Текст книги "Курортная зона"

Глава седьмая
К вопросу о должностях и знакомствах

Иной раз со всеми потрохами развертывается человек, и видно, что у него там за потроха, под крахмальными сорочками…

И. Шмелев

Перед парадным дворцовым входом лежало, словно ровный гигантский медальон, place pour de petites promenades[7]7
  Место для небольших прогулок (фр.).


[Закрыть]. Летом, по-видимому, “медальон” окаймляли бордюры из махровых глоксиний, петуний, резеды и левкоев. Центральный газон, напоминавший по форме павлиний глаз, вероятно, был малахитово-зелен от девственной ухоженной травы… Но сегодняшний очередной ноябрьский утренник запорошил жалкие остатки травы и цветов сизым инеем, обледенил-остекленил хрупкие стебли и поникшие соцветия. На круговой дороге для конных экипажей, лентой обводящей медальон цветника, лежал тонкий слой еще не верящего в свою материальность снега. Стеклянные двери нижнего этажа запотели, и сквозь них почти не было видно унылой серости неба и траурной обнаженности древних корявых лип…

Всю эту красоту Лариса смогла увидеть толком лишь сейчас, на третий день своего пребывания в “Дворянском гнезде”.

…А ведь если вспомнить, под какие “фанфары” она впервые переступила порог так восхитившего ее дворца!

…Два представительных джентльмена (Лариса только успела мельком отметить, что одеты они для праздных курортников чересчур элегантно: не в спортивные костюмы с пузырями на коленках, а чуть ли не во фрачные пары) весьма деликатно избавили слегка ошеломленную Ларису от чемоданов, деликатно же подхватили под локотки и повлекли куда-то вверх по широкой, устланной ковром лестнице, бесперебойно восклицая при этом:

– Как вы вовремя! А еще говорят, что кареты “скорой помощи” в нашу глушь не ездят!

– Сделайте что-нибудь, доктор, ради всего святого! Ведь это великий грех! Великий грех!

– Причем совершает она его уже не в первый раз, князь! – И на французском: – Хотя я уже не стал бы спасать ее от лап смерти, коль она так в них рвется!

Лариса чуть поджала губы. Опять чертов французский!

– Стыдитесь, князь! Помните: это наш долг чести перед несчастной женщиной! Но между нами – она полная дура и истеричка…

И к Ларисе, хором:

– Доктор, умоляем вас, скорее!

Пока они втроем неслись по обшитому дубовыми панелями и увешанному чучелами глухарей коридору. Лариса четко усвоила следующее:

1. Ее приняли не за ту, кого ждали. А ждали доктора. Значит, Ларису приняли за доктора и ждут от нее соответственных действий.

2. Поскольку ждали доктора, здесь кто-то болен. Точнее, отравился. Точнее, отравилась некая “она”. Здесь Ларисе и карты в руки – с ее-то знанием ядов и всех возможных антидотов!

3. В связи с экстремальностью ситуации у Ларисы пока никто не проверил документов и не устраивал тщательных допросов при приеме на работу. Это удача. А если Лариса еще и вернет к жизни отравившуюся даму, шансы Ларисы прочно и на законных основаниях осесть в курортной зоне возрастают.

4 (не столь важное). Эти два типа титулуют друг друга князьями и легко владеют французским языком. А вот из этого не важного следует серьезный вывод:

5. Непростое, ох непростое это “Дворянское гнездо”!

И едва Лариса пришла к этому многообещающему выводу, как один из князей (другой нес Ларисины чемоданы) распахнул перед дамой дверь:

– Мы пришли, доктор!

…Воздух небольшой комнаты казался мутным и жирным от тяжелого запаха рвоты. На взбитой, испачканной мерзкими зеленоватыми пятнами постели металась, схватившись за живот, полная маленькая женщина с изуродованным болью опухшим лицом и мокрыми сальными космами, отдаленно напоминающими волосы.

