Текст книги "Экзистенция и культура"

Глава 11. В разомкнутости «собственного» бытия (на примере повести Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича»)178178
  Первая публикация текста: Касавина Н.А. В разомкнутости «собственного» бытия (на примере повести Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича») // Цифровой учёный: лаборатория философа. 2021. № 2. С. 83–106.


[Закрыть]

В главе рассматривается произведение Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича» в контексте концепции граничных ситуаций К. Ясперса, феноменов «заступания в смерть», собственного и несобственного бытия к смерти М. Хайдеггера, стадий личностного принятия смерти, выявленных Э. Кюблер-Росс на основании психотерапевтической работы с неизлечимыми пациентами. Ситуация Ивана Ильича показывает положение человека перед лицом экзистенциальной тревоги и угроз одиночества, ощущения бессмысленности, отчаяния, актуализированных граничной ситуацией смерти. Динамика состояния главного героя повести интерпретируется как становление «собственного бытия к смерти», имеющего характер предстояния по отношению к «наиболее своей способности быть» (М. Хайдеггер). Присутствие оказывается полностью врученным себе, сущностно разомкнутым себе самому. Одиночество выступает способом размыкания экзистенции. В разомкнутости присутствия для личности размыкается мир, другой и другие в их уникальном способе бытия. Иван Ильич переживает это перед смертью как эпифаническое явление, точку расширения души (М. Мамардашвили), которая разворачивает предназначение личности, выводя его за пределы только своей жизни и своего страдания. Взаимодействие героя с окружающими рассматривается в ракурсе выявленных Э. Кюблер-Росс проблем взаимоотношения врачей, родственников и пациентов в терминальной стадии их болезни и переходе к принятию собственной конечности, обретающей характер историчности.

Многими исследователями творчества Л.Н. Толстого признано, что на философские размышления о смерти, в том числе, концепцию бытия-к-смерти М. Хайдеггера значительное влияние оказали идеи писателя, выраженные в произведении «Смерть Ивана Ильича»179179
  О близости феноменологии смерти М. Хайдеггера к смыслам повести Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича» см.: Pratt A. A Note on Heidegger’s Death Analytic: The Tolstoyian Correlative. In: Tymieniecka AT. (eds) The Elemental Dialectic of Light and Darkness. Analecta Husserliana (The Yearbook of Phenomenological Research), 1992. Vol. 38. Springer, Dordrecht; Bakhtiari F. Death in the View of Tolstoy and Heidegger. In: Ontological Researchers. 2021. Vol. 9, Issue 18. 549–570 pp.


[Закрыть]. В понимании бытия-к-смерти конструирование диалога философского и художественного опыта способно дать дополнительные ракурсы и контексты прояснения жизни и онтологического усилия личности. Жизнь и смерть являются и в философской, и в литературной перспективе коррелятивными понятиями, направленными на обнаружение устойчивых смыслов человеческого бытия.

Сам Л.Н. Толстой в произведении «Смерть Ивана Ильича», как известно, ставил задачу описать «простую смерть простого человека, описывая из него»180180
  Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. М.: Государственное издательство «Художественная литература», 1928–1958. т. 63, с. 282.


[Закрыть]. «Описывая из него» – мы наблюдаем, как из конкретной точки существования человек осознает неизбежность собственного движения к смерти, своей смерти с ее уникальными очертаниями, и это движение одновременно оказывается и путем человека к себе самому – такому, который не может быть открыт вне перспективы конечности.

«Смерть Ивана Ильича», да и не только это произведение Толстого, демонстрирует конфликт, брешь, трагическую разницу между подлинным и неподлинным существованием, между непроясненной повседневностью и экзистенциальным опытом граничных ситуаций, которые актуализируют для личности вопрос о смысле, значении ее присутствия в мире. Мы наблюдаем внутренний мир человека в ситуации кризиса, перелома, личностной трансформации, в динамике прошлого, настоящего и будущего как взаимодействующих векторов историчности бытия.

