Текст книги "Армянские предания"

Десница и меч

Покоряя страны, порабощая народы, дошел до Армянского нагорья мировержец Тугрил. Захватил он множество уделов, превратил в развалины великолепную столицу Багратидов – Ани и, наконец, раскинул стан на берегу Ванского моря.

На рассвете, глядя на окутанный синей пеленой остров Ахтамар, предводитель сельджуков замышлял новые завоевания, мечтал о новой славе.

Его раздумье прервал гонец вестью о том, что. несмотря на яростные приступы, осажденный замок Арджеш не сдается, ибо как лев сражается во главе своих смельчаков обороняющий крепость юный годами, но уже зрелый воин, сын владетеля края Татул.

– Молод Татул, – рассказывал вестник, – но великан он ростом и обладает силой сорока буйволов. Ростом он по плечу всаднику, не знает промаха стрела его, а дуга широкотетивного его лука напоминает радугу.

Отдает он приказ – и крепостные стены дрожат от громового его голоса!

Мрачно выслушал вестника Тугрил. Схватившись за рукоятку меча, повелел он сыну сестры, своему единственному наследнику:

– Даю тебе, Давуд, срок до восхода солнца: покоришь крепость и живым приведешь ко мне Татула!

– Повелел – будет исполнено! – отозвался Давуд и, вскочив на коня, поскакал к замку.

Увидев юного всадника на игравшем под ним скакуне, Татул крикнул:

– Выслушай меня, о правая рука и наследник могущественного Тугрила! Зачем нам истреблять безвинных людей и навлекать на себя проклятия женщин и стариков?!

Но надменный сельджук прервал Татула:

– Не жди пощады от меня! Если не хочешь кровопролития, – сдайся, склони свой меч перед великодушием всесильного Тугрила, и он сохранит тебе жизнь!

– Милости не прошу я у врага, а у тебя – жизни! – усмехнулся Татул – Коль бесстрашен ты, выходи, скрестим мечи, и пусть одержит победу тот, у кого десница сильнее и у кого дело правое.

В замешательство привел Давуд а неожиданный вызов: почувствовал страх он, припомнив рассказ вестника. Но горд был Давуд и самолюбив. Никогда в жизни не отступал он перед врагом, ни разу не дрогнул меч у него в руке.

Задумался на мгновение наследник Тугрила и высокомерно ответил:

– Принимаю твой вызов! Померимся силами, и ты почувствуешь мощь моего меча, как почувствовали ее другие богатыри, начиная от Турана до Ирана и от Турана до Вана.

И задрожала земля. Воины со страхом следили, как сшибались мечи с бронзовыми щитами у сражавшихся. Гром щитов и лязг мечей донесся до лагеря сельджуков, долетел до шатра самого Тугрила.

Вдруг смолк лязг мечей, и все нагорье погрузилось в тишину. Замерли взметнувшиеся волны Ванского моря, и только что выскользнувший диск солнца застыл на склоне горы.

Зловещая тишина заставила встрепенуться Тугрила. Что это значит, почему молчат бесстрашные воины, пронесшие славу своего непобедимого предводителя от востока до запада?

Но вот к шатру Тугрила на вспененном скакуне примчался всадник, пал на колени перед порогом и прерывающимся голосом поведал о том, что в поединке с молодым князем сражен наследник Тугрила.

Вскочив на ноги, Тугрил выхватил меч. От гнева и волнения по мутнели, налились кровью глаза, грозовые тучи спустились на лицо, казалось, вот-вот сверкнет молния ярости… Но предводитель сельджуков сдержался и молча вскочил на скакуна. Словно обрел крылья конь и помчался вперед. Приближенные поскакали за Тугрилом и за полчаса достигли замка Арджеш.

На земле перед воротами крепости, залитый кровью, лежал Давуд…

– Татул, эй, бесстрашный Татул! – загремел голос Тугрнла. – Сюда я прибыл не для того, чтоб сразиться с тобой, отвори ворота крепости и выйди ко мне, никто не подымет руку на тебя.

