Текст книги "Балерина"

2

1988 год. Париж

Борис Александрович Зверев отправил секретную шифровку в Москву:

«В Париже действует группа людей, направляемая и финансируемая секретными службами Франции. Из достоверных источников поступило известие, что в скором времени планируется заброска в Советский Союз большой группы агентов, состоящей в основном из бывших граждан СССР. В их задачу поставлена дестабилизация политической обстановки в Советском Союзе и создание центров поддержки оппозиционно настроенных политиков и антисоветских групп. По данным информационного центра внешней разведки, противнику известно, что в Советском Союзе назревает ситуация политического и экономического кризиса.

Все это благоприятствует планам врага, для которого цель развала СССР является основной».

Зверев внимательно просмотрел еще раз секретный материал, поступивший из отдела контрразведки «Европа».

Он задумчиво прикурил сигарету, щелкнув зажигалкой. Франция, как ни крути, играла основную роль в Европе в тайной войне разведслужб против социалистических стран. И имела, как никакая другая европейская страна, огромный выбор добровольных агентов, из числа бывших советских политэмигрантов, враждебно настроенных к коммунистической системе и желающих сотрудничать с ними. Этому способствовали три больших волны русской эмиграции – послереволюционная, послевоенная и «перестроечная».

Звереву предстояло разобраться в ситуации на месте и по возможности выявить этих агентов. Он был отправлен в Париж со специальной секретной миссией на три года под видом сотрудника Торговой палаты СССР во Франции.

В его задачу для начала входило обосноваться в Париже, внедриться в среду русскоязычного населения, обосновавшегося во Франции за последние десять лет. Старая послереволюционная волна эмиграции их не волновала. Они свое уже отжили и были мало полезны для активных и результативных действий. Но, самое главное, ему надо было выйти на след бывшего сотрудника разведки, Леонида Гуревского, перебежавшего в 1978 году на сторону врага. После его побега по его доносу секретным службам Франции о сети советского шпионажа из посольства СССР были высланы советские дипломаты всех рангов, а также сорваны тщательно разработанные планы секретных операций и раскрыты агенты, работавшие на французской территории. Сейчас предстояло вновь поднять это дело, так как, по данным разведки, его следы проявились в связи с выходом советских разведчиков на группу «Репатрианты», которую, по подозрению Комитета безопасности, именно Гуревский и готовил. Но все это надо было проверить.

Борис Александрович набросал план работы в ближайшей перспективе и задумался. Надо искать контакты с советскими эмигрантами, осевшими здесь. Зверев взял справочник «Желтые страницы» и начал внимательно его просматривать, время от времени делая пометки карандашом и загибая страницы. Русские рестораны, клубы, центры по изучению языков. «Ну надо же, расплодились! – подчеркнул он очередную русско-французскую ассоциацию. – Неплохо здесь устроились!»

Борис Александрович бегло говорил по-французски и прекрасно по-английски, закончив в свое время Московский институт международных отношений. Несколько лет отработал в дипломатическом корпусе в одной из отдаленных африканских стран, где и выучил французский язык. Потом был направлен в Высшую школу КГБ и переведен на работу в секретные структуры Разведывательного управления – ПГУ (Первого главного управления) в отдел внешней разведки. Ему было сорок три года. На дворе стоял 1988 год.

3

Домой приехали довольно поздно. Алла огляделась. Она никогда не была здесь до этого. Теперь это был ее дом. И никуда от этого не деться. Она сидела в гостиной среди разбросанных сумок и чувствовала себя непрошеной гостьей. Поборовшись с предрассудками, женщина встала и оглядела свой приют. Большая гостиная была заставлена старой мебелью, и было не очень уютно от яркого света многочисленных ламп. Даниель тут же исчез и загремел посудой на кухне. Аллочка нерешительно встала: может быть, помочь?

– Нет, нет, шери, у меня сюрприз! – эхом раздалось из кухни.

Она опять прошлась по комнате, разглядывая без всякого любопытства квартиру. По большому счету, ей было все равно, где жить, только бы никто ее не доставал из прошлой жизни. Хотя, надо признать, после двухкомнатной стандартной ленинградской квартиры это жилье ей показалось просто дворцом. Две спальни, гостиная и обустроенная по последнему слову техники кухня, откуда неслись дразнящие аппетит запахи.

– Шери! – крикнул Даниэль. – Готово!

