Текст книги "Одураченные случайностью. Скрытая роль шанса на рынках и в жизни"

Неоднократно свои мысли об отрицательной стоимости информации для общества в целом высказывал Роберт Шиллер. И не только на финансовых рынках. В его работе 1981 года может быть впервые математически сформулирована интроспекция способов обращения общества с информацией в целом. Шиллер отметил в своей статье в 1981 году волатильность рынков и решил, что если цена акции есть ожидаемая стоимость «чего-нибудь» (скажем, дисконтированный денежный поток корпорации), то рыночные цены ― это слишком волатильный способ оценки относительно материальных проявлений этого «чего-нибудь» (он использовал дивиденды как заменитель). Цены колеблются значительно больше, чем фундаментальные параметры, которые они, как предполагается, отражают. Ведь цены чересчур явно реагируют на хорошие новости, они или повышаются либо падают слишком низко без любой видимой причины. Разница в волатильности между ценами и информацией означает, что кое-что из «рациональных ожиданий» не работает. Цены не отражали рационально долгосрочную стоимость ценных бумаг, промахиваясь в любом направлении. Рынки вынуждены быть неправильными. В связи с этим Шиллер объявил, что рынки не столь эффективны, как устанавливает финансовая теория. В двух словах, эффективность рынка означает, что цены должны приспособиться ко всей доступной информации и быть полностью непредсказуемыми, чтобы препятствовать в получении прибыли. Интересно, что по некоему странному совпадению именно это предположение Шиллера было опровергнуто Джорджем Виллом в предыдущей главе.

Принципиальная критика теории Шиллера прозвучала в работах Роберта К. Мертона. Нападению подверглись методологические основания (анализ Шиллера был чрезвычайно приближен, а использование дивидендов вместо дохода ― довольно слабое сравнение). Мертон также защищал позицию официальной финансовой теории, считая, что рынки должны быть эффективными, и, возможно, не могут предоставлять возможности на серебряной тарелочке. Хотя тот же самый Роберт К. Мертон позже представил себя как «партнера-учредителя» хеджевого фонда, который нацелился на извлечение выгоды из рыночной неэффективности. Не беря во внимание тот факт, что хеджевый фонд Мертона довольно эффектно «взорвался», благодаря проблеме черного лебедя (с характерным опровержением), само основание такого хеджевого фонда косвенно подразумевает его согласие с утверждением Шиллера о неэффективности рынка. Защитник догм современных финансов и эффективных рынков учредил фонд, который пользовался преимуществами рыночной неэффективности! Как будто Римский папа перешел в ислам!

Еще круче вопрос решается в наши дни. Поставщики новостей предлагают любые способы обновлений, так «горячие новости» могут быть доставлены электронным путем и без проводов. Коэффициент отношения нефильтрованной информации (шума) к очищенной изменяется: устаревшие сообщения не должны доставляться как последние новости.

Данное положение дел не означает, что поставщики «случайного шума» дурачат всех журналистов. Просто, по большому счету, такова специфика работы журналистов. Деятельность средств массовой информации ― бездумный процесс обеспечения шумом, который захватывает людское внимание, и нет никакого механизма для его отделения. Более того, толковых журналистов часто наказывают, как адвокатов, которые, действуя в рамках Главы 11[13]13
  Глава в Своде законов о банкротстве в США, регулирующая реорганизацию бизнеса и активов должника, к которой прибегают находящиеся в затруднительном финансовом положении корпорации, в случаях, когда им необходимо время для реструктуризации их долгов (Прим. переводчика).


[Закрыть], не заботятся о правде, а подбирают аргументы, которые могут убедить судей. Журналистика идет по пути захвата нашего внимания с адекватным звуковым оформлением. Мои академические друзья снова задались бы вопросом, почему я столь эмоционально излагаю очевидные факты о роли журналистов. Особенность моей профессии в том, что я зависим от информации, которую должен получать.