Грузно распахнулись ворота, из крепости вышел статный юноша и с высоко поднятой головой подошел к Тугрилу.

– Ты ранил меня в сердце, Татул! Такого удара не наносил мне еще ни один враг… Клянусь, не будет тебе пощады, если не выживет мой названный сын и наследник, моя единственная надежда. Но если выживет он, за отвагу твою отдам я тебе и эту крепость, и город, и удалюсь от Ванского моря. Поведай же мне, смельчак, оживет ли мое раненое сердце?

Шагнул к сраженному противнику Татул, вгляделся и спокойно сказал:

– Удар нанесен моим мечом, а сила моей десницы ведома мне – не жить ему, Тугрил!

Потемнело в глазах у Тугрила, и он глухо застонал.

И впрямь, через несколько минут раненый испустил дух.

Кровь бросилась в голову властелину сельджуков, в сердце заполыхала жажда мести. Видя бездыханным своего наследника, он забыл свое обещание и отдал приказ обезглавить Татула.

Палачи накинули аркан и пленили смельчака.

С презрением оглядел Татул окруживших его сельджуков и гневно крикнул:

– Так поступают простые разбойники, а не могущественные вожди воителей! Разве ты одолел меня в бою, Тугрил?

Тугрнл махнул рукой подступившим к Татулу палачам и молвил:

– Вручи мне сам на коленях меч, которым ты убил моего наследника, И я пощажу твою жизнь!

Татул пристально глянул в неумолимые глаза Тугрила.

– Меч мой можно взять лишь с моей десницей, – прозвучал его ответ. – Так завещали мне предки: могу отдать жизнь, но меч – никогда!

Нахмурился Тугрил и, обнажив свой меч, протянул палачу со словами:

– Такой смельчак достоин удара лишь моего меча. Возьми, отруби голову и правую руку мятежнику!

Затем, обращаясь к телохранителям, добавил:

– Священный прах отошлите сестре моей. А рядом положите десницу Татула и его меч, чтоб утешалась она тем, что сын ее сражен рукой богатыря.

Потянулся в Туран траурный караван, и скорбная весть понеслась впереди него. Рыдала и с воплем рвала на себе волосы старая мать над прахом сына, и вместе с нею скорбили все матери Турана. Но, увидев рядом с прахом Давуда десницу и меч Татула, стали воспевать храбрость сраженного, ибо пал он в бою с богатырем, от удара его меча-молнии.

Рассказывают, что когда пал могучий Татул на родную землю, сраженный обманом врага, над Арджешем поднялся грозный ураган. Мрачное облако, подобное черному дракону, поглотило солнце, тьма окутала землю. Разразилась буря, засверкала молния. Смешались небо и земля, забушевало Ванское море…

Налетел смерч на стан Тугрила, разметал и унес с собой шатры сельджуков, и ушли они с Армянского нагорья.

Освобожденный народ похоронил своего героя на вершине высокой горы и, чтобы увековечить его память, назвал ее горой Татула.

Земля Родины

Настороженная тишина царила в тизбонском дворце Сасанидов на берегу Тигриса. В одеянии из златотканой парчи, с усыпанной драгоценными камнями тиарой на голове, неподвижно застыл на троне персидский царь Шапух. Тяжелые занавеси тронного зала раздвинулись, и вошедший распорядитель дворцовых приемов раболепно склонился перед троном царя.

– Разреши молвить, повелитель… – прошелестел тихий голос.

Прибыли вызванные тобой маги и звездочеты во главе с верховным жрецом.

Высокая тиара чуть качнулась. Шапух повел рукой, и распорядитель приемов, пятясь, вышел на зала.

Размеренным шагом в зал вошли самые известные в стране жрецы и кудесники во главе с верховным жрецом и остановились в двух шагах от трона.

Шапух наклоном головы ответил на их приветствие и, подождав пока они расселись на подушках под стеной, заговорил:

– Известно вам всем, что уже тридцать лет воюем мы со страной армян и не можем заставить их принять священное учение Лура-Мазды, склониться перед могуществом арийским. И вот послал я голь и заверенное царской печатью с и воображением священного вепря приглашение царю армянскому Аршаку и так велел написать в послании своем:

"Говорю тебе, – зачем нам, двум государям венчанным соседних стран, враждовать друг с другом? Приезжай ко мне в Тизбон мой, договоримся быть отныне отцом и сыном, и пусть настанут после этого мир и дружба между нами!»

И вот, поверив мне, прибывает в Тцзбон царь армянский вместе со спарапетом Васаком Мамиконяном… Если б мог я положиться на то, что останется верен царь армян обету дружбы с нами, передаст страну свою и народ под власть мою и отойдет от Византии, перестанет знаться с проклятым племенем враждебных нам кушанов-кочевников, – я отпустил бы его с почестями обратно в его страну. Но опасаюсь я, что, вернувшись к себе, откажется он повиноваться мне. Посоветуйте же мне, мужи мудрейшие страны арийской, как мне поступить?

И «могпэтан-могпэт», верховный жрец огнепоклонников, выступив вперед, воздел руки вверх и с поклоном молвил:

– Живи во славе и счастье, повелитель царей! Мудро ты поступаешь, не забывая о завете: «Трон – опора алтарю, и алтарь – опора трону».

Мудро поступил ты и тогда, когда пригласил царя армян приехать к тебе в Тизбон, ибо льва завлекают в западню приманкой, а человека заманивают ласковым словом. Воззвал я в душе к Аурамазде великому, и вот что внушил он мне: прими с почетом ты гостя своего, развлекай его пирами и охотой, пока не привезут тебе из страны армян два мешка земли и бурдюк воды тамошней. Потом вели дворцовым служителям посыпать половину тронного зала персидской землей и обрызгать ее здешней водой, а другую половину зала посыпать землей армянской и обрызгать водой армянской.

И вели, чтоб расстелили на первой половине зала ковры персидские, а на второй – ковры армянские. После этого пройди с царем армянским сначала туда, где посыпана персидская земля, и задай ему несколько хитрых вопросов… Потом пройди с ним туда, где пол посыпан землей его родины, и задай ему те же вопросы… Тогда и узнает повелитель арийцев – останется ли верен царь армян союзу с Персией, если ему позволят уехать с миром в его Армению…

И в тот же день послал Шапух гонцов на быстроногих беговых верблюдах в Армению за землей ее и водой. Вернулись посланные, доставили то. что им было приказано доставить, и Шапух поступил по совету «могпэтанмогпэта».

Когда в Тизбон прибыл в сопровождении (-парапета своего армянский царь, Шапух принял его с великими почестями, ласково беседовал с ним. а после пира в его честь велел проводить в приготовленные для гостей великолепные покои. Два дня он чествовал их пирами, пригласил на большую охоту, а на третий день передал через смотрителя дворца приглашение пожаловать к нему для беседы. Взяв за руку Аршака, он начал прогуливаться с ним по тронному залу и, когда они дошли до половины зала, посыпанной персидской землей, ласково спросил:

– Ответствуй, царь армян, почему ты таишь вражду против меня и тянешься к врагам арийской державы – Византии коварной и варварам-кушанам? Ведь я возлюбил тебя как сына, собирался отдать тебе в жены дочь свою… А ты не принял моей дружбы и вот уже сколько лет враждуешь со мной, не хочешь мне покориться!

