Текст книги "Держитесь, девушки! (сборник)"

10

Командировка была уже решена, вот только срок ее пока оставался неизвестен. В любой момент могло оказаться, что завтра с утра Нина Степановна должна идти не на фабрику, а на вокзал, где ее будет ждать спутник, попутчик, начальник… Как хочешь назови, сердце само знает, о ком речь, и сладко мрет под сатиновым халатом. Надо к отъезду хоть кофточку новую купить, а еще укладку соорудить в парикмахерской. В первый раз за долгие годы Нина Степановна сделает что-то для себя, а не для Настюши и не для матери…

Жизнь ее никогда особенно не баловала, только вот дочку дала, кровиночку, единственную до последнего времени радость и надежду. Мать – ой, там дело темное… В Мокшанах говорили, будто старуха отправила на тот свет Нининого отца, когда сама Нина только еще закончила восьмилетку и уехала в район узнавать насчет девятого класса. Когда она вернулась, то была уже сиротой: отец упал в омшаник и сломал хребет о деревянную перекладину. Соседки потом дули в уши, что дело вышло неспроста: якобы это мать наворожила отцу погибель, отомстив за то, что на сторону стал поглядывать. Правда ли, нет, кто проверит, а похоже на правду… Оттого Нина и со своим мужем, Настюшиным отцом, разошлась сразу, как только начались у них первые нелады. От греха подальше: если бы с ним что случилось, она б себе вовек не простила. А с матери, глядишь, станется…

Из-за матери и из Мокшан пришлось уехать. В деревне на них косо глядели, чуть что: вара, вара… ведьма, значит, по-мордовски. Понятно, от людей не скроешь, тем более в деревне, где все друг у дружки на виду. Но и так жить нельзя, а у Нины Настюшка маленькая росла, еще на ножки не встала. Что ж, ждать, когда подрастет да на улицу пойдет играть, а ребята ей скажут: маленькая вара, не станем с тобой водиться? Не могла Нина этого допустить. Как-то раз сгребла дочь в охапку, собрала вещички – и в путь, в Москву.

Потому и живут они сейчас в подвале, с окнами на метр от земли, что сперва она устроилась дворником. Пришлось хлебнуть лиха от злых людей: начальница зарплату ей убавляла, техник-смотритель, как останется с Ниной наедине, сейчас в угол прижмет и за пазуху к ней лезет. Но все прошло, устроилось со временем. Кроме злых людей нашлись и добрые: помогли на фабрику перейти, а жилплощадь за собой оставить. Не стали с малым дитем на улицу гнать.

А через месяц-другой пришло из Мокшан слезное письмо: «Возьми меня, доченька, к себе, все здесь на меня злобятся, помощи под старость ни от кого не жду». Нина и разжалобилась, проняло ее, дуру. Взяла мать в Москву. Стали жить втроем, и с тех самых пор поселилась в душе у Нины страшная тревога: как быть с матерью, когда той придет пора помирать? Ведь колдунья, известно дело, на тот свет не отправится, пока ворожбу свою среди людей не пристроит. Нинина бабка тоже ворожила, так перед смертью матери передала. А мать кому передаст – ей?.. Настюше?..

Вот такие страшные мысли лезли в голову Нине Степановне, пока она готовилась к отъезду: закупала продукты, гладила белье, мыла полы. А сама нет-нет да и взглянет от утюга да от ведра с водой на старуху – как она?.. Нет ли признаков какой болезни? Ведь не дай Бог, чтобы собралась старая помереть, оставшись вдвоем с Настюшей…

Но бабка выглядела неплохо, на здоровье не жаловалась. И у доченьки, слава Богу, с почками полегчало. От колыбели мается: хронический нефрит. А за последний месяц похудела, вытянулась тростинкой, глазки грустные – хоть и не почки, а что-то, видать, ее доченьку гнетет…

Однако интуиция подсказывала Нине Степановне, что заводить с Настюшей разговор по душам сейчас не время. Начни она вникать в дочкино настроение, ни в какую командировку ей вообще не уехать. Начнет клубочек раскатываться, только успевай сматывать! Будут они с дочкой судить-рядить о жизни, и вся Нинина душа на это уйдет, блондину ни крошки не останется. А как хочется урвать на склоне бабьих лет кусочек счастья…

Ничего, утешала себя Нина Степановна, вот съездит она и приедет, тогда и с Настюшей поговорит. Ведь не на век уезжает, а неделя пролетит незаметно.

