Текст книги "Золотая Герань"

Он снова запел…. Волнение, поднятое двумя предыдущими песнями, мало-помалу улеглось, а к его голосу успели привыкнуть и теперь смотрели на него просто как на хорошего артиста. Мара прямо-таки умирала от счастья, что она – с ним…. Сегодня он сделал ее королевой вечера.

 
Слова любви – прекрасный дивный сон,
Но, Боже правый, как он редко снится!
Молюсь на сны поэтов всех времен,
Молюсь на им приснившиеся лица….
 

Когда песня кончилась, она обвила его шею руками, не дожидаясь приглашения. Серьезная и положительная девушка Мара уснула где-то под потолком, а для принцессы зимних роз не существовало иных законов, кроме ее желания….

Он пел, больше не позволяя себе дерзких вызовов зрителям – пел для нее: о королеве желаний, об убитом воине на берегу реки, о коленопреклоненном рыцаре и о бродячей святой, влюбившейся в чародея…. Трижды Генна притаскивала им с Марой полные бокалы и трижды уносила их обратно пустыми.

Наконец, он отложил гитару:

– Уважаемая публика, концерт окончен – меньше через минуту опять начнутся танцы.

И почти тут же в подтверждение его слов из зала снова полилась музыка – не колдовской «Снежный танец», но в весьма похожем стиле, и Мара легче пушинки взлетела с кресла….

Как и следовало ожидать, теперь даже во время танца весь зал смотрел только на них. А он, нимало этим не смущаясь, то наклонялся к уху Мары, шепча ей какие-то дивные и ласковые слова, то легко касался губами корней ее волос или разрисованных век….

– Нет, какая же они все-таки прекрасная пара, – с завистью произнес рядом чей-то женский голос. – Особенно она…. Этот макияж – я видела нечто подобное в астурском журнале мод, но ей до того идет….

Мара уже почти молила бога, чтобы этот вечер скорее стал ночью – но так не хотелось уходить из сверкающего круга, кажется, всю жизнь плыла бы в этих звуках…. Подсознательно она знала, что подобного бала в ее жизни не будет уже никогда – чудеса не повторяются.

Но всему когда-нибудь приходит конец – у оператора завершилась та загадочная лента, и Мара поморщилась, услышав очередную песню – тоже скандское трио, «Сюннив»….

– До чего некстати, – протянула она с неудовольствием. – Всегда любила их, но после твоих песен и той музыки – настолько не в масть!

– Тогда, может быть, покинем общество, госпожа моя? – рука с янтарным браслетом как бы невзначай скользнула по ее талии.

Это была уже не огненная кисть – Мару словно током ударило.

– Пойдем, – проговорила она торопливо.

Выходя из зала, они снова наткнулись на тех двоих из «Наследия», и ушей их коснулся обрывок разговора:

– ….думаешь, они такие же влюбленные, как мы рыцари?

– Да говорю тебе, Алгирт, они тут делают то же, что и мы на стенах. Обычные артисты, заплатили им, чтоб поиграли в любовь и сделали людям красиво.

– А это…. про повешенного на воротах…. это тоже для антуража?

– Ну, тут он просто перестарался. Как ты, когда заехал Гунтару алебардой в коленную чашечку, и все, что ему оставалось – покрасивше умереть на глазах у публики….

Мару передернуло, когда она услышала эти слова. Тот, кто назвал себя Серраисом, только усмехнулся.

(Искренне надеюсь, дорогие мои читатели, что вы просто пропустили весь предыдущий эпизод, деликатно прикрыв ладонью зевок – опять, мол, она со своими песнями, то есть с чужими….

Ладно, сделанного не разделаешь. Как-нибудь потом перепишу это как полагается, а сейчас…. сейчас-то, судя по всему, и начнется самое интересное, хи-хи…. Бегом за героями!)

Гостиница «Бирута» и молодежный центр, где был бал, находились буквально напротив друг друга, да еще и подземный переход был как раз в этом месте. Поэтому Мара, чтобы не возиться с номерком, так и перебежала проспект в одном платье, лишь прикрыв плечи шалью Генны.

