствовании самой трудовой деятельности с целью увеличения производительности труда. В середине ХХ в. стремительный рост производства в промышленно развитых странах позволил применять знание для совершенствования самого знания, что во многом и обусловило начало информационно-технологической революции, которая привела к зарождению посткапиталистического общества, в котором знание превратилось в определяющий фактор производства, обеспечивающий экономический рост. При этом Дракер особенно отмечает, что «современное общество еще преждевременно рассматривать как "общество знания"; сейчас мы можем говорить лишь о создании экономической системы на основе знания» [Дракер, 1999, с. 71].

Новое общество Дракер предлагает именовать «посткапиталистическим». Он отмечает, что производительность в нем невозможно повысить при помощи нового оборудования либо финансового капитала, которые сами по себе, в отсутствие влияния других факторов, скорее всего, будут препятствовать росту производительности труда, а не способствовать ему. Здесь нельзя не задаться вопросом о том, какие новые факторы имел в виду Дракер. Прежде всего, он говорит о качественно новой роле знания. Согласно его теоретическим воззрениям, именно путем применения знания к процессам труда становится возможным резко повысить производительность труда в современном обществе.

Отмечая тот факт, что изменение значения знания началось не сегодня, а как минимум пару веков назад, ученый приходит к выводу, что в конечном итоге знание привело к качественной трансформации общества и экономики. При этом в своей концепции Дракер отмечает, что такие традиционные факторы производства, как земля, природные ресурсы, рабочая сила, финансовый капитал, не исчезли, но в условиях перехода к посткапиталистическому обществу постепенно вытесняются на второй план знанием, которое теперь начинает использоваться для производства самого знания.

Таким образом, именно знание сегодня становится той полезной силой, которая приводит к достижению центральной цели – обеспечению устойчивого социально-экономического развития. Дракер называет знание не просто одним из видов ресурсов, наряду с полезными ископаемыми, но основным ресурсом в современном мире, который способствует трансформации капиталистического общества в посткапиталистическое. Интересным представляется также определение знания, которое дает в своем исследовании Дракер. Под этим термином он предлагает понимать информацию, которая имеет важную практическую ценность и служит для получения конкретных результатов.

Наверное, один из наиболее дискуссионных вопросов теории информационного общества связан с поиском той точки, достижение которой свидетельствует об окончательном переходе того или иного общества к современной инновационной экономике. Надо сказать, что в академической науке не существует однозначного ответа на этот вопрос.

Многие исследователи, в том числе и эксперты международных организаций, стараются брать за основу определенные количественные показатели. Однако есть и такие, в частности Элвин Гоулднер, которые утверждают, что количественный фактор в этом вопросе не имеет решающего значения.

Свою точку зрения они обосновывают тем фактом, что сколько бы ни увеличивалась в количественном отношении группа людей, имеющая доступ к современным информационным технологиям, население Земли будет увеличиваться значительно более высокими темпами, и в процентном отношении к общей численности жителей планеты эта группа людей будет ничтожно мала.

Надо сказать, что это заявление Элвина Гоулднера, сделанное им еще в 1978 г., накануне грядущей информационно-коммуникационной революции, которая в конечном итоге привела к формированию нового социального уклада, основанного на знании и информации, оказалось пророческим. В начале XXI в., когда современные информационные технологии прочно утвердились в качестве нового глобального средства массовой коммуникации, можно с уверенностью утверждать, что людей, имеющих доступ к современным сетевым технологиям и глобальным информационным ресурсам, не так и много. Обширные регионы планеты так и остались не включенными в глобальные информационно-коммуникационные процессы.

Если не брать в расчет количественные показатели как определяющий фактор, свидетельствующий о готовности общества к интеграции в глобальное информационно-коммуникационное пространство, резонно возникает вопрос о том, какими показателями следует руководствоваться. Более сбалансированными являются теоретические воззрения американского исследователя Роберта Райха. Отличие его концепции заключается в том, что он предложил новый взгляд на саму идею информационной глобализации, под которой следует понимать не столько развитие информационно-коммуникационных технологий как таковых, сколько резкое повышение качественной способности человека обрабатывать, анализировать и распространять информацию.