11

Недомогания, о которых Вика старалась забыть, проявлялись все более явно. Прежде всего у нее убывали силы. Даже в супермаркете, выстаивая в туфельках на шпильках по десять часов в день, она не уставала так, как теперь. А с чего, спрашивается, уставать? Живя у Захара, Вика практически ничего не делала, разве что вела несложное хозяйство на двоих. Но это не должно было утомлять до головокружения, до того, что перед глазами порой мельтешат блестящие мушки…

В церковь она продолжала ходить, соблюдая поставленное хозяином условие. Получала там эстетические впечатления и береглась, чтобы не стать участницей происходящего. Запрещала себе проникать дальше внешнего мыслью или чувством. Ведь, если что, Захар обязательно узнает, и тогда ничего хорошего не жди.

Вскоре у нее появился еще один, весьма обычный для молодой девушки интерес: в церкви на Вику стал поглядывать шустрый паренек, с виду ровесник или чуть старше. Он-то как раз участвовал в богослужении, истово крестился и шептал молитвы, иногда опускался на колени. Но в иные минуты, когда вокруг спадало напряжение службы, у него находилось время и желание кинуть взгляд на девушку в голубой косынке.

Однажды этот паренек отколол некую примечательную штуку. В воскресенье, когда в церкви собиралось много народу, Вика поискала его взглядом и не нашла. Признаться, она испытала разочарование. А минут через десять стала как-то странно подергиваться входная дверь: вроде приоткроется и опять захлопнется, приоткроется и опять… Наконец она со всего маху грохнулась о стену, так что все вздрогнули и повернули головы на звук.

Потом у двери произошло какое-то движение, и с улицы стала заходить серьезного вида детвора: чирики, как когда-то в Викиной школе старшеклассники называли ребят помладше. Они появлялись на пороге по очереди, и каждый не очень умело (Вика уже научилась это различать) крестился и кланялся. Последним вошел сам Викин герой, оказавшийся начальником этой экспедиции. Он держал за руку совсем маленького смешного чирика с зареванным лицом и оттопыренными ушами. Должно быть, лопоухий взбежал на церковное крыльцо раньше всех и успел побаловаться с дверью, за что и получил выговор.

Возглавляемые своим предводителем, чирики прошли вперед. Они очень старались держать себя солидно, но из этого мало что получалось. Их наставник даже не мог улучить момент, чтобы взглянуть на Вику, – выводок требовал его неусыпного внимания. Один из чириков чуть не опрокинул легкий церковный столик, другая прожгла рукав, потянувшись поставить свечку через уже горящие в подсвечнике огоньки. Третьей потребовалось прочитать надпись на стене, четвертая захотела узнать, какая впереди икона. Но особенно донимал наставника лопоухий – вертясь, словно уж на сковороде, он постоянно требовал разъяснения тому, что видел и слышал вокруг. Бедный наставник то и дело склонялся к его оттопыренному, в розовых прожилках уху, стараясь не мешать своим шепотом церковной службе.

В тот день Вика узнала, как зовут начальника экспедиции. Сзади перешептывались старушки, и одна сказала другой: «Смотри-ка, Коленька нынче цыплят своих привел!». Другая взглянула в сторону чириков и закивала. Значит, Коленька…

Прошло около месяца, и в их отношениях наметился некоторый прогресс: они теперь вместе выходили из церкви. Коленька придерживал дверь; Вика переступала порог, он догонял, и с каменного крыльца спускались голова в голову, как две запряженных парой лошади. После чего, однако, каждый следовал в свою сторону без прощального слова и жеста. По интуиции Вика знала, что ее застенчивый кавалер не знакомится с нею не потому, что не хочет, а потому, что никак не может решиться. Ей это казалось смешно: в компаниях, где до сих пор доводилась бывать, парни запросто подходили к незнакомым девушкам со стандартной фразой: «Привет! Я Вася (Миша, Санек, Толян и так далее…) А ты мне нравишься. Пойдем покурим?».

