Автор книги: Надежда Шапиро
Жанр: Педагогика, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
«Вторичные признаки» художественного слова и смысл
О стихах
Важно, чтобы наши ученики понимали: метафора или сравнение – не просто украшение стихотворения, только восприняв и осмыслив все языковые особенности поэтического произведения, мы приблизимся к его пониманию. Сейчас, кажется, этого уже никто не оспаривает. И тем не менее известный литературовед может написать в своей статье: «Думается, что главная мысль стихотворения заключена в его первой строке». Речь идет об одном стихотворении Тютчева.
Рассмотрим на его примере, как в действительности могут влиять тропы на смысл поэтического высказывания.
14-е декабря 1825 года
Вас развратило самовластье,
И меч его вас поразил, —
И в неподкупном беспристрастье
Сей приговор закон скрепил.
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена —
И ваша память от потомства,
Как труп в земле, схоронена.
О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить.
Едва дымясь, она сверкнула
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула —
И не осталось и следов[22]22
Тютчев Ф.И. Стихотворения. Письма. М.: Гослитиздат, 1957. С. 50.
[Закрыть].
Стихотворение Тютчева обращено к участникам восстания 1825 года и написано непосредственно после вынесения приговора декабристам – в 1826 году. Это образец гражданской лирики, с торжественной ораторской интонацией, с отчетливо сформулированной позицией. Может быть по‑разному понята первая строка: неясно, как виновато самовластье в том, что произошло, скорее всего, имеется в виду, что оно слишком долго было снисходительно к заговорщикам, не принимало решительных мер. Но в остальном содержащаяся в первом восьмистишии оценка очевидна: участники восстания «развращены», их поведение названо «вероломством», они осуждены и верховной властью, и законом, который вынес заключение «в неподкупном беспристрастье», т. е. объективно и справедливо, и народом, который «поносит имена» изменников, отшатнулся от них. (Заметим, что в этом стихотворении показано согласие трех сил, идеальная иерархия которых обозначена в оде Пушкина «Вольность»: «Владыки! вам венец и трон // Дает Закон – а не природа; // Стоите выше вы народа, // Но вечный выше вас Закон»[23]23
Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. Т. 1: Стихотворения. 1813–1820. 4‑е изд. Л.: Наука, Ленингр. отд‑е, 1977. С. 284.
[Закрыть].)
Если не считать слов самовластье и закон, которые можно воспринять как традиционные для политической лирики этой эпохи олицетворения или метонимии (самовластье как способ правления = царь, закон = государственные мужи, законники), в восьмистишии всего два тропа. Это привычная метафора государственной кары «меч… поразил» и завершающее сравнение: о восставших не узнают потомки, память о них «как труп в земле, схоронена».
На беглый взгляд во втором восьмистишии повторяется то, что сказано в первом. Новых героев и событий не появилось – в центре второй части власть и те, к кому обращено стихотворение, показана безоговорочная победа власти. Можно записать соответствия:
вы – вы, жертвы мысли безрассудной;
самовластье – вечный полюс, вековая громада льдов, зима железная;
меч его <самовластья> поразил – зима железная дохнула;
память… как труп в земле, схоронена – не осталось и следов.
Получается, что все стихотворение завершается той же мыслью, что и первая часть. Зачем же написана вторая, что нового содержится в ней? Ответ выявляется той же таблицей соответствий: о том же сказано по-другому, а значит, сказано другое.
Только первые строчки написаны в привычном ключе – обращение с торжественным «О», отвлеченная лексика. Но уже здесь зашла речь о чувствах заговорщиков – «уповали», то есть надеялись, – и прозвучало слово «жертвы», эмоциональная сила которого будет поддержана словом «кровь». Они готовы были пролить свою кровь, чтобы достичь цели. А дальше неравный поединок жертв и власти передан грандиозной метафорой противостояния: с одной стороны нечто огромное, холодное («вечный полюс», возможно, напоминает о вечной мерзлоте), существующее веками и неколебимое, а в предпоследней строчке еще и чудовищное, фантастическое («зима железная»), страшное, способное «дохнуть» и уничтожить, с другой – малое («скудная» кровь), теплое, дымящееся, светлое («сверкнула»), наверное, яркое, красное. Прямой оценки во второй части нет, если не считать эпитета «безрассудная».
