Текст книги "Инквизитор. И аз воздам"

Вниз он спустился в два прыжка, поморщившись, когда слегка не рассчитал первый толчок и подошва соскользнула, едва не угодив в окно этажом ниже; Нессель появилась наверху молча, втянула веревку внутрь и, не задержавшись у окна, аккуратно, без стука, закрыла ставню. Курт на миг замер, прислушиваясь; внутри трактира и на душных безлюдных улицах царила тишина, лишь сверчки надрывались во всю мощь, будто стремясь заполнить неестественную пустоту и безмолвие. Та же тишь и пустота сопровождали его по извивам холмов между домами, и единственным живым существом, встреченным на пути, была откормленная ленивая кошка, вальяжно развалившаяся у одного из мостиков и проводившая майстера инквизитора равнодушным взглядом.

К нужному дому Курт вышел спустя несколько минут; остановившись чуть поодаль, вновь замер на мгновение, оглядываясь и вслушиваясь, и, быстро прошагав к двери, тихонько стукнул в створку – один раз. Дверь приоткрылась почти тут же – ненамного, только чтобы позволить ему проскользнуть в неширокую щель, – и без единого звука закрылась за его спиною, лишь едва-едва прошуршав засовом в петлях.

– За мной, – тихо проронила черноволосая женщина в легкой пенуле прямо поверх ночной сорочки, поманив его рукой со светильником, и, развернувшись, двинулась по лестнице наверх.

Во вторую от лестницы дверь, ведущую в комнату с наглухо закрытыми ставнями, она вошла, все так же не оглядываясь, прошла к столу и, установив на него светильник, бросила на ходу:

– Засов.

Курт осторожно, стараясь не громыхнуть и не скрипнуть, вдвинул деревянный брус в петлю и развернулся к хозяйке дома, вдруг поняв, что не знает, какими словами начать разговор.

– Сколько времени у тебя в запасе? – спросила та, медленно приблизившись на два шага; он передернул плечами:

– Прикрыт до утра. Какими судьбами ты…

– Стало быть, поговорим потом, – оборвала она решительно, и Курт с готовностью умолк, тоже шагнув навстречу.

– Ничего не имею против, – согласился он серьезно.

– Свидание раз в десять лет – это перебор, – вздохнула Адельхайда, потянувшись, и перевернулась на бок, приподнявшись на локте и подперев ладонью щеку. – А с нашей службой каждое из них может и вовсе оказаться последним.

– Раз в пять лет, – поправил Курт с улыбкой, она фыркнула в ответ:

– Пражское не считается. То еще свиданьице – явиться в разгар расследования, чтобы увидеть даму мельком, поцеловаться с ней над трупом предателя и сбежать на следующий день, не попрощавшись.

– Для последнего у меня были веские причины.

– Да, я знаю, – отозвалась Адельхайда уже серьезно и, помолчав, вздохнула: – А мне не удалось даже побывать на погребении…

– И не только тебе. Отец Бенедикт был духовным отцом для многих… да и не только духовным. Большинству из нас он был единственным настоящим отцом вообще. И большинство по тем или иным причинам не смогли с ним попрощаться; нам с Бруно еще повезло…

– Как ладишь с ним? – спросила она спустя мгновение молчания. – Я понимаю, что вы всегда были душа в душу, но все ж одно дело напарник, а другое – духовник…

– А когда оный духовник еще и бывший помощник на побегушках, а ныне – начальство… – продолжил Курт с улыбкой и отмахнулся: – Оказалось проще, чем я полагал. В сущности, ничего не изменилось – просто теперь на то, чтобы долбить мне мозг, у него есть заверенные документально полномочия, каковыми он и пользуется беззастенчиво… Так какими судьбами ты в Бамберге? И что не так с семейкой Гайер, раз уж ты обратила на них внимание?

– Хотела тебя спросить о том же, – усмехнулась Адельхайда. – Не представляешь моего изумления, когда я увидела тебя расхаживающим подле моего дома.