Но здесь, видимо, были свои правила игры. Вика шла по новой стезе спокойно, весело и неторопливо (темп задавал Коленька, в соответствии со здешними правилами, а ей оставалось следовать им). И все-таки развязка должна была наступить…

В церкви закончилась вечерняя служба. Вика и Коленька, по обыкновению, парой спускались с церковного крыльца, когда во дворе навстречу им шевельнулась чья-то темная фигура. Это была тетка, по-деревенски замотанная платком, в дождевике и с раскрытым зонтиком (город недавно вступил в период «люблю грозу в начале мая»). Увидев сходящих с крыльца, она стала проявлять признаки возбуждения: взглянула из-под ладони, потом переступила на месте и, наконец, окликнула с истерической ноткой в голосе:

– Вика! Викуленька!

– Это н-не вас? – впервые разомкнул уста застенчивый Викин провожатый. Видимо, он и заикаться стал от волнения.

– Меня, – улыбнулась в ответ Вика. – Это я Викуленька.

– Очень приятно. А я Николай.

– Очень приятно, – повторила она.

К ним уже спешила женщина, размахивающая, как сигнальным флажком, наполовину сложенным зонтиком. Приглядевшись, Вика узнала свою бывшую квартирную хозяйку Серафиму. Удивительно, как она нашла Вику и, главное, зачем? Но сейчас все неожиданное, авантюрное, нарушающее заведенный ход вещей было кстати – надо же наконец растормошить чересчур деликатного Коленьку!

– Здравствуйте, – поклонилась, нырнув головой вниз, Серафима. – Вы беседуете, я вас на минутку оторву. Как же хорошо, Викуля, что я тебя встретила! Ведь ты мне своего нового адреса не оставляла…

– А в чем дело? – с прохладцей спросила Вика. Странная у нее хозяйка: сначала выдавила из квартиры, а теперь туда же, новый адрес ей нужен. Словно она жить без Вики не может…

– Возвращайся, золотце! – с воодушевлением зачастила Серафима. – Квартира стоит пустая, все вещички прежние на местах. А что я денег вперед просила, про то забудь; это так, ошибочка вышла! Будем с тобой как прежде: поживешь месяц – заплатишь.

Что за блажь вошла в хозяйкину голову, думать было некогда. Вику встревожило другое: чересчур деликатный Коленька начал подвигаться в тень, чтобы не стать случайно помехой их разговору. Вика скорее обернулась к нему:

– Как думаете, Николай: есть смысл возвращаться в свое бывшее жилье?

– Думаю, есть такой смысл, – с готовностью отозвался он. – Придешь туда, где жил раньше, и как будто встретишься с собой прежним. Можно сравнить, что убыло, что прибыло.

– Интере-есно, – протянула Вика, подумав про себя: а Коленька-то, оказывается, не так прост, за словом в карман не лезет.

– Интересно, интересно, – подхватила ничего не понявшая Серафима. – Бери вот ключи да прямо сейчас поезжай. Кавалер твой тебя проводит…

– Да что вы думаете: я, что ли, собачонка? Свистнули, и бегу?.. – начала было Вика, но сразу же прикусила язык: из всего этого могло получиться нечто действительно интересное! Если «кавалер» в самом деле поедет ее провожать, они смогут сегодня заночевать в бывшей Викиной квартире. А утром она позвонит хозяйке и под каким-нибудь благовидным предлогом вернет ключи. Ну, не вышло дело, ну, передумала – не живу больше и, само собой, не плачу. А сегодняшний день к тому времени уже будет в шляпе! Точнее, сегодняшняя ночь…

Вика взяла позванивающую связку ключей, кивнула хозяйке, слегка оторопевшей от ее скорого согласия, и пошла к троллейбусной остановке. «Кавалер», поймав взгляд, брошенный ему через плечо, двинулся следом. Сквозь пелену вечерней дождевой дымки засветились огни троллейбуса, и оба ускорили шаг, чтобы успеть захватить его на остановке. Почти пустой салон пахнул в лицо теплом и запахом дерматиновых сидений, особо располагающих к отдыху после долгого стояния на ногах. Как-никак, всенощная длилась почти три часа…

Коленька хотел подержать дверь для поспешавшей вслед за ними Серафимы, тоже выразившей намерение залезть в этот уютный троллейбус. Но Вика сказала: «Ей в другую сторону». Серафима не успела сесть: гармошка дверей распрямилась, едва не защелкнув ее любопытный нос.