– Не могу, не могу! – пронзительно вдруг взвизгнула женщина, перегнулась через край постели, и ее вырвало. Рвота перешла в тягучие звуки, напоминавшие стоны раненой коровы.

– Terriblement![8]8
  Ужасно! (Фр.)


[Закрыть] – прошептал один из князей, глядя на несчастную расширившимися зрачками.

– Mon Dieu…[9]9
  Боже мой… (Фр.)


[Закрыть] – горестно добавил второй.

А Лариса отчего-то внутренне усмехнулась и почувствовала себя в своей стихии.

– Это мышьяк, – коротко сказала она. – Травились мышьяком. Достаточно традиционный способ испортить себе последние минуты жизни. Так, это разговоры. К делу! Немедленно несите мне сюда несколько литров теплой кипяченой воды, чуть подсоленной, клизму, два таза и побольше чистых полотенец! И обеспечьте наименьшее количество любопытствующих за дверями этой комнаты.

Властный, не терпящий никаких возражений тон Ларисы, ее уверенное холодное лицо и неповторимая манера, с которой она будто из воздуха извлекла упаковку стерильных перчаток и, с треском разорвав ее, натянула пару жестом истинного медицинского светила, сделали свое дело.

В могущество незнакомки поверили безоговорочно.

И столь же безоговорочно ринулись исполнять ее приказы.

Князья унеслись.

Всех любопытных окатывало волной тактичного негодования.

– Господа! Здесь нет ничего интересного! Пожалуйста, проявите такт и оставьте несчастную больную наедине с доктором!

Кричали это, кстати, те, кто больше всех толокся у дверей. Но в конце концов либо хороший тон. либо суровый взгляд Ларисы возымели действие: свидетели исчезли.

Лариса безо всякой брезгливости склонилась над умирающей женщиной, пальпировала живот, пощупала пульс.

– Жить будешь, дура ты этакая. – прошептала она. – Тебе повезло, что на меня нарвалась, а не на врачей.

Лариса в мгновение ока вскрыла один из своих чемоданов. Там, в потайном отделении, имелись полученные от фламенги “на всякий случай” желудочный зонд, шприцы и капсулы для гемодиализа, а также всякая попутная медикаментозная мелочь вроде атропина, новокаина, эуфиллина…

Когда добровольцы с клизмами, тазами и гигиеническими салфетками влетели в комнату, Лариса уже закончила основной этап антидотной терапии.

– Так, – строго сказала Лариса. – Неоперативно работаете. Если б я только и делала, что вас дожидалась, этой дамочке уже потребовались бы венки и эпитафии. Однако у меня для вас есть две новости. Первая – хорошая: будет жить ваша дамочка. Но комнату ей обеспечьте другую: с хорошей вентиляцией, стерильной постелью и чем-то вроде капельницы. Я буду рядом с ней дежурить и следить за показателями гемоглобинурии и наличия сопорозного состояния. А вторая новость – плохая: кому-то из вас, господа, придется провести в этой комнате, кхм-кхм, генеральную уборку.

…Хотя Лариса и “поставила на вид” окружающим, что они слишком медлительны в святом деле спасения человека, она все-таки была излишне строга (не говоря уж о том, что причиной ее строгости было желание скрыть свой почти истерический страх: раскроют, распознают, выгонят! Она не выполнит своего дела, это позор!)… Буквально за какие-то минуты уже притихшую и успокоенную обезболивающей инъекцией больную аккуратно обтерли душистой губкой, переодели в чистую фланелевую сорочку. Лариса при виде обнаженных телес травившейся дуры только поморщилась: когда женщина так распускает свой живот и наращивает такие складки на бедрах, ей действительно милосерднее умереть, а не страдать при ежедневном контакте с зеркалом! Затем женщину перенесли в уютную, стерильной чистоты спаленку, на кровать, сделанную по-старинному – с пологом. В спаленке был затоплен камин – небольшой, но тоже по виду старинный; на полу роль ковров играли щедро настеленные медвежьи и волчьи шкуры. К кровати придвинули обтянутое набивным шелком кресло и маленькую скамеечку для ног. Лариса поняла – это для нее как для врача и сиделки в одном лице. Значит, ее внезапный маскарад благополучно продолжается. “Tant mieux![10]10
  Тем лучше! (Фр.)