Рассудок, действительно, должен был бы остановить безнадежное предприятие. Беспристрастие и объективность, спокойствие и размеренность (по две строчки о власти, законе, народе и памяти, два равных по размеру сложносочиненных предложения) царят в первой половине стихотворения. Но естественно ли для человека всегда быть на стороне трезвого рассудка и осуждать тех, кто вступает в неравный и безнадежный бой?
Во второй части та же история рассказана как будто изнутри – мы узнаем о надеждах и жертвенности заговорщиков, а последнее четверостишие содержит не логическое заключение, а очень яркий зрительный образ, который вступает в противоречие со сказанным в первой части: он вызывает сильные эмоции и заставляет читателя пережить описанное как трагедию. В завершение стихотворения звучат потрясение и горесть, а не торжество справедливости. Именно так воспринимается стихотворение, несмотря на то, что известные нам политические воззрения Ф.И. Тютчева были бы точнее выражены, если бы оно состояло только из первых восьми строк.
Однако наличие сравнений, метафор, метонимий вовсе не обязательно для настоящего стихотворения. Вот стихи нашего современника Игоря Холина, которые начинаются словами:
Сегодня суббота,
Сегодня зарплата,
Сегодня напьются
В бараке ребята, —
А заканчиваются так:
Это стихотворение написано без единого тропа, причем только непоэтичными, демонстративно «прозаическими» словами, более того – слов этих мало, одни и те же повторяются по нескольку раз. В стихотворении 12 строк, по 2 знаменательных слова в каждой, всего 23 («однако» считать не будем), и при этом 6 раз указано время действия – «сегодня», 2 раза – «суббота», герои трижды названы «ребятами», дважды упомянут барак; нет ни одного оценочного или эмоционального слова, ни одного прилагательного – налицо явная бедность словаря. И вот эта непривычная бедность сама становится очень сильным поэтическим приемом – позволяет прочувствовать беспросветность убогой жизни «ребят», протекающей между бараком и комбинатом, – жизни, главным событием которой становится еженедельная зарплата с последующей гульбой или недовольство, «галдеж», когда эта зарплата задерживается. Ощущение монотонности подкрепляется звучанием – во всех рифмующихся словах ударный [а] и еще один или два безударных: «зарплата, ребята, однако, в бараках, комбината, зарплату»; отметим также слова «галдят» и «опять».
Но не все так бедно в стихотворении. Богаты и разнообразны интонации – в первой строфе с выразительной анафорой (троекратным «сегодня») – то ли праздничное ожидание, то ли удрученная констатация неизбежного; во второй строфе – интригующий перелом: ровно посередине стихотворения стоит «однако», и только в последней строчке третьей строфы появляется разъяснение. Противопоставлены две половины стихотворения и ритмически. В первой половине царит полное равновесие – в каждой строчке по два трехсложных слова с ударением на втором; каждое слово – стопа амфибрахия. Во второй, как бы подчеркивая нарушение порядка жизни ребят, нарушается и ритмический порядок, появляется регулярный сдвиг: нечетные строчки заканчиваются ударным слогом (пьют, галдят, опять), а к началам четных прибавляется безударный слог.
Продолжим наблюдения над ритмом. Поскольку рифмуются только нечетные строчки, четверостишия на слух могут восприниматься как двустишия, написанные четырехстопным амфибрахием. Такой размер вызывает воспоминание о балладе, стихотворении сюжетном и таинственном, – вспомним хотя бы «Лесного царя» Гете в переводе Жуковского: «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? // Ездок запоздалый, с ним сын молодой» или думу Рылеева «Иван Сусанин»: «Куда ты завел нас? Не видно ни зги!» («Метр стихотворения, – писал М.Л. Гаспаров, – несет… смысловую нагрузку, завещанную другими стихотворениями других поэтов и эпох».)
Получается, что ритм и интонация задают ожидание чего‑то значительного и загадочного, а в эту форму вложено содержание ничтожное. «Вот она какая для людей из барака интрига, загадка, поэзия…» – как будто говорят нам эти то ли смешные, то ли безнадежно горькие стихи.