Неподлинное в жизни героя повести предстает погружённостью в светскую жизнь, наполненную заботой о ее внешних проявлениях – «приличиях», развлечениях, социальных ценностях успеха. «Жить приятно и легко» – Толстой показывает эфемерность и одновременно притягательность таких устремлений. В приятности и легкости можно забыться, уйти от неизвестности, неопределенности существования, его «последних вопросов» и пределов. Жизнь героя до болезни – своеобразная иллюстрация феномена «несобственного бытия к смерти», «прячущего уклонения» от конечности вот-бытия, повседневного «вместе-с-другими-растворения» в озаботившем «мире»»181181
  Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. С. 239–240.


[Закрыть].

В повести множество подробностей, образов и характеров, демонстрирующих власть над людьми «уклоняющегося» способа бытия. Это – мысли коллег о том, что освободится место Ивана Ильича, облик щеголеватого Шварца, который собирается «повинтить» после прощания с покойником. «Пётр Иванович понял, что… Шварц… не поддается удручающим впечатлениям. Один вид его говорил: инцидент панихиды Ивана Ильича никак не может служить достаточным поводом для признания порядка заседания нарушенным, то есть что ничто не может помешать нынче же вечером щелкнуть, распечатывая ее, колодой карт…»182182
  Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. М.: Государственное издательство «Художественная литература», 1928–1958. Т. 26. С. 64.


[Закрыть].

Обязанность поехать и проститься с умершим, нанести визит его родственникам и тем самым соприкоснуться с горем и другим – трагическим – модусом бытия тяготит коллег умершего, хотя, как отмечается в повести, «Илья Ильич был сотоварищ собравшихся господ, и все любили его».

Согласно М. Хайдеггеру, успокоенность и отчуждение характеризуют «бытийный способ падения». Обыденное бытие к смерти есть «падающее постоянное бегство от нее». В модусе «перетолковывающего, несобственно понимающего и прячущего уклонения» смерть переделывается в «обыденно происходящий смертный случай у других, в любом случае лишь яснее удостоверяющий нам, что «сам ты» еще ведь «жив»»183183
  Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. С. 254.


[Закрыть].

Толстой выражает невысокое мнение не только о товарищах Ивана Ильича по работе. Это мнение касается всего социального контекста его жизни, его происхождения и семьи. Примечательно, как в повести говорится об отце главного героя: «Иван Ильич умер сорока пяти лет, членом Судебной палаты. Он был сын чиновника, сделавшего в Петербурге по разным министерствам и департаментам ту карьеру, которая доводит людей до того положения, в котором хотя и ясно оказывается, что исполнять какую-нибудь существенную должность они не годятся, они все-таки по своей долгой и прошедшей службе и своим чинам не могут быть выгнаны и потому получают выдуманные фиктивные места и нефиктивные тысячи, от шести до десяти, с которыми они и доживают до глубокой старости. Таков был тайный советник, ненужный член разных ненужных учреждений, Илья Ефимович Головин»184184
  Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. М.: Государственное издательство «Художественная литература», 1928–1958. Т. 26. С. 69.


[Закрыть].

В чем-то эта характеристика «ненужности» относится и к самому Ивану Ильичу. Так, его деятельность в суде представлена как мастерство виртуоза. Удовлетворение, которое герой испытывает от своей работы, связано не с ее общественной значимостью, не с реализацией призвания (как ценности, выводящей за пределы индивидуального бытия и наполняющей смыслом), а именно с техникой исполнения. По выражению Толстого, «уже был обмят тот хомут, в котором он работал»; «…умением отделять служебную сторону, не смешивая ее с своей настоящей жизнью, Иван Ильич владел в высшей степени и долгой практикой и талантом выработал его до такой степени, что он даже, как виртуоз, иногда позволял себе, как бы шутя, смешивать человеческое и служебное отношения. Он позволял это себе потому, что чувствовал в себе силу всегда, когда ему понадобится, опять выделить одно служебное и откинуть человеческое. Дело это шло у Ивана Ильича не только легко, приятно и прилично, но даже виртуозно… И усталый, но с чувством виртуоза, отчетливо отделавшего свою партию, одну из первых скрипок в оркестре, возвращался домой»185185
  Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. М.: Государственное издательство «Художественная литература», 1928–1958. Т. 26. С. 81.