[Закрыть]” – как воскликнула некая истая француженка из анекдота, встретив у порога своей квартиры сразу трех жаждущих немедленного удовлетворения страсти амантов…

К тому же и впрямь следует подежурить возле этой толстой дурочки, дрожащей теперь, как студень на лотке: у людей, которые неумело, лишь под воздействием бурных истерик и аффектированного настроения, травятся мышьяком, могут быть неприятные рецидивы наподобие паралича дыхания. Хотя непонятны две вещи: чего ради эта кубышка вздумала травиться? Раз. И почему они, в смысле проживающие в сем роскошном дворце люди (князья, милочка, князья! Зря, что ли, они так друг к другу обращались?!), так носятся с этой явно плебейского вида кубышкой? Два.

Лариса сделала уже дремлющей пациентке еще одну инъекцию весьма ценного и редкостного антидота (разработка неизвестного мастера, достойная трех Нобелевских премий) и, теперь уже не опасаясь за жизнь дамочки, принялась спокойно и непредвзято ее, дамочку, рассматривать. Благо целительная дрема, в которую все глубже проваливалась пациентка, позволяла это делать безо всякого смущения.

Первый вывод, сделанный Ларисой, гласил: женщина была некрасива. Нет, лучше так:

НЕКРАСИВА.

Сразу впечатляет и дает некоторые представления о внешности персонажа. Не правда ли?

И такой эта несчастная выглядела вовсе не потому, что некоторое время назад весь организм ее терзал мышьяк. Женщина была некрасива изначально, сверхъестественно, аномально, словно замышлявшая ее природа-мать решила: “Выпущу-ка я тебя на свет и не чудовищной уродиной, и не красоткой-милашкой. Будешь просто некрасивая. Во всем. А я, природа-мать, понаблюдаю, как ты, некрасивая женщина, жить будешь со своей не-красотой, как станешь выкручиваться из этакой ситуации, выкарабкиваться из ямы, куда тебя и подобных тебе безжалостно сталкивают дивными стройными ногами все эти афродитоподобные красавицы, все эти надменные “Мисс Вселенная” и высокомерные обладательницы священных параметров 90-60-90! И не надейся на жалость, некрасивая женщина! Ибо женщины тебя никогда не пожалеют, а мужчины… Мужчины тоже не пожалеют. Хотя бы потому, что просто не заметят. Аминь!”

Лариса тоже далека была от жалости: жалость вообще не была свойством ее характера, но что-то все же царапнуло душу. Это бледное опухшее лицо, казалось, специально создали для того, чтобы при виде его случайные прохожие думали: “Ну, у меня-то все еще не так плохо!” Глаза прятались в набрякших складках век с жалкими белесоватыми подобиями куцых ресниц. Кожа на картофелеобразном носу напоминала поле, на котором сначала велели рыть окопы и возводить блиндажи из прыщей, потом пришел приказ о передислокации угревой сыпи к подбородку, а на носу-поле всё оставили, как было. Круглые пухлые щеки, возможно, получили бы сравнение с яблочками (и то с большой натяжкой), если б не создавалось стойкое впечатление, что хозяйка “яблочек неизвестным методом косметической хирургии превратила милые фрукты в уныло повисшие жировыми складками мешки.

С лица Лариса перевела взгляд на тело, укрытое сейчас теплым одеялом. Но даже и под одеялом угадывались формы, по которым фигуру несчастно:, можно было смело сравнивать с тумбочкой. Или большой круглой банкой для кольдкрема. Или с кондитерским мешком. Как кому понравится.

– Теперь я понимаю, почему ты наглоталась мышьяку, – тихо сказала Лариса, не боясь, что разбудит пациентку.