Горела под ногами у Аршака чужая земля, пал он духом и ответил смущенно:

– О, царь арийцев, сознаю я свою вину…

Но вот отвел его Шапух, беседуя, на ту половину тронного зала, где пол был посыпан землей армянской и обрызган водой армянского родника. Воспрянул духом армянский царь и на повторные упреки Шапуха с возмущением ответил:

– Не пытайся притворной лаской обмануть меня, искуситель! Разве могу я забыть пролитую тобой кровь моих соотечественников, опустошение моей родины посланными тобой разбойничьими войсками?! Вижу, что допустил я ошибку, дал себя обмануть лживыми посулами мира. Но ведь так жаждет мира мой измученный, трудолюбивый народ!

Нахмурился Шапух и, напомнив, что вечером ждет гостя на торжественный пир в его честь, отпустил Аршака.

По утвердившемуся исстари ритуалу, за торжественной трапезой царю армянскому всегда отводилось почетное место рядом с царем персидским. Но когда вечером Аршак вошел в трапезную, распорядитель церемоний отвел его в дальний угол (куда уже высыпали куль армянской земли и обрызгали ее армянской же водой) и предложил ему сесть прямо на неприкрытый пол.

Возмутился Аршак, обернулся к Шапуху и гневно воскликнул:

– Что это, забыл ты, что я приглашенный тобой гость и что мое место рядом с троном, на котором восседаешь ты?! Не думай, что я забуду это унижение, что минует тебя моя месть, о, сын похитителя престола царей у законного наследника!

За живое задело Шапуха упоминание о том. что прадед его, Арташир, незаконно завладел персидским престолом, убив законного царя.

– Знай, дерзновенный, что не видать тебе страны своей, что сгинешь ты в заточении и горько раскаешься в своем неповиновении! – крикнул он и повелел начальнику дворцовой стражи:

– Закуйте его в цепи и заточите в «Анхуш берд»!

– Зазвав меня сюда обманом и предательством, ты можешь заковать в цепи и руки, и ноги мне, но не дано тебе заковать в цепи дух мой, о коварный повелитель арийцев! – пренебрежительно бросил Аршак, когда стража кинулась к нему.

Вскочил с места возмущенный спарапет армян Васак Мамиконян, и на весь зал загремел его голос:

– Повелитель арийцев, веди себя как подобает царю, а не как обманщик царей! Жаль, что зазван я во дворец этот, как гость твой, и нет со мной моего меча. Но не всегда буду я безоружен, и не избежать тебе мести за предательство твое!

– Эй, лиса, ты думаешь забыл я, что ты столько лет истреблял отборнейшие отряды моих воинов?! Но вот наконец-то попал ты мне в руки, чтоб умереть смертью затравленной лисы! – злорадно рассмеялся Шапух.

И спокойно прозвучал в ответ голос Васака:

– Это меня ты называешь теперь лисой? Но, помнится мне, что не так давно стоял я, опираясь одной ногой на гору одну, и другой ногой опираясь на гору другую. И когда переносил я всю тяжесть на правую ногу, – поддавалась под пятой у меня та гора, а когда переносил всю тяжесть на левую ногу, – поддавалась под нею другая гора…

– Поведай же мне, – какие это горы попирал ты своей пятой? – усмехнулся Шапух.

– Так, значит, не знаешь ты, что одной из этих гор был ты, а другой – кесарь византийский?! – насмешливо спросил Васак.

Кровавая пена выступила на губах у Шапуха, глаза его словно хотели выскочить из орбит.

– Смертью пойманной лисы умрешь ты у меня! – второй раз повторил он свою угрозу.

Невысок ростом был Васак Мамиконян, но когда выпрямился он и откинул голову, исполином показался он всем сидевшим за пиршественным столом. Не дрогнув, выслушал он страшную угрозу Шапуха и спокойно ответил :

– Ну что ж, доводи свое предательство до конца, державная лиса! Но помни – ты можешь убить и меня, и моего царя, но поставить на колени народ армянский ты не в силах!

– Содрать с него кожу, набить соломой и послать в «Анхуш берд» в подарок его царю! – завопил обезумевший от ярости Шапух.

