Текст книги "Верни мне крылья. Стихи"

Никогда, никогда, никогда…

 
мне когда-то снежинки в окне о тебе нашептали,
а потом, что на свете ты есть, рассказали ветра».
соловей напевал по ночам про тебя в краснотале,
колдовали на сонном лугу на любовь клевера».
мне тебя нагадала кукушка малиновой ранью,
предсказало весеннее облако тёплым дождём,
с голубиным, волнующе-нежным, как стон, воркованьем,
доносились твои мне флюиды блистающим днём.
мне тебя напророчил камыш на закате вечернем,
переливами струй о тебе прожурчала вода,
мне о будущей встрече с тобой через тысячи терний
просигналила в небе большая седая звезда.
 
 
…но зачем я, тогда не вникавшая в суть суеверий,
и писавшая вечный бесцветный, бесхитростный  стих,
всю округу послушав, любви распечатала двери…
и сгорела в багровом костре из эмоций своих.
мне бы уши закрыть и глаза, отрешась, затуманить,
мне на окнах задернуть бы шторы, чтоб скрылась звезда,
мне проспать бы щемящий рассвет той безоблачной ранью…
и не знать бы тебя никогда, никогда, никогда.
 

Живы будем – не помрём

 
с поговоркой этой с детства я расстаться не могу,
мне она – простое  средство не свалиться на бегу.
пусть меняется с годами мудрой истины объём:
шевели не лбом – мозгами…
                                         живы будем – не помрём!
знали бедность предки наши,
выживали день за днем:
«даст господь нам щи и кашу,
живы будем – не помрём!».
молоко в  ведре коровье
и бабуля с фонарём:
«будет, Зорька, да здоровье,
живы будем – не помрём!».
голос деда на крылечке,
резкий взмах руки ребром:
«будут удочки и речка,
живы будем – не помрём!».
пляшет тесто под руками,
отливает янтарем:
мама дразнит пирогами…
живы будем – не помрём!
 
 
…есть теперь и щи, и каша —
в холодильнике завал.
дом – наполненная чаша,
снова кризис миновал —
не последний, и не первый…
время мчится, день за днём.
боже, дай покрепче нервы:
живы будем – не помрём!
 

Каждый день

 
Каждый день – это бой,
Это – шаткие планы,
Разговоры с собой,
Может, самообманы…
Каждый день – это ночь,
Пролетевшая мимо,
Невозможность помочь
Дорогим и любимым…
Каждый день – от тоски
Крепкосжатые пальцы,
Молоточки в виски,
Безысходное: «Сжальтесь!».
Каждый день – это всплеск
В океане Вселенной
И химерный успех:
«Доплыву непременно!».
 

Потому что весна

 
проявилась на заспанном небе густая синь,
полинявшее облако ветром угнало прочь,
солнце месяцу тихо шепнуло: «а ну-ка сгинь!
что ль, не видишь, давно за рассвет упорхнула ночь?!».
чуть подстывшая каша дорог вызывает грусть,
коммунальщики, чтоб их… напрасно едят свой хлеб.
под сапожками новыми слышится «хрусть» да «хрусть»,
а на дереве птицы устроили свой вертеп.
где-то рядом сошёл леденящий хрустальный  звон —
хорошо, по случайности, всё обошлось без жертв!
мне пройти-то всего ничего: за углом – салон,
там причёсочку мне бы – «затейливый фейерверк»!
чтобы муж мой, увидев, в восторге воскликнул: «ах!»,
чтобы шапку закинуть подальше – ведь днём капель,
чтоб от счастья забыть обо всех заводных часах…
потому что весна, потому что кругом апрель!
 

