Текст книги "Дар Степаниды"

Рядом с прилавком, за столиком на двоих, сидел подвыпивший мужичок. Время от времени, стараясь, чтобы не заметила строгая Тамара, он подливал в свой стакан с пивом водку. Залив в рот «ерша», он вновь устремлял свои глаза на красивые стройные ножки Зинаиды и выглядывающие из-под ее платья кружева комбинации. От Тамариного взгляда не ускользнула ни водка, принесенная с собой, чем он нарушал правила заведения, ни его похотливые взгляды на ее начальницу. И она с некоторой завистью прокомментировала:

– Зин, ты глянь, как на тебя Власов слюни пускает. Уже давненько мужик по тебе сохнет… Может, снизойдешь?

– Кто это? – без интереса спросила Зина, медленно поворачиваясь.

– Старший кассир железной дороги! А лет ему где-то сорок с хвостиком! Постричь, помыть, приодеть… ничего будет! – критически осмотрев потенциального жениха для Зинаиды, подытожила официантка.

Зинаида повернула голову и осмотрела тщедушного человечка с бледным, изможденным лицом. Редкие пряди начавших седеть волос едва прикрывали блестевшую лысину. На горбатом носу неуверенно сидели круглые очки в роговой оправе. Глаза за толстыми стеклами были похожи на рыбьи. Потрепанный, не то серого, не то синего цвета пиджак и грязный, засаленный воротничок рубашки довершали картину. Увиденное не впечатлило Зину.

– Еще чего! Очередного урода мне только сейчас и не хватало, – тихо сказала Тамаре Зинаида и почувствовала закипавшее раздражение.

Власов встал. Во рту его как-то сразу пересохло и запершило. Он допил содержимое пивного бокала и несмело подошел к стойке буфета.

– Зиночка, – сиплым голосом сказал кассир, – Вы просто ослепительно красивы!

Увидев недовольную мину на лице толстой официантки, он заискивающе улыбнулся и отвесил ей комплимент:

– Вы, Тамарочка, тоже! Я приглашаю Вас в ресторан! Немедленно, – набрался храбрости и выпалил Власов.

– И меня? – встрепенулась Тамара, поправляя наколку в волосах.

– Ах, как я мечтал о такой женщине, как вы! – протянул Власов руки к Зинаиде. – Вы, Зиночка, должны жить только в Париже! И в красивых шляпках ходить по Монмартру.

Зинаида выставила последнюю бутылку коньяка и медленно, театрально повернулась на табуретке к Власову, тут же притянув к себе мужские взгляды.

– И этот туда же! Говорите, в Париже я жить должна?!Да мне ведь и на шпильки, и на шляпки, мужчина, деньги нужны!

Зинаида легко спрыгнула на пол, подхватила полотенце и подошла к прилавку:

– Хватит уже болтать, да и пить Вам тоже хватит. Домой идите!

– Нет, Зиночка, нет! – запротестовал новоявленный Дон Жуан.

– Вот любой со мной согласится– с вашей красотой, с вашими ножками только в Париж! – не унимался Власов.

– Знаете… Власов, любой каприз за ваши деньги! Но я, пожалуй, соглашусь на Крым, или на Евпаторию. Мне дочку лечить надо!

Зинаида развернулась и, медленно покачивая бедрами, направилась на кухню.

– Ик! Зиночка, звезда моя, вы это правда? И вы могли бы поехать со мной? Поедете? Ик! Господи, неужто? А дети-это святое! Дети– это ж превыше всего, – закричал ей вдогонку Власов.

– Все, дорогой мой, хватит пить! А сейчас – домой, домой, домой! Трезвый приходите, – выйдя из-за прилавка, Тамара стала выпроваживать любвеобильного мужчину.

– Зиночка, ик, я трезвый. Я приду трезвый! Скажите только, Вы правда поедете?

– Правда, – донесся голос Зинаиды из кухни.

– Ик! – И окрыленный Власов вприпрыжку поскакал к выходу.

Тамара тяжело вздохнула, поправила бретельки бюстгальтера – жмет зараза! Говорили «импортный», а подмышки все натер… Чего вечером сварить? Щей? Нет, щи недавно варила… да, неплохо бы в ресторан сходить… А хоть бы и с Власовым, – думала Тамара. – И почему этой Зинке так везет? Чего мужики в ней находят? Ни кожи, ни рожи… Да еще и заведующей поставили. Красоту она здесь наводит… Ага… Художник хренов!