– Не видел другого способа дать знать о себе, – пожал плечами Курт. – В свете гибели Штаудта все regulae communicatorum[29]29
  «Правила содеятелей», протокол совместных действий (лат.).


[Закрыть] на территории этого города упразднены, посему оставалось лишь нагло импровизировать.

– Как ты узнал, что я здесь, а главное – кто сказал, что интересуюсь Гайерами?

– Помнишь охотника, с которым мы с Бруно вляпались в стаю ликантропов? Он здесь: охотничье сообщество заинтересовало невероятное количество малефиков в этом городе. В процессе расследования, каковое здесь проводит Ян, он и узнал о тебе. Твое имя он запомнил после ульмской истории, и в голове у него, сдается мне, угнездилась какая-то непристойная версия насчет нас с тобою.

– С чего бы это, – вскользь улыбнулась Адельхайда, тут же посерьезнев. – Хм. Резвый парнишка… А ты-то здесь что забыл?

– Расследую исчезновение Штаудта. Точней (если res suis vocabulis nominare[30]30
  Называть вещи своими именами (лат.).


[Закрыть]) его убийство.

– Работаешь в связке с попечительским отделением? – удивленно приподняла бровь она. – Ты? Неожиданно.

– Висконти попросил меня лично, а в такой ситуации, сама понимаешь, не слишком велика свобода выбирать; и кроме того – убит все же один из нас, пусть и кураторский служитель, а такое оставлять без ответа нельзя… И судя по тому, что о тебе мне никто из Совета не обмолвился ни словом, ты здесь не по его заданию, а по императорскому? Неужто наше Величество обеспокоено мухлежом с недвижимостью в этом городке или я не в курсе чего-то более нешуточного?

– Все, как всегда, сложно, – вздохнула Адельхайда, снова улегшись на подушку и уставившись в потолок. – В первую очередь я здесь именно по императорской воле; Рудольф пожелал узнать, что происходит в Бамберге, – некоторый переизбыток малефиков на единицу пространства ему тоже показался подозрительным, даже с учетом того, что более половины происшествий после завершения расследований были переданы в ведение магистрата. Не меньше его заинтересовало и невероятное единодушие, внезапно установившееся между простыми горожанами, служителями Конгрегации, епископом, магистратом и местной знатью. Обыкновенно хотя бы одно из звеньев в этой цепочке оказывается слабым или вовсе гнилым. Правда, в известность о происходящем Рудольфа поставил Сфорца, он же рассказал мне об убитом inspector’е, когда узнал, что Император взвалил проверку на меня. В дело велел не вмешиваться, но вместе с тем дозволил «решать на месте по ситуации»… Старый сукин сын, – тепло улыбнулась Адельхайда, – а ведь у меня возникло ощущение, что он что-то недоговаривает… Как полагаешь, почему он не сказал мне, что и ты здесь?

– Вряд ли он надеялся, что мы не узнаем друг о друге до самого конца наших расследований… – задумчиво проронил Курт и, помедлив, кивнул: – Возможно, опасался, что мы друг другу помешаем так или иначе или что один из нас соблазнит другого своей версией происходящего и утянет на свою дорожку. Быть может, счел, что чем позже мы встретимся – тем больше вероятность того, что к тому времени у каждого из нас будет в запасниках что-то существенное и при встрече мы не будем кидаться друг к другу в поисках версии, в которую можно будет поверить за неимением собственной, а нам будет что друг другу рассказать.

– И как, у тебя есть? – без особенной надежды уточнила Адельхайда.

Курт снова умолк, глядя в стену и не столько решая, следует ли рассказывать всё, сколько подбирая слова и раздумывая над тем, с чего начать.

– Видимо, есть, – сама себе ответила она, снова развернувшись на бок, и приглашающе кивнула: – Говори. Судя по твоему лицу, твоя информация куда занимательней моей.

– Не совсем так, – вздохнул он, – и эта самая информация не слишком-то связана с происходящим в Бамберге вообще… Со мною в город прибыл кое-кто, и это не наш служитель и не агент, но так случилось, что он в курсе всего происходящего. Точнее – она.

