Текст книги "Гендер в законе. Монография"

Как мы уже отмечали ранее, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 г. фактическое супружество как юридический факт и отношение, частично регулируемое семейным правом, было дезавуировано, объявлено незаконным. И если в регуляции иных отношений с семейным элементом законодатель принципы Указа отринул (в 1965, 1968–1969 гг.), то применительно к рассматриваемому институту остался «ретроградом».

Консервативные^[583] взгляды по этому поводу еще достаточно распространены. Так, например, Л.П. Короткова и А.П. Вихров полагают, что семья изначально образовывается и пребывает только в рамках закона… Сожительство как брачное состояние без регистрации не порождает семейно-правовых последствий и свидетельствует о легкомыслии в брачных отношениях, об аморфности и ненадежности их, о безответственности перед семьей и обществом, а в конечном счете – о неприятии признаваемой законом и государством семьи^[584].

Ряд известных цивилистов-семейноведов не комментируют эту ситуацию, ограничиваясь констатациями положений КЗоБСО 1926 г. и соответствующими веяниями европейской семейно-правовой доктрины^[585].

Некоторые из современных авторов (начала XXI в.) вообще обходят проблему молчанием. Другие, не отрицая ее перспектив, полагают, что в настоящее время «почва» для решительных шагов еще не готова (например, О.Ю. Ильина)^[586] и, возможно, еще не скоро будет готова (О.Ю. Косова)^[587], третьи настаивают на варианте весьма ограниченного признания. Например, С.В. Сивохиной, А.В. Слепаковой представляется целесообразным приравнять к супругам в правовых последствиях лишь тех участников фактических брачных отношений, которые были лишены возможности вступить в законный брак вследствие гибели одного из супругов в результате вооруженного конфликта, наступления недееспособности одного из фактических супругов и тому подобных чрезвычайных обстоятельств, при условии длительного срока сожительства, удовлетворения требованиям гетерогамии и требованиям ст. 14 СК РФ о препятствиях к заключению брака^[588].

Между тем основополагающий принцип российского (до 1991 г. – советского) брачного права о признании браком лишь союза, прошедшего государственную регистрацию, подвергается весьма основательному сомнению.

Так, уже в начале 70-х гг. XX в. мысль о допустимости возврата семейно-правовой защиты фактического брака была высказана, как мы уже отмечали, С.И. Реутовым^[589]. В 1983 г. и последующие годы в довольно резкой форме и развернутом виде она была представлена в работах автора настоящего исследования^[590]. С разной степенью позитива смотрят на проблему М.В. Антокольская, О.А. Косова, М.В. Кротов, И.А. Трофимец, А.Д. Толстая^[591], С.Ю. Филиппова^[592], Н.С. Шерстнева и другие цивилисты.

Как мы уже отмечали, с внешней стороны фактический брак отличается от «законного» лишь актом государственной регистрации. Существо обоих явлений от этого не меняется. В этой связи можно привести своеобразную аналогию – норму ч. 4 ст. 23 ГК РФ: «…гражданин, осуществляющий предпринимательскую деятельность…» без соответствующей регистрации, «не вправе ссылаться в отношении заключенных им сделок на то, что он не является предпринимателем. Суд может применить к таким сделкам правила настоящего Кодекса об обязательствах, связанных с осуществлением предпринимательской деятельности». Тем более правомерна аналогия с ситуациями, предусмотренными правилами ст. 29 СК РФ о признании действительным брака, заключенного с грубейшим нарушением требований закона, лишь бы это соответствовало интересам несовершеннолетнего супруга или интересам созданной семьи. в обоих типах казусов мы имеем санацию правовой формы ради доброго существа явления, т. е. преодоления этим самым существом формально-юридических предписаний. Более того, поскольку совместное проживание в «законном» браке не является конститутивным требованием (ч. 1 ст. 31 СК РФ: «Каждый из супругов свободен в выборе… мест пребывания и жительства»), а в фактическом, по определению, составляет самое его существо, можно утверждать, что не только в жизни, но и de jure «законный» брак есть «меньший» брак (или может быть «меньшим»), нежели фактический, в нем «меньше семьи»…

