Текст книги "Держитесь, девушки! (сборник)"

14

Николай Дмитриевич пришел в класс сам не свой («Встрепанный», – шепнула Кристина Юле, хотя густая русая шевелюра учителя была нормально зачесана на косой пробор). Но его лицо действительно производило впечатление человека, у которого волосы встали дыбом: испуганное, напряженное и решительное, как перед смертью. Он не стал продолжать начатое на прошлом уроке, а сразу перешел к новой теме:

– Знаете, чем страдает множество людей в современном мире? Безволием. Бог дал человеку волю, а человек ее в себе глушит. Между прочим, духовные мускулы тоже надо наращивать, как и обыкновенные.

Анархисты бросили списывать домашнее задание по математике и уставились на учителя. Они были готовы уделить внимание всему, что касалось мускулов.

– А как это делать? – стали спрашивать единомышленники.

– Не бояться совершать поступки и нести за них ответственность. Не прозябать, зарывая талант в землю. Жить в полную меру своих внутренних сил, – словно сердясь на кого-то, перечислял Николай Дмитриевич. – Стоит отказаться от такой позиции, как человеку сразу потребуются костыли: наркота, выпивка, наушники с так называемой музыкой, без которой некоторые уже вообще не могут… Для чего все это, как вы думаете?

– Чтобы получать удовольствие, – подсказали из средней части класса.

– Чтобы дать себе разрядку перед тем, как сконцентрируешься на своей основной работе, – не остался в стороне Яша.

– Чтобы время скоротать! – отрубил учитель. Класс впервые видел его таким резким и раздраженным, даже анархисты убрали наконец тетради по математике в портфели. – А то слишком долго жизнь тянется, дай-ка придумаем что-нибудь, чтобы быстрей проходила…

– Все хотят долго жить, – не согласилась справедливая Юля.

– В том-то и парадокс: хотим долго жить, а сами от этой жизни зажмуриваемся. Я вот тут в очереди стоял в газетный киоск, а человек впереди набрал целую кипу кроссвордов и говорит: этого мне на все выходные хватит. То есть его цель такова: задурить себе голову, чтобы не подумать, упаси Бог, о чем-то действительно важном! Чтоб жить, как во сне…

Класс слушал, смущенно поеживаясь. Видимо, стремление отвлечь себя всякими прилипчивыми пустяками было знакомо многим.

– И такие вот оторвавшиеся от действительности люди превращаются потом в зомби…

– Это человек без воли? – уточнил сероглазый Арсений.

– Ну да. Однако воля не в том, чтобы нарушать общепринятые правила! – Учитель наконец заметил, что Егор расписывает ручку на крышке стола. – А в том, чтобы сознательно принимать решения и потом за них отвечать.

– Николай Дмитриевич, мы пойдем сегодня в церковь? – перебил по своей всегдашней привычке Егор.

– Сегодня… – растерялся Коля.

Как раз сегодня ему не хотелось бы брать с собой детей. Сердце подсказывало, что вечером предстоит битва за Вику, – ее хозяин наверняка дознается, где она была, и озаботится, не упорхнула бы птичка из его змеиной пасти. Сегодня вечером Коля должен быть от всего свободен, ибо его собственной воле предстоит серьезное испытание…

– Так мы пойдем? – повторил Егор.

– Видишь ли, сегодня…

– Сегодня Николаю Дмитриевичу неудобно, – зашептала Егору чуткая Кристина.

Но Коля в последний момент передумал: нельзя отказать ребенку, который просится в церковь. Надо взять Егора и других, кто еще захочет. Простоять с ними службу, а, когда придет время действовать, просто оставить ребят в безопасном месте. Вряд ли чародей явится в храм, скорее всего, он будет ждать на улице. Тут-то Коля и должен дать ему духовный бой. А после того, как удастся отбить Вику, они вместе развезут детей по домам.

15

– Наська, – позвала утром бабка после того, как мама ушла на работу. – А ну глянь сюда. – Она достала из-под подушки пачку денег и отделила от нее сто рублей, которые протянула Насте. – На вот, купи себе чего вкусненького.

– Откуда это, бабуля? С тети Симы взяла?

