Текст книги "Проект «ПАРАДИЗ»"

Наталия Новохатская
Проект «Парадиз»

Часть первая

Глава первая

Парадиз, день последний, прощальный

Сначала в мягком свете загомонили птицы, негромко, отчётливо, каждая в отдельности, далее свет перешёл на другой уровень яркости и стал наливаться, затем прочно устоялся. Но пока это был сон, последние моменты, птичьи голоса и жемчужный свет под закрытыми веками.

Потом медленно и веско в пёстрый птичий хор вступила кукушка, размеренно, гулко и протяжно. На третьем или четвертом призыве «ку-ку» сон выдернулся из-под век, затем пришло понимание, что пора открывать глаза, уже зовут. Это не только птицы в садике, это связь, личный телефон-кукушка.

«С утра пораньше, кто бы это?» – подумалось вполне уютно, и глаза сами открылись навстречу дню и вызову.

Яркие, нарядные небеса синели сквозь цветы и листья, вокруг сверкала роса мириадами капель, трава и цветущие ветви просто искрились, хотя свет падал искоса, широкой ясной полосой с близкого горизонта.

– Ку-ку, – внятно раздалось над самым ухом, но никакой птицы отнюдь не появилось.

Как раз напротив, с одного из близких цветов сорвалась блестящая капля, разрослась и неподвижно повисла в воздухе, хотя остальные капли ощутимо подрагивали вместе с цветами, кустами и травами. Сначала большая капля отражала пространство вокруг: небесный свод с лёгкими облаками, ветви с гирляндами мелких цветов, маленький изящный фонтан, затем возник фасад домика с двумя большими окнами и пышные симметричные клумбы. В одной из клумб лежало её собственное отражение, помаргивая глазами. Это означало, что экран-капля деликатно приблизилась, давая понять, что пора очнуться от ранних грёз и выходить на связь. Пора, мой друг, пора…

Век бы валяться в клумбе, впитывая утренние росы, но кто-то желает общаться и явился с утра. Пора…

– Привет, появись, – сообщила она, глядя в каплю, и села в упругую пену цветов.

Можно было, разумеется, общаться лёжа, однако ничто не мешало сесть, хотя бы в знак приветствия. Капля-вызов мигом раздробилась на множество мелких граней и расплылась, оставив едва заметный контур, а в воздухе повисло изображение на дальнем плане, бесплотный телевизор-невидимка без оболочки.

Там, в висящей картинке, над морем почти невидимых степей высилась тёмная горная гряда, она плавно приближалась, освещенная снизу, затем на верхнем уступе лиловой скалы проявился массивный балкон, однако в окружении каменных глыб он казался крошечным.

– Привет, Маленькая Синяя, – заявила капля знакомым голосом, показывая хорошо известную картинку. – А что если, извольте вам, а впрочем… Вообще, крошка, подгребай сюда, если не лень. Ага?

– Восхитительно излагаешь, друг мой, – согласилась она, сидя в клумбе. – В принципе я рада бы…

– Но? – изображение балкона в скале приблизилось, осветилось и запылало малиновым.

Видно, там разгорался восход, но голос оставался бестелесным, хотя в нем ощущалось явное довольство. Это безусловно относилось к методам ведения беседы и в особенности к лексикону.

– А если чуть позже? – справилась она и тряхнула головой, отгоняя возникших бабочек и шмелей, они вдруг завертелись подле, кто их сюда звал? – Скажем, через оборот в то же время?

– Завтра, послезавтра, вчера? – пришел ответ с балкона. – Время…

– Я поняла, что время, – доложила она, пытаясь донести до скал и балкона свои невысказанные желания. – Однако день последний, на прощанье и прочие пустяки, а? