Текст книги "И имя ему Денница"

Страшный праздник

Его разбудило странное чавканье. Это две роскошные птицы, которых он заметил днем на деревьях, клевали на земле куски свежего мяса. Они делали это так агрессивно и злобно, что уже не казались такими прекрасными. На оперении сверкали капельки крови.

Интересно, а мясо человеческое? Таор не мог понять причину такой мысли.

Только что ему пригрезился странный сон – то золотое крылатое существо, которое он искал, сидело напротив него на земле у пруда и совершало какой-то жуткий обряд. Оно резало черных птиц и что-то шептало, а потом зарывало крылатые трупы прямо в земле. Кругом были символы, начерченные кровью и зажженные факелы. Сейчас Таор не видел ни того, ни другого. Земля была нетронута, факелы пылали лишь в скобах на стенах за садом. Где-то снова звучал гимн Атону. Когда он засыпал, то тоже его слышал. Пение неприятно резало слух.

– Славься! Твое величие вечно, прекрасный Атон. Ты сияешь над всеми, но все твои тайны ведомы лишь одному Эхнатону. Никто не знает тебя так, как познал он.

Странный гимн. Таор приподнялся на локтях. В темноте дворцовый сад выглядел совсем не таким прелестным, как днем. Мрак смыкался над прудами с лотосами почти ощутимо. Кругом стояла жара, ни дуновения ветерка. Кому бы пришло в голову сейчас выстраивать плотным кольцом факелы воткнутые в землю и резать птиц в их кругу? Но именно это он и видел в полудреме. Наверное, ему просто показалось. Все происходило в жуткой тишине, птицы не кричали, потому что клювы у них были стянуты чем-то металлическим. Ритуальный нож, который обычно использовали для разрезания рта мумий, впивался им в оперение, разрезая плоть. Золотое крылатое создание не поднимало головы от своего занятия. Оно делало все механически и как-то одержимо, как будто от этого завесила чья-то жизнь, или больше, множество жизней.

– Множество жизней чьих-то врагов, – это тоже были слова гимна Атону или кто-то произнес их прямо в тишину. – Можно всего лишь резать черных птиц, а воины на поле битвы будут погибать сами собой. Или, напротив, вставать из мертвых. Что я пожелаю. Мой выбор решает все, а твой ничего.

Таор недоуменно огляделся по сторонам. Сон был жутким, и от него теперь осталось тяжелое впечатление. Казалось, из памяти никогда не уйдут изящные пальцы, раздирающие туши птиц, а потом копающие им могилы. Красивое существо во сне само двигалось как-то по-звериному. Так хищно!

Где-то вдали раздался ритмичный бой множества барабанов, спустя некоторое время к нему присоединились звуки лир, флейт, свирелей и цитры. Похоже на праздник. В такое время? Сейчас ведь глубокая ночь.

Таор с трудом поднялся и пошел в направлении, откуда раздавалась музыка. Она была то мрачной, то торжественной. С такими звуками провожают в усыпальницу фараонов. Здесь было больше от похоронного гимна, чем от праздного веселья. Может, кто-то умер? Таору было как-то все равно… Один правитель, другой правитель. Юноша привык не привязываться ни к кому. Он был одиноким человеком, не связанным ни семьей, ни какими-либо материальными ценностями. Его долгом было служить тому, кто в данный момент занимает трон Египта. А кто именно, не важно… Но мысль о том, что хоронить с такими торжествами могут то прекрасное золотистое существо, которое он принял за царевну Египта, отозвалась невыносимым ударом в его сознании. Ему четко представилось, как крылатое тело лежит на роскошных носилках, руки с когтями сложены на груди, а по лбу вместо царского урея вьется настоящая живая змея с золотистой шкурой.

Он заспешил. В помещениях дворца было пусто, как и в темных садах. Никого! Ни слуг, ни охраны, ни единого человека… Но судя по звукам, которые до него доносились, большая толпа собралась в тронном зале. Таор устремился туда, и тут его ждал неприятный сюрприз – двое нубийцев с алебардами, оставшиеся на страже у входа, преградили ему дорогу.