«Очищенное мышление» подразумевает предпочтение старым инвесторам и трейдерам, которые являются инвесторами, продержавшимся на рынке самое длительное время. Хотя такой подход противоречит обычной практике Уолл-Стрит, где выделяют наиболее прибыльных и предпочитают более молодых всякий раз, когда это возможно. Я, играя методом Монте-Карло с моделями гетерогенных популяций трейдеров при разнообразных режимах (близко напоминающих исторические), нашел существенное преимущество в выборе пожилых трейдеров, используя в качестве критерия выбора совокупную продолжительность их деятельности, вместо абсолютной величины их успеха (при условии, что они выживают без угрозы «взорваться»). Выживание наиболее пригодных (термин, столь затасканный в средствах информации об инвестиционной деятельности) мы, кажется, понимаем неправильно. Ведь при изменении режима, как мы увидим в главе 5, будет неясно, кто, на самом деле, наиболее пригоден. А выжившие необязательно окажутся теми, кто казался наиболее пригодными. Любопытно, но долгожителями будут самые старые, потому что старшие люди дольше подвергались вероятности редкого события и могут быть более стойкими. Я был удивлен, обнаружив схожий эволюционный аргумент при выборе партнера для заключения брака. Исследователь утверждает, что при прочих равных условиях женщины предпочитают (в среднем) сочетаться браком со здоровыми мужчинами более старшего возраста, чем со здоровыми, но более молодыми. Поскольку первые уже имеют некоторое свидетельство наличия у них генов лучшего качества. Седые волосы сигнализируют о способности выжить, подразумевая, что, достигнув стадии седых волос, он, вероятно, будет более стойким к жизненным капризам. Любопытно, что страховщики жизни в Италии эпохи Возрождения действовали подобным образом. Они требовали одинаковую страховую сумму для человека в возрасте 20-ти лет и 50-ти, считая, что при одинаковых ожиданиях в отношении продолжительности их жизней, достижение 40-летней отметки показывает, что очень немногие болезни смогли им повредить. Теперь мы переходим к математическому перефразированию этих аргументов.

Мудрый человек слушает смысл, а дурак ― только шум. Современный греческий поэт К. P. Кавафи написал пьесу в 1915 году по мотивам пословицы Филострата: боги чувствуют события в будущем, обычные люди ― в настоящем, а мудрый чувствует события, которые собираются произойти. Кавафи написал:

При интенсивном размышлении удается постичь скрытый звук приближающихся событий, достигнув его, слушают почтительно, в то время как на улице люди не слышат ничего вообще.

Я долго мучился над вопросом, как, минимально привлекая математику, объяснить различие между шумом и смыслом, как показать, почему важен интервал времени в оценке исторического события. Симулятор Монте-Карло может обеспечить нас такой интуицией. Начнем с примера, заимствованного из мира инвестиций (моей профессии), поскольку его можно объяснить довольно легко, а концепцию использовать в любом применении.

Давайте вообразим счастливого отставного дантиста, живущего в приятном солнечном городке. Мы априорно знаем, что он является превосходным инвестором, и его доход ожидается на 15 % больше, чем дают казначейские облигации с 10 %-ной годовой нормой ошибки (что мы называем волатильностью). Это означает, что из 100 выборочных траекторий, мы ожидаем, что порядка 68 из них попадают в диапазон плюс-минус 10 % вокруг 15 %-ого избыточного дохода, то есть между 5 и 25 % (нормальное колоколообразное распределение имеет 68 % всех наблюдений, попадающих между -1 и +1 со стандартным отклонением). Это означает также, что 95 выборочных траекторий падали бы между 5 и 35 %.

Ясно, что мы имеем дело с очень оптимистической ситуацией. Дантист оборудует для себя хорошее торговое место на своем чердаке, стремясь провести там каждый рабочий день, наблюдая за рынком и потягивая бескофеиновый каппуччино. Благодаря предприимчивому характеру, он находит эту деятельность более привлекательной, чем сверление зубов сопротивляющихся старых леди.

Дантист подписывается на вэб-сервис, который снабжает его непрерывной информацией по цене, равной небольшой доле того, что он платит за свой кофе. Он вводит свои ценные бумаги в электронную таблицу и таким образом может мгновенно контролировать стоимость своего спекулятивного портфеля. Мы живем в эре, называемой эрой коммуникаций.