– Если вы решили, что я травилась из-за собственной внешности, то глубоко ошиблись. – спокойно заявила болезная, не открывая глаз.

Лариса оторопела.

– Я вовсе не это имела в виду, – принялась невыразительно лгать она, слегка раздражаясь оттого, что эта “тумбочка”, во-первых, явно не спала все это время, а во-вторых, так легко отследила ход Ларисиных размышлений.

– Это, это! – убежденно сказала “тумбочка”, выпрастывая из-под одеяла свои укутанные во фланелевые рукава руки с ладонями, напоминавшими ладони шпалоукладчицы с большим трудовым стажем. – В девяносто восьми процентах из ста людей, впервые столкнувшихся с моим неповторимым обликом, сначала просто коротит. А потом они начинают подыскивать цивилизованные, но лживые объяснения своим вполне правдивым, но зато диким впечатлениям. И мне приходится говорить им: да. вы правы, в газонокосилке больше стройности и шарма, чем во мне. И я спокойно с этим живу. Живите и вы. Отсутствие красоты – это не заразно. Быть некрасивым – знаменито.

– “Быть знаменитым – некрасиво”, – поправила последнюю фразу Лариса.

– Я прекрасно ознакомлена с творчеством Бориса Пастернака, – чуть насмешливо отозвалась апологетка личного уродства. И открыла глаза.

И открыла глаза.

И Лариса окаменела в своем креслице набивного шелка.

Окостенела под этим взглядом.

…Нет, в глазах не было ничего сверхъестественного. Астрального, запредельного и прочего оккультного. Темно-серые, льдисто-колючие, словно подтаявший снег. Утомленные и спокойные глаза простой бабы: тягловой, унылой житейской силы, бредущей домой с кошелкою базарной…

Но на какое-то мгновение…

Да.

За стеной мутного льда и общемирового безразличия в этих глазах вспыхивало странное и страшное пламя. Огонь все познавшей и уже готовой к своему уничтожению Лилит. Огонь, угасший вместе с Лилит в тот момент, когда из костяного праха мужнина ребра возникла иная женщина – покорная жена, верная подруга, благословенная мать всех живущих. Была ли красавицей та, что восстала на пепле другой?

Была ли она прекрасна так, что ради нее демоны готовы были покинуть преисподнюю?..

И каким был ее взгляд?

И положено ли ей быть красавицей и обладать взглядом, еще помнящим дорогу из Сада, охраняемого ангелом с пламенным мечом?!

Лариса потерла виски. Наваждение проходило. Ем просто показалось, что кондитерский мешок вместо крема выпустил струю напалма. Нет, все нормально, все на своих местах. И глаза Ларисиной собеседницы – обычные, кстати, некрасивые глаза. Только вот ума в них, похоже, гораздо больше, чем положено отпускать Небесам среднестатистической женщине.

Или Лариса опять ошиблась?

Женщина пристально рассматривала ее.

– Вы не врач, – неожиданно и безапелляционно заявила она.

– Почему вы так думаете?

– Вы спасли мне жизнь. Причем очень оперативно. В смысле быстро.

– Ну… Возможно, это как раз говорит о том, что я хороший врач.

– Чепуха! Врачей за свои годы я перевидала немало и чую их борно-салициловый дух за версту. Вы не врач, но действовали профессионально. Тогда кто вы?

Лариса поняла, что пришла пора задействовать собственную “правду-легенду”:

– Я кастелянша.

– Кто?!

– Кастелянша, – терпеливо повторила Лариса. – Новенькая. Понимаете, так получилось. Меня сюда на работу устроили через…

– “Корунд”. Ага. Понятно. Значит, кастелянша… Познакомимся?

Лариса была готова и к этому вопросу.

– Раиса Данникова, – почти отрапортовала она свое новое имя. – Просто Рая.

– “Рая, что подстерегла меня у дверей рая” – каламбур! – весело сказала толстуха. – Ну а я Люба Десяткина. Просто Люба. Эх, блин, сейчас бы по семьдесят пять за знакомство!