Фактический брак есть объективная реальность. Точное количество таких союзов установить невозможно – примерное же определяется при переписи населения: женщин, состоящих в браке, всегда больше, нежели мужчин (этот зазор в основном и составляют фактические супружества, в которых женщина полагает себя находящейся в браке, а мужчина – свободным от него)^[593]. Кстати, как отмечает Р.П. Мананкова, именно ориентация демографов 20-х гг. XX в. (а с 1926 г. – и юристов) на сущностное отождествление «законного» и «фактического» браков и повлияла на программы проведения в стране переписей населения 1920, 1923, 1926 гг. и послевоенных – 1959, 1970, 1979, 1989 гг.: демографов, в отличие от «моралистов» или «юристов-нормативистов», интересует реально существующий союз мужчины и женщины, независимо от факта его регистрации в органах ЗАГС, семья как общественный организм, с помощью которого решаются вопросы рождаемости, народонаселения (кстати, наиболее парадоксальный итог был получен в результате переписи 1970 г.: мужчин, состоявших в браке, оказалось на 1 млн. 300 тыс. меньше, чем женщин; частично это объяснялось явлениями многоженства в южных республиках, частично – субъективной оценкой фактического брака и опрашиваемыми, и счетчиками^[594]: мужчины, как мы уже отмечали, в таких случаях нередко воспринимают себя холостыми…).

В 1989 г. в России насчитывалось 36 млн брачных пар, в 2002 г. – 34 млн. Причем впервые в истории российских переписей считали не только официально зарегистрированные браки, но и внебрачные сожительства мужчин и женщин (фактические браки), численность которых составила около 3 млн. По данным Всероссийской переписи населения 2010 г. доля фактических союзов достигла 13 %. Таким образом, фактические браки, существовавшие как социальное (а в отдельные периоды правовой истории – и юридическое) явление всегда, в последние годы приобретают все большую распространенность^[595].

«Никакой законодательный запрет, – пишет М.В. Кротов, – не может исключить из обычной жизни внебрачные связи длительного характера, которые сами стороны, желая того или нет, признают фактическим браком… Общественная мораль в отношении фактических браков также претерпела определенные изменения, все более и более смягчая ту нетерпимость в отношении фактических браков, которая господствовала в 70—80-е годы»^[596].

Не считаться с этой реальностью нельзя. Недаром, отнюдь «не лоббируя» правовую защиту фактического супружества, О.Ю. Косова тем не менее утверждает: «…С точки зрения социологического толкования семьи очевидно, что и фактический брак нельзя не считать семейным союзом, если он выполняет те же социальные функции, что и семья, основанная на зарегистрированном браке»^[597]. Но автора смущает, будет ли разумным вмешательство государства в частную жизнь лиц, которые сознательно, в силу различных причин, не регистрируют свои отношения в установленном порядке, «а значит, не стремятся получить со стороны государства правовую защиту»^[598]. Однако, во-первых, далеко не всегда воля к тому обоюдна: демографическая ситуация, традиции, жизненные обстоятельства (беременность, материнство, трудности в отношениях с «фактической» свекровью и т. п.) по-прежнему нередко ставят женщину в положение «слабого» или мирящегося с неизбежным партнера – не потащишь же мужчину в орган ЗАГС против его воли… Впрочем, нуждающимся в общественном сочувствии может оказаться и мужчина, правда, в очевидно меньшем числе случаев. Кроме того, осознание существа развивающегося фактического супружества меняется (как и самое существо), поэтому обоюдное нежелание будущей правовой защиты – далеко не факт. Потребность в такой защите может возникнуть. Например, женщина, не завершив своего образования и не попытавшись или не сумев добиться делового успеха, посвятила себя фактическому супругу, детям (если они в этом союзе родились, или детям мужа от первого брака) и даже «свойственникам» (например, уходу за больной свекровью), а супруг решает ее оставить, кстати, нередко тогда, когда она уже не имеет реальной возможности преодолеть свои образовательные, служебные и семейные проблемы… Во всех подобных случаях личные интересы беззащитны – так пусть защитятся хотя бы имущественные.