Как мы увидели, не последнюю роль в осмыслении стихотворения играет внимание к стихотворному размеру.
Чтобы потренироваться различать стихотворные размеры и переходить от одного к другому, используем двустишия, сочиненные специально для такого случая. Пусть ученики проверят, действительно ли каждое из них написано тем размером, который в нем назван, и, добавляя, заменяя или убавляя слова, исправят «ошибки». Здесь предложены четыре варианта задания.
Найди двустишия-«ошибки» и исправь их
1.
Когда бы все писали ямбы,
В саду поменьше было ям бы.
Пишу амфибрахием. Страшно.
Бросаюсь, как в бой рукопашный.
Очень разным бывает анапест:
То печален, то как‑то нахрапист.
Кто изучает географию,
Кто сочиняет амфибрахии.
Дактили в вальсе кружатся,
Песней на душу ложатся.
Напишу письмо хореем,
Чтоб оно дошло скорее.
2.
Вот когда бы все писали ямбы,
То в саду поменьше было ям бы.
Я пишу амфибрахием. Страшно.
Но бросаюсь, как в бой рукопашный.
Очень разным бывает анапест:
То печален, то как‑то нахрапист.
Одним изучать географию,
Другим сочинять амфибрахии.
Дактили в вальсе кружатся,
Песней на душу ложатся.
Напишу письмо хореем,
Чтоб оно дошло скорее.
3.
Вот когда бы все писали ямбы,
То в саду поменьше было ям бы.
Пишу амфибрахием. Страшно.
Бросаюсь, как в бой рукопашный.
Да, очень разным бывает анапест:
То он печален, то как‑то нахрапист.
Кто изучает географию,
Кто сочиняет амфибрахии.
Дактили в вальсе кружатся,
Песней на душу ложатся.
Я напишу письмо хореем,
Тогда оно дойдет скорее.
4.
Когда бы все писали ямбы,
В саду поменьше было ям бы.
Пишу амфибрахием. Страшно.
Бросаюсь, как в бой рукопашный.
Да, очень разным бывает анапест:
То он печален, то как‑то нахрапист.
Кто изучает географию,
Кто сочиняет амфибрахии.
А дактили в вальсе кружатся
И песней на душу ложатся.
Напишу письмо хореем,
Чтоб оно дошло скорее.
Как можно понимать непонятные стихи
Лирическое вступление
Моя жизнь сложилась таким образом, что три последние ее четверти я более или менее постоянно не только думаю, но и разговариваю о стихах: с учениками, с друзьями, коллегами и родными. Несколько раз мне посчастливилось слушать, как говорят о стихах хорошие поэты и настоящие ученые. И столько раз, сколько хотелось, – читать хорошие статьи и книги о стихах. (Вижу, как часто повторяю слово «стихи», но рука еще не поднимается на замену «поэзией», «лирикой», «поэтическими произведениями».) И в результате я ощущаю себя куда более уверенно, чем в юности, когда мне казалось, что настоящие, правильные читатели все понимают и чувствуют без долгих размышлений, по наитию, и сознаться в непонимании – все равно что признаться в собственной бездарности.
Бывает так, что восприятие стихотворения складывается, кроме личных впечатлений, из того, что ты прочитал и услышал в разное время. Например, пушкинский «Памятник» долго для меня оставался собранием хрестоматийных строчек для декламации. Ожил он благодаря прозе современного писателя, книге мыслителя начала прошлого века и рассказу подруги об уроке русского языка в казахской школе, где учительница в качестве наглядного пособия использовала фотографию известного московского памятника поэту, называя его «чучело Пушкина». Я даже не вспоминаю с благодарностью, а просто, как правило, всегда помню источники и составные части моего восприятия. Но обычно не ссылаюсь на них и в этом вижу специфику (или преимущество?) учительского монолога, устного или письменного. От автора литературоведческого исследования научная добросовестность требует перечислить предшественников, оценить их вклад в решение проблемы и тем самым прояснить, что нового содержится в его работе. Учителю, может, и «хотелось бы всех поименно назвать», но задача у него другая, список может оказаться гораздо длиннее высказанной мысли и при этом не так уж много скажет слушателю или читателю. К тому же часто бывает трудно отделить вычитанное у кого‑то от домысленного самим, есть опасение приписать известному автору чужие мысли.