На обратном же пути он, не слушая возражений, закутал ее своим плащом. А сам спокойно, словно не ощущая холода, шел рядом с ней в своем коричневом с золотом наряде. Мара же в этот вечер до такой степени утратила чувство реальности, что ей и в голову не пришло спросить – а его-то куртка где?

– Хорошо повеселились? – с дежурной любезностью спросила администраторша, вручая ей ключ от номера. Мара лишь кивнула рассеянно в ответ – скорее, скорее!

И вот наконец-то долгожданный миг, когда за ними захлопнулась дверь номера…. А она почему-то уронила на пол его плащ и присела в изнеможении на край кровати….

Господи, что со мной происходит? Почему я сегодня словно не я?! Никогда, никогда прежде не испытывала я ничего подобного – это уже даже не желание, это что-то настолько большее…. ну почему, почему я не он и не умею об этом сказать?!

– Зажги свет, – устало бросила Мара.

Он присел рядом, уже не стесняясь пробежался рукой по ее полуобнаженным плечам.

– Зачем нам свет, госпожа моя? Разве что свеча – сегодня же ночь перед Рождеством, надо соблюсти ритуал. Вот только вряд ли в этом современном отеле найдется свеча….

– На полочке стояла декоративная, вроде расписной чашки, – вспомнила Мара. – Только не знаю, одобрит ли администрация, если мы посмеем ее запалить – по-моему, она стоит тут как элемент дизайна. Да и чем?

Он снял с полки помянутую «расписную чашку». Губы его недовольно скривились, когда в падающем из окна свете фонарей он различил нарисованные на ее боках деревца и домики с красными крышами.

– А впрочем, Спасителю не все ли равно? – раздумчиво произнес он. – Главное, что он увидит – за этим окном есть люди, которые рады его приходу…. – с этими словами он коснулся фитиля двумя пальцами.

Мара мигнула. Еще раз. Нет, не померещилось – на конце фитиля появился и разросся язычок пламени. Комната наполнилась колышущимися тенями, таинственно замерцали хрустальные подвески на люстре…. Он протянул руку, ставя свечу на подоконник, и снова повернулся к Маре.

– Как ты это сделал?! – прошептала она ошеломленно. – Ты…. ты едва коснулся ее, и она вспыхнула….

– Просто пожелал, – ответил он абсолютно спокойно, словно речь шла о чем-то совершенно обыденном. Подумаешь, зажег свечу прикосновением….

Маска все еще скрывала его черты, и Маре вдруг показалось, что если она попытается снять ее, то под ней окажется совсем незнакомое лицо! За сегодняшний вечер он еще ни разу не вышел из взятой на себя роли – даже после ухода с бала…. а может, подумала Мара в испуге – просто ни разу не изменил себе? Кто он на самом деле, Серраис или все же Лазор Угнелис…. Угнелис…. огненный….

– КТО ТЫ? – буквально взмолилась она, в то же время прижимаясь к нему всем телом – и оказалась в кольце рук с янтарными браслетами.

– Человек, госпожа моя, самый обычный человек, – он попытался закрыть ее рот поцелуем, но она дернулась всем телом:

– Нет, ты говоришь неправду…. Кто ты?

– Госпожа моя, ну как я могу ответить на этот вопрос, когда ты все равно ни во что не поверишь? Что ты жаждешь услышать от меня – что я ангел, демон, существо из другого мира? Что?

– Хотя бы – сколько тебе лет на самом деле?

Он не удивился.

– Телу или душе?

– Тому и другому….

– Телу – всего девятнадцать. Я знаю, что кажусь старше, но тело мое моложе твоего. А душе…. в общей сложности шестьсот с небольшим.

То, что он сказал, просто не могло быть правдой – но тем не менее БЫЛО ею, Мара почувствовала это всей кожей.

– Я знала…. – прошептала она. – В тот момент, когда ты сказал про ворота крепости…. Ты действительно пришел оттуда, из прошлого? Это я вызвала тебя к жизни там, в крепости, каким-то неосторожным словом или действием? И ты умел…. умеешь колдовать?

– В твоей власти, госпожа моя, придумать все, что угодно, но будет ли это правдой? Скажем так, я – Помнящий…. Помнящий, как приходил сюда в прошлый раз.

– И тебя действительно вешали на воротах крепости за колдовство?