– Eia[31]31
  Ого (вот как; ух ты и пр.) (лат.).


[Закрыть], – заинтересованно отметила Адельхайда, демонстративно устроившись поудобнее, как человек, настроенный выслушать долгую и увлекательную историю. – Продолжайте, майстер инквизитор, я вся внимание.

Курт поморщился, не ответив на ее многозначительную ухмылку, каковая исчезла при первых же словах повествования; рассказ о лесной ведьме Адельхайда выслушала безмолвно от начала до конца, не задавая вопросов и не прерывая, и потом несколько мгновений лежала в молчании, обдумывая услышанное.

– Уверен, что девочка не твоя? – уточнила она, наконец, и, увидев не слишком решительный кивок, коротко улыбнулась: – Жаль. Было бы забавно посмотреть на тебя в роли отца. Хотя, конечно, ребенка было бы жалко, посему – ну их к бесу, такие забавы… Итак, вот и обнаружилось еще кое-что, о чем Сфорца не счел нужным меня известить за все эти годы.

– Думаю, попросту потому, что не было повода, – предположил Курт, – Готтер тогда появилась, свершила свое дело – и исчезла. О ней знали Бруно и отец Бенедикт, Висконти и Сфорца – и этого было довольно. До сей поры всего лишь не было расследований, связанных с нею, и эта информация не касалась тебя напрямую. Не думаю, что мне сделают втык за разглашение тайны, превышающей твой доступ.

– Напрасно ты притащил ее в Бамберг, – укоризненно вымолвила Адельхайда. – Помня о том, как обыкновенно завершаются твои расследования, не могу не заметить, что девчонку ты довольно некрасиво подставил, втянув в свои дела.

– Отказать этой «девчонке» довольно сложно, знаешь ли, а она повисла на мне, как клещ.

– Чем-то она тебя зацепила, – произнесла Адельхайда почти серьезно. – Зная тебя, я бы сказала, что ты… опасаешься ее. Но вместе с тем, именно зная тебя, не могу не отметить, что ты ей доверяешь, причем практически безоговорочно.

– Она вряд ли может оказаться наемницей Каспара или Мельхиора, – усмехнулся Курт, – и уж точно не станет строить заговоры за моей спиной. Хотя безоговорочно я не доверяю никому, даже себе.

– Вы обосновались в одной комнате здесь, в Бамберге? И надо полагать, ты не отгораживаешься от нее запертой дверью.

– Резать меня во сне она тоже не станет.

– Как и я.

– Не понял, – нахмурился Курт, и Адельхайда улыбнулась, коротким жестом окинув комнату:

– Готова спорить на что угодно: ты не уснешь здесь. Будешь раздирать слипающиеся глаза, но спать в этой комнате не станешь, как и прежде, когда нам доводилось бывать вместе до утра. Я засыпала, ты – нет. Ты ворочался до самого рассвета, если уходить надо было утром, или сбегал посреди ночи, если была возможность по-тихому проскользнуть незамеченным и вернуться в свое обиталище. Я знаю, что это означает: ты опасаешься засыпать при посторонних, и, сдается мне, я даже могу предположить, что за человек был тому виною… и надеюсь, что она не только сгорела на помосте, но и до сих пор горит в аду, да простит меня Господь за такие слова… До сих пор был лишь один человек, которому ты верил настолько, что мог доверить ему спину во всех смыслах: это Бруно. Мне же, невзирая на все, что нас связывает, такой чести не выпало.

– Я… – начал Курт, и она перебила, воспрещающе вскинув руку:

– Это не в укор тебе. Каждый для себя определяет правила безопасности. В конце концов, Сфорца был прав, говоря, что паранойя – наш лучший друг и что никогда нельзя быть слишком готовым. Меня не столько удручает то, что я не вхожу в твой круг полного доверия, сколько наводит на определенные размышления то, что в него входит некая лесная ведьма.

– Когда она выхаживала меня после отравления, я находился в ее сторожке без сознания, – отозвался Курт не слишком уверенно, – и вреда мне она не причинила.