Но все это касается произведений, которые вошли в обиход. А при этом я знаю, что многие незнакомые мне стихотворения, преимущественно поэтов Серебряного века, не дадутся с первого чтения (а может, и со второго), останутся непонятными. Причем непонятными не по глубинному смыслу (всех смыслов, как известно, не вычерпать) – попросту не догадаюсь сразу, это про что. Ведь далеко не все авторы могут сказать, как А.Т. Твардовский о своем «Василии Теркине»: «Вот стихи – а все понятно, // Все на русском языке».
Значит, требуются специальные умственные усилия.
Этот этап кажется нужным далеко не всем читателям. Одни отшатываются от «мудреного», «заумного». Другие считают, что, если непонятно, они имеют право вложить в стихи любое содержание. Помню, предложила когда‑то выпускникам самим выбрать, какое стихотворение А. Блока выучить наизусть. На уроке почти без запинки прозвучало:
Что‑то насторожило меня в чтении десятиклассника, и я спросила, о чем он читает. Он твердо ответил: «О поэте и поэзии». Я растерялась, но не сдалась: «А чьи тогда заломленные руки?» – и получила в ответ: «Музы». Тогда я не стала продолжать диалог, просто поставила хорошую оценку. Вероятно, и теперь не стала бы, но теперь лучше знаю, что можно убедительно возразить (скажу об этом позже).
Не понимать – не стыдно, а очень естественно; но очень хотелось бы, чтобы читатель стремился понять. Тому, у кого такое желание есть, могут помочь предлагаемые советы.
Среди примеров есть стихотворения, на которые в разное время обратили мое внимание ученики.
Чуть внимательнее
Вот стихотворение Пушкина, про которое, кажется, можно сказать: «– а все понятно…»:
Ворон к ворону летит,
Ворон ворону кричит:
«Ворон, где б нам отобедать?
Как бы нам о том проведать?»
Ворон ворону в ответ:
«Знаю, будет нам обед;
В чистом поле под ракитой
Богатырь лежит убитый.
Кем убит и отчего,
Знает сокол лишь его,
Да кобылка вороная,
Да хозяйка молодая».
Сокол в рощу улетел,
На кобылку недруг сел,
А хозяйка ждет милого,
Не убитого, живого[26]26
Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. Т. 3: Стихотворения. 1827–1836. 4‑е изд. Л.: Наука, Ленингр. отд‑е, 1977. С. 75.
[Закрыть].
Говорящие вороны нас не удивляют: сразу ясно, что перед нами не то сказка, не то былина о том, как один богатырь победил другого. Но стихотворений без загадок не бывает. Мы задаем ученикам простой вопрос: «Кого ждет хозяйка молодая?» И оказывается, что ответ для как будто все понявших неочевиден: «Она ждет убитого богатыря и не знает, что он убит», «Она ждет кого‑то другого, мы не знаем кого», «Это не важно». Нет, это важно, потому что об ожидании хозяйки сказано в самом конце, в сильном месте, и звучат эти слова особенно весомо, они должны все разъяснить в сюжете. Хозяйка знает не только о том, что богатырь убит, но и о том, кто и почему это сделал. Это и есть ее настоящий «милой», с ее согласия, а может, и по ее настоянию, скорее всего, совершилось убийство. Так что в стихотворении рассказано о драматических событиях, смысл которых открывается без особого труда – если читать внимательно, ничего не пропуская, с убеждением, что в стихах не бывает «неважных» слов.
По-русски со словарем
Зато следующее стихотворение (и его, и комментарий к нему я впервые прочитала в дипломной работе моего бывшего ученика, филолога Павла Успенского) одним вниманием не возьмешь: очень уж много трудных, непонятных слов.
Б. Лившиц
МАТЕРИ
Сонет-акростих
Так строги вы к моей веселой славе,
Единственная! Разве Велиар,
Отвергший всех на Босховом конклаве,
Фуметой всуе увенчал мой дар?