***

На следующий день побритый, принаряженный, с небольшим букетиком розовых садовых цветов, известных в народе как «мыльницы», в кафе вошел Власов. За версту от него пахло одеколоном «Шипр». Не уверенный ни в себе, ни в своей жизни, оглядываясь, мелкими шажками кассир подошел к прилавку, где со скучающим видом восседала Тамара, подпирая голову рукой. При виде Власова она расцвела, словно маков цвет, оживилась, заулыбалась:

– Ой, какие люди!!!

– Ах, Томочка, здравствуйте! Зинаида здесь? – промямлил Власов.

– Здесь, где ей еще быть? – обиделась официантка.

Тамара вышла из зала и заглянула в подсобку. Зинаида, присев на корточки, считала ящики с пустыми бутылками. Ехидным, тихим голоском Тамара сообщила:

– Зинаида Александровна, там к Вам пришли! Хахель тут… к вам пришел!

– Какой еще хахель? Опять сбила, Тома… Сейчас выйду.

Зинаида бросила на стол тетрадь, подхватила ящик шампанского и вышла с подсобки. Войдя в помещение кафе, она с грохотом поставила ящик на пол. Поправила волосы, отряхнула платье и тут заметила Власова.

– А… Власов… Ну что, на море едем? – без воодушевления, лишь бы что-то сказать, спросила Зина.

– Зиночка, отойдем в сторонку. У меня к вам приватный разговор…

Зинаида нехотя последовала за суетливым Власовым и присела с ним за самый дальний столик в углу. Не зная, с чего начать, Власов сунул Зинаиде в руки букетик и быстро, боясь, что его не будут слушать и не примут всерьез, затараторил:

– Зиночка, у меня есть деньги. Много денег. Мы уедем в какой – нибудь небольшой поселок. Или деревню… И климат там твоей дочке очень подходящий. Как раз от простуды. Ты не сомневайся, я все продумал, все просчитал. Нас никто не найдет! Но я должен точно знать, что Вы поедете. На все готов ради вас.

Зинаида, почувствовав, что удача плывет к ней в руки, враз преобразилась.

– Что надо делать?

– Увольняйтесь, забирайте все документы и все самые необходимые вещи. Завтра я принесу вам билеты. В пятницу доедете электричкой до Ленинграда, на Московском вокзале пересядете на поезд до Евпатории. Я поеду в другом купе. В поезде встретимся.

– Власов, откуда у Вас деньги? Вы их украли? – не выдержав, спросила Зина.

– Да нет, что Вы? Как вы могли такое подумать? Пусть это Вас не волнует… Ну все! До завтра!

– До завтра…

Власов стремительно встал, опрокинув стул, схватил руку Зинаиды, суетливо, несколько раз поцеловал ее и выбежал из кафе. Ошарашенная Зинаида посмотрела ему вслед. Тамара, передразнивая Власова, подплыла к Зинаиде и пропела:

– Ой-ё-ёй… У меня к вам приватный разговор… Ну, и че надо было этому козлу с букетиком?

Зинаида решительно встала, и букетик полетел на пол.

– Отпуск мне нужен, срочно! Подменишь меня, подруга? Я к начальству! Я быстро!

Зинаида на бегу сняла фартук, бросила его в руки оторопевшей Тамаре и выбежала из кафе.

***

В большой зал привокзального ресторана, оформленного во французском стиле, вошли Зинаида и Рябой. Григорий заметил, как головы присутствующих в зале мужчин, повернулись в сторону его спутницы. Он мог поспорить, что она даже не догадывалась о том, что ни один мужчина в этом заведении не остался к ней равнодушным. Подумал, что она и сама не понимает, насколько она хороша. Сегодня Зинаида чувствовала себя неуверенно. И взгляд у нее был какой-то другой —непривычно-загадочный. Они сели за дальний столик у окна, и девушка стала рассматривать помпезный зал с бордовыми, в цвет стен плюшевыми шторами, с белой мебелью, украшенной изящной золотой отделкой с вензелями. Зина была в полном восторге от нового ресторана. Но самым впечатляющим для нее был оркестр. Ни в одном ресторане города не было живой музыки. Небольшую сцену украшало белого цвета пианино. Молодые музыканты, одетые в темно-вишневые пиджаки с золотой каймой, заиграли инструментальный вариант очень модной песни Эдди Рознера «Зачем смеяться». На глаза Зинаиды навернулись слезы. Неужели послезавтра она уедет из этого опостылевшего города? Конечно, если поднакопить денег, да занять у кого-нибудь, то она бы, и сама могла свести Надьку на юг. Но с этим Генкой разве накопишь? Денег всегда хватает только от зарплаты до зарплаты, да и то пятерку – другую приходится перехватывать. Да еще кредит взяла на два года… А тут повезло. Человек для тебя на что угодно готов… Нет, надо ехать! А там – посмотрим!