Таблица 2 Вероятности «делания» денег на различных временных интервалах

Доход в 15 % с годовой волатильностью (или неуверенностью) в размере 10 % в год переходит в 93 %-ую вероятность делания денег в любом заданном году. Но при рассмотрении в узком интервале времени это превращается в простую 50,02 %-ую вероятность делания денег в течение любой данной секунды, как показано в Таблица 2. По самому узкому приращению времени наблюдение не покажет ничего. Будучи эмоциональным человеком, дантист чувствует острую боль с каждой потерей, она окрашивается красным цветом на его экране. Он получает некоторое удовольствие, когда работа дает положительный результат, но оно не эквивалентно той боли, которую он испытывает при отрицательном.

В конце каждого дня дантист будет расстраиваться. Поминутная экспертиза его работы покажет, что каждый день (предполагаем восемь часов в день) он будет иметь 241 радостную минуту против 239 нерадостных. В год это будет 60,688 против 60,271 соответственно. Теперь прикинем, поскольку нерадостная минута эмоционально хуже радостной в терминах удовольствия, то дантист имеет большой эмоциональный дефицит при исследовании своей работы с высокой частотой.

Рассмотрим ситуацию, когда дантист исследует свой портфель только после получения ежемесячного отчета из брокерского дома. Поскольку 67 % его месяцев будут положительными, он испытывает муки боли только четыре раза в год и восемь раз получает удовлетворение. И это тот же самый дантист, следующий той же самой стратегии. Теперь глянем на дантиста, рассматривающего свои результаты только один раз в год. За ожидаемые следующие 20 лет своей жизни он испытает 19 приятных неожиданностей на каждую неприятную!

Такое интервальное свойство случайности часто неправильно истолковывается даже профессионалами. Я видел доктора наук, который спорил о результатах, наблюдаемых в узком интервале времени (бессмысленных по любым стандартам).

При рассмотрении под другим углом, если мы возьмем коэффициент отношения шума к тому, что мы называем не шумом (то есть левая колонка к правой колонке), и исследуем количественно, то имеем следующее. В течение одного года мы наблюдаем грубо 0,7 шумовых частей на каждую часть результата, в течение одного месяца ― 2,32 шумовых части на каждую часть результата, одного часа ― 30 шумовых частей, одной секунды ― 1796 шумовых частей на каждую часть результата.

Несколько заключений.

1. По короткому приращению времени можно наблюдать вариабельность портфеля, но не дохода. Другими словами, каждый видит изменение и ничего больше. Я всегда напоминаю себе, что в лучшем случае можно наблюдать комбинацию изменения и дохода, но не только дохода.

2. Наши эмоции не предназначены для понимания предмета. Дантист добивался большего успеха, когда имел дело с ежемесячными отчетами, чем с более частыми. Возможно, для него было бы даже лучше, если бы он ограничил себя ежегодными отчетами.

3. Когда я вижу инвестора, стоящего на бульваре с букетом живых цветов, и контролирующего свой портфель по сотовому телефону или карманному компьютеру, я доволен и улыбаюсь. Наконец, я полагаю, что я не свободен от такого эмоционального дефекта, но справляюсь с ним, не имея никакого доступа к информации, кроме как в редких случаях. Я предпочитаю читать поэзию. Если событие достаточно важно, информация найдет путь к моим ушам. Я возвращусь к этому пункту в свое время.

Та же самая методология может объяснить, почему новости (высокая шкала) полны шумом и почему история (низкая шкала) в значительной степени лишена этого (хотя и чревата проблемами интерпретации). Это объясняет, почему я предпочитаю не читать газету (кроме некролога), почему я никогда не болтаю о рынках, а, находясь в торговом зале, общаюсь с математиками и секретарями, а не трейдерами. Это объясняет, почему лучше читать Экономист по субботам, чем «Уолл Стрит джорнал» каждое утро (с точки зрения частоты, не учитывая массивного разрыва в интеллектуальном классе между этими двумя изданиями).

Наконец, причина, по которой сгорают люди, слишком близко смотрящие на случайность, в том, что их эмоции иссушаются рядом испытанных мук. Независимо от того, что требуется людям, острая отрицательная боль не компенсируется положительным чувством (некоторые поведенческие экономисты оценивают, что отрицательный эффект может до 2,5 раз превышать величину положительного), что будет вести к эмоциональному дефициту.