Алла сжала виски руками. Нет, это невозможно! Это непривычное «шери» – даже не «дорогая» – «шер», а означающее с французского что-то типа «милочка» почему-то выводило ее из себя.

«…Восемь, девять, десять… – посчитав про себя до десяти, постаралась она взять себя в руки. – Кажется, действует! К этому надо привыкать. Теперь я – “Шери”!» – И приняв, насколько ей это удалось, беспечный вид, прошла на кухню.

Даниэль приготовил чудесный ужин и открыл бутылку шампанского. А когда они выпили за встречу, взял руку жены, прикоснулся к ней губами и надел на тонкое запястье подарок. Золотой браслет в виде змейки с бриллиантовым глазом сковал ее руку.

– Шери! Добро пожаловать!

Алла смутилась и почувствовала себя неловко:

– Очень красивый браслет! – улыбнулась она Даниэлю. И, неожиданно для себя, нежно и искренне поцеловала мужа. Не за подарок. Она была безразлична к безделушкам, даже очень дорогим. Поцеловала за любовь и внимание.

– Спасибо, милый! Мерси!

А ночь надвигалась неумолимо. Время подходило ко сну, и ей стало так тоскливо и страшно в непривычном месте, что захотелось обратно домой, в Ленинград.

Даниэль возился с чемоданами:

– Шери, здесь твой шкаф!

У нее не было сил распаковывать вещи, и она, только достав сумку с косметикой, прошла в ванну.

Муж ласково обнял ее и деликатно закрыл за ней дверь: не буду мешать тебе, шери…

Они были знакомы два года, а женаты только десять месяцев. Вместе никогда не жили, не считая недели, проведенной в гостинице «Астория» в Ленинграде, когда поженились в прошлом году. А познакомились они случайно в одной компании русско-французской семьи, когда Аллочка была в Париже на очередных гастролях с театром. Она тогда только посмеялась над не сводившим весь вечер с нее глаз французом. И вот результат. Зря смеялась.

– Шери-и-и! – раздалось из спальни. Она вся внутренне сжалась и приготовилась к моральному мучению.

Надо сказать, что этой первой ночи любви в супружеской постели Алла почти не запомнила. Зря волновалась. Алла всего лишь сказала супругу: «Я устала…», и он тут же оставил ее в покое… «Ну и ну…» – засыпая, подумала она.

4

Биарриц. Франция. 1988 год

В русском православном соборе на набережной Императрицы в Биаррице яблоку негде было упасть. Служба собрала почти весь приход юго-западной части Франции. Отец Николай был доволен, что в этом году русские прихожане, как никогда, в таком количестве собирались в церкви.

Полумрак огромного храма опускался на молящихся прихожан, скопившихся перед освещенным дрожащими свечами и лампадами иконостасом. Богослужение проходило только в воскресные и праздничные дни, и русские православные приезжали издалека, чтобы послушать непривычные для церкви интеллектуальные и страстные проповеди отца Николая.

Молодая женщина в накинутом на голову светлом шарфе, стояла в самом углу собора у выхода и ждала окончания службы. Ее красивое лицо выражало скрытую тревогу и внутреннее страдание. Она нуждалась в исповеди. Это было, конечно, странно для нее, бывшей коммунистки, атеистки и современной советской женщины, вдруг стать глубоко верующей христианкой. Но это случилось. Хотя и не вдруг.

После своего невозвращения на Родину и отречения от прошлой советской жизни ее сознание освободилась от тягот чуждой ей идеологии. Ну, а после рождения дочери она поверила в Бога.

Еще в прежней жизни, в Москве, Евгения иногда заходила в церковь по большим религиозным праздникам послушать песнопения и поставить красненькие восковые свечки по двадцать копеек. Да и в Париже частенько появлялась в соборе Александра Невского на улице Дарю. Но все это было – не то. Не серьезно. И только здесь, в Биаррице, оторванная не только от Родины, но и от друзей и знакомых, уже приобретенных в Париже, она почувствовала тягу к кусочку русской жизни во Франции, сосредоточенной в православной церкви на набережной Императрицы. Здесь несколько лет назад она встретила отца Николая, покорившего ее своей добротой и вниманием. С тех пор Евгения очень изменилась внутренне. И внешне тоже. Отбросив материальные амбиции, она успокоилась и стала жить для дочери и мужа. И была счастлива до того дня, пока внезапная встреча с человеком из прошлого не перевернула ее такую счастливую и уравновешенную жизнь.

Евгения перекрестилась: «Господи, дай мне силы пережить это…» – зашептала она молитву.