– Нам далеко? – спросил Коленька, когда троллейбус, плавно качнувшись, вырулил на середину дороги. – Вы давно не были в той квартире, куда мы сейчас едем?

– Три месяца. Вообще-то я не москвичка: снимала жилье у хозяйки, которая к нам сейчас подходила. А вы?

– Тоже не москвич, – признался Коленька и рассказал, что закончил богословский институт, живет в тамошнем общежитии, работает учителем в школе. Ну, еще подсобным рабочим в институтской столовой, но это не каждый день… Главное, учителем. Да она, кстати, видела его учеников…

Все это всерьез огорчило Вику, уже подумывавшую о том, не посылает ли ей судьба якорь спасения. Если бы этот Коленька был москвич, имел жилье и прилично зарабатывал, стоило предпринять попытку выйти за него замуж. Сам по себе он нравился Вике и сейчас, но – учитель, общежитие… Действительно, она однажды видела его учеников, но не сообразила, что это имеет отношение к ее, Викиному, будущему. Ведь сейчас везде говорят и пишут о том, как мало получают учителя (рабочий для него не занятие: плечи нужны покруче да спина пошире, не говоря уже о манере поведения). А если к тому же нет жилья, то это вообще тупик…

Но Вика уже привыкла брать от жизни не больше и не меньше того, что жизнь ей в данном случае предлагает. Таков девиз всех девушек, пробивающих себе дорогу в столице: хватай что обломится, подымай сколько осилишь. Будут бить – терпи, рухнут планы – не распускайся, осмеют – первая смейся над собой… Но уж если прольется на тебя солнышко, то и пользуйся им вовсю, набирай полные ладони! Тогда уж никаких «нельзя» да «не положено»…

Одним словом, она умела приспосабливаться к обстоятельствам. Раз нельзя замуж за Коленьку – Вика это проглотит, как ни обидно, даже больно внутри. Но почему она должна отказываться от того, чтобы провести приятную ночь? Не все же ей общаться с энергетическим вампиром, можно сказать, с сексуальным извращенцем, который к тому же в дедушки ей годится! Надо когда-то и в свое удовольствие…

12

Вика не пришла ночевать, и Захар встревожился – что еще случилось с этой дурочкой? Она была ему нужна и не имела права пропасть до тех пор, пока у него не получится задуманное. Он сам удивлялся, порой с оттенком испуга, росту своих успехов после того, как нашел и приручил Вику. Не зря его словно током ударило, когда девчонка позвонила ровно в полночь, да еще назвала свое победоносное имя, свою мистическую фамилию. После этого он сказал себе: никто, как она, и добился своего. Получалось, он уже может манипулировать человеческими судьбами: вот захотел выгнать Вику с работы, чтобы вернее залучить ее к себе, и все получилось. А когда дело будет закончено, его власть над миром и вовсе окажется безграничной…

До сих пор все шло по намеченному плану, пока сегодня эта простушка не пропала. Что с ней могло случиться? Она еще не настолько истощена ежедневным «снятием пенок», чтобы падать посреди улицы и быть подобранной «скорой помощью». До этого осталось еще месяца два, если перекачиванье энергии пойдет столь же скорым темпом. А вот для того, чтобы сознательно уйти от него, Вика уже не имеет достаточно воли. Человек, у которого день за днем отбирают импульсы, получает синдром зависимости: он уже не хочет ничего менять, пересматривать привычные жизненные связи. Ему бы дотащиться по жизни до конца дня, и ладно. Так организм заранее сигналит о своем недуге, острой нехватке жизненных сил. Вика еще знать не знает, что скоро не сможет держаться от слабости на ногах, но уже не должна испытывать тяги к самостоятельности.