– Какой же молодец Арон Моисеевич! – воскликнула Зинаида. – Совсем недавно открыл кафе «Турист», а сейчас – такое чудо! Раньше, наверно, в таких ресторанах цари обедали…

– Ну уж цари – это вряд ли, а вот знать – точно, – с чувством превосходства подметил Рябой, закинув ногу на ногу, вяло ковыряясь в тарелке с закуской и прихлебывая шампанское, – пользуйся, пока я богат! А чем мы с тобой не знать? Вон ты какая у меня краля! Графиня или маркиза… Да, Софийка?

– Ндааа! Взять хотя бы этого старика с бородой в расшитой золотой униформе… А как он услужливо распахнул передо мной дверь, как помог выйти из такси… ну чем я не царица?

– Аах-ха-ха! Смешная ты, Софийка!

– Слушай, Гриша, а почему ты никогда не рассказываешь, где ты работаешь?

– А работаю я, Софийка, посменно, сдельно и без выходных… Ах-ха-ха! – рассмеялся Рябой, но вопрос Зинаиды ему явно не понравился.

– Чудно… И все же, откуда такие деньги на рестораны?

– А тебе и понимать нечего! Угощайся! И все мысли из своей красивой головки выброси! – раздраженно ответил Григорий.

«Что хоть мне так с мужиками-то не везет… – думала Зинаида. —Появляются и исчезают! Упыри какие-то… Полковник с толстым брюхом, боящийся своей жены и начальства… Юлий – Эйнштейн, убегающий не только от жизни, но, наверно, и сам от себя… Дурачок Власов, обиженный судьбой мужичонка, даже сказать о нем нечего. И Гриша… Рябой… Непонятный, неясный Зинаиде. От него исходила какая-то опасность», – думала Зина и продолжала рассматривать зал.

Иногда знакомые Рябого подсаживались за их столик, и Зинаида старалась быть с ними милой и разговорчивой.

Музыканты заиграли «Прощай, любовь», Рознера и Григорий пригласил Зинаиду танцевать.

– Вокруг тебя, дорогая, – cревностью говорил он Зинаиде, – в воздухе летают таинственные флюиды, и у мужчин сразу начинают гореть глаза… Я попрошу тебя – не надо разговаривать с ними…

– Что же мне, молчать, что ли? – выразительно подняла брови молодая женщина.

– Да, молчать.

– Ну ладно. Буду теперь изображать глухо-слепо-немую…

– Ну, ты палку-то не перегибай!

– А можно я Надьке фрукты возьму? Болеет она… – ушла от разговора и наставлений любовника Зинаида.

– Бери, что хочешь, я сегодня добрый! Эх, ну до чего ж ты красивая…

Рябой стал гладить Зинаиду по плечу и приговаривать:

– Моя женщина. Моя! Только моя!

***

Стемнело. Последнего посетителя кафе «Турист» выпроводили, и Зинаида попрощалась с двумя молоденькими официантками, весело убегающими домой. Пока Зинаида вставляла контрольки и закрывала замки, Тамара топталась рядом.

– Спасибо, что выручила, – поблагодарила ее Зина. Завтра утром я передам тебе дела, приеду недели через две, максимум – три. Если что, позвоню по межгороду в кафе.

– Да ладно! Свои люди – сочтемся! Ты мне с юга ракушку привези, большую такую! Леха у меня аквариумом занимается.

Девушки попрощались и разошлись по сторонам. Тамара к вокзалу, а Зинаида к остановке.

Небо затянуло. Стал накрапывать мелкий дождик, и Зинаида прибавила шаг. «Даже укрыться от дождя негде! Ни навеса, ни тебе крыши какой…» – подумала Зина и вздрогнула. Из-за угла дома неожиданно выскочил Власов.

– Фу ты, как черт из табакерки! С ума сошли, Власов? Сердце в пятки!

– Зиночка, душа моя, готовы ли Вы бросить все и начать новую жизнь? – заглядывая любимой женщине в глаза, с надеждой спросил кассир.

– А Надька? – тут же уточнила Зина.