Мысли о случившемся и эмоции захлестнули ее. «И зачем понесло меня в Париж? Сидела бы дома… Хотя какая разница, не поехала бы в Париж, Биарриц тоже недалеко. У Москвы – длинная рука! Вот дурочка, жила и была уверена, что все в прошлом. И вот случилось то, чего так боялась все эти годы: здравствуйте, мадам! Вы нас не ждали?»

– Господи!.. – она зашептала молитву с таким самозабвением, как будто только это могло ее спасти от беды.

Евгения не была готова к встрече с прошлым. Совсем. Столько лет скрывала свою прежнюю жизнь от близких и знакомых, думая, что все позади.

Французский муж даже в страшном сне не мог себе представить, что его любимая жена в недавнем прошлом сотрудничала с органами, наводящими ужас на миллионы людей во всем мире. Хотя, если честно, ее работу в ЮНЕСКО трудно назвать сотрудничеством, «несотрудников» туда не посылали. Правда, никаких функций разведывательной деятельности она не осуществляла. Так, иногда писала отчеты о происходящем вокруг и давала характеристики на людей, которыми интересовались органы. Но теперь доказывай французам, что ты не верблюд! А когда так случилось, что она отказалась возвращаться в Москву, она приготовилась к самому страшному: мести «товарищей» из Москвы. Ждала год, ждала два. Но ничего ужасного не происходило. Вот и успокоилась, подумав тогда, образно говоря, что унесла от них ноги. Оказалось, не унесла. Спустя десять лет они ее настигли. Она содрогнулась от этих мыслей. Неужели только десять лет назад? Ей представлялось, что с ней все это произошло вечность назад и совсем в другой жизни и даже как будто не с ней.

«Господи, царство, и Ты превыше всего…» – донеслось до нее как из другого мира. Женя опять перекрестилась. Что делать? Куда бежать? Поделиться было не с кем. Ну не рассказывать же мужу о своей прошлой жизни! А ей было необходимо освободиться от страшных мыслей, преследующих ее и днем и ночью. Ведь после этой неожиданной встречи с человеком ОТТУДА она уже не могла жить спокойно. За каждым углом, за всяким кустом ей мерещились тени людей из прошлого, преследующие ее по пятам. Вот и сегодня утром, когда она шла в церковь, заметила маячившего всю дорогу в двух шагах от нее мужчину в длинном пальто. Или она уже сходит с ума и мания преследования лишь в ее восполненном мозгу?

«Праведный верою жив будет…» Проникновенный голос батюшки успокаивал и отодвигал все страхи и сомнения. Ну, конечно, единственным человеком, которому она могла довериться и открыть свои мысли, был отец Николай. Он уже знал о ее прошлом и невозвращении в Москву. И в то время только он один понял ее и поддержал, и помог морально удержаться в новой жизни. И теперь Евгения была уверена – он вызволит ее из беды.

Она дождалась конца службы и перед самым закрытием церкви подошла к святому отцу.

– Отец Николай, я хочу исповедаться. Когда можно будет подойти?

– В среду, Евгенюшка. После заутренней. Приходи в десять. Я вижу, тебе не покойно, – и он окинул ее внимательным взглядом. Женщина приложилась губами к его руке и прошептала:

– Не покойно, батюшка. Совсем не покойно. Спасибо за вашу поддержку.

Она подняла заплаканные глаза, перекрестилась и быстро пошла к выходу. Отец Николай сочувственно покачал головой, закрыл за ней дверь на засов и пошел в глубину церкви за алтарь.

5

Рутина семейной жизни совсем не обременяла привыкшую к изнурительному труду на сцене Аллочку. Ей трудно было сейчас представить, что три спектакля в неделю, ежедневные классы и репетиции концертных программ когда-то были нормой. О том, что помимо этого существовала бытовая, семейная и общественная жизнь, и говорить не приходилось. Работала не покладая рук, а в ее случае ног – всю жизнь! По этой причине в новой жизни она ощущала себя в каком-то праздном безделье. А иногда ей даже приходилось сдерживать порывы своего тела, как то: бежать к станку и истязать себя тренировкой, как в былые времена: и ра-а-аз, и два-а-а… Слава Богу, перекладин – не было! Отделывалась легкой гимнастикой и пробежкой по парку. Надо же было чем-то себя занять. Иначе можно с ума сойти! Ну не привыкла она сидеть сложа руки! Посещение магазинов и торговых центров, вначале доставлявшее сплошное удовольствие и умилявшее разными пустяками, что, конечно, не удивительно после пустых советских прилавков, уже надоело.