– Нельзя, – строго сказала “просто Рая”. – Строгая диета и постельный режим. Как вы не понимаете!..

– Будем на “ты”. Слушай, Рай, ты до того суровая, прямо главврач! И не подумаешь, что тебе простынями да наволочками положено заведовать!

Лариса предпочла проигнорировать эту тонкую аристократическую шпильку. Но запомнить.

– Да, думаешь, я сама этому обрадовалась? – Лариса решила чуть подпустить в свой тон этакой провинциальной наивности. – Я сама чуть не обалдела! Приезжаю в назначенный день, подхожу к дворцу, и тут мне навстречу бегут два странных типа и кричат: “Ой, скорей! Ой, как вы вовремя! Она отравилась! Ее надо спасти!..” Ну, я и…

– Спасла. Хотя в качестве кастелянши ты могла меня спасти только тем, что выдала бы свежий комплект риз для положения во гроб. А тут такая компетентность… Любопытная компетентность…

– Я чего-то не понимаю! – нахмурилась Лариса. – Я вам…

– Тебе!

– Тебе спасаю жизнь, а ты вместо этого чуть ли не допрос мне устроить пытаешься! Мало ли на что человек способен! Как будто я всю жизнь только и была кастеляншей!..

– А кем еще?

– Я училась, – хмуро выдавала “свою биографию” Лариса. – На биофаке. Платно. Потом еще в медицинском – несколько лет. Тоже платно. У меня специальность была – токсикология, я диплом собиралась писать про историю и эволюцию идей безоарового камня[11]11
  Безоаровый камень – выдуманное алхимиками вещество органического происхождения, способное, по мысли все тех же наивных алхимиков, нейтрализовать все мировые яды. Но коль люди до сих пор благополучно травятся всем чем ни попади – от цианида до политуры, – то ясно, что с безоаровым камнем затея сорвалась. Как, впрочем, и с философским. А жаль…


[Закрыть]!

Тут Лариса фантазировала, но ее фантазии не выходили за рамки досье Раисы Данниковой. Все-таки так глубоко в агентстве “Корунд” не копали.

– И написала диплом? – Больная поудобней пристроилась в подушках.

– Нет, – вздохнула Лариса. – Обучение стало слишком дорогим, пришлось все бросить и работать бельевщицей в лепрозории…

– Что?!

– Шучу. Но в больнице я работала на самом деле (не отступать от досье, теперь не отступать!). Частная психиатрическая клиника профессора Ребрянко. А там разные были пациенты, привозили и тех, кто с суицидальными наклонностями. Я и смогла кое-что вспомнить из своих знаний по ядам и противоядиям (блин, все-таки опять съехала на скользкую тропку собственных фантазий!).

…Но, может, в честь спасения госпожи Любови Десяткиной местные князья не будут гонять Ларису на детекторе лжи?

Тем более что вряд ли в столь прекрасном и исполненном загадочной поэзии дворце имеется такая прозаическая вещь, как детектор лжи.

– Ладно! – хлопнула ладонью по одеялу дама. – Как бы там ни было, спасла ты меня на высшем уровне. И я тебе за это искренне благодарна. Но повторюсь: не думай, что я отравилась из-за недовольства собственной внешностью.

– Могу я тогда полюбопытствовать…

– Можешь. Ты “Госпожу Бовари” читала?

– Да.

– Помнишь сцену, когда она отравилась?

– Конечно.

– Хорошо. А роман Мориака “Тереза Дескейру” тебе известен?

На всякий случай Лариса ответила отрицательно. Обширная начитанность кастелянши может показаться подозрительной. Она уже и так нарушила весь сценарий своего появления в “Дворянском гнезде”!

– В романе Мориака, – вещала Люба Десяткина, полуприкрыв тяжелыми веками глаза, – жена методично травит мужа мышьяком, постепенно увеличивая дозу.

– Зачем?

– А скучно ей с ним стало! Так и ответила на суде.