– Сам ведь знаешь: вчерашний друг сегодня может стать злейшим врагом, и отсутствие враждебных намерений в прошлом еще не гарантирует того же в настоящем и будущем, тем паче, когда речь идет о малознакомом человеке. Здесь, видимо, нечто другое. Почему-то рядом с этой ведьмочкой ты чувствуешь себя защищенным. И тем более удивительно то, что ты так ее опасаешься при этом. Тебе доводилось работать с конгрегатскими expertus’ами, брать ликантропа под личную защиту от людей и сдружиться со стригом – и после всего этого ты с таким смятением упоминаешь о способностях какой-то лесной ведьмы, с которой тебе приходится иметь дело.

– Она видит, когда я лгу, – мрачно заметил Курт. – Согласись, не самое приятное открытие.

– Ужас какой, – с усмешкой подтвердила Адельхайда. – Согласна, это просто страшно.

– И она обыграла меня в шахматы сегодня, – помедлив, договорил он. – Замечу: играть Готтер научил я – сегодня же. Разумеется, я не выкладывался на полную, и разумеется, я поддавался, и разумеется, вышло это у нее почти случайно – но все же тот момент, когда она выставила мне мат, я попросту прозевал.

– Вероятно, потому, что думал совсем не об игре?

– Мнится мне, ты слишком много общаешься с Александером, – покривился Курт. – И набралась от него дурных привычек, в частности – настойчиво присватывать мне малознакомых женщин.

– Касательно одной малознакомой женщины Александер все же оказался прав, – лукаво улыбнулась Адельхайда и пояснила уже серьезно: – Просто не так уж часто встречаются люди, которые вызывают у тебя доверие, и не важно, носят ли они штаны или платье, – важен сам факт того, что ты не подозреваешь их ежечасно в намерении разрушить Конгрегацию, Империю и весь мир. Обыкновенно само лишь твое благорасположение к ним о чем-то говорит.

– О том, что я нахожусь под воздействием чар, например.

– Нет, – мотнула головой Адельхайда. – Для этого ты сейчас слишком рассудителен. Когда имел место приворот, насколько мне известно, именно способность к критическому суждению у тебя и пострадала первой… К тому же, присутствие этой Готтер-Нессель здесь и, как я понимаю, важность ее дальнейшего сотрудничества с Конгрегацией поддержаны и едва ли не навязаны руководством, которое общалось с нею несколько дней, а это лишний аргумент за.

– Остается только отыскать аргументы, которые подействуют на нее саму, – скептически заметил Курт и, подумав, пожал плечами: – Хотя должна же она понимать: раз уж на той стороне заинтересовались ее дочерью, в покое ее теперь не оставят, даже если сейчас все завершится благополучно. Связываться с какими-то малефиками она не пожелает – непричинение зла людям это ее пунктик, стало быть, будет пытаться дочь от подобной судьбы уберечь. Прятаться в лесу снова она явно не жаждет, а отсюда должен следовать логичный вывод, что, кроме Конгрегации, защитить их с дочерью некому. Ну, а с логикой у Готтер все в порядке.

– Полагаешь, девочка действительно может представлять такую уж ценность? Или все дело в том, что Каспар решил, будто она твоя?

– Готтер не раз упоминала о том, что Альта, когда подрастет, станет «сильней ее». Откровенно сказать, не имею представления, что это может означать в отношении ведьминских возможностей, но наверняка что-то серьезное. И мы ведь еще ведать не ведаем, что за человек был ее отцом. Как знать, быть может, и от него девочка унаследовала нечто такое, что усилило ее таланты, полученные от матери… Готтер сказала, что подобрала его раненым, и именно от ран он все-таки умер. Человек, который в предсмертном состоянии способен на постельные подвиги (ну, не изнасиловала же она его, в самом деле, пока он был без сознания?), ad minimum отличается невероятно глубокой витальной силой. Или же Готтер умолчала о том, что наемник этот тоже был их ведьмачьей породы. Словом, как ни крути, а от Альты Каспар теперь не отвяжется: бросать любимые игрушки не в его привычках… Что? – нахмурился Курт, уловив на себе пристальный оценивающий взгляд, и Адельхайда пояснила, осторожно подбирая слова:

– Ты иначе стал о нем говорить. Сдержаннее как-то. Так же, как о любом другом, с кем тебе приходилось иметь дело… Остыл. Это хорошо.