Иль это страх, что новый Клавдий-Флавий,
Любитель Велиаровых тиар,
Иезавелью обречется лаве —
Испытаннейшей из загробных кар?
Люблю в преддверье первого Сезама
Играть в слова, их вероломный друг,
Всегда готовый к вам вернуться, мама,
Шагнуть назад, в недавний детский круг,
И вновь изведать чистого бальзама —
Целебной ласки ваших тихих рук[27]27
Лившиц Б.К. Полутораглазый стрелец. М.: АСТ, 2011. С. 50.
[Закрыть].
Заметим, что непонятные слова распределены в стихотворении неравномерно: они сконцентрированы в двух четверостишиях (катренах), и без них – по первой строчке и последним шести – можно приблизительно восстановить общий смысл. Обращаясь к матери – в ее имя и фамилию складываются первые буквы строк, – поэт говорит, что напрасно ее пугают или настораживают занятия сына, это всего лишь игра в слова, и он не отдаляется от матери, «всегда готовый… шагнуть назад, в недавний детский круг».
Что же сказано в семи непонятных строчках, где мы ожидаем прочитать, почему поэтический дар Лившица вызывает опасения матери?
Для начала узнаем значение трудных слов. Велиар – в иудаистской и христианской мифологиях демоническое существо, дух небытия, лжи и разрушения, в христианстве – сатана. Иероним Босх (ок. 1450–1516) – нидерландский живописец, который часто изображал группы людей, предающихся грехам. Конклав – собрание кардиналов для избрания Папы Римского. Это слово употреблено здесь в переносном значении – «многолюдное собрание», а с учетом картин Босха – «собрание грешников». Тиара – головной убор Папы Римского. Фумета (фумата) – благовонное курение, оповещающее о результатах выбора папы. Римский император Флавий Клавдий Юлиан (Юлиан Отступник; 331/332–363) на государственном уровне пытался возродить традиции язычества и выступал против христианства. Иезавель – жестокая жена израильского царя Ахава; ставши царицей, возродила идолопоклонство. Была выброшена из окна и растоптана лошадьми. Слово «лава», по-видимому, употребляется в стихотворении в двух смыслах: и как огненная адская лава, на которую обречена Иезавель, и как конная лава – способ атаки, в результате которой царица погибла.
Получается, что, по мнению матери, сочинение стихов подобно отступлению от веры ради язычества, сделке с дьяволом; оно грозит загробными муками. Но зачем же первые четверостишия сделаны такими трудными для восприятия? Видимо, для того, чтобы читатели прочувствовали: такими же непонятными (и потому опасными) кажутся стихи поэта его матери.
Мы рассмотрели случай, когда общая логика произведения понятна и, выявив значение незнакомых или плохо знакомых слов, мы только уточняем уловленный смысл. А бывает, что все слова как будто известны, а смысл не складывается. Может быть, это потому, что у знакомых слов есть и незнакомые нам значения.
Вспомним оду М. Ломоносова 1747 г.:
«Пламенные звуки» воспринимаются нами как страстные, вдохновенные поэтические слова. Возможно, потому, что многие помнят строки из ответа А. Одоевского на пушкинское послание «В Сибирь»: «Струн вещих пламенные звуки /До слуха нашего дошли»[29]29
Одоевский А.И. Полное собрание стихотворений / вступ. статья, подгот. текста и примеч. М.А. Брискмана. 2-е изд. Л.: Советский писатель, 1958. С. 73.
[Закрыть].
Но почему, если императрица покровительствует наукам, поэзия должна умолкнуть и перестать потрясать мир? Можно заподозрить сложную мысль о противопоставлении искусств и наук. А все оказывается гораздо проще: «пламенные звуки» в стихах Ломоносова имеют другое, более земное значение, это звуки войны, пушечных выстрелов. Тогда получается, что в оде прославляются два великих деяния государыни: прекращение войны со Швецией (установление «возлюбленной тишины») и помощь Российской Академии.
