Текст книги "Сказки и потешки"

Сказки и потешки

* * *

Два художника

Два художника – две судьбы. Казалось бы, совершенно разные, но это только на первый взгляд. На самом деле у этих людей, которые, возможно, никогда не видели друг друга, очень много общего.

Хотя Эрнест Эрнестович Лисснер (1874–1941) прожил 67 лет, а Георгий Иванович Нарбут (1886–1920) – всего лишь 34 года, случись им встретиться, они, несмотря на некоторую несхожесть творческих убеждений и разницу в возрасте, непременно нашли бы о чём поговорить. Скорее всего, разговор пошёл бы о книгах.

Лисснер происходил из рода обрусевших австрийских дворян, его отец Эрнст-Константин жил в Москве и торговал чернилами.

Рисовать Эрнест начал с юных лет, он был самоучкой и писал в основном для собственного удовольствия. Лишь в 26 лет он решил профессионально заняться живописью и получить соответствующее образование. Поэтому в 1900 году молодой человек поступил в Академию художеств, проучился там восемь лет и был удостоен звания художника за картину «Привет вам, богатыри труда».

Вскоре Лисснера увлекли идеи передвижников, ставших своего рода символом русской живописи XIX века. Ведь ни до, ни после этого искусство не было так близко и понятно широким народным массам. Лисснеру было на кого равняться, в рядах передвижников зажглись ярчайшие звёзды русской живописи: В. Д. Поленов, И. Е. Репин, В. И. Суриков, А. К. Саврасов, А. И. Куинджи и другие. А в 1909 году и сам 35‐летний Лисснер стал участником 37‐й выставки Товарищества передвижных художественных выставок.

Хотя идеи передвижников расходились с творческой позицией «мирискусников», к числу которых принадлежал И. Я. Билибин, многие принципы оформления книг, а также создания иллюстраций для них Эрнест Эрнестович почерпнул именно у Ивана Яковлевича и всегда относился к книге как единому живому организму. Поэтому в детских изданиях, оформляемых Лисснером, появлялись нарядные рамки вокруг рисунков, изящные буквицы и причудливые рукописные шрифты.

В последующие годы он состоял в разных объединениях мастеров изобразительного искусства, например в обществе художников «Свободное творчество» (1911–1918). Хотя опыт, приобретённый у передвижников, наложил отпечаток на всё его дальнейшее творчество.

После революции 1917 года и Гражданской войны Лисснер не прекратил работу и активно участвовал в общественно-художественной жизни первого десятилетия советской власти. В 1920‐х годах он входил в состав объединения «Искусство трудящимся» (1925–1928), в группу художников «Крыло» (1926–1928), в Общество художников имени И. Е. Репина (1924–1929).

Кроме того, в Москве, в Крестовоздвиженском переулке, в своём доме, Лисснер держал частную художественную студию, где давал уроки желающим заниматься живописью. Также там находилась «Типография Э. Лисснера и Ю. Романа».

Лисснер серьёзно интересовался историей, кисти художника принадлежит целая серия картин, посвящённых русско-польским войнам и Семилетней войне. Неудивительно, что его иллюстрации к сказкам всегда детально, объёмно и натуралистично демонстрируют русский быт, а костюмы персонажей, интерьеры помещений, предметы быта выписаны с особой тщательностью.

И пусть «книжное» наследие этого талантливого художника не слишком велико, нельзя не признать важность работ Лисснера для развития детской книги. Он оставил яркий след в истории российского книгоиздания, и его иллюстрации по сей день не теряют своего очарования.

Георгий Иванович Нарбут происходил из старого, но обедневшего дворянского рода. В семье Нарбут было семеро детей: пятеро сыновей и две дочери. Младший брат художника Владимир позже стал известным поэтом.

Поскольку денег на кисти и краски не хватало, маленький Гриша делал аппликации из цветной бумаги. Позже, учась в Глуховской гимназии, юноша увлёкся геральдикой и древнерусским письмом. Он переписывал тексты, копируя старинные шрифты, перерисовывал заставки, рамочки и буквицы из древних книг.

В 1906 году по окончании гимназии Нарбут поступил на факультет восточных языков Петербургского университета, но затем перевёлся на филологический факультет и одновременно начал серьёзно заниматься рисованием с такими же, как он, художниками-любителями. Молодые люди организовали выставку своих работ и пригласили на неё А. Н. Бенуа, Е. Е. Лансере, К. А. Сомова, М. В. Добужинского, И. Я. Билибина и других «мирискусников», которые поддержали талантливую молодёжь. Так Нарбут познакомился с Билибиным, который взял начинающего художника под своё покровительство.

С иллюстрациями к детским изданиям Нарбут дебютировал в 1907 году, и эти иллюстрации сразу принесли ему известность. Большой творческой удачей стала книжка «Пляши, Матвей, не жалей лаптей» (1910 год), где художник мастерски использовал стилизованные изображения русских народных игрушек. Именно ранние книги Нарбута были по-настоящему детскими. Его более поздние рисунки стали строже и утончённее.

Делая обложки, Нарбут поначалу подражал Билибину, но позднее нашёл свой собственный стиль. Одними из самых интересных работ художника стали книжки, оформленные им в 1909 году для известного издателя И. Н. Кнебеля.

Его тонкие узорчатые рисунки, выполненные тушью, гуашью или акварелью, со временем приобретали всё большее стилистическое многообразие. Также Нарбут иллюстрировал басни Крылова, сказки Андерсена, рисовал дворянские гербы для «Малороссийского гербовника», создавал прекрасные шрифты. Многие современники считали, что благодаря ему издававшиеся в то время книги стали более изысканными.

Нарбут хорошо знал издательское дело, много времени проводил в типографии. Отсюда чёткость рисунка и немногочисленность красочных тонов. Художник стремился, чтобы его иллюстрации было легко печатать. А книгу, как и И. Я. Билибин, он рассматривал в единстве текста и оформления.

Весной 1909 года Георгий Нарбут впервые участвовал в самой представительной столичной выставке того времени – VI выставке Союза русских художников, а в начале 1910 года по совету М. В. Добужинского он уехал в Мюнхен. Осенью того же года Нарбут вернулся в Санкт-Петербург и вскоре стал членом художественного объединения «Мир искусства». В 1914–1916 годах Георгий Иванович, всегда интересовавшийся историей, написал очень интересный цикл военных картин.

После Февральской революции 1917 года Нарбут уехал на Украину. Осенью он стал профессором только что образованной в Киеве Украинской академии художеств, а несколько месяцев спустя – её ректором.

В этот период художник работал над рисунками для «Украинской азбуки», разрабатывал дизайн новых денежных знаков Украины достоинством в 100 карбованцев, а также в 10, 100 и 500 гривен.

Георгий Иванович Нарбут прожил недолгую, но очень яркую жизнь, он успел создать свой неповторимый образный мир и свои очень узнаваемые книги.

Сказка о лисичке-сестричке и волке

Жили себе дед да баба. Однажды говорит дед бабе:

– Ты напеки пирогов, а я за рыбой поеду.

Запряг он лошадь в сани и поехал к реке.

Сидит, ловит рыбу. Пробегала мимо лисичка-сестричка по своим делам. Увидела она деда, и захотелось ей рыбкой полакомиться. Недолго думая забежала лисичка вперёд по дороге, где должен был дед проехать, легла, свернулась калачиком и прикинулась мёртвой. Была она большая мастерица притворяться.

Лежит, сама одним глазом посматривает: не едет ли дед.

А дед на реке ловит да ловит рыбу.

Вот наловил он целую кадушку и поехал домой. Видит: на дороге лисица, слез дед с воза и подошёл к ней, а лисичка-сестричка не шевельнётся, лежит себе будто неживая.[1]1
  Кадушка – то же, что и кадка – посуда цилиндрической формы, сделанная из плотно подогнанных друг к другу деревянных дощечек, скреплённых обручами из металла или дерева.


[Закрыть]

– Вот славный подарок жене будет! – обрадовался дед, поднял лисицу, положил на воз, а сам пошёл впереди.

А лисичка-сестричка улучила минутку и стала потихоньку выбрасывать из кадушки рыбку за рыбкой, рыбку за рыбкой – так всю рыбу и выбросила, а затем сама незаметно с саней спрыгнула.

Приехал дед домой.

– Ну, старуха, – говорит жене, – и рыбу тебе привёз, и воротник лисий на шубу.

Старуха обрадовалась, не столько рыбе – рыба не диковинка, – сколько лисьему воротнику.

Спрашивает она деда:

– Где ж ты воротник добыл?

– На дороге нашёл, да ты иди сама посмотри. Там в санях – и рыба, и воротник.

Подошла баба к возу – ни воротника, ни рыбы.

Начала она бранить мужа:

– Ах ты, посмеяться надо мной решил!

Догадался дед, что лиса его обманула, притворившись мёртвой; погоревал, погоревал, да уж ничего не поделаешь.

«Ладно, – думает, – наперёд осторожнее буду».

«ВОТ СЛАВНЫЙ ПОДАРОК ЖЕНЕ БУДЕТ!»

Лиса же тем временем собрала разбросанную по дороге рыбу, уселась и давай есть. Ест да приговаривает:

– Ай да дедушка, какой вкусной рыбы наловил!

В ту пору мимо голодный волк пробегал, услышал он лисицу, подбежал поближе.

– Здравствуй, лиса!

– Здравствуй, волк!

– Что это ты ешь?

– Рыбку.

– Дай и мне немного.

– А ты поди сам налови и ешь сколько душе угодно.

– Да я не умею.

– Эка невидаль! Ведь я‐то наловила… Ты, братец, как стемнеет, иди к реке, сядь и опусти хвост в прорубь. Сиди, жди да приговаривай: «Ловись, ловись, рыбка, большая и маленькая! Ловись, ловись, рыбка, большая и маленькая!» – рыба сама на хвост и нацепится. Да смотри, не забудь приговаривать: «Большая и маленькая!» – а то если одна большая наловится, так ты и не вытащишь.

– Спасибо тебе, лиса, за науку.

Дождавшись вечера, пошёл волк на реку, отыскал прорубь, опустил в воду свой хвост и ждёт, когда рыба сама ему на хвост нацепится.

А лисичка-сестричка, съев всю рыбку и отдохнувши как следует после сытного обеда, тоже отправилась на реку – посмотреть, что там волк поделывает.

«ЧТО ЭТО ТЫ ЕШЬ?» – «РЫБКУ»

Пришла она к реке и видит: сидит серый у проруби, опустил свой хвост в воду, замёрз, дрожит весь, от холода зубами стучит. Она и спрашивает волка:

– Ну что, братец, хорош ли улов? Потяни-ка хвост, может, много уж рыбы на него нацепилось.

Вынул волк из воды свой хвост, видит – нет на хвосте ни одной, даже самой маленькой, рыбки.

– С чего бы так? – говорит лисичка. – Да ты, наверное, не говорил то, чему я тебя учила.

– Нет, не говорил…

– Эх, какой ты, братец, беспамятный! А глубоко ли у тебя хвост опущен?

– Глубоко, сестрица.

И вот начал волк говорить:

– Ловись, ловись, рыбка, всё большая, всё большая.

А лисичка в то же время рядом тихонько приговаривает:

– Крепче, крепче, мороз! Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!

– Ты что это, лиса, говоришь? – спрашивает волк.

– Да я тебе помогаю… – отвечает лисичка-сестричка, а сама всё: – Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!