Некоторые так называемые мудрые и рациональные люди часто обвиняют меня в «игнорировании» возможной ценной информации в ежедневной газете и отказе учесть детали шума в качестве «краткосрочных событий». Отдельные личности из числа моих работодателей обвиняли меня в том, что я якобы живу на другой планете.

Суть моей проблемы: я не рационален и склонен тонуть в случайности и испытывать эмоциональную пытку. Я знаю о своей потребности размышлять на скамьях парка и в кафе далеко от информации, но я могу делать это только, если я лишен этого. Мое единственное преимущество в жизни в том, что я знаю некоторые из моих слабостей. Главными своими слабостями я считаю неспособность приручить свои эмоции, столкнувшись с новостями, и невозможность наблюдать результаты с ясной головой. Для меня тишина гораздо лучше, подробнее об этом поговорим в части III.

Глава четвертая
Случайность, нонсенс и научный интеллектуал

Применение генератора Монте-Карло для искусственного разума и сравнения его со строго неслучайной конструкцией. Научные войны входят в деловой мир. Почему эстет во мне любит быть одураченным случайностью?

Выводы, полученные благодаря опытам с двигателем Монте-Карло, можно распространить и на гуманитарную сферу, тем более что все явственнее проявляются различия между научным интеллектуалом и интеллектуалом-гуманитарием. Высшая точка противостояния ― так называемые «научные войны». Сторонами интеллектуальных баталий выступают лирики и физики. Начало разделу сфер влияния было положено в Вене в 1930-х годах. На своем собрании физики признали достижения науки столь существенными, что решили притязать на области, ранее закрепленные за гуманитариями. Поскольку, на их взгляд, литературным мышлением можно прикрывать множество глупостей, они решили освободить мышление от риторики, оставив ее литературе и поэзии, где это было вполне уместно.

Желая придать строгость интеллектуальной сфере, физики объявили, что утверждения могут попадать только в две категории:

дедуктивные, подобно «2 + 2 = 4», то есть неоспоримо вытекающие из точно определенной аксиоматической структуры (правила арифметики, в нашем случае);

индуктивные, то есть поддающиеся проверке некоторым иным способом (опыт, статистика и т. д.), например «в Испании идет дождь» или «жители Нью-Йорка грубы».

Все остальное ― ерунда. Нет нужды говорить, что проверить индуктивные утверждения трудно, а иногда даже невозможно, как мы увидим при описании проблемы черного лебедя: эмпиризм может быть даже хуже, чем любая другая форма ерунды, если дает кому-то уверенность или убежденность (чтобы углубиться в проблему мне потребуется несколько глав). Принятое физиками решение обязывало интеллектуалов предоставлять доказательства или свидетельства для своих утверждений. Идеи этого Венского Кружка стали источником для развития теорий Витгенштейна, Поппера, Карнапа[14]14
  Витгенштейн (Wittgenstein) Людвиг (1889―1951), австрийский философ и логик, представитель аналитической философии.
  Карнап (Carnap) Рудольф (1891―1970), немецко-американский философ и логик, ведущий представитель логического позитивизма и философии науки (Прим. переводчика).


[Закрыть] и многих других.

Различить научного интеллектуала и интеллектуала-гуманитария можно следующим способом. Научный интеллектуал обычно способен распознать письмо гуманитария, в то время как литератор вряд ли способен определить различия между строками, написанными ученым и бойким лириком. Это еще заметнее, когда интеллектуал-гуманитарий начинает использовать научную терминологию (например, «принцип неопределенности», «теорема Геделя», «параллельная вселенная» или «относительность») вне контекста, либо, как часто бывает, с прямо противоположным научному смыслом. Я предлагаю прочитать веселые Фешенебельные нонсенсы, собранные Аланом Сокалом для иллюстрации такой практики (я так громко и часто смеялся, читая их в самолете, что другие пассажиры обращали на меня внимание). Используя массу научных ссылок в статье, можно заставить гуманитария поверить, что представленный материал «имеет печать науки». Для ученого же очевидно, что наука заключается в строгости выводов, а не случайных ссылках на такие грандиозные концепции, как общая относительность или квантовая неопределенность. Такая строгость может быть выражена простым языком и показана в самом простом прозаическом письме. Например, чтение Эгоистичного гена Ричарда Даукинса[15]15
  Richard Dawkins, 1990 (1970), The Selfish Gene, 2^nd ed., Oxford: Oxford University Press.