– А хоть бы и с Симы! – хихикнула бабка. – Богачка какая, за квартиру по пятьсот долларов сдирала! Это ж сколько будет на наши деньги…

– Много, – вздохнула Настя.

– А ты не вздыхай, скоро ей самой несладко придется. Вот верно тебе говорю: недолго Симе радоваться…

– Почему недолго? – удивилась Настя.

– Килу я ей подсадила, – с притворным сожалением вздохнула старуха Ульяна.

– Что-о? Какую еще килу?

– А ты чего глазищи-то вылупила? – перешла бабка в наступательную позицию. – Какую-какую… не очень страшную. Я ей на зуб подкинула; все-таки землячка. Зуб не сердце, от него не помрет…

– Да зачем вообще какая-то кила?

– А вовсе ни с чем отпустить я не могла: уж очень досадно мне стало, что она за свою квартиру столько деньжищ гребет!

– Бабушка! – поморщилась Настя.

Ей вспомнилось, как вчера на этом же самом месте две старухи-землячки в полном согласии пили чай, который она сама для них заварила. И вдруг какая-то кила…

– Что, у ней теперь зуб болит?

– Сейчас еще не болит. – Бабка хитро прищурилась, словно рассказывала интересную историю. – Сейчас она рада, что Вику свою нашла, квартиросъемщицу: думает по-прежнему деньги с нее брать… и вообще жить да радоваться! А только та Вика ей вот чего сделает, – бабка сложила кукиш. – Да еще зуб лечить выйдет дорогонько, сейчас ведь, сказывают, такие цены…

– А тебе не жалко ее? – спросила Настя.

Неожиданно этот простой вопрос вызвал в только что благодушной бабке приступ раздражения. Она сжала костлявые кулаки, сунула их Насте под нос и, потеряв голос от ярости, засипела:

– Кого? Кого это я должна жалеть?!

– Тетю Симу… – не отступалась Настя. – И всех других… Того парня, который разбился на мотоцикле…

– Пойми, дура ты стоеросовая: чтобы вообще никому не делать, я так не могу! Вот здесь жжет! – Бабка ткнула себя под ложечку, где расстегнутый ворот полинявшей, с детства знакомой Насте кофточки открывал морщинистую желтую кожу. – Только тогда и отпустит, когда кому килу подсажу. А не вам же с матерью подсаживать! Вас-то, поди, жальче, чем чужих!

Настя так и открыла рот: она даже предположительно не могла допустить, чтобы бабушка стала колдовать на нее или на маму. Зачем она вообще говорит об этом, как бы признавая тем самым, что такое возможно? Зачем она говорит?!

– Ты колдовала когда-нибудь на нас с мамой?

– Нет, – буркнула бабка и отвернулась.

Если бы она не отвернулась, Настя бы ей поверила.

– Неужели ты… маме или мне? Килы нам подсаживала, да?!

Ульяна обернулась к внучке, лицо ее было несчастным. Настя никогда не видела у бабушки такого лица: глубокие, будто врезанные, морщины, перекошенный в беззвучном плаче рот, наполовину зажмуренные глаза. Она хотела подойти обнять бабушку, что бы там ни было. Но Ульяна выставила вперед сухую костистую руку:

– Погоди, я тебе сперва расскажу… А там уж сама решай. Ты что думаешь: не любит тебя бабка, зла желает? Люблю и всегда любила, чем хочешь поклянусь! А только вот как дело сложилось. Была ты махонькая, еще годочка не сравнялось…

– В Мокшанах? – спросила Настя.

– Там. Оставила мне тебя мать на время, сама уехала в техникум экзамен сдавать. А тут в деревне пожары: одна изба сгорела, другая… И вот стали все на меня показывать: вара, вара… ведьма по-нашему, по-мордовски. Будто, значит, я пожар насылаю. Каменьями хотели побить, это у нас просто. Схватила я тебя тогда из люльки и убежала черным ходом в лесную избушку, где раньше сторож жил, а на ту пору никого не было. Думала, пересидим с тобой день-другой, покуда все утихнет…

– Ну и что? – чуть слышно выдохнула Настя.