– А у тебя какие успехи? – не ответив, спросил Курт. – Есть чем похвалиться, кроме по дешевке снятого домика и знакомства с сомнительными дельцами?

Адельхайда помедлила, несколько мгновений глядя на него неотрывно, и вздохнула, снова улегшись на спину и подложив руки под голову:

– Нет, мне особенно хвастать нечем… Для начала, я не слишком вольна в действиях и довольно ограничена в интересах, которые могу проявлять публично: присутствие мое в городе объясняется паломничеством, в частности – здесь меня привлекают Бамбергский всадник[32]32
  Одно из самых известных скульптурных произведений немецкого Средневековья, до сих пор являющееся объектом пристального внимания историков и искусствоведов и вызывающее массу дискуссий. С точностью неизвестно, что за личность была прототипом Всадника. Первая, самая ранняя версия говорит, что это основатель Бамбергского собора, император Священной Римского империи Генрих II Святой, заложивший первый камень в основание собора, канонизированный Католической Церковью в знак его заслуг. Его крипта до сих пор находится в соборе и в Средние века являлась объектом поклонения паломников.
  По другой версии – это король-епископ Филипп Швабский, начавший свою сознательную жизнь с духовной карьеры, но отказавшийся от сана, чтобы объединить страну (был убит вассалом-предателем).
  Согласно третьей версии – это император Конрад III, умерший в Бамберге. С его личностью связана одна из вариаций истории о женщинах, спасших своих мужей: по преданию, Конрад, раздраженный долгой осадой крепости герцога Вельфа Баварского, перед решающим штурмом объявил, что дозволяет женщинам покинуть крепость, взяв только то, что они могут унести сами, и те вышли из ворот, неся на плечах своих мужей. Конрад объявил, что он держит свое слово, и пощадил мужчин.
  Четвертая версия объявляет Всадника венгерским правителем Иштваном I Святым, первым королем Венгрии, который и привел королевство к христианству (впоследствии канонизирован Католической Церковью).
  И, наконец, согласно пятой версии, в статуе Всадника воплощен образ одного из трех Библейских царей-волхвов. По одной из городских легенд, однажды он оживет и проскачет по всей Германии, «провозглашая начало новой эпохи».
  Уникальность же статуи с исторической и художественной точки зрения заключается в том, что техническое исполнение на несколько столетий опередило свое время (статуя была создана в 1235 году). Реалистичность, пропорции и выразительность памятника свойственны эпохе Возрождения, но никак не Средневековью.


[Закрыть] и (уже приватно) общение с епископом. Георг фон Киппенбергер – личность занятная. Почти все время он проводит в своей резиденции, однако известен при этом весьма плотным вниманием к делам города и настоящей благотворительностью. Настоящей – то есть не парой монет в год местному госпиталю и его словесным благословением. Госпиталь, если уж на то пошло, содержится почти исключительно на его средства. При этом епископ имеет долю в делах торгового дома Гайер, и по слухам – весь доход именно на благотворительность и спускает.

– «Торговый дом»? Idest, эти ушлые ребята занимаются не только скупкой домов?

– Скупка домов, – кивнула Адельхайда, – посредничество во многих товарных поставках, от продуктов до камня, владение и сдача внаем (или все та же перепродажа) торговых мест и лавок… Епископ практически не лезет в их дела, но получает часть дохода от сделок. И откровенно говоря, гложут меня сомнения относительно созданного в Бамберге образа. По крайней мере, лично я ни разу не встречала сановных благотворителей, чьи слова не расходились бы с делом. Я намекнула ему, что хотела бы встретиться и обсудить некоторые вопросы по сотрудничеству и преумножению сих капиталов и влияния (за малую мзду, разумеется), но ответа еще не получила. Мерзавец тянет время.