Надо сказать, Алла любила красивые вещи и знала толк в модных новинках, хотя с детства была неизбалованной, а во взрослой жизни скромной. Да и, честно говоря, карманных денег, отпускаемых мужем, не хватило бы ни на одну из вещичек, присмотренных ею в бутиках.

«Заработаю и куплю»! – отворачивалась Аллочка от понравившейся вещи и чувствовала себя неловко в своей зависимости от мужа. Всю жизнь зависела только от себя.

«Во всех нарядах ты, голубка, хороша!» – улыбалась она своему отражению в зеркале и поправляла поясок на платьице, сшитом три года назад у театральной портнихи (дай Бог ей здоровья!) по случаю своего тридцатипятилетия! А выслушав очередной комплимент от продавщицы (уж они-то понимали толк в индивидуальном пошиве, так как не каждый, оказывается, и здесь, на Западе, может себе позволить такую роскошь), окончательно успокаивалась по поводу смены гардероба. Алла повторила уже не мысленно, а вслух, с грассирующим «р»: «Гар-рдер-роб», – и получила наслаждение. Родное русское, как ей казалось, слово «гардероб», всего лишь навсего – два французских! Гард – хранить и роб – платье. Она улыбнулась своим мыслям – вот что значит изучать язык! А вспомнив рассказ учителя про «шерамыг», опять умилилась лингвистическому анекдоту: шер – по-русски дорогой, ами – друг. Соединив два слова вместе, получается – шерами. В России после разгрома наполеоновской армии умирающие от голода французские солдаты стояли вдоль российских дорог с протянутой рукой, прося подаяние, и жалобно тянули: шер ами… Шерамыги, тут же их окрестили русские победители.

Вот уже две недели Алла посещала школу французского языка для взрослых. И наслаждалась познанием не менее могучего и великого французского. Это была не прихоть, разговорный язык ей был просто необходим. Алла хотела работать и быть независимой от мужа. Она даже представляла, как заработает мно-о-о-ого денег! И непременно вызовет из Ленинграда дочку. Неделю назад она позвонила ей по телефону и шепотом сообщила: «Любочка, миленькая, потерпи, я уже все узнала, до восемнадцати лет ты – ребенок и имеешь право жить со мной во Франции!»

Вечерами, оставшись одна в своей комнате, она с упоением спрягала ничего не значащие раньше и теперь обретающие смысл французские глаголы и слова: «Je sui – Я – есть. Я – есть, я – существую-ю-ю-ю!» – мысленно и в никуда кричала Аллочка.

Прошлое начинало потихоньку отдаляться и изредка напоминало о себе телефонными звонками из дома и немногочисленной почтой в виде открыток и коротких писем. Все было хорошо. Лишь одно ей не давало покоя и страшно мучило – разрыв с дочерью. Алла даже представить себе не могла, как она будет безумно скучать по ней. Она смотрела на фотографию девочки, которая застенчиво улыбалась ей из деревянной рамки, и у нее от бессилия ей помочь опускались руки.

Самое ужасное состояло для нее в том, что Даниэль не выказывал большой радости по поводу воссоединения дочери и матери.

– Шери, она уже совсем взрослая и будет нам мешать. Давай лучше помогать материально? Двести франков в месяц!

– Конечно, мерси, двести франков – сумасшедшие деньги в Ленинграде, особенно если поменять их на черном рынке, но…

Чувство вины, что она бросила дочь, не давало ей спокойно жить.

Ну, а в остальном Алла быстро начала привыкать к французскому стилю жизни, и ей нравилось – все! Ну, может быть, конечно, не все, но, как там говорят, со своим уставом в чужом стане… Поэтому на всякие мелочи, типа после девяти вечера звонить по телефону неприлично (забудь о полуночных разговорах по душам!) или деньги в долг у соседа до получки не попросишь, что в России в порядке вещей, она внимания не обращала. Нельзя так нельзя. Что значат какие-то условности в сравнении с необыкновенным ощущением внутренней и внешней свободы?! От всех и вся! Никто не лез в ее личную жизнь: ни соседи, ни родственники мужа, ни сокурсники по школе. Удивительно, но у них было не принято задавать вопросы о личной жизни или расспрашивать о прошлом. Она даже представить себе такое не могла в Ленинграде. Одна соседка по подъезду тетя Зина чего стоила. Справочное бюро – Зинаида Андревна, как звали ее все в доме. Она знала все и обо всех: в какой квартире кто живет, кто к кому приехал, кто развелся, кто женился, а кто, пусть земля ему будет прахом… Алла только вообразить себе могла, что про нее говорила тетя Зина после ее отъезда в Париж. Поэтому ностальгией Аллочка не страдала. Вот только по семье и по друзьям скучала. В общем, все было хорошо. Даже лучше, чем она себе это представляла.