Звёзды с неба глядят

 
звёзды с неба глядят и бессовестно врут гороскопы,
астрономы пугают людей огнестрельным дождём…
а любви всё равно, у неё потаённые тропы,
забредает она к нам каким-то особым путём.
постучится негромко, не спросит рождения дату,
не пошлёт в канцелярию свыше поспешный запрос…
ей неважно, какой ты – свободный иль крепко женатый,
безразличны ей наши объёмы, походка и рост.
отворит еле слышно закрытую сердца калитку,
остановит свой шаг у души неприступных дверей,
и вокруг зацветут полевые цветы – маргаритки,
и случится, что мир станет чище, светлей и добрей.
только мы зачастую боимся незваную гостью,
позабыв, что даётся любовь, как бого’в благодать.
нам принять этот дар почему-то бывает непросто —
проще, двери захлопнув, любовь безвозвратно прогнать…
 

Листик земляники

 
из старой школьной книги, пылившейся в кладовке,
листочек земляники спикировал неловко.
упавший прямо в руку восторженным приветом,
сказал как будто: «ну-ка, припомни – было лето…»
нахлынуло, не скрою, посыпались картинки:
погожею порою идём мы по тропинке.
застенчивая юность, каникулы и книжки,
безудержность июня, хорошенький мальчишка,
душистой земляники кровинки на поляне,
шальных кукушек крики, и бусинки в кармане.
распахнутость ресничек, высокие танкетки,
немножко земляничек, оторванных, на ветке…
их быстренько мы съели, желанье загадали,
чтоб через три недели «вступительные сдали»…
а листик тот, сакральный, от сладких земляничек
я как-то машинально, вложила меж страничек.
буквально позабыла о нём годков на тридцать,
и мог бы он уныло еще сто лет пылиться…
 
 
мне память, будто праздник: безлюдная дорожка
и бывший одноклассник по имени Серёжка…
 
 
тут листик земляники, сказав былому «здрасьте»
унёс с собой интригу, рассыпавшись на части…
 
 
волнует, аж до дрожи, нить памяти порою…
а мальчик тот Серёжа мне нравился, не скрою.
 

Налей мне солнышка глоток

 
Налей мне солнышка глоток,
Добавь росы живую воду,
Сорви заветный лепесток
И лоскуток от небосвода.
Моё желанье отгадай,
Коснувшись лёгким поцелуем,
Найди перо от птичьих стай
И незабудку голубую.
А после  огненной зари,
За час до алого рассвета,
Звезду на небе подари
Или осколок от кометы.
А если хочешь, можешь дом…
Да что уж там… Построй мне за’мок!
В мечтах мы вместе заживём,
И стану я счастливой самой.
 

Если ветер дует шквалистый

 
отпусти меня, пожалуйста,
не держи меня в себе,
мне не надо тихой жалости,
словно милости небес!
дай пойти в другую сторону,
дай забыться в полусне,
не лети за мною во’роном
в молчаливой тишине!
не ходи за мною грозами,
не гоняй по венам дрожь,
и нетоптаными росами
мои ноги не тревожь.
мысли, воле непокорные,
от себя освободи:
не звучи во мне волторною,
не встречайся на пути…
 
 
разметало вихрем волосы,
затуманило глаза,
он прерывистого голоса
тихо катится слеза.
если ветер дует шквалистый,
наши чувства не спасти…
отпусти меня, пожалуйста,
ради бога, отпусти!
 

Голуби

 
голуби резвятся в синем-синем небе,
солнце пламенеет так, что жалко глаз…
только вот сейчас бы, ненадолго мне бы
в ту весну, где юность только началась.
там сосед Володька лез на голубятню,
свистом поднимая в небо сизарей,
и стремилась стая в воздух безоглядно,
и казался полдень ярче и добрей.
а они летали… как они летали!
то под облаками, то вдруг камнем вниз…
и шутил Володька: «сальто, блин, мортале!
умотают, черти, в сказочный Тунис…»
вдруг иной проказник, крылья растопырив,
замирал, как коршун, медленно паря…
и живые точки в солнечном эфире
уносили мысли словно за моря.
то в другие дали, в древние столицы,
то мечталось – голубь принесёт письмо.
у зевак-прохожих прояснялись лица,
таяло бесцельно в сумках эскимо.
 
 
…вряд ли кто-то нынче, свистнув по-старинке,
пташек поднимает с криком «эге-гей»…
лишь гоняет память давние картинки,
как сосед Володька сизых голубей.
 