– Конечно! Конечно, с дочкой! Одной семьей! Я все продумал, все просчитал! Держите, здесь билеты до Евпатории.

Власов, оглядываясь по сторонам, торопливо стал засовывать билеты в ридикюль Зинаиды. Зине передалась эта атмосфера таинственности. Она тоже стала осматриваться по сторонам, но никого, кроме двух бродячих собак, не заметила. Наконец подошел автобус, и Зинаида рванулась к открытым дверям. Вскакивая на ступеньку, шепотом крикнула:

– Все, Власов, я поняла. Все, все!

– Я найду вас в поезде. Завтра, Зинушка, завтра, моя красавица, – бормотал ей вслед кассир.

Зинаида сунула четыре копейки за проезд кондуктору и прошла на заднюю площадку. В окно было хорошо видно освещенную фонарем, одиноко стоящую сиротливую фигуру Власова. Зинаида незаметно помахала ему рукой. И вот уже исчез за поворотом Власов, а Зинаида все думала и думала об этом странном человеке, с которым свела ее судьба. «Что скрывается за угрюмым выражением его лица, за глазами, прячущимися за очками в роговой оправе, за его трясущимися руками… Эх, Зинка, Зинка! Опять ты вляпалась в какую – то историю, – подумала девушка, – Ах, да гори все синим пламенем! Где наша не пропадала! Кто не рискует, тот не пьет шампанское, – подбодрила себя Зинаида мудрой народной пословицей, – ну две-то недели я тебя, Власов, вытерплю! Да, две! Но не больше….

***

Веселые и счастливые Зинаида и Надюха уселись в вагоне электрички. Зина пристроила чемодан в проходе, а Надюха, посадив на колени Буратино, рассматривала через грязное, плохо вымытое окно суетящихся людей на перроне.

– Смотри, Буратинка, жирная тетка заставляет своего тощего мужа чемоданы нести. А ему никак… О, как орет на него… Смотри, мам, милиция мужика ведет… А он плачет…

Зинаида по инерции посмотрела в окно и увидела милиционеров, уводящих под руки Власова. Зинаида отпрянула от окна, сползла на скамейку и схватилась за сердце.

– Господи! Власов! Да что ж это такое! Украл все-таки денежки из кассы… Не судьба нам, Надька, с тобой на море поехать. Не судьба…

Надюха скорчила жалостливое лицо и заплакала:

– Я знала, я так и знала, что мы сегодня никуда не уедем…

Зинаида некоторое время сидела без движения. Затем, как будто что-то щелкнуло в ее мозгу, она неожиданно для себя спросила дочь:

– Ты сказала – сегодня не поедем. А завтра? Завтра поедем?

– Да! Завтра поедем! – враз перестала хныкать Надька.

Зинаида решительно встала и пафосно произнесла:

– А кто, в конце концов, судьбу свою творит? Нет, Надька, не все пропало. Билеты в один конец у нас есть, а деньги… Деньги достанем! Живо, хватай вещи. Выходим! Да не копайся ты… Идем билеты менять!

Зинаида схватила чемодан и сумку, Надюха подхватила Буратино, и они опрометью выскочили из вагона на перрон.

– У-ф-ф-ф! – одновременно выдохнули мать и дочь.

Электричка тронулась.

***

Зинаида настойчиво звонила в квартиру Фрумы. Рядом, на чемодане сидела Надюха. Дверь открыл встревоженный, удивленный появлением Зинаиды Арон Моисеевич.

– Зиночка! Так вы ж – таки должны были уже в поезде ехать? Что случилось? Так в отпуск просилась…

В прихожую, на шум, тяжело передвигаясь на костылях, вышла Фрума Натановна:

– Зиночка?! А чего ты их, Арон, на площадке держишь? Ну-ка, заходите в дом!

Зинаида с дочкой зашли в прихожую, поставили на пол вещи, и Зина, изобразив лицо «сиротинки», залепетала:

– Да так вышло. Деньги у нас на вокзале украли…

Надюха с интересом следила за перевоплощением матери и тут же подхватила ее игру, сделав многострадальное, жалобное лицо.

– Фрума Натановна, Арон Моисеевич, дайте денег в долг, – запричитала Зина, – я все отработаю! С лихвой отдам. Надьку жалко. Так мечтала о море и все прахом. Все надежды разбились.

Надюха всхлипнула и в тон матери завела песню:

– Отработаем… Позарез надо!