– Ну и вышло так, что всю жизнь слезы лью! – крикнула старуха осевшим от волненья голосом. – Оно пришло! – Ульяна вновь указала пальцем себе под ворот. – Не могу, чтобы кому килы не подсадить! Да еще соседи меня разозлили, легко, думаешь, когда на тебя с палками, с вилами сбираются! И уж такая злоба к сердцу подкатила, что словами не выскажешь… А людей вокруг никогошеньки – только ты махонькая на руках…

– Ну и что же ты со мной сделала? – стараясь говорить спокойно, спросила Настя.

– С чего у тебя почки больные? – вопросом на вопрос хмуро ответила бабка и отвернулась.

– Мама знает об этом?

– Зачем ей знать! Кабы знала, на порог бы меня не пустила. Ей не понять, что оно сильнее меня, то самое.

– Я понимаю, – тихо сказала Настя.

– Ты-ы-ы? – Старуха от изумленья так и села на кстати подвернувшуюся табуретку. – Ты понимаешь? Да что же ты за разумница такая, кто тебя научил?!

– В школе, – кратко пояснила Настя.

– Значит, все понимаешь? И что под кроватью у меня шуршит, тоже тебе известно?

– Нет, – Настя широко раскрыла глаза и вдруг почувствовала, что по спине пробегает холодок. – Нет, не надо, бабушка, не говори! – вдруг закричала она вопреки своему всегдашнему желанию знать как можно больше. Ей показалось, что сейчас она снова потеряет сознание.

– Ну вот, – обняла ее бабка, поглаживая вдоль хребта, чтобы унять охвативший Настю озноб. – А говоришь, «все знаю»… Ну, не буду, не буду, махонькая моя. Я б давно с тебя болезнь сняла, кабы худшего не боялась…

– Худшего? – повторила Настя.

– Вот и того не знаешь. Когда мы лечим либо порчу снимаем, так одним злом гоним другое. Еще страшней силу призовешь, чтобы прежнее зло из человека выгнать.

– И что тогда? – спросила Настя, не ожидая ничего хорошего.

Предчувствие ее не обмануло.

– Ну и выгонишь прежнее, а новое-то того хуже, – объясняла бабка. – Кабы я тебе почки твои вылечила, ты б у меня еще чем захворала, да пострашней…

– А как же чужие люди, которых ты лечишь? Они что, не болеют чем-нибудь пострашней?

– Болеют, – призналась старуха. – Только не сразу. Уйдут веселые: старая болезнь отпустила! А потом, через месяц либо через год, а то и еще поздней… жизни будут не рады. Да на меня уже не подумают, потому как время прошло.

– Так зачем ты их принимаешь! Сказала бы: не лечу, идите домой!

Бабка покачала головой:

– Опять снова-здорово. Не моя тут воля, да и дело с концом! Потом, опять же, денежки нам нужны: мать твоя много не заработает… А ведь я и помочь могу, – ласково заговорила она, привлекая внучку к себе, гладя ее черную, как у синички, головку. – Мать упрямая, а ты говори, когда чего надо… Может, в школе кто обижает?

Настя молча вырвалась из бабкиных объятий и выскочила за дверь.

16

Когда-то давным-давно, в первый день творения, началась борьба между добром и злом: верные Богу Ангелы воевали с отпавшими, представлявшими теперь собой нечистую силу. Потом в эту борьбу включился человек – Ева протянула руку к запретному плоду и вкусила его вместе с Адамом. Это качнуло вселенские весы в сторону зла, которое получило власть над всеми людьми, обрекло их на вечные муки.

Но еще через много лет на землю сошел Иисус Христос, умер и воскрес для того, чтобы утвердить победу Добра над злом. Его смерть на кресте снова качнула вселенские весы. С тех пор даже упоминание о ней приводит нечистую силу в трепет. «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!» – твердил про себя Коля молитву от всякой нечисти и колдовства.

