Текст книги "Зеркало грез"

Глава 8. Я тебя правда люблю?

Наутро тревоги и сомнения вернули ее с безоблачных небес на грешную землю. Соня нехотя поднялась, побродила по сияющим в солнечных лучах комнатам, затем снова вернулась в свою спальню и остановилась у окна, глядя в бесконечную даль и вспоминая когда-то прочитанную книгу. В ней говорилось о том, что характер мужа таков, каково внутреннее мировосприятие его жены. Выходит, Соня сама виновата в своей неудавшейся семейной жизни? Неужели она больше не любит Федора? А может, и не любила никогда!

Как же Соня раньше об этом не думала, ведь это так очевидно! Он подсознательно чувствует ее сомнения и мстит. Так вот почему Федор излишне суров к ней. Соня вытирала мокрое от слез лицо, но поток хлынувшей из глаз жалости не прекращался. Кого она жалела – себя? Нет, она жалела его, нелюбимого самыми близкими для него людьми: сыном, сестрой… женой. А разве Феденька и Раиса его не любят? Если бы любили, Федор не стал бы откупаться от их нелюбви бесчисленными подарками, чувствуя при этом себя виноватым. Ну почему все так сложно!

Именно жалость заставляла Соню терпеть и продолжать эту бессмысленную семейную жизнь. Она сама во всем виновата! А он просто пытается силой взять то, в чем ему отказывают.

Соня бессильно опустилась на край кровати. Да, именно так. Она превратила свою жизнь в кошмар, и никто в этом не виноват, кроме нее. Похоже, что родственники Федора тоже ощущают ее неискренность. Может, потому и относятся к Соне неприязненно? Особенно Феденька. А Раиса и вовсе решила подтвердить и упрямо следовать народной мудрости о змеиной сущности золовки. И ненависть к Соне внушила не только Феденьке, но и своим детям.

Но почему Соня обвиняет только себя? Ведь семья – это двое, а потому и ответственность за сохранение любви должны нести оба. Вот только злоба Федора вполне объяснима. Его унижает состояние неуверенности в себе, хотя он ни за что на свете не признается в этом ни себе, ни ей. Если бы Соня действительно любила, ему не пришлось бы вырывать любовь силой. И что теперь – смириться и попытаться сохранить семью? А есть ли она у них, эта самая семья?

Соня обошла дом, наслаждаясь тишиной и покоем. Она любила его, несуразно огромный, но такой родной. Они строили его три долгих года, обсуждая обустройство каждой комнаты. Какое же это было счастливое время!

Теперь их общая спальня стала комнатой Сони, а Федор облюбовал себе другую, на первом этаже, сославшись на то, что она более удобная, так как находится рядом с кабинетом, а он не хочет беспокоить жену, когда ему приходится работать допоздна.

Соня этому только обрадовалась. Ведь у нее появилось убежище, где она могла скрываться, заперев дверь на ключ, от его шумных и беспардонных родственников, бесконечные набеги которых напоминали ей нашествие варваров, стремящихся разрушить ее семейный очаг и пустить под откос и без того запутанную семейную жизнь.

Она ходила по комнатам, и каждый уголок манил уютом. Когда дом только начинали строить, Федор рассеивал любые сомнения Сони по поводу внушительных размеров особняка, уверяя, что строит для нее дворец любви и счастья, а потому тот в принципе не может быть маленьким и неказистым. И пока шло строительство, Соня действительно была счастлива. Она это хорошо помнит.

А может, то было только ожидание счастья? Да и оно быстро прошло, как только в новый дом заявились его родственники. Соня даже предположить не могла, что они мгновенно, уверенно и безапелляционно превратят ее жизнь в кромешный ад. Все эти годы беспокойная родня Федора постоянно толклась у них в доме, и Соня не помнит, чтобы хоть день жила для себя. Она все время за кем-то ухаживала: за мужем, его сыном, сестрой и ее семейством, которые вели себя в доме как хозяева.