– Зинаида, это ж какие деньги! Да где ж мы их возьмем? – больше по привычке прибедниться, чем из-за того, что ему жалко этих, в принципе, небольших для него денег, залепетал ее начальник, – вы хоть в милицию-то заявили?

– Да что эта милиция найдет-то?

– Все! Ша, Арончик! Неси кубышку! – твердо указала мужу пальцем на дверь Фрума. – Пусть Зинаида с дитем едут! Я Зине по гроб жизни обязана. Ни руки, ни ноги у меня не двигаются, не она, так в грязи бы уже сдохли. Сколько она для нас делает! А ты… Пусть уже они съездят к морю!

Уставшая от всех перипетий Надюха сползла по стенке на пол. Волшебное слово «море» сработало, и в голове девочки стали оживать прекрасные картинки: «Так вот… Выходим мы с мамкой из поезда. И прямо к вагону, в красивой карете из чистого золота и драгоценных каменьев подъезжает извозчик. А все на нас смотрят, а мы такие… Ну мы, конечно, такие красивые… В желтых платьях, словно в золотых. Да нет же! В золотых мы платьях! И туфельки на каблучках. А извозчик усы поглаживает и говорит: «Приехали, мои красавицы, приехали! Присаживайтесь в карету! Наконец-то я вас дождался…» Мы – к карете, но тут подходят противные милиционеры и садятся в нашу коляску. Милиционер такой говорит: «А вам, гражданочки на море нельзя! Здесь, на вокзале сидите!» Но вдруг из-за угла появляется наша Фрума на костылях, а за ней бежит Арончик. Фрумочка кричит: «Ша, Арончик! Надери им задницу! А я еще им накостыляю! Мы сами делаем свою судьбу!» И тут дядя Арон за шкирку вытаскивает из тарантаса испуганных милиционеров и усаживает нас с мамкой в коляску. А извозчик такой: «Вот это правильно! Нечего в моем тарантасе каким – то там милиционерам ездить! Должен же я вас когда-то на море отвезти!?» А мамка, как в кино, руки к Фруме протягивает: «Благодетельница Вы наша! Поедемте с нами!» Ну, а Арончику-то денег жалко… Плачет: «Зинаида, это ж какие деньги! Да где ж мы их возьмем?» А я такая: «Ну давайте тогда нам свою кубышку! И дай Вам Бог здоровьичка!»

– Дай Вам Бог здоровьичка! – благодарит Зинаида Фруму и Арона Моисеевича и прячет деньги в ридикюль.

– Надька, вставай, хватит мечтать, – резко обрывает прекрасные картины дочери Зинаида.

Надя вскакивает на ноги и отвешивает поклон Фруме Натановне.

– Благодетельница Вы наша!

– Спасибо, Фрума Натановна! Спасибо огромное, – повторяет Зинаида, подхватывая чемодан и пятясь задом к двери.

– Да хватит благодарить, ты же взаймы берешь! Даже неловко как-то! – проговорила Фрума, еле сдерживая смех. Она отворила входную дверь и выпустила своих любимиц. И уже с первого этажа услышала Надюхино:

– Дай Бог Вам здоровьичка, родные вы наши!

***

Вилька и Надя сидели на ящиках в темном сыром подвале, где у них был организован штаб. Рядом лежал и грыз косточку чистый пушистый Булька. Надька с нежностью глядела на собаку, ставшую уже ей родной, и давала Вильке указания:

– Ты его береги! Собака у нас хорошая, породистая! Ты не скучай, Вилька, мамка сказала, что через две – три недели приедем. А если к тебе Гультяй опять приставать начнет, скажи: «Надька приедет, башку оторвет!»

– Ты что? Я тебе что, девчонка, что ли? Я ему и сам – как дам! Полетит вверх тормашками… Ты это… Давай это… Быстрей приезжай-то… И чего ты там, на этом юге, не видела…

– Ой, смотри, по тебе божья коровка ползет, – умилилась девочка.

– Да скинь ты ее.

– Не-е-т, она хорошая. «Божья коровка, улети на небо, принеси нам хлеба. Черного и белого, только б не горелого», – пропела Надька детскую считалочку.

– Я б сейчас и горелого поел… – вздохнул Вилька.

– И я бы… Что, отец опять запил? – участливо спросила Надька.

– Угу! Боюсь, как бы с работы не турнули.

Булька вильнул хвостом, лег на коврик и положил морду на вытянутые лапы.

Услышав с улицы голос Зинаиды, зовущий дочь домой, Вилька встал и помог встать Надьке.