Вставить пропущенное
М. Цветаева в одном из писем рассказывала, что ее стихотворение «Ода пешему ходу» было выкинуто из уже сверстанного эмигрантского журнала, и объясняла причину: «В последнюю секунду усумнились в понятности среднему читателю». Сознаемся, что нам могут быть не сразу понятны и другие стихотворения поэтессы, например это, выбранное для анализа на выпускном экзамене моей бывшей ученицей, кандидатом филологических наук Ольгой Шеманаевой:
В седину – висок,
В колею – солдат,
– Небо! – морем в тебя окрашиваюсь.
Как на каждый слог —
Что на тайный взгляд
Оборачиваюсь,
Охорашиваюсь.
В перестрелку – скиф,
В христопляску – хлыст,
– Море! – небом в тебя отваживаюсь.
Как на каждый стих —
Что на тайный свист
Останавливаюсь,
Настораживаюсь.
В каждой строчке: стой!
В каждой точке – клад.
– Око! – светом в тебя расслаиваюсь,
Расхожусь. Тоской
На гитарный лад
Перестраиваюсь,
Перекраиваюсь.
Не в пуху – в пере
Лебедином – брак!
Браки розные есть, разные есть!
Как на знак тире —
Что на тайный знак
Брови вздрагивают —
Заподазриваешь?
Не в чаю спитом
Славы – дух мой креп.
И казна моя – немалая есть!
Под твоим перстом
Что Господень хлеб
Перемалываюсь,
Переламываюсь[30]30
Цветаева М.И. Стихотворения и поэмы / вступ. статья, подгот. текста и примеч. Е.Б. Коркиной. 3‑е изд. Л.: Советский писатель, Ленингр. отд‑е, 1990. С. 389–390.
[Закрыть].
Стихотворение может обескуражить тем, что в нем что‑то важное кажется пропущенным и оттого неясны связи между, в общем, понятными словами. Значит, надо начать с синтаксиса. Первое предложение состоит из трех фрагментов. В двух между существительными (одно в винительном падеже с предлогом, другое в именительном) тире, в третьем вместо существительных местоимения («в тебя» и легко восстанавливаемое по форме глагола и потому не названное я), а кроме этого есть сказуемое «окрашиваюсь» и слово «небо», синтаксическая функция которого неочевидна, но скорее всего это обращение. Логично предположить, что перед нами бессоюзное сложное предложение и в первых двух простых (неполных) можно восстановить то сказуемое, которое названо в третьем. Третий фрагмент – главный: и потому, что от первого лица, и потому, что слов больше. Как с ним связаны первые два? Возможно, это сравнения. Восстановим все пропущенные связи, и предложение приобретет некоторую определенность, конечно, утратив при этом всю красоту и ту невероятную энергию сжатия, которая отличает поэтическую манеру Цветаевой.
<Как висок окрашивается сединой,
как солдат приобретает цвет окопной грязи или дорожной пыли,
так я уподобляюсь тебе; если ты небо, то я море, и ты отражаешься во мне>.
Вчитываясь во второе предложение первой строфы, важно понять, что «как» здесь не сравнительный союз, а что‑то вроде частицы, придающей высказыванию характер эпического фольклорного повествования (ср. «Как во городе было во Казани»). А «что» – именно сравнительный союз: <Я оборачиваюсь на каждый слог, как на тайный взгляд>.
Подобным образом прочтем и вторую строфу: <Как отваживается (бросается) в перестрелку скиф…>
В общем, синтаксический строй стихотворения стал понятнее. Теперь попытаемся разобраться в том, о чем, собственно, это стихотворение.
В нем два героя: «я» и «ты». Точнее, героиня, от чьего лица ведется речь, и адресат, к которому речь обращена. Что о них известно? Они оба необычны и огромны (как небо и море; вспомним, что Цветаева писала о своей «безмерности в мире мер»). Между ними таинственные отношения, особая связь; героиня очень чутко и сильно откликается на все, что исходит от героя («оборачиваюсь, охорашиваюсь, останавливаюсь, настораживаюсь, переламываюсь, перемалываюсь»). Чуть внимательнее вглядевшись, понимаем: герой – поэт, ведь описана реакция героини на слог, стих, строчку, знак препинания. Не будем вдаваться в подробный анализ – оставим это читателям.