И, оглядев присутствующих, он с усмешкой пояснил:

– Ведь спарапет армян предан царю своему и был неразлучен с ним. Поэтому не хочу я разлучать их – пусть вечно стоит он перед глазами царя своего!

И днем, ни ночью не знала покоя жена плененного царя – прекрасная Парандзем, оплакивая участь мужа, выискивая способ переслать ему весть, найти возможность освободить его.

И привиделся как-то измученной тяжелыми думами царице сон, будто из окна «Анхуш берда» высунул закованные руки царь Аршак, прильнул к решетке лицом и смотрит в сторону Армении, словно хочет о чем-то поведать своим.

Едва дождалась утра Парандзем, велела послать за слывшим провидцем князем Драстаматом Камсараканом и рассказала ему свой сон.

Поник головой мудрый старец, сказал с горестью:

– Страдает наш царь от разлуки с родной страной… О том и поведал он тебе в вещем сне! Возьми щепотку земли с могил его предков и отошли ему, чтоб придала она сил нашему царю выдержать муки и не поддаться тоске по отчизне!

– Но кто решится доставить эту землю царю по далекую и чужую страну врагов?! – горестно покачала головой Парандзем.

Глазам своим не поверил Аршак, когда на плечо ему вдруг уселся проскользнувший между прутьями решетки сокол. Заметил он и мешочек на шее у сокола, развязал шнурок – и понял, что находится в нем.

С благоговением поцеловал узник ладанку с землей родины, спрятал ее на груди. И почудилось ему. что затянулись кровоточащие раны, что спали с рук и ног тяжелые кандалы и расковался тесный железный воротник с шипами, который до него носил в темнице обманом захваченный персами в плен византийский кесарь Валериан…

А сокол вспорхнул и опустился на плечо набитого соломой чучела, подвешенного на цепях в углу темницы. Шапух привел в исполнение свою угрозу: по его велению с Васака Мамиконяна содрали кожу и, набив ее соломой, повесили перед Аршаком, чтобы вечно мучился царь армян, сознавая свое бессилие отомстить деспоту-зверю за своего спарапета.

Опустив руки, Аршак смотрел на сокола, который перелетел с одного плеча на мученного спарапета на другое, словно удивляясь тому, что хозяин не говорит с ним, не ласкает его.

В боях со вторгшимися в пределы Персии воинственными кочевниками-кушанами удача изменила Шапуху: войско его было разбито, а сам он с немногочисленными своими телохранителями попал в засаду. Гибель казалась неизбежной. Но в это время вдали показался мчавшийся наметом конный отряд. Кушаны не приняли боя и рассеялись. Шапух был спасен от плена и смерти – ведь кушаны не пощадили бы ненавистного царя персов.

Спасителем царя персов оказался владетельный армянский князь Драстамат Камсаракан, командовавший прославленной Армянской конницей: после пленения Аршака персы вынудили армянских князей послать полк Армянской конницы в Персию для воинской службы в составе персидской армии.

Вернувшись в Тизбон Шапух в присутствии знатнейших своих сановников поведал о подвиге князя Драстамата и, обращаясь к нему, сказал:

– Ты спас жизнь и честь царя арийцев. Проси любой милости, и ты не получишь отказа!

Склонился перед ним Драстамат и ответил:

– Повелитель, прикажи, допустить меня к царю моему, чтоб мог я хотя бы на один день снять с него оковы и почтить его подобающими царю почестями!

Удивила и разгневала Шапуха странная просьба, но не мог он отказаться от своего обещания, данного в присутствии знатнейших вельмож Персии.

– Возьми назад просьбу свою, князь Драстамат… – хмуро молвил он.