– Какое колдовство? Им было достаточно и тех моих песен! – он гордо усмехнулся. – Даже дважды вешали, правда, не здесь, не в Плескаве…. Но все это не мешает мне быть самым обычным человеком. А ты, госпожа моя, начала думать невесть что, и только потому, что сама ни разу не пробовала….

– Что? Вот так зажечь огонь? Но разве под силу мне, простой женщине….

– Огонь скорее всего не под силу, это не твоя стихия. Но ты можешь многое другое. Повернись к окну!

Рядом с чудесно зажженной свечой стоял большой горшок с сиротливо торчащим сухим стеблем. Земля в горшке ссохлась прямо-таки до состояния асфальта, и видно было, что торчащая из горшка сухая палка давно и безнадежно мертва….

– Что это за растение, госпожа моя?

– Герань, наверное…. была. У Генны в номере герань.

– Стоит тебе пожелать, и она зацветет. Что, все еще не веришь? – снова ласкающее движение рук вдоль ее тела. Мягкие завитки его волос коснулись шеи Мары, губы осторожно прошлись по виску и замерли рядом с ухом.

– Положи руку на стебель, – обжигающий шепот-дыхание в самое ухо. – Вот так…. Ты сама не знаешь, какая сила таится в твоих пальцах, госпожа моя. Дай свою силу этой сухой ветке, как дал я свою свече, дай ей свое счастье…. Просто полюби ее и пожелай ей добра….

Словно под гипнозом, Мара закрыла глаза и начала ощупывать рукой каменную землю в горшке, сухой ствол герани с острым сломом, о который можно было поцарапаться…. И неожиданно вспомнив лыжную прогулку, она легко, словно лаская, провела ладонью над самым стеблем, не касаясь его – раз, другой…. и снова погладила самыми кончиками пальцев – и замерла, наткнувшись….

– Смотри же!

Она открыла глаза – стебель пророс крохотными зелеными розетками листочков, которые прямо на глазах разворачивались на удлинняющихся черенках. Еще один побег вдруг брызнул из самой сломанной макушки – она снова непроизвольно зажмурилась, а когда открыла глаза, на кончике побега уже распустилась пышная шапка цветов.

– Господи, велика сила Твоя…. – прошептала Мара.

– Слушай – они же желтые, просто золотые! – он казался изумленным не меньше. – Никогда раньше не видел, чтобы герань цвела таким цветом!

– Не знаю…. – она приникла головой к его плечу. – Просто, когда я гладила стебель, мне на минуту показалось, что я глажу твои волосы…. Вот и вышло золото….

– Теперь видишь, госпожа моя, как это легко? А ведь ты тоже самый обычный человек….

Словно только в эту секунду вспомнив, он торопливо сорвал и отбросил маску – и лицо его показалось Маре непривычно прекрасным. Тряхнув головой, сбросил свой берет с пером, длинные – значительно длиннее, чем в день отъезда в Руту! – медовые кудри упали на воротник камзола….

– Самый обычный – если не считать того, что ты прекрасна, как тот цветок, что у тебя меж бровей…. Иди сюда, – он встал у окна, весь в ореоле золотого сияния свечи. – Иди, не пугайся, госпожа моя!

Она подошла к нему, все так же норовя прильнуть всем телом, и почувствовала, как подается под его рукой змейка на спине – словно разрезанное надвое ножом, платье скользнуло к ее ногам опавшим лепестком розы. То немногое, что было под платьем, Мара торопливо сбросила сама.

Медленно-медленно, как во сне, руки его поплыли над ее телом, не касаясь кожи, и снова, как тогда, от них шло тепло, но теперь оно даровало немыслимое, невыразимое наслаждение…. вдоль груди, по бокам, вниз, по бедрам – ее уже била крупная дрожь, а ведь он даже ни разу не коснулся ее по-настоящему….

Неподдельное восхищение светилось в его глазах – наверное, так смотрит ваятель на статую святой, свое лучшее творение.

– У тебя изумительное тело, госпожа моя, – выговорил он еле слышно. – Невозможно не пожелать тебя – верно, такова была святая Магдалина…. Ты действительно не боишься?