Чем ближе подступал вечер, тем сильнее укреплялось в нем предчувствие, что сегодня ему действительно предстоит поединок с чародеем. Признаться, он побаивался, хотя по большому счету не стоило: кто Бога боится, тот ничего не боится. Но Коля не считал себя возвысившимся до идеала. Главное, сама Вика будет действовать не в свою пользу, поскольку чародей держит ее в постоянно подавленном состоянии. То, что у нее нет своей воли, во много раз усложняло Колину задачу. Да еще его будет отягощать присмотр за детьми: узнав, что можно пойти в церковь, к Егору присоединились Арсений, Юля, Кристина и Настя-синичка, так напугавшая его в прошлый раз своим обмороком. Кстати, она до сих пор не объяснила, что с ней тогда произошло. Испугалась чего-нибудь? Понервничала? Вообще, у нее не в порядке почки, сказала школьная медсестра, хотя прежде она в обмороки не падала.

Вечером Коля поехал к школе и забрал ожидавшую его у ворот команду. Посчитал, как полагается учителю, по головам: две открытых головки, мальчишеских, три девчоночьих под платочками. Молча довез всех до церкви (в троллейбусе была теснота, не располагающая к беседам, что в данном случае было кстати) и снова, как положено по школьным правилам, пересчитал. Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять… Зайчик – это он, Коля, а охотник скоро появится. Пиф-паф! Ой-ой-ой…

Зашли в церковь. Коля бегло окинул взглядом народ, нашел в толпе Викину голубую косынку и больше уже не оглядывался. Сегодня ему, как никогда, было необходимо обновить свои духовные силы молитвой. Обстоятельства этому способствовали: на Егора снизошла мирная созерцательность, при которой у него не рождалось вопросов, Арсений на сей раз не задел церковного столика, Юля не прожгла рукав, потянувшись зажечь свечку, и даже Настин мрачно-задумчивый взгляд, обычный для нее в последнее время, смягчился. Все шло без сучка-задоринки, словно Коле действительно было отпущено время приготовиться к духовной брани. И вот всенощная подошла к концу.

Пока голубая косынка продвигалась с толпой к выходу, Коля поставил в ряд своих пятерых питомцев и с военной четкостью распорядился:

– Стойте здесь, никуда не уходите. Мне сейчас надо отлучиться по делу, но потом я за вами приду. Поняли? Ждите меня здесь!

Единомышленники враз кивнули – понятно. Они, несомненно, почувствовали в тоне учителя что-то необычное, но этот тон им, похоже, нравился. Не зря в советское время для пионеров придумывали военизированные игры вроде «Зарницы»… Такой романтики детям не хватает и сейчас.

А Колю ждала своя битва, отнюдь не романтическая. Он сосредоточил внимание на спускающейся с крыльца Вике (подумать только, они лишь вчера познакомились на этих самых ступеньках!) и, проследив ее взгляд, заметил машину, поджидающую по ту сторону улицы. Выходит, Коля был прав: чародей действительно приехал за своей жертвой, но в храм не сунулся, ждет поблизости. В машине хлопнула дверца, и вот он вылез на свет: высокий лысый старик в замшевой куртке, в мутно-белесых очках, закрывающих глаза. Улыбается, как удав перед кроличьей норой. Ах ты гад ползучий, подумал Коля, это ты каждый день высасываешь из моей любимой жизненные соки…

Он стал быстро спускаться с крыльца, чтобы обогнать Вику и встать на ее пути еще до того, как она подойдет к машине. Надо быть начеку: в своем подавленном состоянии Вика будет следовать за тем, кто первый окажется рядом.

И вдруг он споткнулся. Острая боль пронзила щиколотку, но Коля не был уверен, что она настоящая. Скорее всего, это виртуальный вывих, то есть внушенное организму сознание, будто нога вывихнута и поэтому больно. Вымышленную боль надо игнорировать, тогда она проходит сама собой.