Чем больше Захар из нее выкачивал, тем, соответственно, больше вкладывал в свое дело: магический кристалл рос потрясающе скорыми темпами. Вернее, потрясающим было уже то, что он, вопреки легкой насмешке Захара над собой, действительно рос. И что он вообще существовал в природе. Захар вычитал об этом в одной мистической книге, якобы можно вырастить в стеклянной посуде магический кристалл, если питать его человеческой энергией. Вот Захар и старался, почти не веря, что в пустой колбе действительно родится его проводник в мир тайного знания, видимое олицетворение изотерических действий. Это должен был быть, по обещанию книги, некий фантом или, можно сказать, гомункул, вызванный из запредельности тем, кто подкармливал его силой живого человеческого естества. Так возникала потребность в доноре, которую Захар решил с помощью Вики.

Его будущий проводник уже стал обретать видимые очертания: ближе к полуночи на стенках колбы возникал какой-то мутный налет. Значит, началась материализация, переход из одной формы энергии в другую. А ведь совсем недавно колба стояла пустая, никакой Вики в квартире не было, и сам Захар не мог даже помыслить о своих теперешних достижениях…

Правда, существовало одно «но»… В прочитанной книге был намек, что служба гомункула человеку, вызвавшему его на свет, не закончится со смертью последнего. То есть проводник проводит потом и дальше, куда – соображай сам…

Но что бы там ни было потом, прежде всего требуется довести дело до конца. Захар чувствовал: бросить свой замысел посередь дороги, отказаться от почти уже родившегося гомункула свыше его сил. Но чтобы завершить начатое, нужна Вика.

Оставалось надеяться, что она придет сегодня домой. Внутренняя опустошенность заставит ее прибрести в знакомую обстановку, к тому дивану, на котором в конце концов все и будет кончено. Или нет: лучше вызвать «скорую помощь», чтобы трагическое событие произошло вне его квартиры. Но тогда к нему могут прицепиться правоохранительные органы: кто вы такой, да на каком основании девушка у вас жила. Можно, конечно, что-нибудь наврать, но зачем подвергать себя риску? Лучше дождаться, пока девчонка впадет в полуобморочное состояние, потом посадить ее в машину и отвезти куда-нибудь за город, в лес. «Под сосной оставить там на съедение волкам», – вспомнились ему пушкинские строки из «Сказки о мертвой царевне». Так он и сделает.

13

Сквозь легкий утренний сон Коля испытывал два противоположных ощущения: что с ним случилось нечто непоправимое и что ему в то же время удивительно хорошо. Одно он чувствовал духом, другое телом: внутренний человек томился сознанием совершенного блудного деяния, в то время как плоть, получив свое, нежилась в сладостном умиротворении. Он и сам не мог понять, как все это произошло, как он сорвался в манящую пропасть недозволенного. Вика попросила его помочь подвинуть в квартире шкаф, потом сварила кофе и включила музыку, под которую они стали танцевать. Он поначалу отказывался, но ей хотелось… А после все и произошло!

Вика еще спала, ее рассыпанные волосы бледно золотились на белой наволочке. И вдруг светлые ресницы дрогнули, открывая голубые, как подснежники, глаза…

– С добрым утром, любимая! Ты сердишься на меня?

– За что? – улыбнулась Вика. Ночью ей было потрясающе хорошо, так с какой стати она должна сердиться?

– Ты меня прощаешь?

– За что?

Вика думала о том, до чего же приятно, проснувшись, видеть над собой молодое прекрасное лицо любящего мужчины, который встревожен тем, сердишься ты или нет…

Но, приглядевшись внимательно, Вика поняла, что Коленька и вправду чувствует себя всерьез виноватым. Значит, есть какие-то особые причины испытывать вину? Ее эйфория тут же испарилась: неужели он… да нет, ничего такого не может быть!.. и все-таки…

– Ты болен? Лечишься? – на всякий случай спросила она.

Он молчал, и от этого ее беспокойство усилилось. Да что ж такое, в конце концов?! Неужели те правила игры, которые казались ей слишком строгими, приводят на самом деле к такой развязке!