[Закрыть] захватило меня, хотя текст не содержит ни одного уравнения, кажется, что перед тобой перевод с языка математики. И все же, данная работа ― артистическая проза.

Случайность может оказать значительную помощь в данном вопросе, поскольку есть другой, гораздо более интересный, способ различать болтуна и мыслителя. Иногда Вы можете повторять что-либо таким образом, что речь можно будет принять за литературную беседу с генератором Монте-Карло, но случайно построить научный разговор невозможно. Случайно можно создать риторику, но не подлинное научное знание. Это применение теста Тюринга для искусственного интеллекта, только наоборот. Что такое тест Тюринга? Блестящий британский математик, эксцентричный компьютерщик Алан Тюринг придумал следующее испытание. Он утверждал, что компьютер можно признать интеллектуальным созданием, если он сможет (в среднем) обмануть человека, который должен ошибочно принять компьютер за другого человека. Обратное тоже должно быть истинно: человека можно считать невежественным, если компьютер, который мы не считаем разумным, может повторить его речь, заставив человека поверить, что написанное было создано не компьютером, а человеком. Способен ли кто-то делать работу, если можно случайно постоянно ошибаться?

Похоже, что да. Кроме мистификации Алана Сокала (того самого, из упомянутой выше веселой книги), который сумел произвести нонсенс и издать в серьезном журнале, существуют и генераторы Монте-Карло, предназначенные для структурирования текстов и написания целых статей. Насыщенные «постмодернистcкими» текстами они могут наугад выбирать фразы методом, который называется рекурсивной грамматикой, и строить правильные, с точки зрения грамматики, но полностью бессмысленные предложения, которые звучат подобно текстам Жака Дерриде[16]16
  Деррида (Derrida) Жак (р. 1930), французский философ, близкий к структурализму. Выступает с критикой метафизики как основы европейской культуры.


[Закрыть]. Вследствие нечеткости своих мыслей литературный интеллектуал может быть одурачен случайностью.

По программе Университета Монаш в Австралии, используя «Dada-двигатель», построенный Эндрю К. Булхой, я играл со словами и создал несколько статей, содержащих следующие предложения:

Однако главная тема работ Рушди ― не теория, как предлагает диалектическая парадигма действительности, а предтеория. Предпосылка неосемантической парадигмы речи подразумевает, что сексуальная идентичность, по иронии, имеет значение.

Можно показать множество рассказов, касающихся роли автора как наблюдателя. Можно сказать, что, если удерживается культурный рассказ, то мы должны выбрать между диалектической парадигмой нарратива и неоконцептуальным марксизмом. Анализ Сартром культурного рассказа приводит к тому, что общество, как это ни парадоксально, имеет объективную стоимость.

Таким образом, предпосылка неодиалектической парадигмы выражения подразумевает, что сознание может использоваться, чтобы укрепить иерархию, но только если действительность отлична от сознания; если это не имеет место, мы можем предполагать, что язык имеет внутреннее значение.

Некоторые речи и выступления на деловых собраниях можно отнести к той же категории, с той лишь разницей, что используется другой тип словаря. Так, мы можем случайным образом сконструировать речь, подражающую выступлению вашего исполнительного директора, с тем, чтобы убедиться говорит ли он дело, либо его выступление ― это просто принаряженная говорильня работника, которому повезло занять ответственную должность. Как? Вы в случайном порядке выбираете ниже пять фраз, а затем соединяете их, добавляя минимум, требуемый для построения грамматически правильной речи.

Мы заботимся об интересах нашего клиента / дорога вперед/ наши активы ― наши люди / создание акционерной стоимости / наше видение / наша экспертиза в / мы обеспечиваем диалоговые решения / мы позиционируем себя на этом рынке / как обслужить наших клиентов лучше / кратковременные страдания ради долговременной выгоды / мы будем вознаграждены, в конечном счете / мы играем на нашей силе и уменьшаем наши слабости / храбрость и намерение будут преобладать / мы преданы инновациям и технологиям / счастливый работник ― производительный работник / обязательство превосходства / стратегический план / наша этика работы.

Если прочитанное ― слишком близкое подобие речи, которую Вы только что получили от босса вашей компании, то я бы советовал поискать новую работу.