– Разве не знаешь ты, что имя человека, заключенного в «Анхуш берд», делается забвенным, неупоминаемым в присутствии царя арийцев? Своим проступком ты навлек на себя угрозу казни, нарушив этот, запрет! Но прощаю тебе вину твою, ибо велик совершенный тобой подвиг и велика заслуга твоя перед троном. Иди с миром, обдумай слова свои и проси достойной награды себе – проси земель, проси сокровищ и золота!

– Я высказал просьбу свою, повелитель арийцев! – твердо сказал Драстамат – Не нужны мне ни почет, НИ владения, ни золото. А теперь в твоей воле иль выполнить просьбу мою, иль отклонить ее.

И дал ему Шапух почетную охрану, снабдил именным указом, скрепленным царской печатью с изображением священного вепря. Не медля ни минуты, Драстамат пустился в путь к «Анхуш берду».

Вот настал заветный день – с лязгом распахнулись перед Драстаматом ржавые ворота темницы, в которой томился армянский царь, и князя провели по темным переходам, открыли дверь каземата.

Драстамат с ужасом и яростью оглядел полутемную каморку: в углу свалена охапка соломы – ложе царя; на полу – ячменная лепешка и миска с водой.

Волоча тяжелые цепи, к двери подошел Аршак. Мертвенно бледным выглядело лицо царя, подбородок зарос всклокоченной бородой. Но несгибаемым остался дух его, упрямым огнем горели запавшие глаза. Драстамат бросился к узнику, обнял его, поцелуями покрывая скованные руки.

– Ты ли это, мой верный Драстамат?! – взволнованно воскликнул Аршак. – Как добрался ты до этого земного ада?!

Не отвечая ему, Драстамат обернулся к начальнику темницы и повелительно махнул рукой. В комнату тотчас вбежали тюремщики в сопровождении кузнеца, расковали и сняли с царя цепи, потом внесли тюки с одеждами, корзины и ящики со съестными припасами, кувшины с вином и флаконы с благовонными притираниями. Драстамат сам обмыл теплой водой царя, умастил душистыми притираниями и облачил его в царские одеяния. Затем, усадив на шелковые подушки, разложил перед ним подносы с изыканными яствами, отбил горлышко у запечатанного кувшина с десятилетним вином.

Но прежде чем отпить из золотого кубка, Аршак с тревогой спросил:

– Какие вести привез ты из Армении?! Поднялся ли народ на борьбу с захватчиками?

– Не тревожься, государь, ширится сопротивление, горит уже земля под ногами у захватчиков! – успокоил его Драстамат.

И стал он рассказывать о сыне замученного спарапета, Мушеге Мамиконяне, о том, как, собрав сорокатысячное войско, успешно сражался он с ворвавшимися в страну персами. Драстамат узнал о последних военных событиях из уст друживших с ним персидских полководцев, но рассказывал с таким жаром татакнми подробностями, словно сам был очевидцем подвигов Мушега и его воинов.

Он с восхищением поведал о том, что пешие воины Мушега, изловив коней убитых персов, вскоре становились искусными наездниками и составляли все новые конные отряды; бойцы, не имевшие другого оружия, кроме пращи, вскоре становились искусными лучниками; ополченцы, вышедшие на бой лишь с дубинками и косами в руках, вскоре обзаводились мечами, копьями и щитами.

Рассказал он и о младшем сыне погибшего спарапета, своим мечом вспоровшем брюхо боевому слону, на котором сидел персидский военачальник. Смертельно раненый слон рухнул на землю, но юный смельчак не успел увернуться и был раздавлен тушей исполина.

Рассказывал Драстамат, а царь жадно внимал ему, боясь пропустить хотя бы одно слово, умолял продолжать, не останавливаться.

Рассказал Драстамат и о том, что потерпевший поражение в бою около горы Нпат персидский царь едва избег плена и бежал в Тизбон в такой спешке, что Мушег смог захватить и казну его, и весь царский гарем, который Шапух всюду возил с собой. Горя местью за отца-мученика, Мушег велел содрать кожу со всех захваченных в плен персидских полководцев и, набив соломой, отослать Шапуху. Но и пальцем не тронул молодой армянский спарапет женщин царского гарема и повелел отправить их в Тизбон, заявив, что с женщинами он не воюет.