[Закрыть].

Дело, конечно, не в самом Иване Ильиче, не в том, что именно он жил неправильно. Толстой подчеркивает, что прошедшая история жизни Ивана Ильича была «самая простая и обыкновенная, и самая ужасная». Ужасная в этой обыкновенности, которую трудно избежать, превзойти, трансформировать в нечто иное. К. Ясперс, выражая сходные мысли не художественным, а философским языком, говорит о противостоянии «безнапряженного потопления экзистенции» в объективном, что представлено в повести растворением в успехах и приятности жизни, и исполненного напряжения никогда не окончательного осуществления экзистенции в отношении к своей трансценденции186186
  Ясперс К. Философия. Книга II. Просветление экзистенции. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012. С. 355.


[Закрыть] – к тем самым «последним вопросам» существования и становлению «собственного бытия к смерти». Для Ивана Ильича настает такой момент напряжения и перехода в иное смысловое пространство жизни.

Несобственное бытие-к-смерти можно понимать как вполне естественное состояние человека на определенных этапах его жизни, когда в центре оказываются вопросы обретения социальной устойчивости, профессионального призвания, обустройства повседневности. «Присутствие должно прежде потерять себя в обстоятельствах – что может быть особой задачей и возможностью заботы, – чтобы добиться чистой объективности, т.е. безразличия аподиктической очевидности»187187
  Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. С. 264–265.


[Закрыть].

В рамках повседневного опыта и житейского здравого смысла человек стремится избегать страданий и жить «приятно и легко». Присутствие, как показывает М. Хайдеггер, большей частью держится в несобственном бытии к смерти. «Повседневность … скидывает оковы упадочных, «бездеятельных мыслей смерти». Ее оттесняют на «когда-то потом», именно апеллируя к так называемому «здравому смыслу». Так люди прячут то своеобразное в достоверности смерти, что она возможна в каждое мгновение»188188
  Там же. С. 268.


[Закрыть]. Вместе с тем, теряя себя в публичности, присутствие «прослушивает» и собственную самость189189
  Там же. С. 271.


[Закрыть]. Возможность присутствия вернуться к себе самому обращает к проблеме аутентичного, глубинного бытия, которое пробуждается по мере духовного роста. Этот рост сопряжен со становлением «собственного бытия-к-смерти» как фундаментальной возможности субъекта «стать в бытии».

Самый тяжелый год в жизни главного героя повести – 1880 – совпадает с периодом кризиса в жизни самого писателя. В деревне, куда Иван Ильич поехал на лето «для облегчения средств», он почувствовал «не только скуку, но и тоску невыносимую…». В начале 1880-х гг. Толстой сам переживает глубокий духовный кризис, когда ему открылась, по его словам, «пустота» и «ничтожность» интересов своего круга, что во многом определяет авторскую характеристику жизни и окружения Ивана Ильича. «Все те бесчисленные дела, которые мы делаем для себя в будущем, не нужны для нас; всё это обман, которым мы сами обманываем себя»190190
  Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. М.: Государственное издательство «Художественная литература», 1928–1958. Т. 23. С. 389.


[Закрыть].

В произведениях Толстого речь идет о забвении главного в жизни личности – сокровенного, нечто такого, что она открывает для себя как грань стремления к благу, добру, смыслу жизни, осуществлению своего призвания – не только социального, но и духовного. Все внимание человека уходит на обеспечение удобств жизни, заработка, удовольствий – «ширм». Толстой употребляет это слово для обозначения успокаивающих и отвлекающих человека забот.