И он потащил себя вперед, но через пару шагов врезался в фонарный столб, который, кстати сказать, вовсе не стоял на его пути. Удар был таким сильным, что из глаз посыпались искры. Вдруг стало происходить нечто удивительное: каждая из этих искр разрослась до размеров зайца, белки или морской свинки, глядящих, однако, грустными человеческими глазами. Без сомненья, все это были заколдованные люди. Они не имели ничего против Коли и даже смотрели на него с сочувствием, но не могли не выполнить приказ чародея: уцепились все разом за его ноги, лишая возможности двигаться. Он так и застыл на месте, не дойдя до машины, от которой смотрел на него высокий человек с улыбкой удава, медленно снимающий скрывающие взгляд очки. Его выпуклые глаза оказались бездонно-темными, засасывающими в себя все простое, жизненное, красивое, что трепетало вокруг. Рядом с ним безвольно поникла Викина голубая косынка…

Требовалось что-то делать, но Коля забыл, что именно: кажется, его правая рука должна была произвести какое-то действие. Между тем глаза чародея страшно надулись и вдруг вылетели из глазниц, закружившись над Колей, как темные воздушные шары (сейчас продают такие, хотя и непонятно – зачем детям этот траурный цвет?). Коле стало тоскливо, словно никаких сил в нем уже не осталось, а все его надежды разом потерпели крах. От безысходности он стал клониться головой вниз, пока весь не согнулся и его ладони не коснулись асфальта. Он чувствовал, что становится совсем маленьким, потому что из его существа исчезла подъемная сила, заставляющая тянуться к небу, держать голову вверх и чего-то еще хотеть, за что-то бороться…

Он дрожал, как заяц под прицелом охотника, и, наверно, действительно превращался в зайца, подобного тем, что держали его сейчас за ноги. А Вика уже давно была морской свинкой, с невыразительными бурыми бусинками вместо ее обычных, широко распахнутых голубых глаз. А над их поникшими головами плясали два темных воздушных шара, гремящих при столкновении чьим-то торжествующим хохотом…

– Николай Дмитриевич, а Николай Дмитриевич! Это было что-то из его прежней жизни, когда он еще не утратил воли, ходил на двух ногах и надеялся на счастье, то есть когда он еще был человеком. Очнувшийся Коля увидел, что по-прежнему стоит возле фонарного столба, а сзади его тянет за рукав Егор. Маленький лопоухий Егор, не понимающий запретов и появляющийся там, где ему не позволено появляться. Вот и сюда пришел, невзирая на запрет учителя… Видимо, нынешнее состояние Коли не было заметно со стороны, иначе Егор, с присущей ему непосредственностью, так бы и спросил: «Николай Дмитриевич, а вы что, в зайца превратились?»

– Зачем ты пришел, Егор, ведь я просил подождать…

– Я ждал, – невозмутимо ответил парнишка. – Мне там тетенька одна сказала: почему стоишь и не крестишься? А я забыл, как креститься: три пальца так, два вот так?

Коля вспомнил, что и сам только что хотел совершить крестное знамение, однако его намерение затерялось среди недавних бредовых представлений. Какие-то свинки, зайцы, темные шары… Теперь он попробовал сложить щепоть, но пальцы не слушались, рука словно онемела.

Между тем Егор, оказывается, вспомнил все сам. Так бывает, начнешь о чем-то спрашивать, да тут же и вспомнишь. К Колиному изумлению, Егору ничто не помешало: он беспрепятственно соединил три пальца, а два прижал к ладони. Потом поднял щепоть ко лбу, опустил на живот, подтянул к правому плечу и перенес на левое. У него получилось! Не замечающий внешних раздражителей, погруженный в свой собственный, надо полагать, глубокий и чистый мир, Егор сделал то, чего не смог сделать его учитель. И сразу колдовской круг распался: нормальный Коля в своем человеческом обличье поспешил к Вике, которая тоже не выглядела теперь морской свинкой. А следом за ним шел Егор и другие, робко двинувшиеся на разведку, поскольку учителя не было уже давно. Вся эта группа приближалась к машине.

Высокий старик с темными глазами бросил на детей взгляд, от которого они поежились. На Колю он теперь не смотрел. Важным неторопливым движением чародей снова надел свои мутные очки, сразу превратившись в респектабельного пожилого человека с вежливыми манерами:

– Пожалуйста, отойдите немного в сторону, чтобы я вас не задавил. Вика, садись в машину!

Вика продолжала стоять, не отвечая ни да, ни нет. Зато Коля ринулся в бой:

– С какой стати вы требуете?.. – Колин голос дрожал от негодования.