В своей работе «Труд наций. Готовясь к капитализму XXI века» (1991) Райх высказывает предположение, что со временем сама концепция национального хозяйства отойдет в прошлое и станет достоянием истории. Именно это обстоятельство является отличительной приметой новой эпохи, которую он называет информационной экономикой. Райх отмечает, что сегодня происходит активная экспансия национальных компаний за пределы страны происхождения, что делает невозможным определить границы национального хозяйства. Таким образом, заключает ученый, современный бизнес все больше приобретает характер транснационального. В результате исчезает не только понятие американской либо японской корпорации, но и понятие американской либо японской продукции как таковой. Сегодня большинство американских товаров производится на американских же предприятиях, которые функционируют за границей.

Исследователь признает, что существуют еще государства, которые пытаются препятствовать трансграничному потоку знаний и капитала, однако в связи с бурным развитием современных телекоммуникационных сетей с каждым годом осуществлять такой контроль становится все сложнее.

Картина современного мира, которую рисует Райх, выглядит следующим образом. Стремительно идет ко дну лодка, в которой находятся работники традиционных сфер производства. Более медленными темпами, но все-таки тонет лодка, в которой находятся люди, занятые обеспечением услуг персонального характера. Зато «уверенно держится на плаву лодка с работниками, занимающимися анализом и символами (symbolic analysts), т. е. специалистами в сфере компьютерных технологий. Спрос на их знания и навыки возрастает по мере того, как постоянно совершенствуются средства коммуникации, обеспечивающие доступность и оперативное распространение этих знаний и навыков» [Райх, 1999, с. 522].

Вышеприведенный тезис Райха нашел полное подтверждение. Сегодня действительно высококвалифицированные специалисты в сфере информационных технологий получают за свою продукцию огромные деньги. Достаточно вспомнить главу корпорации Microsoft Билла Гейтса, который прочно обосновался в первом эшелоне самый богатых людей планеты (по версии журнала Forbes).

Любопытный взгляд на проблему информационного общества высказал американский исследователь Фрэнк Уэбстер. Он резко критикует те определения информационного общества, которые исходят из «количественных характеристик (число „беловоротничковых" работников, процент ВНП, обеспеченный информацией, и т. д.) и предполагают, что в некой точке, когда информационное общество начинает доминировать, мы в него вступаем. Но нам не предоставляется никаких ясных оснований, по которым мы могли бы определить как новый тип общества то общество, в котором, как мы все видим, происходит обмен большими объемами информации и ее хранение. Если стало больше информации, то трудно понять, почему нам предлагается увидеть в этом что-то принципиально новое» [Уэбстер, 2004, с. 31].

С одной стороны, Уэбстер признает то обстоятельство, что в современную эпоху процесс информатизации принимает действительно всеобщий характер и занимает в жизни любого общества, находящегося на достаточно высокой ступени развития, более важное место, чем несколько десятилетий назад. Однако, с другой стороны, сам Уэбстер разделяет точку зрения тех исследователей, которые избегают употребления понятий «информационное общество», «информационная революция», полагая, что «это новое выражение давно возникших и сохраняющихся социальных отношений» [Там же, с. 364].

В теории информационного общества широко распространен тезис о том, что в современном мире люди узнают о произошедших событиях в первую очередь из средств массовой информации. Это дает возможность говорить о том, что определяющей особенностью наступающего информационного века будут информация как таковая и технологии, которые помогают ее отбирать, обрабатывать и передавать. Однако такой посыл оказывается неверным, поскольку он не отражает те перемены, которые происходят в современном обществе.

Разумеется, бесспорным является то обстоятельство, что в современном мире средства массовой информации и коммуникации, в особенности вследствие технологической конвергенции, открывающей для них практически безграничные возможности, развиваются достаточно высокими темпами. Одновременно с количественным ростом новых медийных форм растет и влияние современных высокотехнологичных СМИ на умы людей.

Это признают многие исследователи. Они полагают, что массовая культура «сбивает простых людей в стадо и кормит их пропагандистской похлебкой, в которой агитация перемешана с примитивными развлечениями» [Там же, 2004, с. 342]. В качестве примера приведем работу Говарда Рейнгольда «Умная толпа. Новая социальная революция», в которой автор подробно рассматривает, каким образом новейшие информационные технологии воздействуют на различные сферы жизни общества.

Следует отметить, что сам по себе этот тезис не является новым. Политическая пресса – одна из наиболее ранних типологических разновидностей газетно-журнальной периодики, получившая широкое распространение в Европе еще в XVII–XVIII вв., а это означает, что уже в Новое время к человечеству пришло понимание того, что печатное слово можно использовать в пропагандистских целях, воздействуя на массовое сознание людей.