С ними бесполезно было спорить. За опущенными занавесями Таору даже не удалось разглядеть, что происходит там, за проходом, который они так бдительно охраняют. Стражники во дворцах были молчаливыми, как статуи и весьма исполнительными. Мимо них не проскользнешь. Таор хотел уже с этим смириться, но тут заметил странного человека в костюме Гора. Разве сейчас не запрещено почитать этого бога или хранить напоминание о нем? Таор даже засомневался в новых уставах. Незнакомец держался так уверенно. Он поманил Таора за собой, и юноша вдруг осознал, что не может не подчиниться.

Он двинулся за лучшей копией бога, которую, наверное, только можно было воссоздать смертному. Гор двигался, слегка пританцовывая, и непрестанно маня Таора за собой чуть оперенными руками.

Таор заметил на стене новое видоизмененное изображение Атона, живо напомнившее о том, что бог теперь только один. И, тем не менее, Гор был здесь. Либо это всего лишь шутник, если обратить внимание на его развязные позы, либо сегодня та самая ночь, когда традиции по какой-то причине можно нарушить.

На треножниках в углах курились какие-то благовония с необычным запахом, дурманящим сознание. Может, ему только кажется, что танцующий Гор перед ним это и есть настоящий бог, а мерцающий костюм на нем, это на самом деле неотъемлемая часть его тела.

Таор почувствовал, что задыхается. Он потянулся к шее, чтобы разорвать несуществующий воротник, но вместо этого разорвал ожерелье, которое носил очень давно – последнее напоминание о матери, которая умерла. Странно, но он не ощутил даже легкого сожаления. Бусины покатились по полу. Таор переступил их и пошел за Гором, теперь манящим его прочь из дворца.

Так они вышли на улицу. Здесь гомонила толпа. Приятную ночную свежесть развеивали чадящие факелы. Таор изумленно огляделся по сторонам. Как много людей собралось на площади перед дворцом. Весь город не спал по ночам? Такого он еще не помнил. Собравшиеся шумели. Кто-то выражал восторг, кто-то страх. Один Таор не понимал, в чем дело. Он пошел вслед за Гором, перед которым люди без раздумий расступались. Никто не узнавал в нем вчерашнего героя. Или люди просто были чрезмерно увлечены чем-то другим. Он посмотрел туда же, куда и все – на возвышение перед царским дворцом. Туда можно было выйти лишь с балкона тронного зала, тем не менее, охрана в нетипичным красных одеждах собралась и внизу. Факелы пылали высоко в скобах, выхватывая из мрака великолепное изображение Атона. Рядом с ним все казались насекомыми, даже фараон, но не золотое создание с роскошными крылья, гордо занявшее центральное место на возвышении. Все пришли посмотреть именно на него – живое божество. Оно выглядело именно таким.

Оно проводило какой-то ритуал. Золотые когти брали кровь у нескольких жрецов прямо из запястий и смешивали с чем-то в драгоценном кубке. Отсюда был виден столб сверкающих искр, отделившийся от смеси, а еще, как урей на голове крылатого божества превратился в настоящую золотую змею. Она сползла по девичьему телу и обвилась вокруг тонкого запястья, подобно браслету.

Неужели другие тоже видят ее. Таор пытался заглянуть в глаза стоявшим рядом, чтобы определить. Наверное, да. Иначе, чем они все так опьянены.

– Алаис! – это выкрикнул кто-то из толпы. Должно быть, так ее зовут. Он никогда не слышал прежде такого имени, но если это имя божества, то тут нет ничего удивительного.

Рука Алаис с длинными золотыми когтями тут же указала на того, кто ее позвал.

– Она указывает на жертву.

Это сказал некто, переодетый Гором. Он встал рядом с Таором, будто вырос из-под земли. Глаза из-под птичьей маски сверкали подобно сапфирам.

– Но он сам ее позвал, – Таор смотрел на человека, которого уже схватили и тащили к возвышению. Похоже, это был один из жрецов, отказавшихся снять с себя знаки старых богов.

– Так, кажется, всегда, потому что жертвы сами ее зовут каким-то неосторожным словом или поступком.

Рука Гора доверительно легла ему на плечо, но Таор ее скинул. Прикосновение оказалось очень неприятным, будто до тебя дотронулась мертвая птица.