М.В. Антокольская также признает: фактические брачные отношения получают все большее распространение и ограничиваться просто констатацией факта, что они не порождают правовых последствий, недостаточно: «Фактический брак не следует приравнивать к зарегистрированному полностью, но за ним целесообразно было бы признать некоторые правовые последствия в области имущественных отношений. В частности, за супругом, состоящим длительное время в фактических брачных отношениях, можно было бы признать право на алименты, на наследование по закону, а также прямо разрешить фактическим супругам заключать брачные соглашения, в том числе и с условием о распространении на их имущество режима общей совместной собственности супругов»^[599].

Примечательно, что О.С. Иоффе, уже проживая в США, обратил внимание на институт бойфрендов и герлфрендов (1980-е гг.), своеобразную разновидность фактического брака. Еще до законодательного закрепления правовых последствий различного рода сожительств (партнерств) автор высказал свои соображения о взаимоотношении этих союзов и государства: 1) обязать участников «дружеского» союза (разнополых) информировать о нем местные органы самоуправления (для статистики); 2) закрепить в законе презумпцию общей долевой собственности и отцовства; 3) полагать такие союзы ничтожными при одновременном состоянии в зарегистрированном браке или другом партнерстве^[600].

Любому государству, отмечает А.Д. Толстая, выгодно, чтобы граждане вступали в прочные семейные союзы, которые, независимо от своей регистрации, решают все основные функции семьи – сексуальную, экономическую, репродуктивную и образовательную. Проблема актуализируется и в связи с расширением международных связей, миграцией населения, а также в свете интеграции России в европейское пространство^[601].

Прежде чем строить позицию на принципиально иной основе, следует, пожалуй, вернуться к классификации М. Босанаца и определиться, какой тип конкубината может и должен вызывать сочувствие общества. С точки зрения субъективных признаков должны решаться проблемы возраста, дееспособности, близкого родства, состояния партнеров по конкубинату в другом браке. С точки зрения публичности – вопрос о возможности общественного признания анонимного союза. В плане продолжительности связи – проблема срока как элемента фактического состава. Если бы речь велась лишь о правоприменительной презумпции отцовства в фактическом браке, ответы на эти вопросы значения бы не имели, достаточно было бы только доказать факт устойчивого и продолжительного совместного проживания с элементами ведения общего хозяйства матери ребенка и предполагаемого отца в соответствующий период. В нашем случае не только в связи с традицией признания законом несуществующим существующего, но и в связи со свойством формальной определенности правовых норм, с одной стороны, и их обусловленности общественной моралью – с другой, ответы на вопросы, возникающие из классификации М. Босанаца, имеют отрицательное значение.

Если двигаться в направлении признания явления фактического брака, то, видимо, требования к нему должны в основном коррелировать с требованиями, предъявляемыми к законному браку, кроме признака регистрации и необязательности совместного проживания: оба они подрывают самое существо фактического супружества. Это значит, что возраст, близкое родство, отношения усыновления, состояние в другом (зарегистрированном ли, фактическом ли) браке, неанонимность (публичность) союза – условия для признания судом факта фактического брака, если к такой возможности мы в принципе вернемся. Несколько сложнее с условиями дееспособности и фактами сокрытия заболеваний, предусмотренных правилом ч. 3 ст. 15 СК РФ. Как и в случае несоблюдения требования о брачном возрасте (для законного брака – ч. 2 ст. 29 СК РФ), определение значения данных фактов следует оставить на усмотрение суда. Да и в целом применительно к правовому признанию судом факта фактического брака логично и справедливо использовать аналогии норм СК РФ о санации и отказе в санации «недействительного брака» (ст. 29), а также льготах (разумеется, далеко не в полном объеме) для добросовестной стороны после признания брака недействительным (ст. 30).

(Кстати, жесткое по толкованию и перспективным задачам определение исследуемого явления. М.В. Кротова подобный подход не исключает: «Фактическим браком именуются отношения между состоящими в них лицами, удовлетворяющие всем требованиям и условиям вступления в брак, но не зарегистрированные в установленном законом порядке»^[602]).