Пельмени

 
предпраздничной занявшись беготнёй,
в последнее шальное воскресенье,
я вспомнила, как раньше всей семьёй
на Новый Год лепили мы пельмени.
то был какой-то светлый ритуал —
без спешки, суеты и пустословья…
отец над фаршем ловко колдовал,
а мама тесто делала с любовью.
и вот мы их лепили в десять рук,
вокруг стола от ма'ла до вели'ка.
и больше не кусал сердитый лук,
а под ногами кот лежал, мурлы'ка.
да не забыть бы, как заведено»,
в один пельмень – изюминку, на счастье…
сейчас такое видишь лишь в кино,
а раньше это было жизни частью.
на про'тивень – в декабрьскую стынь,
а после на мороз, в мешок холщовый…
«ты, мать, давай оденься, не просты'нь,
сейчас концерт начнётся Пугачёвой…».
в углу за ветку ёлка ко стене
привязана суровой белой нитью,
блестит, звеня игрушками, что мне
еще хранить…
                     до внуков сохранить бы!
 
 
зачем всё это вспомнилось с утра?
зачем сейчас черкаю эти стро'ки?
пельменей я настряпала вчера…
но сердце болью просится в истоки.
 

24.12.17

Белки

 
ветер, играя, бросил в ладошку
снежную шапку с ветки сосны.
бросил, дурачась, как понарошку,
ветры ведь тоже, ох, шалуны!
но разлетелась шапка на брызги,
в каждой – осколки радужных грёз.
вспомнился взгляд твой нежный и близкий,
вспомнился запах чистых волос.
вспомнился голос, вспомнились руки,
губы со вкусом свежей травы…
белки на ветках, ну и хитрюги,
нагло глазели в две головы,
резво скакнули с ёлки на ёлку…
и полетело прямо на нас —
море снежинок, шишки, иголки,
будто петарда там взорвалась.
счастье простое, буря восторга,
звонкая радость, брызжущий смех…
а озорницы, вот ведь, позёрки,
чистили в кроне рыжий свой мех.
вспомнилось то, что, крепко забыла:
сладость волнения, любящий взгляд.
Боже, неужто всё это было…
тридцать четыре года назад!?
 

Заклинание

 
опять не даёт мне уснуть
на фото улыбка усталая…
твержу заклинание: будь!
но будь где-то рядом,
                          пожалуйста!
кто прав-виноват… да не суть!
не надо болезненной жалости…
коль сможешь – меня позабудь,
но будь непременно,
                           пожалуйста!
пускай  изнуряющий путь
войдёт в колею захудалую,
прошу тебя мысленно: будь…
незримо, неслышно…
                            пожалуйста!
пусть слёзы прольются на грудь:
раскаянье жжёт запоздалое…
ты просто, пожалуйста, будь!
на этой планете,
                            пожалуйста!
 

Мы с тобой потерялись в тумане

 
мы с тобой потерялись в тумане,
разошлись, не увидев друг друга.
я замерзла в простом сарафане,
ты пошел по десятому кругу.
мы аукались, звали и ждали,
опасаясь ходить по болотам
и надеялись, в лёгкой печали,
повстречаться за тем поворотом.
но пока мы брели по туману,
потихоньку года проходили…
ветры дули на свежую рану
и немного её охладили.
мы забыли, блуждая по весям,
что тумана давненько не видно,
что идем мы, я – лугом, ты – лесом,
потерявшись вконец очевидно.
может статься, на пыльной дороге,
в середине грядущего мая,
повстречаемся всё же в итоге…
и друг-друга совсем не узнаем.
 

Всё, что было…

 
всё, что было – это строчки и слова,
что сочились прямо в кровь морзянкой пульса:
мотыльком кружилась в счастье голова,
билось сердце до немыслимых конвульсий…
постепенно все слова сошли на «нет»,
замещая место в сердце пустотою,
оставляя раздраженья лёгкий след
и досаду на «несмелых» нас с тобою…
но ведь это было… было! не прошло,
раз ещё тревожит грустью неуёмной…
через стылое, морозное стекло
я шепчу тебе, что помню, помню, помню…
как волнуясь, сладко ёкала душа,
как стихами отзывались звуки улиц…
безнадёжность, тихо памятью шурша,
вторит мне, что мы тогда соприкоснулись…
 

Сидел мудрец…

 
мудрец сидел сонлив и неприступен…
спрошу-ка я его, авось проснётся:
«когда один другого очень любит,
то он к нему потом еще вернётся?»
изрёк мудрец, разжав лениво зубы,
сказал, как будто выставил мне счет:
«когда один другого очень любит,
он просто так вовеки не уйдет!»
 