– Разве ты способен причинить мне вред? – так же еле слышно ответила Мара. – Серраис, Лодор, Лазор Угнелис, кто бы ты ни был – люби меня…. мой повелитель!

Еще раз его руки прошлись вдоль ее тела, и на этот раз она ясно ощутила биение силы между своей кожей и его ладонями. А затем он снова взял свечу, и, прежде чем она успела понять, чего он хочет, пламя лизнуло одну и другую ее грудь и золотым цветком затанцевало на набухших темных концах. Но вместо боли от ожога ее пронзило такое острое и сильное наслаждение, что она невольно вскрикнула – долго, гортанно, крик этот перешел в хриплый стон обессиленного счастья – и Генна, как раз в этот момент проходившая по коридору, услышав его, до крови прикусила губу.

– Теперь попробуй сама, – снова шепот, подобный шелесту ветра. – Огонь – это я, и ладонь моя – пламя свечи, оно так же жаждет ласкать тебя, как я….

Замирая от нахлынувшей сладости, Мара взяла у него свечу и позволила пламени лизнуть ее руки, горло…. боже, как это прекрасно…. положила свечу в ладони и поднесла к губам, как чашу с вином…. Он сам чуть не умер от наслаждения – настолько неправдоподобным было это причудливо раскрашенное лицо с огненной чашей у губ и отраженным в глазах пламенем!

Свеча вернулась на подоконник – теперь пламя жило на его ладонях, на кончиках пальцев, и груди ее доверчиво легли в эти огненные ладони….

Каким-то образом они снова оказались на кровати – сначала сидя, потом Мара легла, а он, присев рядом с ней, открывал для себя тайны ее тела, трогая губами то один, то другой его изгиб, то острым языком касался раскрашенных век, то вел им по розовато-лиловым линиям на ее скулах, и вновь и вновь припадал к ее губам….

И тогда словно плотина прорвалась в ней, и она сама набросилась на него, целуя куда придется, в лоб, в глаза, в губы, запускала жадные руки в золото волос и никак не могла насладиться их мягкостью…. Тени от беспокойного пламени свечи чертили переменчивые узоры по ее великолепной коже, одевая ее в призрачный наряд из света и мрака….

Его рука метнулась к застежке на груди, но Мара успела раньше. Через минуту желтая рубашка уже валялась на полу поверх камзола. Тела их переплелись, и темная вода беспамятства сомкнулась над Лордом Огня Тах-Серраисом и его избранницей….

(Стой, стой, стой!.. Куда?! Ах ты зараза! Задернул занавеску и даже не дал мне досмотреть конец сего увлекательного действа! Хоть ты и Огненный, но если уж пришел в нормальную Суть, так и веди себя, как нормальный человек!

Например, каждому интересно знать, что ты скажешь, когда….

А впрочем, о чем это я? Лорд Огня – это приговор. Эту вещь УЖЕ не напечатают – здесь, на Тихой Пристани, фантастика не в чести. Так что единственное, что мне остается – это отпустить героев на свободу и посмотреть, до чего дальше дойдет их извращенная фантазия.

Любопытно все-таки….)

Мара вовсе не была ненасытной – одного захода ей более чем хватило для первого раза. Около трех она наконец заснула, но Серраису было не до сна. Завернувшись в простыню, с нежностью и грустью смотрел он на ту, которую избрал, чтобы проложить путь в мироздание для женщины своей крови….

И поцелуи, и колдовское пламя оказались бессильны против сверхстойкой косметики фирмы «Эгли» – лицо Мары маской древней богини выделялось на белизне подушки. Одеяло сползло к ногам, и даже в полумгле дерзко темнели концы грудей, намазанные блеском для губ «Спелая ягода». Он еще чувствовал во рту сладковатый привкус этого состава, употребленного его избранницей столь неподобающим образом.

«Не забыть утром прогнать ее умыться,» – подумал он. – «Хотя она, пожалуй, и сама не забудет…. Главное, чтобы съела очередную свою таблетку и была уверена, что сделала все от нее зависящее….» – он невольно усмехнулся. Если дочь его должна прийти в мир – что Тому, кто все видит и понимает, до каких-то противозачаточных, пусть даже и трехфазных!