Однажды Соня даже спросила мужа: «Почему они ведут себя так, словно не они ко мне пришли в гости, а я к ним?» – «Потому что они здесь хозяева». – «Тогда кто я?» – «А ты – при мне». – «Что значит – «при тебе»? Я что – собака, кошка?!» – «При мне – если будешь жить со мной. А если не захочешь, то ты в доме – никто».

Больше Соня на эту тему разговоры не заводила: все и так было предельно ясно. И вот теперь ненавистники снова съезжаются к ней в дом.

Если бы сейчас кто-нибудь прямо спросил, любит ли она мужа, Соня не нашлась бы, что ответить. Наверняка когда-то она все же любила его, раз согласилась выйти замуж. Соня совсем не тянет на героиню романа, а потому и чувства ее обусловлены: если любовь не вознаграждается ожидаемым – она угасает.

Неужели Соня слишком многого ждет от Федора? Тогда виновата в этом только она сама. Ведь нельзя требовать от человека больше, чем он может или хочет дать. Но и Федору теперь не стоит ожидать от Сони слишком многого, потому что она просто женщина, желающая любить и быть любимой.

Ах, если бы он хоть иногда хвалил ее, проявляя тем самым свою любовь, тогда она для него свернула бы горы! Вот только язык Федора словно тяжеловесная кувалда. Если с него и слетают слова, то лишь гнетущие и обидные, о которые разбиваются все мечты и надежды Сони на счастливую семейную жизнь.

Она присела на кровать и взяла гитару, единственную подружку и душевную утешительницу. Ну как с ней не поделиться наболевшим?

 
Расскажи мне, милый, обо мне.
А слукавишь, все равно поверю.
Правда – хорошо, а счастие – вдвойне,
Я ему скорей открою двери.
Расскажи, что я твоя судьба
И дороже нет на белом свете,
Что ты счастлив, лишь меня любя,
И мечтаешь, чтоб родились дети.
Расскажи, что я твоя заря
На прекрасном небосводе ясном.
И что годы не проходят зря,
Вместе мы остались не напрасно.
Истина семейной жизни так проста:
Если очень хочешь стать счастливым,
Сердце напои любовью и уста,
Счастьем одари меня, любимый.
Не жалей любви заветные слова
И сокровище бесценное получишь.
Откровеньем снизойдет к тебе молва:
Правда – хорошо, а счастье все же лучше.
 

А ведь замужество для Сони стало самой настоящей ловушкой: ни любящего мужа, ни собственных детей. Неужели Федор не понимает, что их брак разваливается прямо на глазах? Теперь у Сони вместо своих деток появятся сразу трое чужих. Да-да, чужих! Ведь родственники они для нее лишь до тех пор, пока она остается женой Федора.

Соня прилегла на кровать. Сейчас ее дворец любви и счастья сияет ярким светом. Как было бы хорошо, если бы это длилось бесконечно долго. Придет ли когда-нибудь время, когда она начнет делать то, чего хочется ей самой, а не кому-то другому? И чего же Соне хочется?.. Неужели уже забыла?!

«Словно перед бурей», – думала она, закрыв глаза и слушая настороженную тишину ее замка любви и счастья, готовящегося к шумному захвату гостями – а может, уже хозяевами? Соню снова охватила обида на мужа. Эта безумная любовь к родственникам не идет ни в какое сравнение с его любовью к ней. Да и с интимной жизнью…

Она вдруг спохватилась и попыталась направить сознание по другому руслу. Слишком поздно. Ум цепко ухватился за нечаянно проскользнувшие мысли и принялся развивать их, навязывая яркие воспоминания прошлого и сдабривая их подробностями, которые по-хорошему следовало бы забыть навсегда, словно их никогда и не было. Услужливое и подобострастное сознание подсовывало ей одну картинку за другой, и Соне ничего не оставалось, как мысленно их комментировать.

Федор понравился ей солидностью и решительностью, весь вид его говорил, даже кричал о том, что с ним любая женщина будет жить как у Христа за пазухой. Красавец и любимец публики, покоритель толпы и женских сердец, искусный оратор и обольститель, а также большой умница, знающий обо всем на свете и умеющий рассказывать так увлекательно, как никто другой.