– Нет, ты не поняла, Люба. Я про другое спрашиваю: ты-то зачем мышьяку наглоталась? Решила последовать по пути знаменитых литературных героев?!

Люба усмехнулась:

– Почти.

– Не понимаю. Люба вздохнула:

– Мне нужно было на собственной шкуре испытать то, что испытывает человек, которого травят именно мышьяком. Черт, да которого вообще травят! Или он сам, собственноручно таким образом стремится свести счеты с жизнью… Боль, страх, ужас грязной и неблагородной смерти, раскаяние в содеянном и невозможность ничего исправить… Ведь целый поток эмоций шурует в сознании или что-то типа этого. Я вот только с дозой не рассчитала, приняла больше, чем следовало. На мое счастье, судьба послала мне спасительницу в твоем лице…

– А-а… – протянула Лариса. – Начинаю понимать. Ты вроде тех современных экстремалов, что съезжают с ледника на голой заднице. Или ныряют в бассейн с пираньями. Нужны острые ощущения. Адреналин, эфедрин и все прочее, что делает жизнь ярче и интересней.

– Не совсем точно. – Люба посмотрела в окно. – Просто у меня такая сволочная, в общем, работа, при которой нужно максимально достоверно отобразить реальность. И реальные ощущения. Знаешь, один мой… коллега даже кочегаром работал на какой-то столетней древности железнодорожной ветке. где остались только паровозы на угольной тяге. Выяснял влияние тяжелого и монотонного физического труда на формирование творческих способностей. Решил проверить кое-какие выкладки из “Доктора Живаго”. Другой парень, юморист по жизни, целый месяц не мылся, ходил в рванье и сидел на паперти Елоховского собора в компании подобных себе калек-нищих. Исследовал генезис и этику нищеты, искал грань между миром приличных людей и миром тех, кого зовут отребьем. Правда, потом вшей долго выводил. А другая моя… подруга пару раз исполняла роль эскорт-девицы.

– Как это? – спросила Лариса, хотя понимала “как”. Но ведь приличная кастелянша и выражения такого знать не должна – “эскорт-девица”.

– В общем, эскорт-девица – это как бы девушка, специально вызванная из какого-нибудь эротического агентства для сопровождения некой солидной персоны во время банкетов, приемов, ну, ты понимаешь. Роль орхидеи в петлице пиджака. Вот и этой подруге захотелось запомнить впечатления женщины, которую сначала по полной программе одаряют розами, как порядочную, водят по дорогим ресторанам и прочим местам скопления бомонда, а потом… Затаскивают в номер VIР-гостиницы и грубо трахают прямо на коврике у порога, даже не захлопнув дверь, чтоб вся обслуга на этаже слышала (а возможно, и видела), как эта женщина в разодранном на клочки шикарном платье вопит от злости, боли и стыда…

– Я поняла, – медленно протянула Лариса. – Ты и все, о ком ты говорила, – журналисты.

– Ты плохого обо мне мнения, Раечка. Я писатель.

– Кто?

– Писатель. Пишу книги.

– Ты говоришь это таким тоном, каким говорят: “Я вяжу на продажу шапки из мохера”…

– Ха-ха-ха! А ты права. Потому что я тоже пишу свои романы на продажу. Правда, в отличие от шапок из мохера они быстрее выходят из моды. Потому-то мне всегда приходится изощряться, придумывать крутые сюжеты, навороченных героев, ситуации ненормальные. Вроде той, что была с моим отравлением… Ты что думаешь? Я ведь все это обязательно опишу в очередном романе! Моей новой героине предоставляют выбор смерти: или под колесами асфальтового катка, или путем отравления мышьяком. Чтобы выглядело как самоубийство.

– И ты вместе со своей героиней остановилась на мышьяке.

– Угу. Согласись, кто б мне позволил лечь пол асфальтовый каток? И потом, это уже намек на “Анну Каренину”!

Люба рассмеялась. Словно не выворачивало ее наизнанку каких-то пару часов назад.