Она будет удивительной, наша с тобой дочь – с твоей красотой, но моим характером, замкнутой, как ты, но твоя сдержанность прорастет в ней упрямством и моей непокорностью.

Магия же ее не будет иметь аналогов в мироздании, ибо ни разу еще не восставал в славе своей Огонь в женском обличье. Все что угодно будет в ее жизни, взлеты и падения, любовь и отчаяние – все, кроме спокойной размеренной жизни, идеала живущих в Ругиланде….

Так храни же ее, Мариллия, девочка моя, потому что и твоя жизнь теперь сильно отклонится от ругиландского идеала успеха, здоровья и достатка. Ибо природа не задумывала для герани золотого цвета, и если уж однажды она расцвела им, вопреки всему – бессмысленно ждать повторения чуда….

Бессмысленно?!

Он в бессилии стиснул зубы, когда строго и властно, со всей беспощадностью встало перед его внутренним взором то, о чем он запрещал себе вспоминать весь этот безумный вечер – то, ради чего он исчезал на три дня из Плескавы на самом деле….

….лаборатория – как еще назвать эту громадную комнату, сплошь заставленную приборами непонятного назначения, с плотно сдвинутыми шторами на окнах. В углу, уткнувшись лицом в монитор, с чутко замершей на клавиатуре рукой – крепкий широкоплечий мужчина лет тридцати пяти. Воздух в лаборатории стерильно неподвижен, но все равно его коротко остриженные волосы цвета спелой пшеницы словно шевелит неощутимый ветерок.

Шамур, Лорд Ветра, чаще именуемый Повелителем Техники.

В середине комнаты стоит кресло под большим не то колпаком, не то шлемом…. Маре оно, наверное, напомнило бы парикмахерскую сушилку для волос. Тем более что и сидит под этим колпаком совсем еще девчонка – смуглокожая, с голыми коленками, не скрытыми желтым рабочим халатиком. Колпак наполовину скрывает ее несомненно симпатичное личико, видны лишь ямочка на подбородке, полные губки и широкие ноздри мулатки. Впрочем, здесь, в Слэрте, принято говорить – евроафры.

Вот только сидит эта девчушка словно на троне – напряженно прямая спина, руки, застывшие на подлокотниках…. И тянутся в разные стороны от серебристого шлема жгуты проводов, соединяющие его с другими приборами.

А третий в этой лаборатории – он, Серраис, – мечется по ней сложными зигзагами, стараясь не натыкаться на оборудование, что получается не всегда….

– Хорошо, – голос его вздрагивает. – А если не сразу? Если дать ей родить ребенка на Тихой Пристани и забрать к себе сразу после родов?

В ответ раздается пугающе бесстрастный голос юной пифии на электронном алтаре:

– Вероятность адаптации близка к единице. Вероятность прикрытия ее от ударов извне – близка к единице. Вероятность появления новых детей с выдающимися способностями – ноль целых шестьдесят пять сотых. Вероятность сохранить жизнь данному ребенку до восемнадцати лет – ноль.

– Снова ноль…. – он в изнеможении прислоняется к узкому просвету стены между двумя приборами. – Значит, девчонка может вырасти только на Тихой Пристани? Только там?

– Тихая Пристань – единственная Суть, где вероятность сохранения данной жизни близка к единице, – размеренно отвечает голосом девушки Машина Вероятностей, одно из гениальнейших изобретений Лорда Ветра. Прямо дрожь пробирает от этой нечеловеческой бесстрастности. Недаром в Авиллоне считают, что еще неизвестно, с кем хуже иметь дело – с черным магом или с Шамуром, Хранителем Слэрта на Сути Колокольный Звон…. Он, Серраис – тоже Лорд. Равный. Он выше общественного мнения – но и ему стоило немалого труда переломить себя и воспользоваться услугами зловещей Машины Вероятностей….

Ибо…. как там у этого писателя с Техноземли, который был военным летчиком…. мы всегда в ответе за тех, кого приручили.

А за тех, к кому сами успели привязаться – в ответе вдвойне.