– С такой, что я привез ее сюда на этой машине и сейчас увезу на ней же. А вот вы ей кто? Какое имеете право вмешиваться?

– Потому что вы заставляете человека против воли!

– Кто вам это сказал?

Теперь исход дела зависел от самой Вики: трудно будет выстоять в этом поединке, если она согласится ехать. За Колиной спиной сгрудились дети, раскрывшие от удивления и рты, отчасти и от испуга.

Вика словно спала с открытыми глазами и машинально продвигалась к ожидавшему ее старику. Коля не знал, что делать – броситься ей наперерез? Вдруг Викин взгляд обрел направленность, а сама она остановилась в двух шагах от машины.

Девушка смотрела на детей, точнее, на Кристину, улыбавшуюся ей из-под деревенского крапчатого платочка. В глазах Вики появилось что-то живое, осмысленное. Самого Колю всегда умилял этот деревенский платочек – ведь Кристина могла повязать модную бандану, которую обычно носила в школу. Но для церкви она каждый раз выбирала эту милую, немного смешную вещицу, более подходящую годовалой малышке или ветхой старушке из провинции.

– Откуда он у тебя? – спросила Вика с нежданной теплотой в голосе.

Кристина снова улыбнулась:

– От бабушки. Она мне его дала, когда мы с мамой уезжали в Москву. На память…

– И у моей бабушки был такой. Она мне его повязывала, когда водила меня маленькую в церковь…

Кристина хотела спросить, где сейчас бабушка этой красивой голубоглазой девушки, и рассказать про свою, живущую в небольшом городке под Рязанью. Но тут старик в мутных очках подошел ближе. Он так резко отпахнул перед девушкой дверцу машину, что все отскочили назад, даже Николай Дмитриевич. Правда, он тут же подскочил снова и взял Вику за руку.

– Не трогайте ее!..

– По-моему, это вы ее трогаете, – сказал старик негромко, но как-то так, что всем стало страшно, даже мурашки по спине побежали. – Если вы ее сейчас же не отпустите, придется потом пожалеть…

Николай Дмитриевич не ответил, но у него задвигались губы: наверное, он шептал что-то про себя. Молился, наверное.

– Садись в машину, Вика, – угрожающе повторил старик.

Но вместо этого девушка опять повернулась к Кристине:

– А как твоя бабушка его повязывала: вперед концами или назад?

– И так и так. Я тоже по-разному повязываю…

– А мне – концами вперед. Я их поднимала тогда к лицу и игралась с ними: мне казалось, это зайкины ушки…

– Ну хватит!.. – злобным голосом оборвал старик.

Кажется, он собрался выдернуть руку девушки у Николая Дмитриевича и силой запихнуть девушку в машину. Тогда все они – Арсений, и Юля и Настей, и Кристина – тоже подошли совсем близко, чтобы в случае чего уцепиться за Вику и кричать. Егор остался на месте, но шевелил губами, как и Николай Дмитриевич.

Захар не знал, что ему делать. Произошло непредвиденное: одна из малолеток своей крапчатой утиркой подняла в его морской свинке память, оберегающую от чужого воздействия. Как там у Достоевского: довольно одного доброго воспоминания, вынесенного из детства, – и на всю жизнь спасен человек… Вот девчонка и спаслась, по крайней мере на сегодняшний вечер. Но вернется ли она потом домой? Если дать им сейчас уйти, возможно, этот молокосос больше не отпустит Вику, так что рыбка сорвется с крючка. Видно, что он настроен решительно: и молитву бормочет, и кулаки готов в ход пустить. Но главную опасность представляли эти пятеро недоносков, которых он притащил с собой. Само их присутствие создавало нежелательное для Захара биополе, в котором плавали все эти платочки, бабушки, «когда я была маленькой…» Они пробивали бреши в той виртуальной крепости, которой Захар окружил Викино подсознание. Пусть небольшие, но эти бреши были опасны: через них втекал свежий воздух, эдакий внутренний кислород, способный вернуть девчонку в нормальное состояние. А рядом, не забывайте, вертится молокосос, готовый тут же поддержать ее на этом пути… Да, ситуация складывалась не из лучших.