И Ларисе вдруг понравилась эта женщина. Умеющая все использовать с толком. Даже собственную гипотетическую смерть.

– Наверное, здесь, в зоне отдыха, есть что-нибудь вроде книжного магазинчика? – поинтересовалась Лариса. – Я там обязательно скуплю все книжки Любови Десятки ной.

– Кого? – подняла белесые брови писательница. – А, ты же не в курсе. Я пишу под псевдонимом. “Королева экзотического триллера, мастер интриги, гений деструктивной психологии” – это все про меня навыдумывано. Я – Вера Червонцева. Мой редактор почему-то решил, что имя Вера Червонцева более благозвучно и привлечет больше публики, чем какая-то провинциальная Любка Десяткина…

…Лариса почти не слышала этих слов. Она только смотрела на веселую некрасивую толстуху, которую совсем недавно спасла от смерти.

И которую ей предстояло убить.

И стоит ли разводить церемонии…

– А, тогда я тебя знаю, – решила больше не тянуть паузу Лариса. – Вера Червонцева. Конечно! “Смерть из-под чадры”…

– Кстати, халтурная вещь. Большинство моих книг – халтурные, заказные. То, чего хочет публика, пока едет в метро или жует чизбургер в обеденный перерыв.

– Не мне, конечно, судить… Я только хочу сказать, что на обложках своих книг ты такая…

– Фотомодель? Ха. Это и есть фотомодель. Моя очень отдаленная родственница Анжела, между прочим. Из провинции приехала столицу покорять, возжелала славы Наоми Кемпбелл и Джулии Роберте сразу. С этим у нее не заладилось, но я предложила девочке не менее интересную работу. Играть жизнь писательницы Веры Червонцевой. Анжела прониклась идеей и согласилась, тем более что за этот маскарад деньги она получает немалые. Она моя творческая личина. До тех пор, пока существует такая писательница Червонцева… Хотя обильной косметикой и пергидролем бедную девочку изуродовали так, что она сама себя не узнает. Но зато, по словам редактора, получилось нечто среднесексапильное со вторичными признаками интеллекта. Настоящий портрет современной писательницы стиля “экзотик”. А как иначе? Ты представляешь, что будет, если читатели увидят мое настоящее рыло, а? И эту фигуру-бомбовоз? Прощайте, рейтинги! Коммерческий писатель должен выглядеть красивым, удачливым и улыбчивым, чтоб у читателя рос не геморрой, а процент здорового оптимизма! Кому из моих фанатов-поклонников интересно то, что на самом деле я не замужем? Да и кто на такую польстится?.. А то, что я страдаю одышкой, у меня плоскостопие, варикозные вены и хронический пиелонефрит, взволнует разве что публику программы “Здоровье”. Но тогда прощай, карьера, исчезни, романтический ореол!

– Не понимаю…

– Раечка, это же так просто! Все. что честно, натурально и без блесток-фейерверков, скучно современному человеку. Тем более читателю, который от скуки (пусть даже интеллектуальной скуки) бежит как черт от ладана. Читатель хочет потребить роман о красивой и кровавой жизни, которой у него, вечного обывателя и обитателя зачуханных панельных квартирок, нет и никогда не будет!

– Но при чем здесь твоя внешность?

– Внешность для женщины-писательницы, особенно у нас в России почему-то, – гарантированные семьдесят пять процентов успеха у читателей обоего пола! А значит, потребителю романов нужен особый имидж писательницы – этакой шикарной “бизнес-секси”. У которой в жизни было три развода со звездами отечественного кинематографа, каждый месяц появляется новый “роллс-ройс” и любовник, имеются дачи: в Кунцеве, Переделкине, Егнышовке и на Майами-Бич. По квартире писательницы-“секси” блуждают два ручных аллигатора, а в сортире сияет позолоченная крышка на фарфоровом унитазе. Вот это печатают газеты, сайты и взахлеб пересказывают друг другу поклонники через имейл! Вот это – Вера Червонцева! Все перечисленное – ее престиж, тиражи, гонорары и прочее. А мое настоящее – сидеть безвылазно в “Дворянском гнезде”, потому что никто из непосвященных про этот курорт не знает. Мое – писать романы и издеваться над собой.