Зададимся вопросом: нужно ли знать подлинное имя адресата и то, что называется «историей создания»? Во всяком случае, не лишне. Необходимо ли получить такое знание до знакомства с произведением? На этот счет существуют разные мнения. «В седину – висок…» – отклик Марины Цветаевой на книгу стихов Бориса Пастернака «Сестра моя – жизнь». Если это известно заранее, возникает опасность, что стихотворение станет рассматриваться в основном как иллюстрация к эпизоду частной жизни великих людей. Акцент смещается. А главное можно увидеть и без внетекстовых сведений. Как было сказано в давнем ученическом сочинении, «это стихотворение – о встрече двух Поэтов, о том, что один признал другого, и о любви, в которую переходит это признание».
Просто загадки
Камнем преткновения для неопытного читателя может оказаться слово, употребленное в переносном значении. Особенно часто в стихах встречаются метафоры – скрытые сравнения. Их можно разгадывать, как загадки, которые, в сущности, устроены по тому же принципу: придумывается, на что похож загадываемый предмет, и вместо него подставляется то, с чем сравнивают; получается нечто необычное, иногда смешное, иногда таинственное или вызывающее какие-нибудь другие, часто довольно сложные чувства.
Читаем у Пастернака:
Так начинается одно из стихотворений сборника «Сестра моя – жизнь». Нетрудно (и радостно) догадаться, что фотоснимки на память (со вспышкой) – это молнии поздней летней ночной грозы.
Не всегда сразу, но, как правило, без ошибки расшифровывается и метафора из стихотворения И. Анненского:
Ясно, что речь идет о дожде. Вообще, природные явления угадываются легче. А вот более сложная задача:
По первому четверостишию можно с натяжкой предположить, что здесь говорится о губах возлюбленной, хотя это и маловероятно, потому что губы героя называются прямо. Но продолжение с числительными все ставит на место: это женские руки.
Во всех рассмотренных примерах нужно было разгадать существительные: чехол – туча, сеть – дождь, семьи – кисти рук, жемчужины – ногти…
Но бывает и по-другому. Вот отрывок из поэмы В. Маяковского «Облако в штанах», рассказывающий о том, как герой ожидает свою возлюбленную:
Проклятая!
Что же, и этого не хватит?
Скоро криком издерется рот.
Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот, —
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы —
большие,
маленькие,
многие! —
скачут бешеные,
и уже
у нервов подкашиваются ноги![34]34
Маяковский В.В. Избранные произведения: в 2 т. Т. 2. М.: Гослитиздат, 1955. С. 8–9.
[Закрыть]
Легко представить себе бешеную пляску каких‑то существ. Но кто они? Может, надо искать, что подставить вместо слова «нерв», то есть расшифровать метафору? В действительности тут работает совсем другой механизм: в приведенном отрывке содержится не загадка, а словно бы неправильная разгадка всем известной языковой метафоры «нервы расходились». Такой прием называется «реализация метафоры». Мы видим отчаянный танец и его последствия – «рухнула штукатурка в нижнем этаже», – и это всего лишь способ через материальное сказать о чувстве: вот как сильны и необычны, исключительны переживания героя. Вероятно, нетрудно догадаться, откуда взялся образ в «Прозаседавшихся» – «сидят людей половины» – и с какой целью здесь использован этот прием, нередко встречающийся у В. Маяковского.
Что в имени…
Стихотворения, процитированные в предыдущем разделе, снабжены названиями-подсказками («Гроза мгновенная навек», «Дождик», «Дальние руки»), но я не стала называть их сразу, чтобы мы убедились: эти метафоры можно понять и без подсказок. Правда, так бывает не всегда.