Волк твердит:

– Ловись, ловись, рыбка, всё большая, всё большая!

А лисичка приговаривает по-своему:

– Крепче, крепче, мороз! Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!

– Что ты, сестрица, говоришь?

– Тебе, братец, помогаю: рыбку зазываю…

И снова начинают: волк – про рыбку, а лиса – про волчий хвост.

Только волк захочет свой хвост из проруби вытащить да посмотреть, сколько уже рыбки на нём, лисичка-сестричка отговаривает:

– Погоди, братец, ещё рано; мало рыбки наловилось!

И опять начинают каждый своё… А спросит волк: «Не пора ли, сестрица, хвост тащить?» – она ему в ответ: «Посиди ещё, братец, побольше наловишь!»

Так всю ночь и провели: волк сидит, а лисичка-сестричка похаживает вокруг него да хвостом помахивает, дожидается, когда вода в проруби морозом схватится и примёрзнет волчий хвост.

Наконец видит лисичка – утренняя заря занимается, и уж бабы потянулись из деревни на речку за водой; вильнула она хвостом и – прощай! – только её и видели…

А волк и не заметил, как лисичка ушла.

– Ну, не довольно ли, не пора ли уж идти, сестрица? – говорит волк. Осмотрелся – нет лисички; хотел приподняться – не тут-то было! – приморозило его хвост к проруби.

«Вон сколько рыбы привалило, и верно, всё крупная, никак не вытащишь!» – думает волк.

А бабы заметили серого у проруби и закричали:

– Волк, волк! Бейте его, бейте! – Бросились к нему и давай колотить чем попало: кто ведром, кто коромыслом.

Рвётся волк, а примёрзший хвост его не пускает. Бедняга прыгал, прыгал, видит: делать нечего, не до хвоста уж тут, живым бы уйти. Рванулся он изо всех сил и, оставив чуть не половину хвоста в проруби, пустился бежать без оглядки.

«Ладно, – думает, – уж и отплачу я тебе, сестрица!»

Тем временем лисичка-сестричка захотела попробовать ещё что-нибудь стянуть и отправилась в ближайшее село.

Пронюхала кумушка, что в одной избе хозяйка блины печёт, забралась туда. Отыскала квашню[2]2
  Квашня – глиняная посуда или деревянная кадка для приготовления теста.


[Закрыть] с опарой[3]3
  Опара – забродившее и поднявшееся дрожжевое тесто.


[Закрыть] и решила свежим тестом полакомиться. Полезла головой в квашню, наелась и вся тестом вымазалась. Выскочила из дома и к лесу побежала. А навстречу ей избитый волк:

«ВОЛК, ВОЛК! БЕЙТЕ ЕГО, БЕЙТЕ!»

– А, сестрица, чему же ты учишь! Меня всего исколотили, живого места не осталось!

– Эх, братец милый, тебя хоть до крови поколотили, а меня так по голове стукнули, что мозг наружу вышел. Мне-то побольнее твоего: я теперь насилу плетусь, не знаю, жива ли останусь…

Посмотрел на неё волк: в самом деле, голова у лисички вся в тесте вымазана. Поверил он лисе, пожалел её и говорит:

– И то правда, тебе, сестрица, больше досталось. Садись на меня, я тебя до леса довезу.

А лисичке-сестричке только того и надо.

Взобралась она волку на спину, он её и понёс. Вот лисичка сидит да потихоньку приговаривает:

– Битый небитого везёт, битый небитого везёт.

– Что это ты, сестрица, говоришь?

– Я, братец, говорю: битый битого везёт…

– Верно, сестрица, говоришь.

Когда они зашли подальше в лес, лисичка и говорит волку:

– Теперь, братец, давай построим себе избушки.

– И то дело, сестрица.

– Тебе построим ледяную, а мне – лубяную.[4]4
  Лубяной – сделанный из луба, то есть из коры, отделённой непосредственно от ствола дерева.