В современную эпоху благодаря бурному развитию новейших информационных систем управлять сознанием широкой общественности становится еще проще. Но не следует в этом усматривать принципиально новый феномен, характерный исключительно для современного постиндустриального информационного общества. Пропагандистская функция была присуща журналистике и в эпоху индустриализма.

Другое заблуждение, которым «грешат» современные исследователи, связано с признанием того, что в информационном обществе информация становится товаром, приобретает товарный статус.

Подобная точка зрения присутствует, например, в работах французского философа Жан-Франсуа Лиотара, который утверждал, что знание и информация претерпели глубокие качественные изменения, которые в основном сводятся к приобретению информацией товарного статуса в обществе знаний. В информационной сфере начинают работать законы рынка, согласно которым спрос рождает предложение. Представляется естественным, что в современном обществе происходит рост именно той информации, на которую имеется спрос. На практическом уровне это означает резкий количественный рост коммерческой информации, ориентированной на широкие массы, тогда как качественные информационные продукты далеко не всегда оказываются востребованными на рынке.

Однако в самом этом феномене не усматривается ничего нового, что было бы несвойственно индустриальной эпохе. Это обстоятельство во многом обусловило само зарождение института журналистики как такового, который мог возникнуть только на определенном этапе развития человечества, когда люди в связи с усложнением социальной организации стали испытывать потребность в оперативном получении информации, прежде всего экономического и политического характера. Товарный статус информация приобрела в тот момент, когда на нее возник спрос. Напомним, что первые рукописные листки новостей, именуемые газетами, появились еще в XVI в. в Венеции. В последующие века эволюционировала, по сути, лишь форма подачи материала, а также технические средства передачи информации.

Не следует сводить понятие информационного общества к появлению инновационных технологий сбора, обработки и распространения информации, поскольку, например, всю историю журналистики можно рассмотреть через призму эволюции указанных технологий.

Можно утверждать, что само по себе появление новых коммуникационных технологий во многом предопределило появление нового типа общества. Подобное понимание природы информационного общества вызвало появление в современном политологическом дискурсе целого ряда определений, согласно которым понятие информационного общества сводится к тому, что в экономической сфере того или иного конкретного общества информационная составляющая начинает доминировать над аграрной и индустриальной. В целом подобное понимание природы информационного общества является верным. Однако информационная составляющая станет доминирующей только при условии создания и внедрения национальных самобытных информационно-коммуникационных технологий и компьютерных сетей, ориентированных на нужды местного населения.

Тем не менее было бы ошибочным сводить концепцию информационного общества исключительно к технологической стороне. Основной отличительной особенностью нового типа общества будет являться не простое количественное увеличение телефонных линий и информационно-коммуникационных систем, а появление нового типа работника, отличительная черта которого – гибкость, способность подстраиваться к быстро меняющейся в современном мире ситуации и постоянно обновлять свои знания для более эффективного выполнения поставленных задач. Фрэнк Уэбстер назвал такого работника информационным [Уэбстер, 2004, с. 112].

Отличие современного постиндустриального общества как раз и заключается в количественном росте подобных информационных профессий. Это и консалтинг, и банковское дело, и право, и вычислительная техника, и бухгалтерия, и средства массовой информации, и менеджмент, который все больше принимает характер информационного.

Развитие отрасли, которую принято именовать сферой услуг, приводит к кардинальным переменам во всей структуре секторов экономики. Происходит переход от общества, в котором доминировало промышленное производство, к обществу, в котором решающую роль играет сектор услуг, активно использующий современные информационные технологии, а информационные ресурсы становятся основными стратегическими ресурсами государства.

Подобной точки зрения придерживается, в частности, М. Кастельс, предложивший на рубеже веков свой оригинальный взгляд на проблему информационного общества. Еще в 1989 г. Кастельс опубликовал работу «Информационный город», а в 1998 г. – трехтомный фундаментальный труд «Информационный век», ставший кульминацией всего научного творчества Кастельса. В этой работе ученый оценивает роль информации в настоящее время. Таким образом, теоретические разработки Кастельса можно поставить в один ряд с выкладками Д. Белла. Важность работы Кастельса трудно недооценивать. Если Белл в 1970–80-х. гг. ХХ в. мог только прогнозировать наступление информационной эпохи и то, какой она в конечном итоге станет, то Кастельс на рубеже ХХ—XXI вв. имел возможность уже оценить происходящие в современном мире социальные изменения.