– Значит, действительно… И ты не предупредил меня… Ну говори хоть теперь; лучше поздно, чем никогда, – с горькой иронией язвила Вика. – Так что у тебя – сифилис?.. гонорея?.. – И поскольку он продолжал молчать, испугалась еще больше. – Ну что, СПИД?!

Вместо ответа он отправился в переднюю, даже не сказав последнего прости. Вот и финал двухмесячных переглядываний, сладкого трепета, окрыляющей мечты и надежды на счастье. Как говорили когда-то в деревне, где она проводила лето: «Вот тебе, бабушка и Юрьев день!»

Но оказалось, это еще не развязка. Просто ему понадобился пиджак, оставленный в передней, и он за ним ходил. Порывшись в карманах, Коля выложил перед Викой какие-то корочки:

– Вот моя медицинская книжка. На все названные тобой номинации учителей проверяют. Я сдавал анализы, Вика. Огорчен, что ты так плохо обо мне думаешь…

– А зачем напускать на себя такой виноватый вид? – с облегченным сердцем спросила она. – За что вздумал просить прощения?

– Ну сама понимаешь… Потому что я, как мужчина, в первую очередь виноват в том, что произошло.

Вика томно улыбалась и слегка потягивалась под одеялом:

– По-моему, не произошло ничего плохого…

– Мне следовало вовремя совладать с собой. Я поставил тебя в такое положение…

– Точнее, положил, – с улыбкой поправила она, забавляясь этими непривычными речами. Милый юноша, неужели он полагает, что причинил ей моральный ущерб?

Он слегка нахмурился:

– Не иронизируй. В общем, я понимаю свою вину. Но мы можем все это исправить. – Коля оглянулся, жалея, что в руках у него нет уместного в данном случае букета. – Мы с тобой должны пожениться.

– Замуж? – Вика словно очнулась: легкий приятный разговор стал принимать серьезный оборот. – Значит, ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж… А где мы будем жить?

– Можно в общежитии… А здесь разве нельзя? – смущенно добавил Коля, озираясь по сторонам. Конечно, жилье должен обеспечивать мужчина, но если оно уже есть…

– За эту квартиру надо платить, а я сейчас не работаю, – объяснила Вика. – Живу у хозяина за те услуги, которые ему нужны.

– К-какого хозяина? – Коленька снова начал заикаться. К тому же он сразу побледнел, от его лица отхлынула кровь. – К-какие услуги?

Вика рассказала. Ей уже было ясно, что с замужеством ничего не получится, и просто хотелось излить кому-то душу. Вот ведь как подло складывается: если нравится тебе человек, то обязательно нет условий. А если в наличии квартира и прожиточный минимум, то владельцем всегда окажется Кощей Бессмертный, он же Захар Феликсович. Сегодня ей придется возвращаться к нему и, кстати, объяснять, где она пропадала ночью…

Коленька слушал, стискивая челюсти, несколько раз порывался перебить, но все-таки совладал с собой, выслушал до конца. А потом сказал непонятную фразу:

– Пути Господни неисповедимы.

– Как это? – не поняла Вика.

– Слава Богу, что мы с тобой встретились и произошло то, что произошло. Потому как теперь я от тебя уже не отступлюсь.

– А что ты намерен делать? – поинтересовалась Вика.

– Вырвать тебя из рук этого негодяя. Ты просто не понимаешь, на что идешь…

– Почему же, я понимаю. – Его волнение было приятно Вике, но она чувствовала необходимость расставить все по местам. – Чего же тут не понять: он берет у меня энергию, которая ему нужна. А я за это живу у него и на его средства.

– Во-первых, Бог дал человеку силы, чтобы он тратил их сам, без посредников. Во– вторых, выкачанная из тебя энергия идет на всякие мерзости, и ты, таким образом, становишься соучастницей. Этот страшный человек наносит тебе непоправимый вред: и душе, и телу!

– Почему телу? – пожала плечами Вика. – Он же меня не трогает… Разве что мысленно, но ведь для тела это безопасно…

Коленька сжал зубы так, что послышался легкий скрежет:

– Это тоже имеет значение! А потом, он высасывает из тебя жизненные соки! Если так пойдет дальше, ты скоро пальцем не сможешь шевельнуть!