[Закрыть]

Принялись они за работу. Сделали себе избушки: лисичке – лубяную, а волку – ледяную, и живут в них.

Вот пришла весна, солнышко стало греть сильнее, волчья хатка и растаяла.

Как ни прост был волк, а тут уж не на шутку рассердился.

– Ну, сестрица, – говорит волк, – ты меня опять обманула; надо тебя за это съесть!

Лисичка-сестричка испугалась, да вида не подала.

– Погоди, братец, давай прежде жребий бросим: кому кого есть.

– Хорошо, – сказал волк, – куда ж мы пойдём жребий бросать?

– Уж прямо пойдём, авось до жребия и дойдём.

Пошли. Лисичка идёт, по сторонам посматривает, а волк следом, спрашивает:

– Скоро ли?

– Да куда ты, братец, торопишься?

– Да хитра ты очень, сестрица; боюсь, опять обманешь.

– Что ты, братец; когда жребий бросают, разве можно обмануть?

– То-то же, смотри!..

Наконец лисичка заметила большую яму и притворилась, что устала.

– Не отдохнуть ли нам?

– Не хочу отдыхать, ты, похоже, опять хитришь! Давай лучше жребий бросать.

А лисичке только того и надо было. Привела она волка к яме и говорит:

– Прыгай! Если перепрыгнешь через яму – тебе меня есть, а не перепрыгнешь – мне тебя.

Волк прыгнул и попал в яму.

– Ну вот, – сказала лисичка, – тут и сиди! – А сама ушла.

Еле волк из ямы выбрался и зарёкся наперёд с лисицей дело иметь.

Горе

В одной деревушке жили два брата: один бедный, другой богатый.

Богач переехал жить в город, построил себе большой дом и записался в купцы; а у бедного иной раз и куска хлеба не было, а ребятишки – мал мала меньше – плакали да есть просили.

С утра до вечера бьётся мужик как рыба об лёд, а семья всё бедствует. Говорит он как-то жене:

– Дай-ка пойду в город, попрошу у брата: не поможет ли нам чем?

Пришёл к богатому:

– Ах, братец родимый! Помоги как-нибудь моему горю: жена и дети без хлеба сидят, целыми днями голодают.

– А ты проработай у меня неделю, тогда и помогу!

Что делать, принялся бедный за работу: двор чистил, лошадей холил, воду возил, дрова рубил.

Через неделю дал ему богатый один каравай:

– Вот тебе за труды!

– И за то спасибо! – сказал бедный, поклонился и хотел было домой пойти.

– Постой! Приходи-ка завтра ко мне в гости да жену приводи: ведь завтра мои именины.

– Эх, братец, куда мне? Сам знаешь, к тебе придут богатые купцы в сапогах да в шубах, а я в лаптях хожу да в худеньком сером кафтанишке.

– Не беда, приходи! И тебе будет место.

– Хорошо, братец, приду.

Воротился бедный домой, отдал жене каравай и говорит:

– Слушай, жена! Назавтра нас с тобой в гости звали.

– Как в гости? Кто звал?

– Брат: завтра у него именины.

– Ну что ж, пойдём.

Утром встали и пошли в город. Пришли к богатому, поздравили его и уселись на лавку. За столом уже много именитых гостей сидело; угощает их всех хозяин на славу, а про бедного брата с его женой и думать забыл; сидят они, смотрят, как другие пьют да едят.

Кончился обед; стали гости из-за стола выходить да хозяина с хозяюшкой благодарить, и бедный тоже поднялся с лавки и кланяется брату в пояс.

«А ТЫ ПРОРАБОТАЙ У МЕНЯ НЕДЕЛЮ, ТОГДА И ПОМОГУ!»

Гости поехали домой пьяные, весёлые, шумят, песни поют.

А бедный идёт назад с пустым животом.

– Дай-ка, – говорит жене, – и мы песню споём!