Ну как было Соне не влюбиться в него, не согласиться стать для него единственной и неповторимой? Даже тактичность в интиме говорила в его пользу. У других мужчин при виде Сони и ее прекрасных форм тут же начинали пылать глаза, в которых она видела лишь голую страсть. С Федором все было по-другому. Ей импонировала его напускная сдержанность, хотя не увидеть, что он чувствует то же, что и другие, было невозможно. Этот короткий, но заинтересованный пылкий взгляд не укрылся бы ни от одной женщины. Тактичностью и ненавязчивостью Федор словно подтверждал серьезность своих намерений.

Квартира в новом доме, где они собирались жить после свадьбы, требовала чистовой отделки, а потому временно молодожены поселились у хлебосольной Раисы, которая и слышать ничего не хотела ни о каком съемном жилье: «Да неужели я позволю единственному брату слоняться по чужим углам!» Федор спорить не осмелился, и они остались у нее в отведенной для них комнате.

Ничего путного о своей первой брачной ночи Соня вспомнить не могла. Все случилось как-то впопыхах, в темной – хоть глаз выколи – комнате, и оставило в памяти только недоумение. Похоже, по-другому и быть не могло, так как за стеной копошилась Раиса, укладывая спать раскапризничавшихся детей. Осознание того, что в любой момент кто-то ворвется к ним или просто заглянет в их «брачные чертоги», отвлекало Соню, не позволяло сосредоточиться на собственных ощущениях, поэтому единственное, что она тогда испытала, это страх быть пойманной на месте преступления.

Вторая брачная ночь и вовсе пропала даром, так как Раиса со своими разговорами ни о чем продержала Федора на кухне почти до утра. Сестра и здесь пыталась его контролировать… Или она ни при чем? Потому что кем-то написанный однажды бездарный сценарий их близости не только не изменился – даже когда на двери их комнаты появился запор, что ужасно обидело Раису, – но стал повторяться с неизменной точностью. Соня помнила лишь кромешную тьму, секс впопыхах и в одежде, застегнутой на все пуговицы и молнии, кроме гульфика на брюках, и полную растерянность в конце: «И это все?!»

Однако Федору удалось-таки реабилитироваться перед женой, когда они переехали в новую квартиру с уютной спальней и огромной роскошной кроватью. Наконец Соня увидела для себя просвет и ощутила, что она любит и любима, испытала наслаждение, которое полагалось ей по природе.

Они расхаживали голышом по квартире из трех обставленных изящной мебелью комнат и наслаждались свободой. Федор не мог отвести от Сони восхищенного и обожающего взгляда, осыпал ее комплиментами.

Это были самые запоминающиеся в ее семейной жизни сутки – один день праздника и одна ночь райского блаженства. Так много и так мало. И почти ничего, если учесть, что за ними последовали серые будни и тусклые ночи с тем же неудачным сценарием их интимной жизни: кромешная тьма, спешка как на пожар и неловкость, к которой скоро присоединилось разочарование.

И если бы только это! Соня попыталась что-то изменить и предложила Федору заниматься любовью при свете, надеясь, что муж вновь залюбуется ею и в нем проснутся чувства, которые он уже раз испытал и позволил испытать ей… Стало еще хуже. Соня воочию увидела его напряженное во время секса и раскрасневшееся от натуги лицо, залитое потом, искаженное до неузнаваемости и походившее больше на маску уродливого паяца. Шея с вздутыми венами, ничего не видящий взгляд, устремленный куда-то вглубь себя, трясущиеся, как у бульдога при беге, щеки смущали и пугали Соню.

Но больше всего она боялась капель пота, которые так и норовили упасть ей прямо на лицо, и Соня напряженно следила за ними, чтобы не упустить мгновение и исхитриться увернуться, поворачивая голову то вправо, то влево. Однако предугадать точность попадания капель оказалось невозможным, а потому к концу мучений все лицо ее было мокрым словно от слез.