– Как же быть? – испугалась Вика.

Ей вспомнились все чаще накатывающие на нее слабость, головокружение и то общее чувство дискомфорта, которым организм предупреждает: что-то с ним не в порядке…

Коля изложил свой план: не возвращаться к Захарке ни в коем случае, ни под каким видом. Вещи? Не стоят они того, чтобы так рисковать. Или уж, если Вика непременно хочет взять вещи, пусть идет к своему вампиру вместе с ним, он сумеет за нее постоять. Вообще же им обоим необходимо переехать отсюда в институтское общежитие. Он поговорит с комендантом, чтобы Вику временно поселили, а потом, глядишь, ей найдется работа в самом общежитии или в институте. Тогда она будет занимать свое место на законном основании. А главное – при первой же возможности они поженятся…

– Надо только немного потерпеть, и все пойдет на лад, вот увидишь! – горячо убеждал Коля свою нареченную невесту. – Я уверен, что нам помогут. Ведь это не просто общежитие – это скорей община, где все понимают ценность человеческой жизни, тем более, человеческой души. То, что ты выбираешься из сетей чародея, встретит у всех сочувствие и поддержку!

– Найдется работа… – повторила Вика, вычленив из этой вдохновенной речи самое реальное, на чем можно строить дальнейшие планы. – В супермаркете я получала около восьмидесяти тысяч в месяц…

– У нас расценки совсем другие, но ты спасешь свою душу и свою жизнь. Решайся, милая. Без тебя я и сам теперь не смогу… скажи «да»!

Но Вика молчала, прикрыв глаза, пытаясь представить себе новую стезю, на которую он ее зовет. Место в общежитии, малый достаток, труды-заботы… Верный любящий муж, горячность которого кажется подчас смешной, но, бесспорно, вызывает уважение… Ребенок, да не один… Дружба с такими же молодыми семьями… Безальтернативная ориентация на христианские ценности, хождение в церковь, соблюдение постов…

Может быть, это все и лучше, чем раз за разом отдавать себя энергетическому вампиру, постепенно превращаясь в затертую половую тряпку. Наверное, лучше, и даже без всякого сравнения! Но Вика уже знала, что по-прежнему останется у Захарки: в ней нет того волевого заряда, той подъемной силы, которая позволяет человеку изменить жизнь. Она утратила свою психологическую самостоятельность.

– Знаешь что, – ее голос звучал теперь тоскливо, – я сейчас, пожалуй, пойду… А после мы посмотрим. Я подумаю обо всем, что ты мне сказал.

– Как «пойду»!.. – ужаснулся Коленька. – Куда «пойду» – к этому чародею-экстрасенсу? Что ты, милая, тебе нельзя туда возвращаться!

– Придется… Видишь ли, ни к чему другому я пока не готова. Так сразу ничего не делается…

– Опомнись, Вика, все очень серьезно, – вновь заговорил он, преграждая ей дорогу. – Ты можешь пропасть ни за что. Если у тебя нет сил бороться, позволь мне делать это за тебя!

– С Захаркой не поборешься, – в ответ вздохнула Вика. – С моим хозяином. Ты еще не знаешь, что это за тип…

Ей вспомнилось, как ее уволили из супермаркета. Коленька молодой, порывистый, любящий; но разве ему выстоять против такого монстра?

– Вика!.. – умолял он.

– Да ведь не навек расстаемся. Сегодня вечером я опять буду в церкви, и мы все решим…

– А если этот вампир не отпустит тебя больше в церковь?

– Отпустит, потому что я приношу ему оттуда больше энергии. Обогащенной… А ему надо что-то там докончить…

Коленька стиснул челюсти, так что на его лице обозначились желваки:

– Значит, ты снова будешь вкладывать себя в какую-то чародейскую пакость… Не возвращайся! Тебе надо бежать от этого человека!

Но Вика уже собирала разбросанную по комнате одежду. Вчера им было не до того, чтобы сложить ее аккуратно, а сегодня в свои права уже вступила обычная жизнь.