По Хайдеггеру, «падающая обыденность присутствия знает достоверность смерти и все же от уверенного в ней бытия уклоняется». Но само это уклонение «феноменально подтверждает, что смерть требует осмысления как наиболее своя, безотносительная, не-обходимая, верная возможность»191191
  Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. С. 258.


[Закрыть]. Ивану Ильичу пришлось отбросить эти ширмы, увидеть сначала ужасающую пустоту жизни без мнимых опор, «беспочвенность» (как выразился бы Л. Шестов), и только потом наступает краткий миг просветления.

К проблеску подлинности существования, проглядывающей сквозь завесу отчужденного бытия, человек приходит под влиянием граничной ситуации, когда он лишается почвы под ногами, когда существование «слабеет и тонет перед вопрошанием и сомнением192192
  Ясперс К. Философия. Книга II. Просветление экзистенции. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012. С. 253.


[Закрыть]. Граничные ситуации обозначают пределы человеческой ситуации, обнажают личную историю, проводят границу между прошлым и настоящим и одновременно открывают человеку возможность обнаружения собственной экзистенции. Для Ивана Ильича такими событиями явились его собственные болезнь и умирание, указавшие на призрачность многих его достижений, которыми он ранее измерял свой успех и которые разбились, когда он понял, что стоит на пороге смерти, что сама его ситуация теперь – это вопрос жизни и смерти. Все остальные вопросы померкли в его сознании.

В контексте идей М. Хайдеггера, можно сказать, что смерть теперь становится для Ивана Ильича историчной смертью. Такой для личности проступает смерть именно в его собственной граничной ситуации, лицом к лицу – как смерть близкого193193
  Пример постижения историчности смерти, приходящего от смерти близкого, можно найти, например, у М. Пруста и его опыта переживания смерти бабушки. М. Мамардашвили интерпретирует это как откровение смерти, познание несомненности небытия, душевное пробуждение героя, продвижение в поиске самого себя. (Мамардашвили М.К. Психологическая топология пути. М.: Фонд Мераба Мамардашвили, 2015. С. 152–155).


[Закрыть] или собственное умирание, а не просто смерть как таковая, которая вообще, когда-нибудь может произойти.

Эпизод с Каем в тексте повести адресован именно к пониманию специфики переживания историчности смерти. Вспомним как рассуждает Иван Ильич, отмечая, что ранее известный силлогизм «Кай – человек, люди смертны, потому Кай смертен» казался ему вполне справедливым. Но при столкновении с ситуацией, когда смерть перестала носить характер абстракции, оказалось, что утверждение, казавшееся ему всю его жизнь правильным, правильно по отношению к абстрактному Каю, вообще человеку, но никак не к нему – живому, конкретному, особенному (с дорогими ему воспоминаниями, переживаниями, подробностями)194194
  Вспоминается здесь и созвучное высказывание Ж.П. Сартра: «Угроза уничтожения заставляла каждого из моих друзей укрываться в настоящем, проникаясь сознанием неповторимости своей смертной жизни, каждый видел в себе существо трогательное, драгоценное, единственное; каждый нравился себе…». (Сартр Ж.-П. Слова // Сартр Ж.-П. Стена: Избранные произведения: пер. с франц. М.: Политиздат, 1992. С. 453).


[Закрыть].

М. Хайдеггер рассуждает сходным образом, рассматривая проявления бытия к смерти в повседневности присутствия. Смерть обычно представляется как неопределенное нечто, которое должно случиться когда-то, но еще не налично, не угрожает. «Человек смертен›› означает лишь то, что смерть касается как бы человека, при этом, каждый может на время себя уговорить: всякий раз не именно я, ведь этот человек никто››. Умирание сводится к происшествию, постоянно происходящему случаю, задевающему, но ни к кому собственно не относящемуся»195195
  Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. С. 252–253.


[Закрыть]. Смерть доступна личности как смерть другого, но не собственного бытия, не себя самого. По-своему это выразил и Ж.П. Сартр: «Так вот, я отчетливо представляю себе – без особой радости – надвигающуюся старость, дряхлость, от которой не уйти, дряхлость и смерть тех, кто мне дорог; собственную смерть – никогда»196196
  Сартр Ж.-П. Слова // Сартр Ж.-П. Стена: Избранные произведения. М.: Политиздат, 1992. С. 452.