– Ну, давай, – не зная, что сказать, он неловко, на мгновение, прижался в подружке и, хлюпнув носом, произнес, – ты, это… иди, мать тебя зовет!

А Надьке хоть и жаль было расставаться со своим закадычным другом, но сейчас она уже была не здесь. В мыслях она уже ехала на юг, где с нетерпением ждет ее бородатый извозчик.

***

Тарам – парам. Тарам – парам. Тарам – парам… Стучат колеса скорого поезда «Ленинград – Евпатория». «Тарам – парам. Тарам – парам… Встречайте нас, мы в гости к вам», – шептала Надюха, лежа на верхней полке плацкартного вагона и рассматривая пейзажи за окном.

На противоположной верхней полке лежала смешная тетка с длинным носом и тонкими, как нитка, губами. Она зорко поглядывала на мешки, рассованные по всем верхним полкам для багажа, и беззвучно шевелила губами, наверное, считала котомки.

Зинаиду же развлекал грузный представительный мужчина -в дорогом костюме, лет пятидесяти. За рыхлые, отвисшие щеки и толстые губы Надюха прозвала его «губошлепом».

– Какая же Вы, София… красавица! Да-а-а! Вы с таким интересом смотрите в окно, как будто это интереснейшее развлечение… – мурлыкал попутчик.

– А вы правы! Окно– это действительно главное развлечение для путешественника. Вы только посмотрите, в нем, как в калейдоскопе, мелькают поля, леса, деревеньки и города, полустанки и вокзалы… А за всем этим– жизнь… Люди, с их удивительными судьбами…

– Ой, Софьюшка, да вы– мечтательница!

– Что вы, вот где мечтательница, – Зинаида махнула рукой в сторону прилипшей к окну дочери.

Надюхе нравилось, что наконец-то ее никто не трогает, и она может вот так лежать, смотреть в окно и предаваться своим мечтам. Она улеглась поудобнее, заложила руки за голову и представила себе перрон южного города, куда они уже послезавтра приедут:

«И выходим мы с мамкой из вагона. Такие все из себя красивые! А нас уже встречает… извозчик! Но без коляски. И говорит такой: «Наконец-то! Я тут с голоду чуть не умер, вас дожидаючись! Красавицы мои приехали!» А мамка у него спрашивает: «А где же ваша коляска?» А он: «Так ее Власов украл! Но конь остался! Его там милиционеры караулят! Я вас до коня на руках понесу! Видали, какие у меня руки крепкие! О-го-го!»

А потом… извозчик хватает нас с мамкой на руки… Ну да… Он же здоровенный! Подхватывает нас на руки… и несет по перрону. А впереди – Черное море! Черное? Почему, интересно, море черное? Вдруг оно не отмывается? Наверно, негры черные из-за моря. Точно! В том году соседи ездили на черное море и вернулись коричневыми. А если бы они там не две недели пробыли, а месяц, то точно стали бы неграми! Чего-то я не хочу быть негрой!»

– Надька, Надька!

«Фу ты, черт! Чё ей надо?» – разозлилась Надюха на мать.

– Надька, спустись на землю! Смотри, какими деликатесами нас Николай Петрович угощает, – дернула мать Надьку за платьице.

Тетка на верхней полке многозначительно хмыкнула и закатила глаза.

– Да что вы! Все очень скромненько! О-о-чень скромно! – протяжно проговорил попутчик.

На столе появилась колбаса копченая, курица в судочке, черный и белый хлеб, баночка икры, кофе, красные сочные помидоры и бутылка армянского коньяка. Попутчик не сводил с Зинаиды масляных глазок. А она, слегка кокетничая, понюхала белый хлеб:

– Ситный, настоящий ситный! И хлеб «Ленинградский».

– Ешьте, угощайтесь! Этого добра у нас хватит.

– Спасибо, Николай… э-э? Петрович!

– Просто Николай!

– Николай… неудобно! Мы тут… с сестрой… Надюхой, едем отдыхать в Евпаторию, дикарями!

Надя, узнав, что она теперь «сестра», навострила уши и внимательно стала прислушиваться к разговору.

– Билетов в купе уже не было, пришлось плацкарт покупать. А тут людей много, а я человек известный… – щебетала Зинаида.

– То-то я смотрю на вас, София, что лицо мне Ваше очень знакомо! Вы актриса!?

Зинаида скромно опустила глаза. Тетка свесила вниз голову и с интересом посмотрела на девушку. Затем пренебрежительно сморщила вытянутый нос и убралась на свою полку.