– А как же телеинтервью? Ток-шоу? И все подобное-прочее?..

– На них тоже ходит родственница. Она у меня в этом плане подкованная девица: знает, как улыбаться в диафрагму и какие речи говорить на темы терроризма, наркотиков, лесбийской любви, криминала, абортов и кислородной косметики.

– Интересно получается, – протянула Лариса. – Ты есть, но тебя как бы и нет.

– Угу. Зато не скучно. Никому. Кстати, однажды, в самом начале своей карьеры, я как-то отважилась выйти на одну встречу с читателями. Купила специальный деловой костюм в бутике, затарилась целой сумкой косметики и сделала себе макияж на свой страх и риск. Никогда не забуду, как испугались люди моих теней для век “Л’Ореаль голографик”. И никогда не забуду, как дома, уже после презентации, надо мной смеялась та моя роскошномордая родственница! Теперь везде красуется она, иногда уверяя, что сделала пластическую операцию и похудела по канонам тайской медицины. А злосчастными тенями “Л'Ореаль голографик” я. помнится, в тот же вечер с огромным моральным наслаждением написала на двери своего подъезда: “Червонцева – дура”…

– Ты просто какая-то мазохистка…

– Есть маленько. – Писательница хохотнула было, но вдруг сильно побледнела. – Что-то мне худо. Наверное, перевозбудилась от болтовни. Сердце как-то неприятно, с перебивом стучит. И слабость, давит на лоб: так бы заснула и не просыпалась… Извини. Раечка… Я отдохну…

Вера Червонцева откинулась на подушки и закрыла глаза. А потом Лариса по лишь ей знакомым и известным приметам поняла, что женщина – в глубоком обмороке. В очень глубоком.

Это твой шанс, дура! Твой прекрасный и единственный шанс – сделать все сейчас! Вводишь свой яд – она ничего не почувствует – и через тридцать секунд можешь устраивать тихую панику для курортников, что Вера Червонцева все-таки умерла от передозировки мышьяка. Что не выдержало сердце! Что к чертям отказали почки! И вскрытие покажет только остаточный мышьяк! И на тебя не подумает ни одна Душа – ты ведь, наоборот, спасала ей жизнь! И ты абсолютно легально можешь отчаливать обратно – задание выполнено, к тому же ты вне всяких подозрений! И какая удача, что все можно сделать так быстро! Так скоро! И доложить фламенге – а уж она-то не замедлит прислать за тобой спецрейс!

Как обещала, а фламенги никогда не отказываются от своих обещаний!

И ты снова с нею… В ее доме… В ее бассейне…

В ее объятиях.

Она нежно скажет: “Ты послушная и умная девочка, Лариса. Дай я приласкаю твое тело и душу”. И…

Глаза-ртуть, расплавленное нечеловеческое сладострастие, одно воспоминание о котором превращает тело в сгусток желания!

И это будет! Осталось сделать только одно…

Осталось убить.

Прямо сейчас.

Удача не приходит дважды.

Особенно к дуракам, которые ее упустили.

Дыхания Веры почти не слышно…

“НУ!”

Лариса прокляла себя и распахнула дверь комнаты.

– Эй, кто-нибудь! – закричала она в коридор. – У кого имеется нашатырный спирт? Моя пациентка потеряла сознание!

Когда Вера очнулась, она первым делом посмотрела на Ларису. А та глядела на писательницу с таким выражением лица, словно понимала: больше удача убийце-кастелянше так не улыбнется.

И в ответ толстуха Червонцева одарила Ларису новым взглядом. Взглядом, который прекрасно знал о взаимоотношениях удачи и Ларисы Бесприданницевой.

Но это не главное.

Главное пока было то, что обмен женскими взглядами прошел без жертв и разрушений.