На Западе еще в 1970—1980-е гг. ученые, общественность и политические деятели начали проявлять беспокойство относительно кризиса семейных ценностей, семьи, основанной на браке. Однако это привело не к «ужесточению» мер против фактических брачных союзов, как это произошло в Советском Союзе в 1940—1950-е гг., а, напротив, к соответствующей либерализации законодательства ряда стран.

Кстати, одной из первых определенные правовые последствия за фактическим браком признала Япония. Еще в 1915 г. Верховным судом Японии было принято решение, возлагавшее обязанность по возмещению вреда на лицо, нарушившее обязанности, вытекавшие из фактического брака. Указанные нормы действуют и сегодня. В частности, закреплена ответственность неправомерного нарушителя обязанностей из фактических брачных отношений, которая предполагает полное возмещение материального и морального вреда. Вопрос о неправомерности решается по усмотрению суда – на основании анализа причин правонарушения (брак в близком родстве, двоеженство) или прямых запретов. Лично-правовую основу фактического брака составляют совместное проживание, сотрудничество и взаимная помощь, сохранение супружеской верности. При необходимости факт фактического брака устанавливается судом. На фактический брак распространяется режим собственности официального брака, кроме возможности заключения брачного договора, прав наследования и «законнобрачного» статуса детей. Социальное обеспечение и социальное страхование фактических супругов в целом приравниваются к супругам с официальным статусом. При прекращении фактического брака возможен раздел имущества по «брачной» схеме, в том числе путем применения по аналогии соответствующих норм ГК Японии (ст. 768)^[603].

В Нидерландах Законом о зарегистрированном партнерстве 1997 г. установлено, что мужчина и женщина, не вступая в брак, как это всегда было традиционно принято, могут заключить договор о совместной жизни, зарегистрировать его и тем самым создать семейный союз в виде партнерства. В 2000 г. в соответствии с законом о дальнейшем сближении между браком и партнерством правовые различия между ними стали несущественными, при этом каждый из них может легко трансформироваться друг в друга^[604].

Ряд стран (Швеция, Бельгия, Венгрия, Франция, Португалия) приняли нормативные акты, которыми признаются порождающими правовые последствия отношения фактического совместного семейного проживания в течение длительного времени. Такие отношения по своему существу не являются браком по смыслу законодательства о браке и семье и называются сожительством^[605].

Новеллой ГК Франции в редакции закона 1999 г. стало введение нормы о конкубинате – с последующим распространением на конкубинов ряда социальных льгот. В ст. 515—8 ГК Франции конкубинат определяется как «фактический союз, характеризующийся совместной жизнью, представляющей устойчивый, продолжительный характер, между двумя лицами разного или одного пола, живущими в паре»^[606]. При этом срок законом не определен.

Как отмечает С. В. Сивохина, в отличие от брака и от гражданского пакта солидарности, конкубинат – не юридическое, а фактическое состояние. Однако французское право учитывает эти пары и предоставляет им защиту в различных сферах. Для этого необходимо получить в мэрии сертификат конкубината (свидетельство свободного союза): этот документ позволяет конкубинам сохранять право проживания по месту жительства умершего конкубина-нанимателя, право на получение пособий по социальному обеспечению и некоторых пособий на семейные нужды (карты скидок и т. п.). Ряд организаций не требуют представления сертификата и удовлетворяются письменными заявлениями произвольной формы. Возможны два вида конкубината: простой, где пару составляют два человека, свободных от брака, и конкубинат-измена, когда один из сожителей состоит в браке^[607]. Таким образом, во Франции (как и в ряде других стран) с той или иной степенью формализации узаконено несколько разновидностей сожительства, требующих или не требующих регистрации. Однако ни одна из них не предполагает правовых последствий брака в полном объеме^[608].