[Закрыть].

В своё время автор концепции психологической помощи умирающим больным, исследователь околосмертных переживаний Э. Кюблер-Росс197197
  Элизабет Кюблер-Росс работала в Медицинской школе им. Прицкера Чикагского университета и с 1965 году организовывала вместе со студентами Чикагской теологической семинарии встречи с людьми, умирающими в больнице. В 1969 году она опубликовала книгу «О смерти и умирании» (On Death & Dying), в которой обобщила свой опыт и описала этапы и особенности личностного восприятия угрозы смерти во время развития смертельных болезней.


[Закрыть] обратила внимание на факт, существенный для понимания личностного восприятия смерти. Он состоит в том, что подсознательно человек считает собственную смерть невозможной, малореальной, непостижимой, особенно, если речь идет о смерти от естественных причин (старости или болезни). Смерть как абстрактное, в неопределенной перспективе могущее произойти событие не имеет характера историчности, и возможно, таким образом сознание человека оберегает его от давления конечности.

Историчность смерти означает, что факт грядущей смерти переносится в сферу сознательного мышления, более конкретного будущего, обретает черты конкретной возможности. Иначе говоря, смерть становится «вдвинутой в присутствие». Собственное бытие к смерти предполагает, что оно осознается как «незаместимо мое». М. Хайдеггер ссылается на повесть «Смерть Ивана Ильича» именно для демонстрации феномена «потрясения и провала этого «люди умирают»», провала в свою смерть, в свою историчность198198
  Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. С. 254.


[Закрыть].

Иван Ильич уже не просто живет, а движется к смерти, и вместе с этим движением меняется его восприятие жизни. С порога болезни, все более осознаваемой героем как смертельная, разворачивается совершенно иная перспектива и ретроспектива его бытия для самого себя. Ему открывается неуклоняющееся, «собственное бытие-к-смерти», которое М. Хайдеггер называет «заступанием в смерть»199199
  Там же. С. 262–264.


[Закрыть].

Представить очертания процесса «заступания в смерть» непросто, ведь «смерть как возможность не дает присутствию ничего для “осуществления” и ничего, чем оно как действительное само могло бы быть. Она есть возможность невозможности всякого отношения к…, всякого экзистирования. В заступании в эту возможность она становится «всё больше», т.е. обнажается как такая, которая вообще не знает меры, никакого больше или меньше, знаменуя возможность безмерной невозможности экзистенции. По своему существу эта возможность не предлагает никакой опоры, чтобы на что-то напрячься, «расписать» себе возможное действительное и на том возможность забыть»200200
  Там же. С. 262.


[Закрыть].

М. Хайдеггер ставит вопросы: как можно охарактеризовать собственное бытие-к-смерти, если присутствие в конечном счете никогда не вступает в отношение к своему концу или если это собственное бытие так или иначе остается тайной для других? Не выглядит ли слишком фантастической попытка сделать «набросок экзистенциальной возможности столь проблематичной экзистентной способности быть»? Мы можем задать их и таким образом: как осуществляется переход из прячущегося уклонения от смерти в другой способ бытия по отношению к ней? Как мы можем описать его? В ответе на эти вопросы Хайдеггер видит экзистенциальное прояснение собственного бытия к смерти, такое прояснение, которое превосходит рамку произвольной конструкции Я. Попробуем проследить за его мыслью, обращаясь к личностной предсмертной динамике Ивана Ильича и примерам из области психологического исследования Э. Кюблер-Росс.

Э. Кюблер-Росс, основываясь на опыте работы с умирающими пациентами, выявила следующие этапы личностного принятия смерти: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие201201
  Кюблер-Росс Э. О смерти и умирании. М.: Издательство АСТ, 2021.