Мара, Маруте, дева Мариллия – у тебя ЕСТЬ шанс вырваться из ругиландского болота, в котором не взрываются гранаты! Шанс стать свободной и чистой, шанс увидеть все мироздание, шанс обрести силу в творчестве любви, а может быть, и в каком ином – и быть со мной…. И я сам, своими руками отберу у тебя этот шанс в обмен на сомнительную честь стать матерью Огненной. Той из Круга Жриц, которой Тень уже целых одиннадцать раз не позволяла воплотиться – и которую можешь воплотить только ты!

Той, без которой весь этот Круг неполон и не выполняет своей миссии в мироздании….

Боги, за что?! Я же действительно люблю тебя, Мара!

Недаром каждого из Братства разнообразные ведуны и экстрасенсы видят внутренним взором как сияющую фигуру с черными руками….

– Все, – нервно бросил Повелитель Слова Повелителю Техники. – Вырубай свой Дельфийский оракул. Все ясно, блинн….

Коротко кивнув, Шамур набрал на клавиатуре серию команд.

Пару раз мигнули какие-то индикаторы, поза девушки в кресле сразу стала менее напряженной, а через несколько секунд она уже выбиралась из-под шлема, по-кошачьи потягиваясь, чтобы размять затекшую спину.

– Я больше не нужна? – не верилось, что эта фраза, прозвеневшая колокольчиком, и те бесстрастные прорицания произносились одними и теми же устами….

– Спасибо за помощь, Луара, – ответил Шамур, не поднимаясь из-за монитора. – Теперь можешь появиться в лаборатории только послезавтра. Только смотри, отдыхай, а не носись по танцам и волейбольной площадке!

В ответ девушка рассмеялась так звонко, что сразу стало понятно, каким образом она намерена использовать день законного отдыха.

Может, для кого-то и черная магия, а для этой Луары – просто работа….

Когда дверь за ней захлопнулась, Серраис рывком дернул штору, пропуская в лабораторию горячий свет заката. Отчаяние стыло в его взгляде.

– Что ж, я доиграю до конца, – процедил он сквозь зубы, пытаясь казаться спокойным. – Все как положено – соблазню, охмурю…. мне ведь это легче, чем кому бы то ни было…. И исчезну.

– А до этого ты не играл? – возразил Шамур. – Не забывай, что Мариллия любит не Лорда Огня, а журналиста с зеленым паспортом. Человека, которого на самом деле никогда не существовало. А на балу ты, наоборот, сумеешь показаться ей таким, каким бываешь в Ордене….

– Ага, – невесело усмехнулся Серраис. – Скорее уж как в Городе Огня и Снега. Но там все равные, все сильные, и такая магия никому не вредит. Одно дело – играть в игру по правилам, и совсем другое – даже не понимать, что с тобой играют. Все равно что наркотик вколоть без разрешения. Не случайно же вся подобная магия считается не вполне дозволенной….

– Ты чего-то боишься? – повернулся к нему Шамур.

Лорд Огня тяжело вздохнул:

– Знаешь, сколько раз я покупал на ЭТО вечер удовольствия?

Да и кто бы на моем месте не воспользовался подобным даром? Вот только за любовь я этим золотым блеском не платил никогда.

Наоборот, к каждой по-настоящему любимой женщине мне с трудом приходилось пробиваться сквозь то, чем сделала меня Лань….

С этими словами он мягко опустил руку на край стола, так, что полоса закатного света легла как раз на его запястье. Миг – и запястье это оделось браслетом из желтого металла шириной в четыре пальца. Лицо Серраиса недовольно дернулось, словно от неприятного воспоминания. Едва различимо для простого взгляда солнечный браслет потек, поплыл, и даже Шамур не уловил момента, когда желтый металл стал красноватым янтарем.

– Зачем ты наделила меня еще и этим, Владычица Песен? – шепнул еле слышно Серраис. – Разве я стал от этого счастливее?

Они же не в меня влюбляются, а в твою выдумку!

В ответ Шамур лишь крепко, по-дружески, стиснул его ладонь….