Великодушие Мушега поразило персидского царя: ни он сам, ни предшественники его никогда не поступали так с женщинами той страны, куда вторгались.

Можно было ожидать, что, в ответ на проявленное Мушегом великодушие, пристыженный Шапух не захочет остаться в долгу, вернет Мушегу прах его отца и выпустит царя Аршакаиз «Анхуш берда». Но Шапух предназначил своему пленнику пожизненное заточение в «Анхуш берде» и не намеревался менять свое решение.

Драстамат закончил свой рассказ, но, заметив, что Аршак задумался, снова наполнил его кубок вином и подал царю со словами:

– Выпей, государь, – вино смывает накипь с сердца! Поверь мне, пройдут черные дни, и снова улыбнется тебе счастье!

Затем, наклонившись к Аршаку, он тихо договорил:

– Завтра я должен покинуть «Анхуш берд» – так повелел царь персов. Но тебя я не могу оставить в этом каземате: страна Армянская ждет тебя, и ты должен вернуться на родину!

И, в ответ на удивленный взгляд Аршака, продолжил:

– Я уже обдумал все: ты переоденешься в мою одежду, накинешь на себя мой плащ, возьмешь именную грамоту Шапуха и под покровом ночи покинешь эту проклятую обитель заживо погребенных! Мои телохранители ждут с конями в роще за ближайшим холмом.

– Нет, нет… На это я согласиться не могу! – решительно возразил Аршак. – Уезжай в Армению, отвези мой завет сыну моему – Папу:

пусть и он, по примеру доблестного Мушега, поднимет меч отца и не опускает его до тех пор, пока последний захватчик не будет изгнан из страны Армянской! Ступай, мой Драстамат, да пребудет с тобой мое благословение.

– Не упорствуй, государь! – взмолился Драстамат. – Родина призывает и ждет тебя, и ты обязан внять ее зову! Ведь только побуждаемый стремлением освободить тебя любой ценой и спас я жизнь ненавистному Шапуху…

Молча смотрел Аршак на кубок с вином, вспоминая былую свою славу, вспомнил и народную песню о тоскующем вдали от родины несчастном царе Арташесе:

 
…О если б вернули мне дым над очагами отчизны.
Вернули утро под новогодний Навасард,
И гон оленей в день охоты,
И переливы труб, и звук фанфар…
 

Аршак встал, подошел к замученному спарапету армян и горестно спросил:

– Где же меч твой, бесстрашный Васак?!

Пустыми глазницами смотрел Васак на царя. И вспомнил Аршак те дни,.когда вместе с Васаком гнал врагов из страны Армянской, вспомнил оставшиеся неосуществленными замыслы и, вздохнув, залпом осушил поданный Драстаматом кубок. Затем, обращаясь к нему, твердо вымолвил:

– Прощай, мой верный Драстамат! Помни, что ты принес своему царю покой и утешение в последний час. Я умираю счастливый, ибо знаю, что есть защитники у моей отчизны, что сумеет она отстоять свою свободу. Не вкладывай меч в ножны, пока последний захватчик не будет изгнан из пределов нашей страны!

И схватив лежавший на блюде острый нож, Аршак вонзил его в свое сердце. С ужасом увидел Драстамат, как рухнуло на пол тело царя и кровь окрасила каменный пол каземата.

Когда весть о гибели царя разнеслась по Армении, скорбь объяла всю страну. И с тех пор глубокая тоска звучит в песнях, в которых народ воспевает своего плененного царя и замученного сpарапета.

Свято выполнил народ завет царя: сын царя, Пап, и сын замученного спарапета, Мушег, сумели сплотить восставший народ и изгнали иноземных захватчиков из пределов родной страны.