Схваченного уже привели на возвышение и поставили на колени перед новым божеством с двумя роскошными крыльями и живой змеей на запястье. Алаис отказалась принять ритуальный нож, чуть наклонилась и разодрала ему горло прямо ногтями. Они оказались острее ножа. Десять ножей. По пять на каждой руке. Или пальцев у нее было больше? С такого расстояния он не мог точно рассмотреть и сосчитать. А она подставила чашу под струю крови, та лилась множеством потоков из многочисленных ран на шее. Человек под ее ногами умирал в муках, а золотая змея с ее запястья плавно переползла в бокал и обвилась вокруг дужки каким-то причудливым символом.

Снова звучал гимн, но уже не только Атону. Ее имя там было тоже. Таор не мог понять некоторых слов и выражений, а толпа зачарованно наблюдала. Кажется, они видели такое уже не впервые и хотели видеть снова. Алаис сжала руку в кулак, словно собирая остатки крови, а потом раскрыла ладонь, показывая собравшимся какие-то символы, начерченные алым на коже. Перед глазами Таора они вспыхнули, вмиг оживив воспоминание о круге из факелов и зарезанных птицах, о шипении и похоронах. Кажется, там тоже были такие символы.

На секунду ему показалось, что глаза Алаис нашли в толпе его одного, и по ее губам пробежала улыбка, подобная змее.

Ему стало плохо.

– Идем! – некто в костюме Гора поддержал его и помог уйти. Таор не хотел прикасаться к этому человеку. Ощущение того, что костюм это часть его тела было слишком реальным. Возможно, так оно и было. После увидено он начал верить в то, что иногда боги спускаются с небес, чтобы ходить по земле.

– Дальше я пойду один, – Таор отстранился от навязчивого спутника. Тот ничем не выказал своей обиды.

Небо над площадью озарилось золотистыми сполохами искр, совсем, как в ее бокале с кровью. Стражи в красном выхватывали из толпы каких-то людей, на которых Алаис временами указывала рукой, то на одного, то на другого. И никто не возражал, никто не сопротивлялся, хотя всех их ждала та же участь, что и жреца, только что принесенного в жертву. У кого-то отнимали детей, у кого-то жен… но не было ни слова возражения. Создание на верху, как будто загипнотизировало людей, заставляя их отдавать жизнь, как должное.

Жизнь и кровь. Алаис брала и то, и другое. И казалось, что над площадью вместе с искрами летает множество крылатых змей, созданных чьим-то жутким воображением. Таор даже не испугался, что схватить могут его самого. Для Алаис во время жертвоприношений, казалось, не существовало ни титулов, ни рангов. Она просто велела людям отдать ей жизнь, и люди ее отдавали. С покорностью.

Таор ощутил жжение и тошноту.

– Славься дочь солнца, – так назвали ее. Гимн становился все более мрачным. Страшный праздник продолжался, а он убегал, и все же ему захотелось вдруг обернуться и еще раз посмотреть на сегодняшнее божество. Там, на возвышении. Алаис была уже не одна, кто-то темный и мрачный, огромный, как черная туча, склонялся над ней, как недавно она сама над троном Эхнатона. Он вел себя, совсем как она, хищно и высокомерно, под стать самому царю. Если бы был царь у всего мира, то это был бы он. Только издалека он казался нематериальным, больше похожим на плотную тень. И у этой тени тоже раскрывались черные крылья.

Договор с демоном

В это место давно никто не заходил. Никому было не позволено, потому что все здесь осталось, как прежде.

Зала богов. Он называл ее залой скульптур. Круглая, как святилище, она всегда казалась полупустой. Давящие размеры сопутствовали ощущению, что люди здесь – насекомые. По периметру круга меж колонн занимали свои ниши величественные фигуры из бронзы. Сет, Анубис, Хатор, Изида, Бастед – мертвенные божества вокруг одного-единственного живого, которое возникло будто из ниоткуда.

Алаис могла войти через один из проходов меж колонн, больше напоминавших пустые ниши, но он точно знал, что она этого не делала. Она словно родилась из ничего прямо здесь. В зале полной скульптур богов, которых будто и нет. Во всяком случае, ни один человек на земле никогда не видел, чтобы статуи двигались. В отличие от них, Алаис была живой и подвижной, но еще более сильной, чем если б тяжелая статуя ожила и сошла с постамента. Он боялся ее.