Лишь Федор ничего не замечал. Он отваливался от нее, как комар, насосавшийся крови, и тут же погружался в сон, оглашая их семейное гнездышко раскатистым храпом. И только когда у нее в построенном доме появилась своя комната, Соня смогла спокойно засыпать по ночам, избавившись от воспоминаний о близости как от страшного наваждения.

Хотя насчет своего мнения о гримасах Федора во время секса она изрядно сомневалась. Откуда ей знать – фильмы не в счет, так как там все понарошку и на потребу зрителей, – как полагается выглядеть мужчине в такой неординарной ситуации. Сравнивать было не с чем, вернее, не с кем, поэтому Соня посчитала, что так и должно быть. Она больше не просила зажигать свет. Или просто закрывала глаза… На мужа и на свои проблемы в интимной сфере.

Вот только что ей делать со своей неудовлетворенностью, даже не представляла. Но скоро заметила, что на ее здоровье это никак не отражается. А то, что муж походил во время секса на кривляющуюся обезьяну, вполне можно объяснить, ведь по восточному календарю он родился в год Обезьяны… Интересно, а какое выражение, например, у Тигра или Дракона? А кто из них самый сексуальный – Кролик, что ли? И придет же в голову подобный вздор!

Заманили красивую птичку в клетку, а та еще и певчей оказалась. Только забыла она о своих песнях в заботах да хлопотах, увязла и лапками, и хвостиком в житейском болоте повседневной рутины. И крылышки ей подрезали, чтобы ненароком не улетела. Лучше смириться и выбросить из головы вольнодумные мысли, жить так, как получается. Хватит мечтать, витая в облаках, пора спуститься на землю… И вверить свою судьбу другим людям? Вот именно, если у самой ума не хватает жить так, как хочется!

Соня ошиблась в жизни не только с мужем, но и с профессией. Наверное, стоило хотя бы попытаться заняться всерьез любимым делом, которое она превратила в хобби. Писала бы сейчас стихи, музыку, пела от души и играла на своей любимой семиструнной. Мечты-мечты – и ничего больше! С таким мужем, какой достался Соне, на гитаре не поиграешь.

За что Соня себя так наказывает, если даже шанса не оставляет на счастливую жизнь? Ведь это же ясно как божий день: чем больше она получает тычков от других, тем внимательнее должна относиться к себе сама – поддерживать, дарить подарки и постоянно хвалить себя, даже когда не за что. Неужели так трудно почувствовать себя хотя бы на один день счастливой? Затем еще на один. Пока счастье не поймет, что ему совсем не хочется с ней расставаться.

Это она сейчас серьезно или занимается словоблудием?

Последний бесценный день благостного одиночества и умиротворения. А завтра снова начнутся будни, наполненные жестокой борьбой за выживание. Ну как тут не запеть? Руки невольно потянулись к гитаре.

 
Уйти, сбежать, сокрыться от безвыходной тоски,
Разжать, судьба, твои железные тиски.
Ведь я лишь прихоть благоверного злодея,
Живу мечтами, о любви просить не смея.
Хочу любить и жизнью наслаждаться как игрой.
Но ты – судьбы насмешка, а не мой герой.
Согреться, не сгорев, в огне любви пожара
Мечтаю. Только мы с тобой не пара.
Дотла сжигает ненависть семейные мосты.
И вот теперь где я стою, где неизвестно ты?
Разбросаны по разным берегам одной реки,
Любви и трезвому рассудку вопреки.
Не понимаем мы друг друга языков,
И тонем также мы у разных берегов
Обид в водовороте замкнутого круга.
А потому нам не дано спасти друг друга.
 

Глава 9. Испытание ненавистью

Мальчики приехали в воскресенье утром. Глядя на осунувшегося Феденьку с красными от слез глазами, Соня искренне его пожалела и вознамерилась проявить к нему максимум сострадания. Она попыталась подступиться к пасынку со своими соболезнованиями, но он, злобно бросив ей в лицо: «Отвали!», уединился в одной из комнат, которую считал своей, и до вечера не выходил.