Солнечное

 
хочется открыть створку,
хочется впустить небо.
солнечных лучей горстку
в комнату сейчас мне бы!
пусть они в углах плещут,
медленно кружась в танце,
золотым песком блещут
в светлом потолка глянце.
мне б сейчас твои руки:
прикоснуться к ним нежно,
сбросить со счетов муки,
позабыв про тьму с бездной.
ты заходишь в дом вихрем,
ветер в волосах встречный…
все тревоги вмиг стихли,
вот бы было так
вечно!
 

Неслучайно

 
зачем без тебя мне весенний звенящий день?
зачем без тебя мне полёт голубой мечты?
я честно старалась забыть, но густая тень
порхает за мной… но я знаю, что это – ты.
ты в думах моих каждый день,
                                           ты в моих стихах,
и им наплевать, что давно уже ты с другой…
я мысленно письма пишу на пяти листках,
и всё еще верю – по-прежнему мы с тобой.
что не было этих нелепых обид и слёз,
что время легко повернуть, если надо, вспять.
что с этой, другой, ты шутя…
                                       значит, не всерьёз,
и всё еще можно, осмелившись, поменять.
что не было с нами бессмысленной той зимы,
когда мы нао'тмашь громили свои мосты.
…но голос разлуки напомнит, что были «мы»,
и мы неслучайно распались на «я» и «ты».
 

Мне тобой бы разок напиться

 
мне тобой бы разок напиться —
да по капельке, по чуть-чуть,
мне в тебе, как в ручье, умыться,
расплескав бы тебя на грудь.
утолить огневую жажду,
насладиться тобой сполна…
мне всего то – хотя б однажды,
стать бы пьяною без вина.
к водоёму припав живому,
залпом выпить из милых уст,
окунуться в тебя, как в омут,
замерев от глубоких чувств…
а потом, от тоски немея,
безотрадный продолжить путь.
…жаль, что плавать я не умею,
страшно мне в тебе утонуть.
 

Как же так получилось

 
Как же так получилось, что невинная шутка
Разрослась до масштабов необъятных миров,
До мучительной боли, до лишенья рассудка,
До раздутых по ветру ненасытных костров?
Только шутки обычно до добра не доводят:
То, что вспыхнуло быстро, прогорит без следа.
На застиранном серо-голубом небосводе
Слишком быстро погасла с пылу, с жару звезда.
Не проходят бесследно ни любовь, ни разлады,
От искрящих контактов остаются следы:
Сердце пьёт валерьянку и выводит рулады,
И не знает неволи и железной узды.
А душа моя нынче, как пятнистая скатерть,
Вся в подпалинах бурых от нелепых обид,
Шепчет с горечью тихой: «пошутили и хватит!»…
И от шутки невинной как-то тупо болит.
 

Проходит…

 
проходит всё когда-нибудь:
проходит трепетная юность,
проходит страх, щемящий грудь,
проходят месяцы и луны…
проходят лето и зима,
глухие беды и тревоги,
лихие ливни и шторма,
проходят мимо чьи-то ноги…
проходят трудности и боль,
и одиночество с печалью,
проходят насморк и мозоль,
и облака за дальней далью…
проходят радости и грусть,
и всё хорошее-плохое.
«вчера»  уходит, ну, и пусть!
мы наживём себе другое…
проходят знойная любовь,
и легкокрылый пароходик,
надежды, что волнуют кровь…
проходит всё!
…и жизнь проходит.
 

Розыгрыш

Первое апреля – праздник чумовой! Веришь ли, не веришь – думай головой! Потому что всюду ищут дураков: этот день сумбурный именно таков! Если кто-то жаждет близких разыграть, то уж точно бедным им несдобровать.

Ну, а мне сегодня вспомнилcя тот день – словно четверть века уронила тень… Дома я и дочки, «мелкие» совсем, тихо и спокойно – истинный эдем. Чтобы как-то время вместе скоротать, мы решили в шутку папу разыграть.

Выдумали хором хитроумный план, как ему устроить каверзный обман. Выбрали коробку из-под порошка – «Астра» или «Лотос»… да не суть пока. Порошок стиральный выбросили прочь: помогала рьяно младшенькая дочь. Вклеили в коробку чистый целлофан, поняли значенье слова «интриган»…

А потом в коробку я и мелюзга высыпали пачку смеси-молока.