Вот так. Так ли, сяк ли – сделанного не разделаешь. И даже боги вряд ли знают, какие из этого проистекут последствия, Мара, девочка моя…. прости меня за то, что я исковеркал твою жизнь. Все, что я еще могу подарить тебе в благодарность – лишь забвение…. Мина замедленного действия уже тикает в твоем подсознании, но кое-что ты забудешь прямо сейчас – иначе просто не сможешь жить с этой болью. Забудешь песни еретика Гинтабара и слово «Помнящий», забудешь огонь, целующий твое тело, забудешь, что в этот вечер глаза мои были голубыми, а не янтарными…. Спи, госпожа моя, спи….

Он легонько подул ей в лицо. Она тут же приоткрыла влажный рот, словно даже во сне искала его губ, шепнула: «Лазор….»

Правильно, Лазор. Не Серраис. Уже завтра ты не сможешь вспомнить это имя. А через неделю – и не захочешь….

* * *

Когда Мара проснулась, ничто в номере не напоминало о вчерашней мистической оргии. Исчезли разбросанные по полу карнавальные наряды, свеча стояла на полке и даже не выглядела обгоревшей, а сам Лазор, в своих обычных серых брюках и голубой рубашке, сидел в кресле у стены, листая какой-то журнал.

– Доброго утра, прекрасная Мари, – произнес он своим прежним голосом, в котором ничего не осталось от вчерашнего звенящего серебра. – С Рождеством тебя! Снились ли тебе сны столь же прекрасные, как ты сама, или после вчерашних бесчинств ты спала как убитая?

– Скорее последнее, – невольно улыбнулась Мара.

– Тогда иди приводи себя в порядок. По случаю праздника о редакции можно не думать, так что весь сегодняшний день – наш.

Решай, куда мы сегодня пойдем….

– Лазор! – почти простонала Мара. – Сегодня последний наш день – ну зачем еще куда-то идти!

– Здравая мысль, – он кивнул вроде бы серьезно, но в глазах его искрилась неуловимая смешинка. – Тогда ты не будешь возражать, если я закажу завтрак прямо в номер?

Хлесткие струи воды, казалось, вымывают из сознания пелену наваждения. Мир, пошатнувшийся было вчерашним вечером, снова обретал незыблемость, и Мара уже не была уверена, что ей не почудились вчерашние действа со свечой….

Целующее пламя – примерещится же такое! Гипноз, может быть? Гипноз может заставить чувствовать наслаждение вместо боли, но он не прикажет пламени не жечь тело. Однако вот ее грудь, руки, шея – нигде ни малейшего следа ожогов. Наверное, она просто лишку выпила там, в молодежном центре – знала эту свою слабость и никогда не пила помногу, но вчера разве возможно было удержаться!

Вода, стекавшая с ее лица, окрасилась в зеленовато-лиловый цвет. При взгляде на эти темные потеки Мару почему-то передернуло.

Когда она, завернувшись в халат, выплыла из душа, на столе уже дымился кофе и шипела яичница с кучей добавок, и Лазор раскладывал сыр по ломтикам хлеба.

– Как тебе вчерашний бал? – осведомился он с пре увеличенным спокойствием. – Не правда ли, чудно?

– Знаешь, после…. после того, что было здесь…. у меня уже все как в тумане. Помню только, как танцевали и как ты пел.

Я даже не подозревала, что ты умеешь петь и играть….

– А на чем? Моя гитара осталась в Ледограде, – легко ответил он. – Я и вчерашнюю-то у кого-то позаимствовал.

– А жалко…. – протянула Мара. – Мне так понравилось!

Особенно первая, как там: «Наша сказка вечерняя замыкает свой круг….»

– Да ну, – отмахнулся Лазор. – Не пел уже черт знает сколько, так что вчера безбожно переврал все, что только мог….

Тебе намазать хлеб маслом или будешь просто сыр? Я, например, люблю именно всухую….

– Но мне лучше намажь, – Мара откинулась на спинку кресла.

Господи, как же все хорошо, и даже думать не хочется, что уже сегодня, в два часа ночи, придет конец этому мимолетному счастью…. Нет, жить надо исключительно сегодняшним днем – в конце концов, впереди у них еще пятнадцать часов, целая вечность!

Вскоре после завтрака они снова забрались в постель – но на этот раз Мара взяла на себя всю инициативу. Очарование новизны слегка притупилось, но его поцелуи все так же приводили ее в трепет, особенно когда он касался губами ее груди. Ее же ответные ласки были просто бешеными, словно она хотела вложить полжизни в эти немногие оставшиеся им часы. И в упоении желания возвращалась прежняя четкость и ясность – вот они, руки его и губы, а то, сверхъестественное, всего лишь почудилось….