Племянники Федора, девятилетний Леша и восьмилетний Гоша, вырвавшиеся на волю от властной, держащей их в ежовых рукавицах матери, тут же бросились осваивать бескрайние просторы огромного дома, который в сравнении с их трешкой в панельке казался им настоящим замком. Радостные возгласы раздавались, казалось, во всех комнатах одновременно, и Соня, заразившись их неподдельным весельем, тоже готова была радоваться вольной волюшке вместе с детьми.

Чтобы побаловать их вкусненьким, она налепила их любимых пельменей, приготовила мясо по-французски, сделала овощной и фруктовый салаты и испекла роскошный торт на медовых лепешках.

Сидя за столом, дети с удовольствием уминали вкуснейшую еду, которой их не баловали дома, так как коронным блюдом Раисы – и Соня испытала это на себе, когда они с Федором первый месяц брака жили у нее, – были неизменные супы. Каждый день супы были разные, но сваренные на недельной давности бульоне, который Раиса хранила в холодильнике в высоких узких алюминиевых емкостях.

Готовила она, безусловно, вкусно. Ароматная еда благоухала и будила аппетит. Но ни разу ее не удавалось попробовать в первозданном виде. Перед тем как подавать на стол, Раиса бросала в суп старый кусок жира «для наваристости», и вкус еды портился немедленно и бесповоротно. Так вот и в своей жизни она все делала на отлично, но непременно добавляла то злобности, то зависти, то жадности, не осознавая, что обесценивает этим даже самые добрые начинания.

Мальчикам не понадобилось много времени, чтобы привыкнуть к доброжелательной Соне, и они уже не смотрели на нее враждебно и озлобленно. Сказывалось также отсутствие матери, которая руководила их симпатиями. Заботливая и ласковая Соня ненавязчиво прививала детям уважительное к себе отношение, приходя к ним на выручку в самые подходящие моменты, а скоро и они сами стали обращаться к ней со всевозможными просьбами.

Если за внимание мальчиков ей пришлось бороться недолго, то заслужить более или менее терпимое отношение со стороны Феденьки Соне никак не удавалось. И она отступилась, не стала навязываться со своей сердечностью и участием. Не маленький, захочет поговорить – сам даст знать. Он слишком взрослый, чтобы с ним сюсюкаться.

Соня с радостью смотрела на быстро освоившихся в ее доме мальчиков, мечтая о своих детях, которые у нее обязательно когда-нибудь появятся. Она сделала для себя неожиданное и довольно приятное открытие: Леша и Гоша, не понуждаемые матерью к несвойственной их жизнерадостным натурам ненависти к кому бы то ни было, оказались на самом деле довольно мягкими и благовоспитанными. Они словно напрочь забыли о том, чему учила их мать, и совсем не хотели поджигать занавески или бросать в еду соль. А вот добрые чувства к полюбившей их Соне – дети никогда не ошибаются в столь щепетильном вопросе – они проявляли с удовольствием. Дети были естественны в своем желании видеть в окружающем мире только радостные картинки и с восторгом принимали нравящуюся им действительность.

С Феденькой все оказалось куда сложнее. К ужину он не спустился, и Соня отправила легких на подъем братьев отнести еду ему в комнату. Она понимала его, так как сама лишилась единственного близкого ее сердцу человека и первое время думала, что сойдет от горя с ума. Несколько месяцев после смерти бабушки Соня не могла прийти в себя, и ей казалось, что все хорошее, что у нее было в жизни, уже случилось и больше ждать от коварной обманщицы-судьбы нечего. Наверняка такие же чувства испытывает сейчас и Феденька. Он никого не хочет видеть, а тем более ее, Соню. Ему лучше побыть какое-то время в уединении.