Муж, придя с работы, открывает дверь… Опишу в деталях, что уж там теперь… Собственно, картина поразила взор: дети на диване – чистый форс мажор – ложкой из коробки ели порошок… И у мужа, каюсь, приключился шок. Оказалась кстати близкая скамья…

Розыгрыш тот давний помнит вся семья…

Откуда любовь в интернете. Монолог деда

 
на лысине – блеск, в бороде – седина:
давненько живу я на свете.
но тема одна для меня не яснА:
откуда любовь в интернете?
вот раньше любовь – это просто любовь,
рождались и семьи, и дети,
любовью спасались от всех холодов…
/не думай спесиво о деде!/
любил ведь когда-то и я, «непоэт»
да так, что «горели подмётки:
с любимой встречал запоздалый рассвет
в отцовской двухвёсельной лодке.
…а жизнь пролетела /шальная стрела/,
болтала как во море щепку…
но вот почему-то любовь не прошла —
засела в извилинах крепко!
…судьба развела нас, жива-не жива,
о ней ничего я не знаю,
но только кружи'тся моя голова,
когда тот рассвет вспоминаю.
любовь – это трепет, в душе – соловьи,
в кулькЕ – для любимой «ириски»…
а вы в интернете? сегодня – в любви,
а завтра уже в чёрном списке…
 

Вроде, будто бы вчера…

 
вроде, будто бы вчера,
новый год встречала этот
и под громкое «ура!»
испытать решила метод:
под курантов звонкий бой
загадать желанье надо,
и оно земной тропой
в новый год войдёт наградой…
загадала я вдвойне:
не мечту – простое счастье —
подарили чтобы мне
внучку с биркой на запястье.
чтобы муза, осветив
в мир поэзии дорогу,
подсказала новый стих:
в старых строчках мало проку…
 
 
промелькнул мгновеньем год,
вот и новый на пороге!
предвкушая переход,
подводить пора итоги…
старый метод близорук,
а судьба плетёт интриги:
у меня родился внук
и четыре новых книги!
 

26.12.17

Куда уходит любовь

 
порой любовь уходит из души
по бешеной пурге и бездорожью,
в ошмётках зла, предательства и лжи,
объятая мучительною дрожью.
она идёт в пудовых сапогах,
ранимо-беззащитная, нагая,
ночуя то в оврагах, то в стогах,
от голода и холода страдая.
бредёт, воспоминанья теребя,
держась за груз химерных обещаний,
беспомощна, чувствительно-слаба,
в губительном кольце непониманья.
уходит из растерзанной души,
замёрзшая, навеки, безоглядно,
шатаясь, проклиная миражи…
куда она уходит?
                         непонятно!
 

Когда-то оно цвело

 
когда-то оно цвело:
хотелось от счастья плакать,
хотелось, судьбе назло,
смеяться и в зной, и в слякоть…
сияло светлы'м-светло
и в стужу горело рьяно…
когда-то оно цвело —
теперь заживляет раны:
зачахла надежды нить —
не хватит живых бальзамов…
чем чаще дано любить,
тем больше на СЕРДЦЕ шрамов.
 

Фа-соль

 
детство – субстанция странно-упрямая:
в жизни играет священную роль.
нежная бабушка, чуткая мама – я
утром услышала слово «фасоль»…
и понеслось в лабиринте корявейшем
через метели, годА и пургу:
детские пальчики скачут по клавишам,
со'мкнуты губы в стальную дугу…
«буду я, мама, таким же Бетховеном,
стану симфонии тоже писать…
за'дали гаммы опять бестолковые
и посвященье «к Элизе» сыграть.
а Валентина Ивановна строгая —
видишь, сегодня на пальце мозоль —
рядом стояла, но всё ж ненароком я
там перепутала нотки «фа-соль!»»
но не Бетховеном мне, и не Моцартом,
стать не случилось – тяжёлый подъём!
жизни большой хронология отснята,
музыка – видно, совсем не моё!
грёзы рассыпались, будто горошины,
только на пальце не сходит мозоль:
с клавиш компьютерных, мыслью нехоженой
в строчки рифмуется слово «фасоль».
 