Правда, Захар предусмотрел еще один вариант, как раз на случай, если не выгорит виртуальное воздействие. Простой, в духе девяностых годов: понарошку отступиться от Вики и нанять возле пивной, находившейся неподалеку, парочку хулиганов с крепкими мускулами. Пусть бы заломили молокососу руки, отняли у него девчонку, а самому дали на дорогу хорошего пинка. Приятно было бы, уезжая с Викой, посмотреть сквозь ветровое стекло, как он плетется ни с чем восвояси, да еще побитый. Ради этого Захар, всегда любивший копейку, готов был заплатить представителям грубой силы…

Но присутствие детей и этот план ставило под угрозу. Хулиганы не станут связываться при малолетках, которые, конечно, сразу заверещат в пять глоток. Так и до полиции недалеко: ведь улица не пустыня и время еще не позднее.

«Время!» – еще раз вспомнил Захар. Вот что остается его союзником – время. Оно работает на него: ведь всех этих детей наверняка ждут дома. Еще не ночь, но уже, можно сказать, поздний вечер; надо напомнить мелкоте, что время детских игр подошло к концу…

– Не пора ли нашим юным друзьям домой? Наверное, родители беспокоятся…

Ага! Они вздрогнули: каждый, видимо, вспомнил, что опоздание может обернуться для него разного рода неприятностями: отругают, а то и ремня дадут. И правильно: не шастай по улицам в неположенное время, не ввязывайся не в чужие дела! Самому учителю пришлось вздрогнуть – ведь это он ответственное лицо, с него спрос, если что случится. А может, молокосос подумал и о том, имеет ли он право задерживать детей ради своего личного интереса? Он ведь из тех, кто везде сует понятие совести; так вот пусть спросит свою совесть…

Коле действительно стало не по себе: если сам он забыл про время, это не должно сказываться на его учениках. Их ведь и вправду ждут родители. Как ни противно было повторять слова чародея, он задал детям тот же самый вопрос:

– Не пора ли вам домой?

– Нет, – раньше всех ответила Юля. – Мы пойдем, когда вы пойдете.

Признаться, от Юли он ожидал таких слов в последнюю очередь: девочка отличалась пунктуальностью, которую ценила в себе и в других. Но она твердо сказала «нет», и остальные ее поддержали.

– А чего мы тут стоим? – спросил вдруг Арсений. – Давайте все проводим Николая Дмитриевича и его девушку…

– Давайте проводим! – подхватили остальные.

Высокий старик пробормотал что-то сквозь зубы, потом сел в машину и так хрястнул дверцей, что она чуть не отвалилась. Заурчал мотор, взвизгнули резко соприкоснувшиеся с асфальтом шины. Все невольно повернули голову вслед удалявшейся в клубке выхлопного газа «девятке», провожая ее глазами. Когда она исчезла из поля зрения, всем стало весело: Арсений с Колей обменялись победоносными мужскими взглядами, девчонки захлопали в ладоши, и даже Вика неуверенно улыбнулась. Только Егор продолжал смотреть в потемневшую даль, с сомнением покачивая своей лопоухой головой.

– Теперь мы пойдем, – сказала Юля.

– Нет, ребята, ни в коем случае! Я не могу отпустить вас одних. Сейчас мы с Викой развезем всех по домам…

– Я устала, – чуть слышно отозвалась Вика.

От перенесенного напряжения она еле держалась на ногах. Тогда Коля решил везти всю компанию к себе в общежитие: пусть немного отдохнут, а он тем временем попросит бывшего однокурсника, работающего теперь шофером, сделать незапланированный вечерний рейс. Конечно, бензин потратят, но если объяснить потом все надлежащим образом, начальство, скорее всего, поймет. В крайнем случае, Коля покроет затраты из своих накоплений, на бензин-то у него хватит… Вику они оставят в общежитии, он договорится о месте на одну ночь. А завтра пойдет к коменданту, к ректору, декану, – куда угодно, лишь бы устроить ее здесь постоянно, как нового работника и свою будущую жену. С Божьей помощью него все получится. Чародея прогнали, а уж остальное как-нибудь…

Конец этого вечера выдался замечательным, Настя о таком даже мечтать не могла! После того, как машина лысого старика развернулась и исчезла, не причинив никому вреда, они поехали в общежитие к Николаю Дмитриевичу. Он сразу пошел о чем-то договариваться, а они все сидели в вестибюле на специальных диванчиках, и тетенька в платочке принесла им чай с сушками.