Он – верховный жрец Амон-Ра. При виде статуи своего бога в нише он виновато отвел глаза. Он, как и многие жрецы, давно осознал для себя одну истину. Боги – это скорее символ силы, чем сама сила. Алаис это представление полностью перевернула. Бог солнца, как будто ожил в ней. Здесь в полутемной зале он был реальным, живым. У него было стройное женское тело, державшееся слишком самоуверенно, крылья за спиной, светящаяся золотом кожа и еще более золотые волосы. Ее будто целиком изваяли из жидкого расплавленного золота, которое почему-то, приняв форму, не застыло, а продолжало обжигать, продолжало двигаться, и внутри этого поразительного творения сама по себе вдруг пробудилась какая-то злая всесокрушающая сила.

До нее фараоны считались богами лишь символично. Но многие во дворце не из простого народа, например, жрецы, сознавали, что фараоны смертны, как и обычные люди, их можно убить, можно устроить заговор, никакой бог не сойдет с пьедестала, чтобы их защитить. С появлением Алаис понятие о божественности вдруг стало буквальным. Она не была из плоти и крови, как все фараоны. Ее нельзя было ранить, нельзя и убить. Но она сама может творить произвол со всеми. Абсолютное божество! Не человек! Без чувств. Без эмоций. Без слабостей. Неуязвимая. Беспощадная. Не знающая боли и сострадания. Она никогда не состарится. Никогда не умрет. Что же будет тогда с Египтом.

По сути ничего. Один бессмертный правитель сменит династию смертных. Вот и все. Но с ней придет тьма. Реки крови. Темные чудеса.

– Кто посмеет ее убить, сам покончит с собой, тот, кто посмеет поднять на нее руку, тут же своей руки лишится, – так сказало ему крылатое создание в песках. Зачем же он осмелился проверить эти слова.

– Тот человек, что выкрикнул мои имя в толпе ночью на площади, вы послали его зря, – голос Алаис тоже обжигал ему уши, как расплавленная ртуть. Было больно ее слушать, но и уйти тоже было нельзя. Если он попробует, то она одним небольшим усилием вернет его назад. Она всего лишь сожмет свою красивую руку в кулак, а он при этом как будто наткнется лбом на стенку и упадет прямо к ее ногам. Так и ведут себя боги. Настоящие боги. Смертные для них лишь насекомые. Когда-то в юности он жаждал появления настоящего божества, даже разыскивал его во всех концах света и не находил нигде, но сейчас, в старости, когда оно явилось во дворец само, он ощутил леденящий страх. Такое существо не стоило искать, потому что при всей своей красоте оно внушало ужас.

Какое-то время он не смел ей ничего ответить.

– Так легко послать собственного человека на казнь, – Алаис провела ногтями в воздухе так, будто на них все еще сверкала кровь. – Люди так легко жертвуют себе подобными ради каких-то выдуманных целей и при этом считают себя справедливыми. Кто же вы такие после этого, раз земля до сих пор терпит вас, невзирая на все ваши мелкие и крупные грехи?

– А кто такая ты? – он сам не знал, как осмелился упрямо поднять на нее глаза.

– Недостаточно произнести мое имя, ни в праздник новолуния, ни во время жертвоприношений, чтобы меня погубить, – лишь отметила она. – Я не одно из ваших египетских чудес, и тем более не человек, порожденный плодами земли, имя не имеет надо мной никакой власти.

– Ты зло!

– Люди – зло, – как естественно она это сказала, будь он разумом чуть слабее, и не смог бы ей не поверить. – Люди и любые боги, голосующие за то, чтобы населить эту землю людьми. Посмотрите на себя: вы отправляете на гибель своих друзей, предаете избранников, идете на любые хитрости и подлости, чтобы занять место поудобнее, даже не задумываясь о том, что оно будет временным, как и жизнь, а из зависти готовы изничтожить человека самыми коварными способами. Бог создавал вас злом, дал вам способность врать, притворяться. Я вот, например, этого не умею.