– Эх ты! Люди поют оттого, что сладко поели да много выпили; а ты с чего петь вздумал?

– Ну, всё-таки у брата на именинах был; без песен мне стыдно идти. Я запою, и всякий подумает, что меня тоже на славу угостили…

– Ну пой, если хочешь, я не стану!

Мужик запел песню, и слышатся ему два голоса. Перестал он петь и спрашивает жену:

– Это ты мне подпевала тонким голоском?

– С чего бы это? Я и не думала.

– Так кто же?

– Не знаю! – сказала жена. – А ну, пой, я послушаю.

Он опять запел: поёт-то он один, а слышно два голоса.

Остановился мужик и спрашивает:

– Это ты, Горе, мне петь помогаешь?

Горе отозвалось:

– Да, хозяин! Это я помогаю.

– Ну, Горе, пойдём с нами вместе.

– Пойдём, хозяин! Я теперь от тебя не отстану.

Пришёл мужик домой, а Горе зовёт его в кабак. Тот говорит:

ПРИШЛИ К БОГАТОМУ, ПОЗДРАВИЛИ ЕГО И УСЕЛИСЬ НА ЛАВКУ

– Да у меня денег нет!

– А на что тебе деньги? Видишь, на тебе полушубок надет, а на что он? Скоро лето будет, всё равно носить не будешь!

Мужик и Горе пошли в кабак и пропили полушубок. На другой день Горе заохало – с похмелья голова болит, и опять зовёт хозяина вина испить.

– Денег нет, – говорит мужик.

– Да на что нам деньги? Возьми сани да телегу – с нас и довольно!

Не отбиться мужику от Горя. Взял он сани и телегу, потащил в кабак и пропил вместе с Горем.

Наутро Горе ещё больше заохало, опять зовёт хозяина в кабак. Месяца не прошло, как мужик всё добро спустил; даже избу свою соседу заложил.

Горе опять пристаёт к нему: пойдём да пойдём в кабак!

– Нет, Горе! Воля твоя, а больше продать нечего.

– Как нечего? У твоей жены два сарафана: один оставь, а другой продать можно.

Мужик взял сарафан, продал и думает:

«Вот когда чист! Ни кола, ни двора, ни на себе, ни на жене!»

Поутру проснулось Горе, видит, что у мужика нечего больше взять, и говорит:

«ЭТО ТЫ, ГОРЕ, МНЕ ПЕТЬ ПОМОГАЕШЬ?»

– Хозяин!

– Что, Горе?

– Ступай-ка ты к соседу и попроси у него пару волов с телегою.

Пошёл мужик к соседу.

– Дай, – просит, – на время пару волов с телегою; я на тебя неделю за то проработаю.

– На что тебе?

– В лес за дровами съездить.

– Ну возьми; только много на воз не накладывай.

– Спасибо, кормилец!

Привёл пару волов, сел вместе с Горем на телегу и поехал в чистое поле.

– Хозяин, – спрашивает Горе, – знаешь ли ты на этом поле большой камень?

– Как не знать!

– А когда знаешь, поезжай прямо к нему.

Приехали они на то место, остановились и вылезли из телеги.

Горе велит мужику поднимать камень. Мужик поднимает, Горе помогает. Подняли, а под камнем яма, доверху золотом наполнена.

– Ну, что глядишь? – сказывает Горе мужику. – Таскай скорей в телегу.

Мужик принялся за работу и насыпал в телегу золото; всё из ямы выбрал до последнего червонца, видит, что уже ничего больше не осталось, а сам и говорит:

– Посмотри-ка, Горе, никак там ещё монетка осталась?

Горе наклонилось:

– Где? Я что-то не вижу!

– Да вон в углу светится!

– Нет, не вижу.

– А ты полезай в яму, так и увидишь.

Горе полезло в яму; только опустилось туда, как мужик и накрыл его камнем.