[Закрыть]. Отрицание – первичная, временная форма психологической защиты, которой свойственны вполне естественные сомнения пациентов в диагнозе, попытки их перепроверить, найти другого врача и более подходящий способ лечения (что отчасти мы наблюдаем в повести). Этот этап часто сопровождается шоком, неверием, трудностями осмысления происходящего, является «первоначальным путешествием по горю»202202
  Prend A.D. Transcending loss. N.Y.: Berkley Books, 1997.


[Закрыть]. Отрицание здесь смягчает неожиданное потрясение. Вытеснение ситуации, как правило, сопровождается стремлением жить как раньше, сохранить свои привычки и образ жизни, остаться в пространстве уклоняющегося бытия. Иван Ильич по-своему осуществляет это вытеснение: ходит на службу, играет в винт, присутствует на обедах, ведет светские беседы. Однако, по мере развития болезни ему все сложнее вернуться к прежнему состоянию. «И он не мог понять и старался отогнать эту мысль, как ложную, неправильную, болезненную, и вытеснить ее другими, правильными, здоровыми мыслями. Но мысль эта, не только мысль, но как будто действительность, приходила опять и становилась перед ним. И он призывал по очереди на место этой мысли другие мысли, в надежде найти в них опору. Он пытался возвратиться к прежним ходам мысли, которые заслоняли для него прежде мысль о смерти. Но – странное дело – все то, что прежде заслоняло, скрывало, уничтожало сознание смерти, теперь уже не могло производить этого действия»203203
  Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. М.: Государственное издательство «Художественная литература», 1928–1958. Т. 26. С. 93.


[Закрыть]. Наступает время постоянных вопросов к себе самому, задача которых состоит прежде всего в том, чтобы принять реальность утраты.

Наблюдения Э. Кюблер-Росс показали: когда пациент уже не в силах отрицать очевидное, он чаще всего испытывает такие эмоции, как раздражение, зависть, ярость, негодование. Для Ивана Ильича настает период озлобленности, усиленный страхом и осознанием огромной разницы между собой и другими. Он переступил черту, отделяющую его от всех: «…что-то страшное, новое и такое значительное, чего значительнее никогда в жизни не было с Иваном Ильичом, совершалось в нем. И он один знал про это, все же окружающие не понимали или не хотели понимать и думали, что все на свете идет по-прежнему. Это-то более всего мучило Ивана Ильича».

В терминах М. Хайдеггера эти перемены можно интерпретировать как переход к предстоянию – перед смертью и самим собой. В предстоянии связи с другим присутствием все более распадаются, уступая место «наиболее своей, безотносительной и предельнейшей возможности»204204
  Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. С. 250.


[Закрыть]. Заступание обнажает присутствию свою прежнюю затерянность и ставит его перед возможностью «без первичной опоры на озаботившуюся заботливость, быть самим собой, но собой в страстной, отрешившейся от иллюзий людей, фактичной, в себе самой уверенной ужасающейся свободе смерти»205205
  Там же. С. 266.


[Закрыть].

На одной из стадий принятия смерти, названной Э. Кюблер-Росс торгом, человек ищет возможности исправления ситуации. Это может принимать форму обращения к Богу, чтобы искупить вину, замолить грех и тем самым исцелиться; поиска других врачей и способов лечения; пересмотра своих привычек и желания относиться к собственным жизни и здоровью иначе, стать послушным пациентом206206
  Кюблер-Росс Э. О смерти и умирании. М.: Издательство АСТ, 2021. С. 132.


[Закрыть]. В повести включение в торг можно отнести к поведению жены главного героя, которая укоряет его в недостаточно активных усилиях в собственном выздоровлении. В этом она находит доступное для себя объяснение продолжающейся болезни и возможность бегства, уклонения от действительной ситуации Ивана Ильича.