Вот стихотворение Ф. Тютчева с пропущенным названием:
Те, кому это стихотворение неизвестно, предположили разное: что Она – молния, радуга, доброта, красота… Первые два ответа отметем сразу. Молния, хоть и появляется «среди громов», но сама «огонь», а не «среди огней», и к тому же море от вспышки молнии не успокаивается. А радуга как будто знак покоя, но возникает не во время грозы, а после, и мы помним, что в ней все семь цветов спектра, и назвать только лазурь, говоря о радуге, – значит нарочно сбить с толку. Речь здесь идет не о мире природы, а о мире людей, «земных сынов», и их страстях, да и заглавные буквы – сигнал разговора о каких‑то духовных явлениях. Можно представить себе и Красоту, которая спасает мир, и небесную Доброту – ничто этим предположениям не противоречит. Но стихотворение названо «Поэзия». Не придав значения названию, мы ничего в этом стихотворении не поймем.
А в следующем (к размышлениям о нем меня подтолкнула лекция бывшей ученицы, кандидата филологических наук Елены Островской) и название, кажется, не помогает.
Идеал
Кажется, и нам предстоит «решать… ребус». Это о вещах или об идеях? Сразу о чувствах (не зря же здесь существительные «скука, зараза, тоска» и прилагательные «тупой, мертвый, черный, зеленолицый, постылый») или опосредованно, через материальные предметы, которых тоже названо немало: вспышки газа, головы, столы, страницы? Наверное, сначала эти предметы должны сложиться в какую‑то картинку. Где много столов, людей со склоненными головами, страниц (книг)? В читальном зале. С ярким мертвенным светом газовых ламп. Если бы поэту хотелось подсказать нам, как понимать первый, «вещный» план этого стихотворения, он так и озаглавил бы его – «В читальном зале» или «В публичной библиотеке». Но он поверил, что это мы сможем понять сами, и выбрал другое название, которое после прочтения стихотворения воспринимается как горько-ироническое: идеал здесь предстает не прекрасной мечтой, не воодушевляющим совершенством, а чем‑то отвлеченным, обрекающим человека на мучительный, тоскливый поиск на «выцветших страницах» книг.
Попросту говоря
А теперь вернемся к началу и вспомним первое стихотворение о томительной муке.
Я помню длительные муки:
Ночь догорала за окном;
Ее заломленные руки
Чуть брезжили в луче дневном.
Вся жизнь, ненужно изжитая,
Пытала, унижала, жгла;
А там, как призрак возрастая,
День обозначил купола;
И под окошком участились
Прохожих быстрые шаги;
И в серых лужах расходились
Под каплями дождя круги;
И утро длилось, длилось, длилось…
И праздный тяготил вопрос;
И ничего не разрешилось
Весенним ливнем бурных слез.
В стихотворении перемежаются картины жизни города за окном и строки о тяжелом душевном состоянии героя. В начале второй строфы прямо сказано о страданиях, а дальше – слова бесстрастные, обиходные, бытовые: окошко, лужи, капли дождя, шаги прохожих. Первая и последняя строфы воспринимаются не так отчетливо. Непросто понять, почему ночь догорала; может, это непогашенные городские огни, «как заломленные руки, чуть брезжили в луче дневном»? А может, здесь «чуть брезжат руки» неназванной ее – женщины? Не берусь утверждать что-нибудь одно, кажется, все и написано так, чтобы оставались разные возможности восприятия. Неизвестно, какой именно «праздный вопрос» «тяготил» героя. Неясно, что метафора, а что прямое высказывание в двух последних строках, то есть слезы героя (или той самой неназванной героини) подобны ливню, что вероятнее (ливень слез), или городской весенний ливень хлынул, как слезы. Только ли «часы томительного бденья»[37]37
Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. Т. 3: Стихотворения. 1827–1836. 4-е изд. Л.: Наука, Ленингр. отд-е, 1977. С. 57.
[Закрыть], как об этом сказано в «Воспоминании» А.С. Пушкина, где герой «горько жалуется и горько слезы льет»[38]38
Там же.
[Закрыть] над своей жизнью, изображены в стихотворении Блока? Или это состояние усугубляется присутствием женщины? В любом случае есть над чем размышлять. Но ясно, что к теме поэта и поэзии это стихотворение не имеет ни малейшего отношения, поскольку не содержит ни единого соответствующего сигнала: ни слов, отсылающих к поэтическому творчеству, как в стихотворении М. Цветаевой, ни названия, которое подсказывало бы спрятанную тему, как в «Поэзии» Ф. Тютчева.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