Весьма своеобразен подход к проблеме в Эквадоре. В этой стране еще в 1982 г. был принят закон «О регистрации фактического брака». А.В. Слепакова предполагает, что причинами такой принципиальной новеллы явились либерализация всей общественно-политической жизни в результате прихода в 1979 г. к власти гражданского правительства (после военного переворота 1972 г.), а также обстоятельства, аналогичные сложившимся в России к 1926 г., – недостаточным распространением среди католического населения установленной светской формы заключения брака. В ст. 1 закона декларируется, что «постоянный и моногамный фактический брак продолжительностью более двух лет между мужчиной и женщиной, свободными от брачного союза, чтобы вместе жить, рожать детей и оказывать друг другу взаимную помощь, дает основание для образования общности имущества». Норма ст. 10 закона предписывает применять к пережившему фактическому супругу все правила о наследовании для «законных» супругов по ГК Эквадора, а ст. 11 – налоговое и пенсионное законодательство^[609].

Социальным кодексом Германии в редакции 8 июня 2006 г. закреплены признаки супружеского сообщества: 1) совместное проживание на одной жилплощади более одного года; 2) наличие совместного ребенка; 3) взаимное материальное обеспечение и забота о проживающих с ними детях одного из партнеров или прочих близких родственниках; 4) распоряжение имуществом или улаживание дел другого партнера. При доказанности одного из этих фактов союз мужчины и женщины признается фактическим сообществом и влечет обязанности по взаимной материальной поддержке.

Следует также иметь в виду, что европейским и американским законодательством предполагаются и иные варианты сожительства-партнерства: «социально-экономическое», «зарегистрированное», «региональное» и т. п.^[610]

Частично легализовала фактические брачные отношения Украина. Семейным кодексом 2003 г. устанавливается: «…если женщина и мужчина проживают одной семьей, но не пребывают в зарегистрированном браке между собой, то имущество, приобретенное ими за время совместного проживания, принадлежит им на праве совместной собственности, если иное не предусмотрено письменным договором между ними». Допускается также возможность возникновения алиментных обязательств (ст. 16, 91 СК Украины).

Вызывают интерес два нормативных положения Кодекса Республики Беларусь о браке и семье. Во-первых, среди общих начал семейного законодательства присутствует очень важное заявление: «Воспитание детей и ведение домашнего хозяйства признается общественно полезным трудом» (п. 3 ст. 3). Теоретически это подчеркивает необходимость защиты фактических супругов (как правило, женщины) в имущественной сфере, а практически – возможность создания справедливого прецедента, основанного на аналогии с нормами о законном супружеском имуществе. Во-вторых, в норме ст. 59 дается определение семьи. При этом ее конститутивные признаки, по сути, аналогичны признакам фактического брака (моральная и материальная общность и поддержка, совместное проживание, ведение общего хозяйства и т. п.), а в качестве субъектов, хотя и в порядке исключения, допускаются не только супруги, но и иные лица. Полагаем, что до признания необходимости хотя бы некоторой защиты фактических супругов, с учетом указанных предпосылок (которые отсутствуют в российском законодательстве), белорусскому законодательству остался один шаг.

Подведем некоторые итоги.

1. Термины «фактический брак», как и «гражданский брак», «сожительство супругов» и т. п. условны. Однако с учетом специального значения понятия «гражданский брак» (светский – в отличие от церковного, равный по смыслу понятию «зарегистрированный», «законный» брак) первая филологическая конструкция предпочтительней. Это более соответствует и сложившейся терминологической традиции в российской цивилистической (семейно-правовой) доктрине.

2. История и современность знают различные формы фактического брака – парный брак, конкубинат (в определенном смысле – и римский брак sine manu, а также contubernium), гражданский брак (не светский, а союз, сожительство на лично-договорной основе – вроде фактических семейных союзов в среде российских разночинцев, иногда – у религиозных диссидентов), зарегистрированное партнерство, пожизненное партнерство, региональное, фактический брак в собственном смысле слова (без договора и регистрации).

3. Классическим с точки зрения своей сущности является фактический брак – союз мужчины и женщины, заключенный ими с соблюдением общественно признанных условий о единобрачии, возрасте, дееспособности, родстве, усыновлении, характеризующийся устойчивым длительным совместным проживанием, ведением общего хозяйства, а при наличии детей – заботой о них, т. е. поддержанием семейных отношений. При этом срок совместного проживания может быть определен законом (например, не менее одного года) или квалифицирован судом. «Квазифактическими» браками являются: 1) союзы формально несвободных лиц; однако по аналогии с признанием юридического значения «фактического развода», не все они должны категорически отрицаться – по усмотрению суда, при условии доказанности факта длительного и устойчивого прекращения отношений «законного» брака такие союзы могут санироваться; 2) союзы, не отвечающие классическим требованиям, предъявляемым к зарегистрированным бракам (возраст, отношения усыновления и т. п.); они также могут, на наш взгляд, санироваться судом – по схеме санации недействительного брака.