Как художественный образ состояния умирающего человека, переданный Львом Толстым, так и работа Э. Кюблер-Росс показывают серьезные проблемы взаимоотношений пациентов, их близких и врачей в терминальной стадии болезни. Очень часто реакции окружающих не соответствуют состоянию больного человека, нуждающегося в адекватной психологической поддержке. Так, многие пациенты прибегали к отрицанию своей болезни в общении с теми сотрудниками больницы, которые по тем или иным причинам тоже использовали эту форму защиты. Больные обычно выбирали кого-то из числа близких или врачей, чьи реакции более соответствовали их состоянию, и обсуждали вопросы болезни и смерти только с ними. В общении с теми, для кого мысль о возможной скорой кончине больного была нестерпима, отрицалась, пациенты делали вид, что у них все хорошо. Примечательно в связи с этим, как герой повести надевает маску, когда приходит его товарищ с визитом. «Ивану Ильичу хочется плакать, хочется, чтобы его ласкали и плакали над ним, и вот приходит товарищ, член Шебек, и вместо того чтобы плакать и ласкаться, Иван Ильич делает серьезное, строгое, глубокомысленное лицо и по инерции говорит свое мнение о значении кассационного решения и упорно настаивает на нем»207207
  Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. М.: Государственное издательство «Художественная литература», 1928–1958. Т. 26. С. 99.


[Закрыть]. Одновременно, замечая в слуге Герасиме понимание его тяжелой болезни и впоследствии умирания, он открывается ему, принимает его помощь и сострадание.

В повести отчетливо показаны мучения главного героя не только и не столько от болезни и физической боли, от осознания конца жизни, но и от того, что другие не хотят признать того, что он стоит на пороге смерти. Они не хотят признать коренную важность его личного умирания, или не хотят признать только внешне, хотя сами все понимают, избирая все тот же путь фальшивого поведения, который сам Иван Ильич уже для себя развенчал. Он уже продвинулся в своем опыте вхождения в конечность, принятия смерти, находится на другом этапе околосмертной динамики, что не решаются видеть его родные, из-за собственных страхов не способные к оказанию ему необходимой в этот момент эмоциональной помощи. Это сопоставимо с тем, о чем пишет М. Хайдеггер: «Люди дают право, и упорядочивают искушение, прятать от себя самое свое бытие к смерти. Прячущее уклонение от смерти господствует над повседневностью так упрямо, что в бытии-друг-с-другом «ближние» именно «умирающему» часто еще втолковывают, что он избежит смерти и тогда сразу снова вернется в успокоенную повседневность своего устраиваемого озабочением мира… Ведь видят же нередко в умирании других публичное неприличие, если не прямо бестактность, от которой публичность должна быть охраняема»208208
  Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. С. 254.


[Закрыть].

На примере многих историй Э. Кюблер-Росс показывает, что один из источников страданий смертельно больных людей – неспособность близких принять факт их умирания и тем самым, всю серьезность их положения. Именно это расхождение между состоянием и настроенностью больных и надеждами близких часто становилось причиной их глубокой подавленности и душевных страданий. «Главное мучение Ивана Ильича была ложь, – та, всеми почему-то признанная ложь, что он только болен, а не умирает, и что ему надо только быть спокойным и лечиться, и тогда что-то выйдет очень хорошее. Он же знал, что, что бы ни делали, ничего не выйдет, кроме еще более мучительных страданий и смерти. И его мучила эта ложь, мучило то, что не хотели признаться в том, что все знали и он знал, а хотели лгать над ним по случаю ужасного его положения и хотели и заставляли его самого принимать участие в этой лжи»209209
  Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. М.: Государственное издательство «Художественная литература», 1928–1958. Т. 26. С. 97–98.


[Закрыть]. Его мучило, что «страшный торжественный акт его смерти» был низведен до уровня визитов, гардин, осетрины к обеду…

Отношение врачей, близких и друзей Ивана Ильича есть не что иное как бегство от пограничной ситуации. Так это обозначил К. Ясперс, имея в виду личностное уклонение от ее неизбежности. В контексте повести это проявляется как уклонение от соучастия в страданиях больного, в его предстоянии перед смертью (уклонение как неспособность разделить его участь, что вытекает из общей отстраненности и формальности их предшествующей жизни).