Бог! Она всегда говорила о каком-то одном боге, даже тогда, когда о культе Атона еще не заходило и речи. Он хорошо помнил те годы, когда Аменхотеп Четвертый, нынешний Эхнатон был соправителем своего внезапно занемогшего отца, вот тогда и появилась она, вначале похожая на дух, сотканный из светлой тени. Сперва она держалась скрытно и ни во что не вмешивалась. Кто бы знал, к чему ее появление в итоге приведет?

В ее устах бог всегда был одним-единственным. И не ясно было: любит она его или люто ненавидит. Ее чувств и мыслей вообще было не угадать. Алаис не отрицала наличия самых разнообразных высших сил, витающих над вселенной, не возражала тому, что другие боги Египта тоже существовали, но кто-то один, по ее мнению, стоял над ними всеми, кто-то, кого она ни разу не назвала, и это был вовсе не Атон. Атон был частью ее самой.

Божество ли она? Или есть другое название. Незнакомец в песках назвал ее иначе, и ему это слово почему-то показалось невероятно пугающим. Ангел! Незнакомый звук. Если не объяснить, что это значит, то и не поймешь. Для него это было созвучно словам: убийца, душегуб, совратитель, видоизменяющий мир перед тобой, как это делала Алаис. Ангел – это зло с холодной сущностью и обжигающей красотой.

Это не было имя, просто название, потому что незнакомец сказал ему, что таких существ еще много и не все они злы, но одно является главным над всеми. И этим главенствующим созданием была Алаис. Этим объяснялась ее заносчивость и ощущение абсолютной власти над всеми: и людьми, и даже богами. Она была уверена, что и физические и бесплотные творения покорятся ей. У нее в мизинце силы больше, чем у целой армии. И она не хочет употреблять эту силу во благо. Как не испугаться ее?

– Мерира – бывший верховный жрец Амона-Ра, нынешний верховный жрец Атона, скажи, тебя чем-то не устраивает твое нынешнее положение? В нем есть какие-то лишние привилегии, которых ты считаешь себя не вполне достойным?

Как легко она произнесла его имя, как будто, правда, имела над ним какую-то тайную власть. Стоит назвать предмет или человека по имени, и обретаешь незримую власть над ним. Мерира до сих пор в это не верил. Но рядом с Алаис менялось все. Вся привычная действительность разлетелась в прах. Существо под названием ангел затмило всех богов, к которым он привык.

– Скажи мне, стоило ли смешать их всех, – он обвел глазами круг изваяний. – Хатор, Изиду, Осириса, Амона и Мут, всех их, эту груду мертвенных камней и заложенного в них живого смысла, заставляющего толпы падать ниц перед ними, и помогающего фараонам удерживать их власть. И все это ради появления одного-единственного живого ангела.

Существо с золотыми когтями, статью божества и крыльями недоверчиво изогнуло брови.

– Ангел! – она повторила это так, будто впервые слышала само слово. – Вы знаете, что означает это название?

– Он… – то есть незнакомец в песках. – Он сказал, что оно значит вестник, посланник с вестью…

– Для нашего рода да, – золотая голова снисходительно кивнула в знак согласия. – Но для вас это слово значит другое… – мгновенный бросок руки, как змеи, которая перехватила его горло, сдавила. Губы Алаис, дышащие огнем, наклонились к его уху, чтобы прошипеть всего одно слово. – Зло!

Абсолютное зло! Он это скорее ощутил, чем воспринял слухом. Ушную раковину обожгло. Каким жаром обдает ее дыхание! Она могла бы спалить целый город, если б всего лишь дохнула. Но пока что она держала себя в рамках холодного царственного поведения. Как долго продлится это пока?

Он взволнованно потирал шею после того, как она его все-таки отпустила. Мерира и до этого подозревал, что существо, называемое ангел, несет в себе неописуемое зло. Стоило только посмотреть на Алаис, чтобы это зло ощутить. От ее красоты исходило нечто злобное, давящее, всесокрушающее… Те, кто на нее смотрели, чувствовали себя раздавленными насекомыми у ее ног. Возможно, так оно и должно быть, если существо перед тобой из ангельского рода. Но кто же все-таки такие эти ангелы? Если они выше и богов, и людей, и земных правителей, то откуда же все-таки они взялись?

Все вопросы ни к чему не вели, а красивые уста Алаис холодно усмехались. Когда она улыбалась, то казалось, что по ее губам пробегает не улыбка, а змея. И в то же время что-то в ней невыразимо притягивало.