Потом эта тетенька увела с собой Вику, а вернувшийся Николай Дмитриевич сказал ребятам, что их развезут по домам на большой машине под названием грузовая «газель». Все это было так удивительно, так не похоже на всегдашние Настины вечера вдвоем с бабкой! (Мама теперь приходила поздно.) Последнее время Настя столько грустила, что теперь ей неудержимо хотелось чему-нибудь обрадоваться, иначе скоро она опять упадет в обморок. И вот судьба посылает ей такое необычное приключение! Настя решила использовать выпавший шанс – пусть этот вечер станет для нее передышкой в постоянных мыслях о бабкином колдовстве.

Серая в крапинках дорога стелилась под колеса «газели» и скатывалась в валик, как огромное полотно на маминой ткацкой фабрике. Насколько же Настя соскучилась по маме! А та, будто назло, задерживалась последнее время на работе, потом допоздна стирала, убирала квартиру, готовила, чтобы во время ее командировки Настя с бабкой не утонули в домашних делах. С ней теперь некогда было поговорить… Но вот сегодня Настя не ляжет спать, пока не просунет голову маме под мышку и не посидит так немножко! А может быть, выйдет разговор, и все страшные Настины огорчения окажутся на поверку выдумкой, шелухой от семечек. Ведь спасала же мама маленькую Настю от всяких страхов, подступающих в темноте! Пусть и сейчас так будет!..

– Здесь, что ли? – спросил шофер. И вот уже «газель» останавливается возле их едва возвышающихся над землей окошек.

Но дома Настю ждало грустное известие. Оказывается, мамину командировку ускорили, и она срочно уехала два часа назад. Бабка ткнула пальцем в крышку стола, где, придавленный пустой миской, лежал сложенный вчетверо листок – письмо от мамы.

«Настюша, моя хорошая! – чуть не плача, читала Настя. – Я поехала, потому что ты меня отпустила. Не скучай без меня, не спорь с бабкой и, главное, береги себя. Ты моя главная радость и отрада. В холодильнике…» Дальше мама писала, что им кушать, где взять чистые простыни и где, на всякий случай, лежат запасные деньги. А в конце стояла приписка: «Приеду через несколько дней».

Складывая листок, чтобы убрать его себе под подушку, куда она с детства прятала все самое дорогое, Настя вдруг увидела на полу большую черную крысу. Это уж ни в какие ворота не лезло – сидит себе и усом не поведет, несмотря на то, что рядом находится человек! Правда, крысы у них дома водились, но в комнату обычно не забегали, шмыгали в кухне. А такой наглой Настя не видела еще никогда: казалось, отвратительная тварь считает себя вправе вот так появляться посреди комнаты, да еще словно усмехается.

Настя стала оглядываться, ища, чем бы запустить в незваную гостью. Но тут сзади зашелестели шаги, и вошла бабка. Со старухой что-то случилось: трясущейся от страха рукой она указывала на крысу, беззвучно шевеля губами. Странно, ведь бабка всегда за милую душу гоняла крыс, и сама же научила когда-то Настю их не бояться.

– Что с тобой, бабуль?

– Ты видишь… видишь… – еле выговорила старуха никак не сходящимися, прыгающими губами.

– Вижу, ну и что? Чего ты так испугалась?

– Если она вот так вышла, значит, пора… пришло время! – бормотала бабка.

– Кто она? Какое время пришло?

– Скоро узнаешь…

Ульяна смотрела на внучку странным взглядом: одновременно ласковым и тоскливым, виноватым и как будто оценивающим, все вместе. В то же время она продолжала бормотать:

– Значит, без Нинки… ну да не мне решать… как положено… Кончилось твое детство, Наська! – неожиданно заключила она, подняв глаза на растерянно стоящую посреди комнаты внучку.