Э. Кюблер-Росс ставит важную проблему взаимоотношений пациента и врачей, которая связана с осуществлением ими прежде всего заботы о жизнедеятельности, но не о живом человеке. В повести это выглядит следующим образом: «Для Ивана Ильича был важен только один вопрос: опасно ли его положение или нет? Но доктор игнорировал этот неуместный вопрос. С точки зрения доктора, вопрос этот был праздный и не подлежал обсуждению; существовало только взвешиванье вероятностей – блуждающей почки, хронического катара и болезни слепой кишки. Не было вопроса о жизни Ивана Ильича, а был спор между блуждающей почкой и слепой кишкой. И спор этот на глазах Ивана Ильича доктор блестящим образом разрешил в пользу слепой кишки… Все это было точь-в-точь то же, что делал тысячу раз сам Иван Ильич над подсудимыми таким блестящим манером… Из резюме доктора Иван Ильич вывел то заключение, что плохо, а что ему, доктору, да, пожалуй, и всем все равно, а ему плохо. И это заключение болезненно поразило Ивана Ильича, вызвав в нем чувство большой жалости к себе и большой злобы на этого равнодушного к такому важному вопросу доктора»210210
  Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. М.: Государственное издательство «Художественная литература», 1928–1958. Т. 26. С. 84.


[Закрыть].

Интерпретации образов и смыслов повести «Смерть Ивана Ильича» в контексте проблемы взаимоотношений врачей и пациентов, роли искренности в психологической поддержке пациента посвящены специальные работы211211
  См.: Alibés E.B., Maestre B.R. Tolstoy’s Moral Philosophy: Towards an Ethics of Truthfulness in Clinical Practice. In: Ramon Llull Journal of Applied Ethics, 2019. Issue 10. pp. 183–200.


[Закрыть]. Авторы усматривают в повести призыв писателя к гуманистическим преобразованиям в области здравоохранения, к необходимости созвучия профессиональной и нравственной подготовки специалистов в области медицины. Э. Кюблер-Росс в свою очередь задается вопросом: не объясняется ли этот механический, обезличенный подход стремлением тех, кто окружает смертельно больного человека, оградить себя от смерти? Быть может, это их способ подавить тревогу, которую пробуждает вид обреченного человека или больного в критическом состоянии? Сосредоточенность на приборах и давлении крови может означать отчаянные попытки отвернуться от надвигающейся смерти, мысль о которой пугает и беспокоит. Страдания другого человека в очередной раз напоминают о том, что «мы не всемогущи, что у наших возможностей есть границы, а последней и самой главной из них остается, судя по всему, наша собственная смерть!»212212
  Кюблер-Росс Э. О смерти и умирании. М.: Издательство АСТ, 2021. С. 24.


[Закрыть].

Сказанное вовсе не означает, что человека нужно лишать надежды на выздоровление. Передача чувства безнадежности пациенту от персонала или родственников в тот период недопустима. Роль надежды на любом этапе болезни остается значимой. Проблески надежды почти до самого конца сохраняются и у Ивана Ильича. Если врач или близкие ее не демонстрируют, такое отношение может усугубить изоляцию больного, его одиночество и депрессию (также, как и чрезмерно демонстрируемая, формальная надежда). Э. Кюблер-Росс старается показать другое: нужно помочь человеку более открыто взглянуть в лицо смерти, позволить ему принимать решения, нужно его слышать и понимать. Он не должен бояться изоляции, обмана, отторжения. Искренность врачей и окружающих людей является основанием его психологической устойчивости и способности справиться с реальностью. Переживания Ивана Ильича, отношение к нему окружающих является во многом анти-примером такой заботы. Уклонение от граничной ситуации смерти, ее историчности, «несобственное бытие к смерти», демонстрируемое близкими, усугубляют тяжесть депрессии как следующего неизбежного и важного этапа принятия смерти.