– Вот так-то лучше будет! – сказал мужик. – Коли взять тебя с собой, так ты, Горе горемычное, опять все эти деньги на ветер пустишь!

Приехал мужик домой, сложил деньги в подвал, волов отвёл к соседу и стал думать, что дальше делать. Купил лесу, выстроил большие хоромы и зажил вдвое богаче своего брата.[5]5
  Хоромы – большой и богатый дом.


[Закрыть]

Долго ли, коротко ли – поехал он в город звать брата с женой к себе на именины.

– Вот что выдумал! – сказал ему богатый брат. – У самого есть нечего, а ты ещё именины справляешь!

– Ну, когда-то было нечего есть, а теперь, слава богу, имею не меньше твоего; приезжай – увидишь.

– Ладно, приеду!

На другой день богатый брат с женой собрались и поехали на именины. Смотрят, а у бедного-то терем новый, высокий, не у всякого купца такой есть!

Мужик угостил их на славу, накормил разными заморскими кушаньями, напоил всякими медами и винами. Спрашивает богатый у брата:

– Скажи-ка на милость, как это ты так разбогател?

Мужик рассказал ему по совести, как привязалось к нему Горе горемычное, как пропил он с Горем в кабаке всё своё добро до последней нитки: только и осталось, что душа в теле; как Горе указало ему клад в чистом поле, как он забрал этот клад да от Горя избавился.

Завидно стало богатому.

«Дай, – думает, – поеду и я в чистое поле, подниму камень да выпущу Горе – пусть оно дотла разорит брата, чтоб не смел передо мною своим богатством хвалиться».

Отпустил жену домой, а сам в поле погнал. Подъехал к большому камню, откатил его в сторону и наклонился посмотреть, что там под камнем. Не успел головы нагнуть – а уж Горе выскочило и уселось ему на шею.

– А, – кричит, – ты хотел меня здесь уморить! Нет, теперь я от тебя ни за что не отстану.

«А ТЫ ПОЛЕЗАЙ В ЯМУ, ТАК И УВИДИШЬ»

– Послушай, Горе, – сказал купец, – не я засадил тебя под камень…

– А кто же, как не ты?

– Это мой брат тебя засадил, а я нарочно пришёл, чтоб тебя выпустить.

– Нет, врёшь! Один раз обманул, в другой не обманешь!

Крепко село Горе богатому купцу на шею. Привёз он Горе домой, и пошло у него всё хозяйство вкривь да вкось. Горе уж с утра за своё принимается; каждый день зовёт купца в кабак; много добра из дома ушло.

«Этак жить нельзя! – думает про себя купец. – Кажется, довольно потешил я Горе; пора б и расстаться с ним, да только как?»

Думал, думал и придумал: пошёл на широкий двор, обтесал два дубовых клина, взял новое колесо и накрепко вбил клин с одного конца во втулку. Приходит к Горю:[6]6
  Втулка – часть колеса, расположенная в его центре, представляет собой короткую пустую внутри трубку.


[Закрыть]

– Что это ты, Горе, всё на боку лежишь?

– А что ж мне ещё делать?

– Что делать? Пойдём на двор в прятки играть.

А Горе и радо. Вышли на двор. Сначала купец спрятался – Горе его сразу нашло. Пришёл черёд Горю прятаться.

КУПЕЦ ПОДНЯЛ КОЛЕСО И ЗАБРОСИЛ ЕГО ВМЕСТЕ С ГОРЕМ В РЕКУ

– Ну, – говорит оно, – меня ты не скоро найдёшь! Я в любую щель забьюсь!

– Куда тебе! – отвечает купец. – Ты в это колесо не влезешь, а то – в щель!

– В колесо не влезу? Смотри-ка, ещё как спрячусь!

Влезло Горе в колесо; купец взял да и с другого конца забил во втулку дубовый клин, поднял колесо и забросил его вместе с Горем в реку.