4. Развитие института фактического брака в плане его признания как юридического факта может осуществляться различным образом: 1) по аналогии с КЗоБСО 1926 г. – путем установления факта фактического брака в особом производстве гражданского процесса, в том числе в случае смерти, объявления умершим или безвестно отсутствующим одного из участников союза; 2) путем предоставления фактическим супругам права заключать договоры о семейном партнерстве – как в простой письменной форме, так и с нотариальным удостоверением.

5. Целесообразно и справедливо распространить на фактических супругов право: а) общности супружеского имущества и его раздела по правилам СК РФ; б) заключения договора о режиме имущества в фактическом браке (семейном партнерстве) – по образцу брачного договора; в) заключения соглашения об алиментах; г) на презумпцию отцовства в фактическом браке (при законном подтверждении последнего).

6. Следует защищать жилищные интересы фактических супругов – в рамках ст. 31 ЖК РФ, причислив их к членам семьи, а также предусмотреть некоторые права в области наследования (при этом, если наследодатель состоял в официальном браке, но фактически не проживал с «законным» супругом длительное время, следовало бы предоставить суду возможность оценить конкретную ситуацию и вынести справедливое решение; сроки «фактического развода» и «фактического брака» могут быть установлены в законе: 1 год, 2 года, 5 лет, 10 лет – как решит законодатель, причем все же дифференцированно – в зависимости от защищаемого интереса.

7. В социально-обеспечительном, налоговом и других аспектах льготирования семейных союзов соответствующая реакция законодателя также была бы логичной и желательной.

* * *

Правовое регулирование развода в основном гендерно симметрично, однако с некоторыми отступлениями.

Так, своеобразным гендерным диссонансом является норма ст. 17 СК РФ об ограничении права мужа на расторжение брака без согласия жены во время ее беременности и в течение одного года после рождения ребенка (аналогичная норма содержалась и в ст. 31 КоБС РСФСР 1969 г.). С одной стороны, это, на наш взгляд, один из случаев, когда неравенство обеспечивает равенство: женщина в это время испытывает физические и психологические трудности, нуждается в заботе и т. д. наконец, она выполняет важнейшую социальную функцию материнства (прекрасно, если обусловленную ее внутренней потребностью). Правда, невозможность развода в одностороннем порядке, – справедливо отмечает О.А. Хазова, – может являться лишь формальным препятствием к расторжению брака и едва ли ограждает женщину от переживаний, связанных с этим фактом и процедурой подтверждения «смерти» брака^[611]; тем не менее отсрочка психологической драмы может оказаться ей необходимой.

Запрет абсолютен. Он распространяется и на случаи рождения женщиной мертвого ребенка или его смерти до возраста одного года^[612]. Однако муж может не быть отцом этого ребенка (что подтверждено судебным решением; оспаривание отцовства не ограничено сроками), женщина может вести «пикантный» образ жизни и (доведем ситуацию до абсурда) «перманентно» беременеть и рожать детей от других мужчин; наконец, женщина может организовать поздний выкидыш или иным способом убить ребенка… Все эти случаи находятся в рамках указанного императива. Защищать социально важные интересы необходимо, но – в разумных пределах. Как видим, иногда «юридически сочувствовать» в таком распаде брака нужно мужчинам. Поэтому полагаем, что ограничение их «бракоразводной» правоспособности (ст. 17) должно сохраняться, но не иметь абсолютного значения – можно было бы предусмотреть его преодоление в исключительных случаях по мотивированному усмотрению суда, как это сделано, например, в белорусском законодательстве (ст. 35 Кодекса о браке и семье Республики Беларусь).