Муж оказался прекрасным партнером и другом, а «что еще нужно на старости лет?» – думала Алла. Однако, хоть Аллочка давно уже не была юной девушкой, до старости ей еще было далековато. К тому же французы, опять же, в отличие от русских, иначе воспринимают возраст: женятся поздно, детей рожают – после тридцати, начинают жить для себя – после сорока, осуществляют свои идеи и мечты – после пятидесяти и пускаются в повальные путешествия – после шестидесяти. Так что по французским меркам она была молодой женщиной. О-ля-ля! Еще нет и сорока! И это ее очень устраивало.

Алла уже мечтала: как только сдаст экзамен по французскому в школе и получит диплом, который ей даст право работать во Франции, – она будет искать работу. Скорее всего, преподавателем классического танца. Она уверена, что с ее послужным списком в этом проблем не будет.

Новая жизнь в чужой стране не в самом юном возрасте, несмотря ни на что, складывалась чудесным образом. Все было прекрасно. Пока однажды вечером не раздался телефонный звонок.

6

Жорж Кондаков, в прошлом – Леонид Гуревский, абсолютно вжился в имя и образ, далекие от его настоящей сущности. Он работал в секретных службах Франции – Главном управлении внешней безопасности (ГУВБ) – уже десять лет. Его руководителем был опытный разведчик, специалист по Восточной Европе, француз польского происхождения – Жан Пеншковский. Это был сильный политический аналитик и блестящий стратег по разработке секретных операций, а также прекрасный специалист по подготовке массовых протестов и беспорядков, в основном в социалистическом лагере европейских стран. Это при его непосредственном участии были осуществлены волны народных волнений и политических протестов в Чехословакии в 1969 году, а позже, в 1982, была оказана финансовая помощь организации «Солидарность» в Польше. Общими усилиями США, Великобритании, Франции и ФРГ был изменен политический климат в Европе. Сейчас уже был закончен проект по воссоединению двух Германий, разделенных берлинской стеной. На территории ГДР находились опытные агенты, сплотившие в ряды большие группы людей, недовольных существующим строем, которые рвались в бой с коммунистическим режимом. Вот-вот берлинская стена должна будет рухнуть. Но самое главное, в проекте отдела «Европа» на ближайшие годы планировалась крупномасштабная операция по развалу СССР. Операция разрабатывалась французами в строжайшем секрете даже от партнеров за океаном, претендующих на большую сферу влияния НАТО в советских республиках в случае этого развала. Им это было не на руку.

Жорж был назначен руководителем отдела № 7, который занимался набором секретных агентов для внедрения их на территорию СССР. В его задачу входило находить бывших советских людей, проживающих во Франции, и готовить их для работы в Советском Союзе. Там они должны были создавать обстановку политической нестабильности, подстрекать толпы к массовым беспорядкам, распускать слухи, порочащие коммунистический режим, и создавать смуту и хаос в обществе.

Кондаков уже подобрал группу людей, в основном из советских политических эмигрантов, и сейчас готовил их для отправки в Советский Союз. В основном это были бывшие диссиденты 60–70-х годов, которые уехали или были высланы из СССР по политическим мотивам. Многие из них не нашли своего места в «капиталистическом раю», не прижились и не адаптировались в чужой стране и хотели вернуться на Родину, где шли большие процессы в сторону гласности и демократических преобразований.

В его отделе воспользовались официальной лазейкой, о которой Жорж знал не понаслышке, чтобы отправлять агентов в Советский Союз. Еще с 30-х годов при посольстве СССР во Франции существовал отдел по депортации советских людей, оказавшихся по воле случая и различных жизненных обстоятельств во Франции и желавших вернуться на Родину. Подготовив соответствующие бумаги, их переправляли в Советский Союз.

Вот этим и занимался Жорж. Он подобрал группу из таких эмигрантов, которых готовил к деятельности секретных агентов, чтобы потом, совершенно официально, как возвращенцев отправить в СССР.