– Сколько благоговения перед саном, – усмехнулся Курт с показной укоризной, и Адельхайда коротко улыбнулась в ответ:

– Он обо мне наслышан, но к женщинам, кои занимаются мужским, по его мнению, ремеслом, относится довольно неприязненно… да и к женщинам в целом тоже. Посему – убеждена, невзирая на заманчивость моих предложений, задержка будет долгой, попросту чтобы дать понять, кто тут главный. Меня это особенно не тревожило бы, если б не затягивало дело… Сам ты с господином фон Киппенбергером, как я понимаю, еще не имел чести беседовать?

– Думал об этом, – кивнул Курт, – но не могу измыслить достоверного предлога. Явиться к нему как представитель Конгрегации и прямо спросить, что происходит в городе и откуда такой вал судов над малефиками? Он вполне здраво осведомится о том, почему я не задаю этого вопроса обер-инквизитору, а если дать понять, что именно деятельность обер-инквизитора меня и смущает, так же логично он спросит, отчего этим занимаюсь я, а не кто-то из кураторов. Тем паче, что мое здесь пребывание de jure не связано с проверкой благонадежности Официума и я всего лишь расследую исчезновение inspector’а. Да и de facto тоже…

– Стало быть, ждем либо удобного случая, либо – пока он мне ответит. Предложение мое он наверняка не примет (оно попахивает не вполне законными делишками), но встретиться – встретится, любопытство и жажда наживы свойственны всем.

– А вдруг примет?

– Надеюсь, нет, – поморщилась Адельхайда. – Дела в Бамберге мне совершенно ни к чему – у меня нет здесь ни своих людей, ни связей, и я уйму сил положила на то, чтобы мое предложение выглядело как заманчивое, но опасное.

– Нет связей? – переспросил Курт. – А как же Гайеры?

– С ними я пока всего лишь свела некоторое знакомство и не думаю, что мысль допустить в свои угодья другую хищную рыбину так уж будет греть им сердце. Они обо мне тоже слышали и уже дали понять, что в Бамберге я всего лишь гость, в каком-то смысле коллега – но безо всяких надежд на приложение своих талантов на их территории. Для общения же с сим семейством как раз моя женская натура и играет мне на руку: Лютбальд Гайер тоже относится к дщерям Евиным с предубеждением, но, в отличие от епископа, более с добродушным снисхождением, нежели с неприязнью, и все-таки с большей терпимостью. Поэтому он с удовольствием делится со мною мелкими хитростями опытного дельца, попутно вдаваясь в историю города и детальности последних событий.

– Лютбальд Гайер, – повторил Курт задумчиво. – Его имя я слышу уже второй раз, однако, упоминая о сделках с жильем, все говорят «семейство Гайер».

– Лютбальд – старший брат, – пояснила Адельхайда, – принял дело от отца. Младший, Вигнар, пока лишь у него на подхвате и самостоятельно сделок не заключает – учится и помогает брату по мере сил и способностей. In universum[33]33
  В целом, вообще (лат.).


[Закрыть], они довольно милые люди, если забыть о том, что могут оказаться причастными к убийствам, подставным осужденным и устранению Георга Штаудта.

– О жилище казненного судьи речь уже заходила?

– Вскользь, – неопределенно качнула головой Адельхайда. – По их словам, они воспользовались слухами о неупокоенной душе его дочери, чтобы перекупить дом. Пока не могу сказать, лгут ли они, хотя у меня есть подозрение, что немалая часть этих слухов – их заслуга… Но не поручусь. Вот и весь мой улов, – со вздохом произнесла она. – Не слишком крупный.

– Похоже, у нас обоих безрыбье, – хмыкнул Курт и, помедлив, подытожил: – Стало быть, придется забираться с прибрежья в глубину.

– У этого иносказания есть какое-то конкретное толкование? – нахмурилась Адельхайда непонимающе, и он серьезно кивнул, потянув одеяло в сторону:

– В данный момент – несомненно.