Некоторыми исследователями представляются недостаточно обоснованными, с точки зрения гендерного равенства, правила, предусмотренные в нормах ст. 89 и 9 °CК РФ, – обязанности мужа содержать жену (бывшую жену) в течение ее беременности и трех лет после рождения ребенка^[613]. Однако, на наш взгляд, это как раз один из разумных (полезных, справедливых) способов через неравенство (льготу, если хотите) защитить интерес «второй половины гендерной пары» в особой жизненной ситуации: для беременности, родов и первого года ухода за ребенком необходимы улучшенное питание, спецодежда, медицинские препараты. Другое дело, что потребности в этом не всегда реальны – законодатель предоставил право решать данный вопрос суду. Кроме того, возможны случаи доказанности отцовства не мужа – соответствующие задолжения должны перейти на фактического отца (и юридического, разумеется, так как вступило в законную силу решение суда по иску об оспаривании отцовства мужа и установлении отцовства другого мужчины, т. е. опровергнута тем самым презумпция отцовства в браке).

По мнению О.А. Хазовой, нормы ст. 89–9 °CК РФ имеют в виду две существенно различные ситуации. Первая – помощь будущей и состоявшейся молодой маме в течение года после рождения ребенка, когда она не в полной мере оправилась после родов, а ребенок нуждается в особенно тщательном уходе, часто находится на грудном вскармливании. Вторая ситуация ориентирована на помощь вполне трудоспособной матери, воспользовавшейся своим правом не работать и заниматься уходом за ребенком до трех лет. Здесь, строго говоря, речь должна идти о праве любого супруга, а не только жены. Тем более что мать может уйти из семьи и оставить ребенка отцу (стереотипы о материнстве не всегда срабатывают). В трудовом и социально-обеспечительном праве все чаще заменяют термин «мать» на термин «лицо с семейными обязанностями»^[614]. Это уточнение вполне резонно.

Весьма справедливы нормы о совместной собственности супругов, в частности, положение о том, что имущество, нажитое в браке, принадлежит также супругу, который в период брака вел домашнее хозяйство, ухаживал за детьми или по другим уважительным причинам не имел самостоятельного дохода (ст. 34 СК РФ). Однако эта норма не имеет логического продолжения в алиментном обязательстве: по смыслу семейного закона замужняя женщина, полностью посвятившая себя дому, мужу, детям, семье в целом, в силу только перечисленных фактов не имеет права на получение содержания от своего мужа ни в браке, ни после развода. С нашей точки зрения, установленный законом юридико-фактический состав не исчерпывает ситуаций, когда алиментное вспомоществование было бы справедливым. Ограничивая этот состав триадой «нетрудоспособность и нуждаемость заявителя и достаточность средств обязанного лица», мы исключаем случаи временной невозможности получения дохода или приемлемого дохода: уход за общим ребенком, длительная болезнь (без инвалидности), невозможность трудоустройства^[615]. Нуждаемость, отмечает О.Ю. Косова, предполагает жизнеобеспечение конкретного лица ниже уровня его потребностей (добавим – разумных), вследствие чего он испытывает нужду в дополнительных источниках существования^[616]. В настоящее время таковым лицом чаще всего является женщина.

О.А. Хазова также отмечает, что в подавляющем большинстве случаев решение отказаться от профессиональной карьеры и целиком посвятить себя семье принимает женщина, стереотип распределения семейных ролей является устойчивым, а в России – преобладающим^[617]. Мужчины не склонны заниматься домашними делами, даже если свободны от работы (пенсионеры, безработные) или имеют свободный режим труда, а женщина, напротив, обременена работой или несколькими работами (см. фильм «Принцесса на бобах»). Как подчеркивает Е.Ю. Мещеркина, только половина мужчин согласна, что женщины могут столько же работать, сколько они сами, но при этом мужские нормативные ожидания, чтобы женщины, несмотря на это, уделяли основное внимание дому, остаются доминирующими^[618]. Впрочем, как известно, отцовство существенно дифференцированно, вполне определенная часть мужчин активно поддерживают мать ребенка, выстраивая с нею либо партнерские, либо гендерно традиционные отношения, имеют положительную мотивацию на родительство^[619].