– Лазор, любимый мой, счастье мое….

На стук в дверь она даже не отреагировала. Тогда дверь скрипнула, и голос Генны вывел ее из любовного дурмана:

– Мара, мой поезд через три часа…. Ой, прошу прощения! Я просто хотела забрать веер и шаль, не знала, что ты….

– То и другое на полочке в шкафу, – отрывисто бросила Мара, не желая ни на секунду прерывать самое важное на земле дело.

Из-за распахнутой дверки шкафа Генна искоса взглянула на любовников, которые уже успели позабыть о ней. И тогда, взяв свои вещи, Генна воровато повернула замочек на сумочке Мары….

Если б Лазор вовремя не спохватился и не начал приводить Мару в чувство, она вполне могла бы опоздать на свой поезд.

Пока снова нежилась в душе, пока укладывала чемодан, а ведь надо было еще успеть сделать множество мелких дел – сдать постельное белье, отнести посуду, что-то там дооформить в связи с путевкой….

Когда он помогал ей собирать и укладывать вещи, руки их то и дело встречались, и она опять и опять тянулась к нему губами – но теперь он был непреклонен:

– Давай, прекрасная Мари, нечего! Сама же жаловалась, что если задержишься хоть на день, то твой руководитель диплома этого не поймет!

– Знаешь, Лазор, если бы у нас было хотя бы место для следующей ночи – наплевала бы я на все…. – не сдержавшись, она шмыгнула носом.

– Ну вот, опять, хорошая моя…. Не реви! Запиши мне свой адрес – не в Линате же твой Дверис и не в Когури! Как только стану хоть чуточку посвободнее – обязательно попытаюсь разыскать тебя!

Дрожащим почерком она вывела на листке блокнота оба своих адреса, и общежитский в Дверисе, и домашний в Алдонисе.

– Пиши, обязательно пиши! Как жаль, что у тебя нет адреса, только ящик до востребования….

Транспорт уже не ходил, пришлось ловить попутку до вокзала. Лазор пообещал водителю двадцатку, и тот рванул по пустынным улицам Плескавы, как заправский автогонщик….

….в это время в поезде, мчащемся в сторону Ковнаса, в третьем купе на верхней полке плакала в подушку молодая женщина в сером брючном костюме. Все спали, никто не слышал ее – можно было не стесняться.

Поплакав, она запустила руку под подушку и в который раз принялась при синеватом свете ночника перебирать пачку украденных фотографий. Вот он на углу улиц Швесос и генерала Кайстита, на фоне устремленной в небо зеленой стрелы шпиля церкви Эленисте; вот они вдвоем у ажурной решетки моста через Дийду; вот он весело замахивается снежком на объектив….

– Дура я была, – шептала себе под нос Генна. – Какая же я была дура! Только и осталось, что песни его в тот вечер, да – «ты мудра, кошка»…. Ну разве способна оценить эта ухоженная Мара такого, как Он?!

…. – Провожающих просим покинуть вагоны! – в который раз надрывался проводник. Ступеньки уже втянули, и Мара стояла на коленях у еще открытой двери вагона, и губы Лазора – как раз на уровне ее головы – в последний раз нежно пробегали вдоль корней ее волос. Еще минута…. еще несколько секунд…. и все равно не верится, что вот тронется сейчас поезд – и ничего не будет….

– Я напишу тебе, прекрасная Мари, обязательно напишу….

Вагон дернулся. Проводник хмуро посмотрел на них, никак не могущих разнять рук.

– Молодой человек, девушка, я дверь закрываю!

– Прощай, Лазор, любимый мой!!! – отчаянно выкрикнула Мара в закрывающуюся щель, и еще успела увидеть ответный взмах его руки….

Поезд скрылся в ночи. Серраис еще минуту постоял на перроне под погасшим фонарем. Как тогда, на лыжной прогулке, снег запутывался в его пышных волосах, мешая золото с серебром.

Вот и все. Теперь осталось только ждать.