– Тогда, что значит твое имя? То имя, которое ты носишь сейчас? – не сдавался он, пробуя выпытать у нее хоть что-то. Есть же что-то такое, что имеет власть и над ней. Во всяком случае, всегда есть надежда отыскать хоть одно слабое место.

– А вот это вас уже не касается.

Мерира смотрел, как она неуловимо кружит по зале, движения были нарочито медленными и в то же время казались стремительными. Трепещущие за спиной крылья напоминали о буре в песках. Алаис держалась самоуверенней любых царей. Она тоже заглядывала в неподвижные лица статуй, но ощущала только торжество. Никаких угрызений совести. А ведь это она их всех отсюда прогнала.

– Ты, наверное, хочешь, чтобы из-за тебя разразилась война.

– Война? – Алаис жестоко усмехнулась. – Война для меня это значит непререкаемая победа. Рука, поднявшаяся на меня, тотчас отсохнет, меч, устремленный в меня, мгновенно обернется против своего владельца. Я знаю, кто мой отец, и это не один из мертвенных египетских богов, а вы знаете его имя.

Она склонилась и прошептала ему на ухо. И это были слова ангела.

Кажется, то же самое говорил ему и крылатый мужчина в песках, но то, как она это произносила, звучала страшно, почти по-змеиному. Точнее, она бы напугала и змею своим шипением. Какой резкий контраст с такой красотой. От такого сочетания почему-то становилось еще страшнее.

Алаис знала себе цену, и осознавала до конца собственную силу. Она сокрушит весь мир, просто наступит на него своей пятой, и он треснет под тяжестью ее гнета.

– Может, он того стоит, – лукаво заявляли ее глаза. – С мелочностью людей и их интригами, с их лицемерием. Покажите мне хоть одного бесконечно доброго человека, и я пощажу мир ради него, как Михаил (это имя того крылатого стража, которого вы видели в песках) готов сделать ради одного лишь верующего в целом скопище нечестивцев. Он неоднократно заявлял, что лишь один преданный богу человек стоит того, чтобы ради его искренней веры пощадить целую страну безбожников. Он считает, что вера одного окупает бесчинства многих. Допустим, я готова поступить так же, но мне нужна одна абсолютно чистая душа. Человек, который никогда и никому и ни при каких обстоятельствах не пожелает зла. Если я увижу такого человека и не разочаруюсь в нем, как бог разочаровался во мне, тогда я, возможно, избавлю человеческий мир от уничтожения, которого именно всевышний сейчас и хочет. Ведь он создал дьявола, как кару для зазнавшихся людей. Он создал меня, – кончик змеиного языка лизнул ему щеку. – Я карающая сила, потому что люди стали слишком жестоки. Нужно пролить реки крови, чтобы очистить мир, который бог так неосторожно создал. Он уже жалеет об этом, хоть и не хочет открыто признаться. Лицемерие его конек, но не мой. Я говорю открыто, хоть правда и больно ранит. Я не буду жалеть о людях, только о красивых вещах, сделанных их руками, но их уже в мире есть предостаточно. Покажите мне кого-то, о ком я смогу пожалеть, чтобы остановить меня. Время ограничено. Тринадцать восходов, потому что тринадцать мое любимое число.

Ее крылья снова взмахнули, грациозно и как-то опасно, будто могли обвиться вокруг него и задушить в смертельных объятиях. Мерира нехотя отступил.

– Это честная сделка, – кивнул он. Если только она выполнит ее условия…

– Всего один человек, – повторила Алаис. – Вам нужно разыскать всего лишь одного, но того, кто меня не разочаруют. Он один должен быть настолько чист, чтобы стать достойным искупить грехи всего человечества.

Жрец боялся ее. Алаис это знала. Пятясь, он оступился и пал. Какой неловкий! Где ему что-то разыскать.

Но сделка была неплоха. Всего одна душа! Алаис до сих пор не встречала такой, хотя позади нее, казалось, осталась вечность. Всего один человек, непохожий на всех людей, мог бы ее представление о вечности изменить.

И этим человеком чуть было не стал юноша, произнесший странную просьбу на днях в тронном зале, но он ее чем-то разочаровал.