– В каких же фильмах вы снимались? Или вы, простите, актриса театра? – допытывался Николай Петрович, вытирая потный лоб и шею огромным носовым платком.

– Да нет, я в кино! Я все как-то больше в музыкальных… «Синие ночи Крыма», «Последний… э-э-э поцелуй»!

Зинаида, не моргнув глазом, напропалую врала попутчику, но все это не ради корысти, а оттого, что натура такая – артистичная! Ну, если к этому еще и перепадет что-то, ну самую малость…

Тетка вновь заинтересованно высунула голову и стала прислушиваться к разговору.

– Поцелуй? Нет… кажись… Нет… Надо же, жара какая, – опять достал платок из кармана Николай Петрович и промокнул залысины и шею.

– Очень хороший фильм получился, – продолжала Зинаида, – а вот еще один фильм – «Прощальная песня». Весь зал рыдал… Наверно, теперь в Канны поедем, приз получать. Вот видите, а Вы и не смотрели…

– А-а-а! Вот «Песню» – то я и смотрел… кажись!

– О-о-о! Моя ма… Моя Софийка, она так поет! Так поет! Помню, на одном фестивале… – решила поговорить давно молчавшая Надька, – Софийка у нас как запоет! Так все мужчины захотели на ней жениться! А вы бы знали, как она умеет картошку чистить. Целый бак за час начищает!

– А вот хвастаться не надо… – остановила ее мать и потихоньку, чтобы не видел попутчик, сильно ущипнула не в меру разговорчивую «сестру».

– Да, поспорили мы тут с одной актрисой, кто быстрее бак картошки начистит… А нет… Это певица была. То ли Аида Ведищева, то ли Людочка Гурченко.

Тетка с верхней полки резко повернула голову и стала сверлить Зинаиду взглядом.

– София, золотце, может, споете? – осмелился попросить попутчик.

– Как, здесь? Если бы в купе, то еще ладно… Мы бы были одни… а то… люди кругом… неловко как-то.

– Одни… Да, конечно, одни! Да зачем дело встало!? Щас мы договоримся, – засуетился попутчик и рванул к проводнику.

– Скряга! – изрекла тетка так, словно заключала пари.

– Ну не скажите, – Зинаида таинственно улыбнулась и протянула Надьке бутерброд.

– Ешь, ешь, сестра… наедайся…

***

Зинаида, Надюха и Николай Петрович обосновались в отдельном купейном вагоне. Проверить, все ли у них в порядке, заглянул заступивший на дежурство проводник. Он цепким понимающим взглядом оглядел Зинаиду, хмыкнул и поставил на столик три пустых стакана с подстаканниками. Завистливо кинул взгляд на продукты на столе и сказал:

– Ну, желаю счастливого пути. Счастья вам. А может, чайку?

– Можно и чайку. Ребенок чаю, наверно, хочет, – спохватился Губошлеп.

Проводник, закрывая дверь купе, еще раз бросил оценивающий взгляд на Зинаиду, от которого ей стало не по себе. «Дрянь человек!» – подумала она.

– Хороший человек, – подытожил Николай Петрович, – и никого обещал к нам не подсаживать! Я все оплатил. Ну, за это можно и выпить!

Попутчик налил себе и Зине коньяк в стаканы, а Надюхе открыл лимонад «Буратино». Выпили. За встречу, за знакомство, за удачный отпуск…

– А сейчас споете? Спойте для меня, Софиюшка? Ну, промочите горлышко!

Опять выпили. Закусили. Попутчик вытер жирные губы ладонью, достал платок, основательно вытер пот с шеи и лысины, и приготовился слушать:

– Покорнейше прошу, покорнейше! – поцеловал, а вернее – обслюнявил Зинину руку Губошлеп. – Нус, ждемс! Ждемс!

– Отчего же для хорошего человека не спеть? – нежным голоском сказала Зинаида, незаметно вытирая мокрую руку. Прочистила горло: «Кх-кхе, кхе. А-а-а-а-а-а», – и запела:

«Я могилу милой искал,

Но найти ее нелегко,

Долго я томился и страдал,

Где же ты, моя Сулико!»

Глубоким, сильным голосом, с большим чувством пела Зинаида:

«Увидал я розу в лесу,

Что лила, как слёзы, росу.

Ты ль так расцвела далеко,

Милая моя Сулико?»