«Информационный век» Кастельса следует назвать этапным произведением, каким является работа «Социальные рамки информационного общества» Д. Белла, с той лишь разницей, что Кастельс опубликовал свою работу после того, как в современном мире в той или иной степени уже сложилось информационное пространство. Ученому, таким образом, представилась возможность не ограничиться, пусть и основанными на глубоком изучении происходящих в современном мире процессов, простым прогнозированием грядущих изменений, но реально оценить присущие информационной эпохе социальные структуры, такие как технология, экономика, трудовые процессы.

Основной вывод, к которому приходит Кастельс, заключается в том, что информационная эпоха знаменует собой появление общества нового типа, для которого характерно развертывание информационно-коммуникационных сетей и в котором информационные потоки имеют приоритетное значение. При этом Кастельс в своем исследовании принципиально отказывается от использования термина «информационное общество». Он полагает, что сам по себе термин «информационное общество» не способен в полной мере охарактеризовать происходящие в современном мире социальные изменения.

Новое общество Кастельс назвал «сетевым» и предложил рассматривать информационную эру как эпоху глобализации, поскольку информация представляет собой такой ресурс, который способен без особых проблем проникать через всевозможные преграды и границы. Важнейшей чертой сетевого общества, с точки зрения Кастельса, выступает не столько простое доминирование информации или знания в жизни людей, сколько изменение направления их использования, в результате которого прежние материальные формы зависимости постепенно вытесняются глобальными «сетевыми структурами».

«Сетевые структуры» в понимании Кастельса – это сложная многоуровневая система глобальных информационных сетей, взаимоувязанных узлов, информационных магистралей, которые становятся одновременно и средством, и результатом глобализации общества. Ученый особенно подчеркивает, что открытые информационные сети представляют собой структуры, которые могут неограниченно расширяться посредством включения новых узлов. Исследователь предпочитает употреблять термины «информационный капитализм» и «информационализм», которые, с его точки зрения, являются более емкими и наиболее точно характеризуют знания как основной источник производительности.

По мнению Кастельса, в «информационном капитализме» отсутствует как таковой класс капиталистов, которых подменяют информационные работники. «Эта группа работников стала ключевой силой в обществе, она отвечает практически за все – от создания технологий, управления изменениями в корпорациях до требования законодательных реформ. Напротив, при информациональном капитализме число рабочих физического труда все более сокращается и они все хуже ощущают себя. Они постоянно подвергаются угрозе из-за своей негибкости, которая не позволяет им приспосабливаться к переменам, а также из-за информационального труда, который, будучи новаторским, производящей богатство силой, вынуждает их к переменам» [Кастельс, 2000, с. 148]. Ученый приходит к выводу, что в новом обществе в качестве основного источника производительности выступают обработка информации, символическая коммуникация и технология генерирования знания.

Предложенная Кастельсом терминология является достаточно четкой и конкретной, но она в большей степени отражает специфику западной модели построения информационного общества, которая в своей основе исходит из максимы, что знание в современном мире является основным источником производительности, а собственность на ключевые информационные ресурсы и на знания в целом принадлежит странам западной цивилизации, что закрепляет принцип неравномерного распределения современных информационных технологий по миру. Показательно в этом отношении высказывание Кастельса, в котором он именует «эффективными» те правительства, которые в своей информационной политике следуют примеру Японии и Сингапура, взяв их модели информационного общества за основу. Многие африканские государства, с настороженностью относящиеся к глобальному сетевому обществу, он называет «хищническими», восполняющими нехватку какого-либо ресурса так называемой «политэкономией попрошайничества» [Уэбстер, 2004, с. 136]. Этим высказыванием достаточно четко характеризуется отношение представителей развитой западной цивилизации к менее развитым африканским партнерам. Те средства, которые Запад выделяет, в частности, на строительство африканских национальных информационно-телекоммуникационных систем, за спинами африканских государств именуются полученными путем «попрошайничества». При этом практически ни в одной западной концепции информационного общества – теоретические выкладки Кастельса не являются исключением – не говорится о возможном альтернативном пути построения информационного общества.

Страны западной цивилизации настолько уверены в своем преимуществе в этой области, что даже не принимают во внимание возможности для стран иных культур создания собственных самобытных концепций вхождения в глобальное информационно-коммуникационное пространство.