Но чего она никак не могла понять, так это того, почему это вынужденное и так необходимое ему одиночество он должен непременно проводить рядом с ней, такой ненавистной, а главное, виновной во всех его бедах, теткой – второй женой отца?! О чем, интересно, думал Федор, когда допустил, вернее, сам создал эту ненормальную и чреватую самыми непредсказуемыми последствиями ситуацию? Чья психика в данном случае должна не выдержать – Сонина или Феденьки? Зачем сталкивать их лбами? Чтобы они каким-то чудом примирились друг с другом? Тогда дай Бог терпения ей, Соне!

Невероятная выдержка и умение сглаживать острые углы все же дали свои плоды: на следующий день Феденька мужественно терпел присутствие Сони за столом, когда они сели ужинать в гостиной перед телевизором. Мальчики рядом с угрюмым, погруженным в свое горе двоюродным братом вели себя с Соней сдержанно, словно вспомнив, чему учила их мать. Они украдкой посматривали на Феденьку, как будто пытаясь заслужить его доверие и надеясь на то, что он ни в коем случае не расскажет матери об их лояльном отношении к этой «ненавистной тетке».

То, что они так и не попытались чем-то вывести ее из себя, явно говорило о том, что она им по душе. Соня не отказывалась иногда поиграть с мальчиками в «дурачка», вкусно готовила, интересно рассказывала разные истории. И у них совсем не было желания натягивать веревки, чтобы она падала и расшибала себе колени. Не хотелось портить приготовленную Соней еду, чтобы потом демонстративно вываливать пересоленную, а потому непригодную пищу на пол, но лучше все-таки на ее голову, как учила их мать.

С несравнимо большим желанием детям хотелось подружиться с Соней, которая с каждым днем, прожитым в ее доме, нравилась им все сильнее. И они ничего с собой не могли поделать, так как каждый вечер перед сном она приходила к ним в комнату, целовала их в белокурые макушки и желала спокойной ночи. Они никак не могли ее предать. Даже в угоду матери.

Через неделю пребывания гостей в доме Соня начала надеяться, что ей каким-то невероятным способом удалось наладить пусть даже и очень зыбкие, но все же дружеские отношения с Феденькой, которые больше напоминали некое подобие временного перемирия между враждующими сторонами, жизненно необходимое перед важным сражением. Только бы продержаться до приезда мужа!

Соня старалась меньше думать о том, чего хочется ей самой, и постоянно загружала себя бесконечной работой по дому. Хорошо, что мальчики оказались работящими и проворными. Они охотно помогали Соне мести двор, развешивать белье и даже чистить овощи, когда она готовила обед, хотя брали с нее слово, что об этом не узнает их старший брат, а уж тем более матушка.

Феденька же весь день с перерывами на еду общался только с компьютером, находя в нем некую отдушину, позволяющую хотя бы на время забыть мучившие его душевные страдания, в чем Соня была глубоко убеждена, а потому испытывала к нему искреннюю жалость.

Так в хлопотах и заботах о гостях летело время. До приезда Федора оставалось еще целых семь дней, но Соня уже часы считала, боясь невзначай нарушить их с Феденькой вынужденный худой мир, который, как известно, лучше доброй ссоры. Но чем больше ты чего-то боишься – и это также известно всем и каждому, – тем быстрее наступает то самое событие, которое как магнитом притягивается к тебе твоими же дурными мыслями.

Еще за завтраком Соня почувствовала что-то неладное. Обычно спокойные во время еды мальчики равнодушно ковыряли в тарелках любимые котлеты и с нетерпением поглядывали на старшего брата, словно не могли дождаться, когда же он наконец насытится.

А Феденька, видя их горящие любопытством и возбуждением беспокойные взгляды, как будто нарочно ел медленно, иногда застывал с кусочком помидора или котлеты на вилке и задумывался, устремляя загадочный взор куда-то вдаль, за пределы оконного проема. И тогда мальчики начинали подкашливать, пытаясь столь нехитрым намеком вывести его из никому не нужной сейчас задумчивости, отдаляющей их от чего-то необыкновенно волнующего и интересного.