Искрит

Оголенные контакты замотала изолентой, между мною и тобою перерезав провода… Только вместо облегченья во» сто крат сильней волненье: что мне делать, я не знаю – настоящая беда!

Размотала изоленту, прикупила две «фигульки» – изолятор полимерный /тот, кто знает, тот поймёт…/ Но, как видится, де-факто, по текущему моменту, это чёртово искренье даже пластик не берёт.

У тебя теперь другая /только мне не помогает/, образ твой зовёт и ма'нит, сердце глупое болит, а внутри то жжет, то тянет, в голове весь день туманит, кровь тревожит и дурманит… и по-прежнему искрит!

Я впущу в своё сердце любовь

 
истомил ты меня, иссушил…
понимаю – старею до срока:
без каких-то живительных сил
не летается нынче высо'ко…
я впущу в своё сердце любовь —
не сейчас, не сегодня, не завтра:
когда стихнет мятежность ветров
и разгладятся складки ландшафта.
когда холод, что кровь леденит,
подморозит открытые раны,
когда сердце совсем отболит
и покроется новой мембраной.
когда в мыслях не станет стихов,
и замолкнут вокруг пересуды…
я впущу в своё сердце любовь,
но тебя в моём сердце не будет!
 

Пред тобой я была…

 
Пред тобой я была, как стыдливый листок на ладони,
Как берёзка в задумчивом поле – открыта ветрам,
Как зыбучая лодка в речном, мелководном затоне,
Как на голом холме белокаменный новенький храм.
Мне хотелось, чтоб ты заглянул повнимательней в душу,
Чтоб меня понимал-принимал, как себя самого…
Чтоб меж нами всё было серьёзно, без всяких игрушек,
Чтоб отчётливо, ясно ты видел моё естество.
Говорила, клянусь, я тебе лишь одну только правду,
И была каждый день пред тобою кристально-чиста…
Ну, а ты откровенья мои принимал за рулады,
И язвил – не хватает мне с нотами, в строчку листа.
 
 
…А сомненья твои синим инеем трогали сердце,
Заморозив однажды берёзку, и поле, и лист,
Заковали в торжественном храме озябшую дверцу,
И судёнышко в речке… но лёд был прозрачен и чист.
Мне не больно уже, мне тебя просто искренне жалко:
Вместо ясного света во мне ты искал только тьму…
Неужели так часто врала тебе доля-нахалка,
Что теперь ты не веришь глазам и себе самому?!
 

Про кота

 
Порой, на коленях кот мурлычет кошачьи сказки,
А тёплый его живот желает знакомой ласки…
И пальцы мои опять ныряют в мохнатый ворох —
Несутся минуты вспять, стихает раскат моторов.
Шепчу я: «Зверюга мой, какой ты безумно милый!»
А мысли текут рекой, про  «тех, кого приручили».
Доверчивый мягкий бок вздохнёт под моей рукою…
То спрячет свой нос в клубок, то выгнется весь дугою.
Какое блаженство знать пушистое это счастье,
Уставшей душой внимать романсы души кошачьей!
Проснётся и спрыгнет кот, а я встрепенусь от лени.
…И тут же недостаёт тепла на моих коленях!
 

Бабушкина швейная машинка

 
бабушкина швейная машинка —
стёртая годами позолота —
выпрямить бы ей сейчас «морщинки»,
дав медаль за честную работу!
за'просто могла и шить, и вышить
на одной своей железной лапке,
а в войну на ней /чтоб только выжить/
на продажу шили чудо-тапки —
из резины, кожи, дермантина,
а для дома, хоть из старой майки…
всё по силам было зверь-машине,
до сих пор целы» винты и гайки!
может, я, увы, сентиментальна,
но, когда кручу её за ручку,
в плоскости какой-то невербальной
представляю бабушку и внучку:
как она кусочки вырезала,
чтоб скроить для куклы пелеринку,
напевая тихо, их сшивала
на своей, на старенькой, машинке.
 
 
в паспорте на дату посмотрела —
в руки мне попал, зачем – не знаю —
в сотню лет, немыслимое дело (!)
шьет гораздо лучше, чем другая.
 
 
мне на днях машинку подарили…
/я сама и «Гуччи» и «Ле Монти»/
через пару лет, держу пари я,
новая окажется в ремонте.