Что же касается активно используемого Кастельсом термина «сетевое общество» (Network Society), то он не является исчерпывающим, в полной мере характеризующим происходящие в современном мире изменения. По сути, он отражает только то обстоятельство, что главной чертой новой информационной эпохи становятся информационно-телекоммуникационные технологии и сети, связывающие между собой государства и отдельных людей. Однако для развития указанных сетей страна должна располагать достаточным научно-техническим потенциалом, что опять-таки делает возможным вступление в информационную эпоху только наиболее развитой части человечества.

По мнению Кастельса, начало информационной эпохи относится к 1970-м гг., ко времени «капиталистического кризиса, который ознаменовал собой конец того, что принято называть послевоенным устройством (полная занятость, растущие жизненные стандарты, государственные системы социального обеспечения). Кризис ускорил реструктуризацию капиталистического предпринимательства, так как корпорации, застигнутые рецессией и возросшей конкуренцией, искали новые источники прибыли. Случилось так, что эта реструктуризация совпала с возникновением, по терминологии Кастельса, информационного способа развития, явления, тесно связанного с ростом информации и коммуникационных технологий» [Уэбстер, 2004, с. 135], ознаменовавшим начало «информационной революции» и становление нового типа общества, именуемого сетевым. Причем значение происходящих в мире социальных изменений, считает Кастельс, столь велико, что их ни в коем случае нельзя сопоставить с переходом от аграрного общества к индустриальному.

В своем исследовании Кастельс поднимает также проблему взаимоотношения государства и общества в информационную эпоху. Ученый убежден, что чрезмерно жесткое государственное регулирование создает известные препятствия дальнейшему технологическому прогрессу.

Исследователь также обращает внимание еще на один важный аспект – сохранение культурной идентичности. В целом Кастельс признает, что наступающий информационный век неизбежно приведет к стиранию культурных различий между отдельными странами и регионами. Однако при этом он высказывает предположение, что национальные особенности Испании, Японии или какого-либо другого государства полностью не исчезнут. «Напротив, их специфика лишь обновляется на пути к универсальной модернизации, на этот раз измеряемой темпами распространения компьютеров» [Кастельс, 2000, с. 23].

Также Кастельс считает, что в связи с тем, что именно американцы стояли у истоков информационной революции, а впоследствии продолжали играть ведущую роль в ее экспансии, их влияние, по всей видимости, сохранится и в новом тысячелетии.

В своих дальнейших рассуждениях Кастельс высказывает предположение о том, что в нарождающемся сетевом обществе намечается тенденция к существенному снижению эффективности транснациональных глобальных корпораций. Таким образом, в новом обществе происходит перераспределение центров силы. И связано это прежде всего с резким ростом объема информационной работы. Теперь на первый план выходит предприимчивый информационный работник, который может работать как в составе транснациональной корпорации, так и у себя дома, переделав его в мобильный офис. Сам по себе этот посыл представляется верным, но вызывает сомнение тезис Кастельса относительно того, что транснациональные корпорации вскоре утратят свои позиции. Они по-прежнему находятся в центре информационной экспансии в отношении других стран и континентов.

Современные информационные технологии только способствуют этому, безусловно, негативному процессу. Проходящий в настоящее время процесс технологической конвергенции, перевода содержания традиционных СМИ на цифровую платформу с использованием графики, текста, анимации, аудиовизуальных средств практически лишает их ограничений, свойственных традиционным средствам массовой коммуникации (СМК). Представленные в Интернете традиционные СМК (газеты, журналы, теле– и радиоканалы) становятся, по сути, новыми глобальными СМК, теоретически доступными в любой точке земного шара. Понятно, что если большинство ведущих мировых СМИ принадлежат транснациональным медиакорпорациям, то Интернет будет способствовать дальнейшему их усилению на современном глобальном медиарынке. Поскольку большинство глобальных медиаимперий имеют штаб-квартиры в США и некоторых других западных странах, очевидно, что не имеющим должного потенциала развивающимся государствам будет крайне сложно занять достойное место в мировом информационно-коммуникационном пространстве. Таким образом, борьба с чрезмерной концентрацией и монополизацией собственности в медийной сфере на сегодняшний день остается одной из наиболее насущных проблем, препятствующих формированию равноправных информационных отношений в общемировом масштабе, однако она не нашла должного отражения в трудах ведущих западных исследователей.