«Неужели Феденька согласился поиграть с ними? – догадалась Соня. – Вот и славно. Так он быстрее почувствует интерес к жизни. Мальчики настолько подвижны и жизнерадостны, что наверняка расшевелят брата, и он – очень даже может быть – откажется от этого убийственного одиночества, которое только затягивает его в мрачное состояние безысходности».

Проводив Феденьку и мальчиков, она принялась за уборку в кухне-столовой. Шум сильной струи воды и звучащая из огромного телевизора, висящего на стене в гостиной, мелодия не давали ей возможности слышать происходящего во дворе.

Домыв посуду, Соня выключила телевизор, намереваясь пойти к себе в комнату и наконец-то передохнуть, но в наступившей тишине явственно услышала громкие крики мальчиков и дикие взвизгивания Марты. Соню словно ножом полоснуло по сердцу.

Она бегом выскочила на крыльцо и увидела шокирующую картину: прямо напротив будки, в которую забилась от боли и страха Марта, стоял Феденька с пневматической винтовкой наперевес. Он стрелял в открытое отверстие собачьего убежища, а мальчики топтались рядом. По их безумным взглядам было ясно, что они испытывают не жалость к бедной собаке, а чувство азарта и крайнюю нервозность, словно от нарушения строгого запрета или табу.

Соня быстро сбежала по ступенькам и загородила собой будку со скулящей Мартой. Перезарядив винтовку, Феденька прицелился в ненавистную мачеху.

– Отойди! – рявкнул он. – Иначе я выстрелю.

– В своем доме будешь командовать, а здесь хозяйка – я, – произнесла твердо Соня, глядя в его мертвые словно у зомби глаза. Феденька дернулся, как от удара, и опустил винтовку. – Это мой дом, – повторила она с ударением на слово «мой», прекрасно понимая, что обидела его до глубины души, окончательно превратив своего пасынка в кровного врага. – А потому потрудись вести себя в моем доме прилично.

Он медленно поднял винтовку, целясь мачехе между глаз, и уже стал нажимать на спусковой крючок, как мальчики, дико закричав от охватившего их ужаса, бросились к Соне, рыдая и словно спасаясь от беды, а на самом деле невольно прикрывая ее собой.

– Ну что вы, глупенькие, испугались? Феденька просто шутит. Успокойтесь, хорошие мои, – уговаривала Соня, обнимая дрожащих и ревущих в голос детей, цепляющихся за нее как за спасительную соломинку. – Посмотрите, он уже и винтовку опускает. – Она пристально, в упор смотрела в начинающие оживать глаза пасынка.

Тот и в самом деле медленно, словно нехотя, опустил винтовку и, резко развернувшись, направился в дом. Заслышав успокаивающий голос хозяйки, Марта перестала выть и только поскуливала, зализывая кровоточащие раны и не решаясь выйти из своего, хоть и никудышного, но все же укрытия.

– Мы сейчас пойдем домой, выпьем чайку с творожными ватрушками и шоколадными конфетами, – Соня изо всех сил старалась говорить ровным голосом, а саму била нервная дрожь, – посмотрим интересные передачи по телевизору. Да?

Постепенно дети успокоились, все еще не рискуя высвободиться из ее объятий. Однако, не видя рядом воинственно настроенного брата, осмелели и поддались на уговоры Сони, плетясь за ней в дом и цепко держа ее за руки. В эту ночь они отказались спать в своей комнате, и Соня была вынуждена оставить детей у себя, разложив толстые пружинные матрасы с их кроватей прямо на полу.

На следующий день Феденька был спокоен до равнодушия, явно не желая вспоминать вчерашний инцидент. Мальчики по-прежнему не отставали от Сони, ходили за ней по пятам, словно только что вылупившиеся цыплята за курицей. И теперь более преданных друзей вряд ли можно было найти. Кроме того – как Соня ни противилась, – они решили докладывать ей обо всех передвижениях брата.

– Закрылся в своей комнате на ключ, – сообщал Гоша.

Леша тут же лез на дерево и, разведав обстановку, докладывал:

– Лежит на кровати, отвернувшись к стенке. И спит.