– Бесподобно. Какой талант! Браво! Брависсимо! – закричал, хлопая в ладоши, Николай Петрович. От избытка чувств он вскочил из-за столика и брякнулся на колени, заполнив собой все пространство между сиденьями.

Зинаиде стало неловко за попутчика, она помогла ему встать и усадила на сиденье. Сама села напротив и самую малость поправила подол крепдешинового платья. Чуть—чуть, чтобы стал виден кусочек кружевной резинки, поддерживающей капроновый чулок. Теперь у попутчика обильно потек не только пот, но и слюни.

– София, я бы хотел сделать Вам предложение! – прохрипел попутчик, закашлялся, достал платок и высморкался.

При слове «предложение» Надька скатилась с верхней полки и налила себе еще один стакан газированного напитка. А Зинаида часто-часто захлопала длинными ресницами, того и гляди – взлетит!

– У меня в Евпатории, – вновь вспотел Николай Петрович, не сводя глаз с запретного кружева, – почти в центре, на берегу моря есть домик. Может, вы с сестрой поживете у меня?

– Да что вы, что вы, Николай! Вы и так много сделали для нас. Мы, конечно, сейчас стеснены деньгами… Съемок пока нет… Кинопробы ждем. Но у вас?! Да еще в центре… Это, наверно, дорого?

– Что вы, что вы, Софиюшка! Никаких денег! – замахал толстыми ручками Губошлеп.

– А я так не могу! Что люди подумают? Значит, вы меня считаете девицей легкого поведения? —призвала к ответу кавалера Зинаида и поправила ворот платья так, чтобы приоткрылась ложбинка между грудями.

– Да-а!? Да за кого вы нас принимаете! – взвизгнула Надька и строго поглядела на Губошлепа.

– Софьюшка, я не хотел Вас обидеть! Ничего, ровным счетом ничего! Смотреть только на вас и любоваться, – высказал свои пожелания Николай Петрович, но, наткнувшись на строгий взгляд девушки, он поежился и добавил, – издали…

– Ну, тогда другое дело! Не хочу обидеть такого замечательного, чуткого и… нежного человека. Я принимаю Ваше предложение, – смилостивилась Зина.

– Мы принимаем Ваше предложение, – внесла свои пять копеек Надюха.

– Да ты-то там молчи, – прикрикнула на нее мать.

– Я и молчу! Сестра…

Последнее слово, в этот раз, осталось за дочкой. В дверь купе постучали. Вошел проводник и поставил стакан чая. Подобострастно улыбнулся и, пятясь задом, ушел.

– А вот и чай! Пей, золотко, пей! А мы уж с сестрой твоей что покрепче… Счастье, счастьице-то какое. Актриса. София…?

– Ковальская! Но это мой псевдоним! – игриво пояснила Зина.

– Это ж надо! София Ковальская в моем доме! Как же жарко, как жарко… Ну, за вас, милые дамы, за вас!

Николай Петрович лихо опрокинул четверть стакана коньяка в рот и, заедая напиток кусочком лимона, стал поглаживать грудь в районе сердца.

Надюше вдруг стало плохо. Девочка замерла, взгляд ее стал пустым и отсутствующим. Из носа показалась тонкая струйка крови. Начался приступ. Резко, тугим обручем боль сковала голову, и ее затрясло мелкой дрожью.

«На ее груди сидело странное отвратительное существо. Не то человек, не то животное. Белесое, сморщенное. Редкие, длинные клочки волос доставали ему до пояса и опускались девочке на лицо. Оно повизгивало и сдавливало грудь, не давая Наде дышать. В руках оно держало острые спицы и втыкало их в тело девочки, принося ей этим страшную боль. Незримая опасность обвивала девочку кольцами страха. «Прочь, прочь! Уходи!» – закричала Надюха, пытаясь сбросить с себя ужасную сущность. Та вдруг подскочила, сделала страшную гримасу и одними губами прошипела: «Не всегда пути приводят тебя туда, куда нужно…»

Зинаида прижала дочь к себе, пытаясь укрыть Надькин приступ от попутчика.

– Тише, тише, Надька. Успокойся. Тише, тише! – приговаривала Зинаида, взяв дочь на руки и тихонько покачивая.

– Что случилось? Что с девочкой? – забеспокоился попутчик.

– Это приступ. Это у нее бывает. Быстро идите к проводнику или в ресторан, принесите чего-нибудь сладкого! Что-нибудь! Идите, быстро! – выпроводила из купе попутчика Зинаида.