– А ты откуда знаешь, что спит? – ревниво спрашивал Гоша.

– Потом что не шевелится, – парировал Леша.

Феденька совсем перестал спускаться в столовую, но мальчики категорически отказывались носить ему еду. Соня сама поднималась с подносом, ставила его на маленький столик возле двери, стучала в дверь и тут же уходила, не дожидаясь ответа.

В это время дети стояли на площадке лестницы между первым и вторым этажами «на стреме», как они выражались. Соне совсем не нравилась эта их новая игра в сыщиков и преступника, но, как ни странно, она позволяла хоть немного расслабиться, так как «дневной дозор» не дремал, и ей всегда было известно, где находится «противник» и чем занимается.

– Он пошел в туалет, – докладывал Гоша, гордясь своим острым слухом.

– А теперь он вернулся в свою комнату, – не отставал Леша.

– Ты откуда знаешь?

– Слышу, как он по комнате ходит.

И все еще можно было списать на какую-то злую игру, пока мальчики не попытались сообщить Соне некие новые жуткие подробности о Феденьке. Перебивая друг друга, они то переходили на шепот, напуская на себя таинственный вид, то срывались на крик, стараясь перекричать один другого, чтобы первыми сообщить нечто ужасное.

Соня так устала от негатива, что предложила сходить искупаться на озеро. Они тут же забыли о своей сенсации и бросились в комнату за плавками и масками для плавания. Соня тоже измучилась от вынужденного затворничества и уже представляла, как с удовольствием поплавает с мальчиками… Хотя нет, ей придется отложить эту заманчивую идею, ведь времени после операции прошло всего ничего, и она должна поберечься. Тогда Соня просто посидит в тени дерева, отдохнет от забот и хлопот по дому.

Марту, конечно же, к великой радости, как ее самой, так и детей, решили взять с собой, чтобы выгулять как следует, а заодно и искупать. Часть пути Соня вела собаку на поводке, а когда миновали жилой район и вышли в лесопарковую зону, отпустила Марту на волю. Леша и Гоша, словно так же спущенные с поводка, от переполняющего их счастья то забегали вперед, соревнуясь в беге с Мартой, то возвращались и кружили вокруг Сони.

Она понимала их как никто другой, потому что чувствовала, что и ей самой нужно срочно сменить обстановку и сбросить напряжение, охватывающее ее с каждым днем все сильнее. Наконец среди деревьев появилась голубая гладь озера. Соня пристегнула поводок к ошейнику Марты и прибавила шагу. Вот и городской пляж, почти пустой в этот будний день. Редкие отдыхающие нежатся в теплых водах озера, спасаясь от палящего солнца.

Соня сняла обувь, ступила на приятно обжигающий ступни песок и тут же ощутила пробуждение в ней новых чувств, будто обещание чего-то прекрасного, захватывающего, пленительного. Но углубляться в приятные эмоции не пришлось, так как мальчики, сбросившие на бегу одежду, уже барахтались в воде, оглашая окрестности громкими счастливыми воплями.

Собрав их вещи и не спуская с поводка поскуливающую от нетерпения Марту, Соня направилась в самый дальний конец пляжа, где за специальным заграждением находиться с собаками разрешалось. Путь, конечно, не близкий, но это того стоило: и они никому не мешают, и им никто. Дети наперегонки плыли вдоль берега, то и дело напоминая о себе криками: «Соня, смотри!», стараясь не упустить ни единого ее взгляда одобрения.

Наконец добрались до места, и счастливая донельзя Марта с разбегу сиганула в озеро и присоединилась к мальчикам. Соня сто раз пожалела, что заранее не разделась до купальника, так как Марта неожиданно выскочила из воды и бросилась к ней, отряхивая мокрую шерсть и пытаясь от охватившего ее восторга лизнуть в лицо. Соня вмиг промокла до нитки. Она со смехом отбивалась от прилипчивой ласкающейся Марты, тянущей ее за подол в воду и словно предлагающей разделить неописуемую собачью радость.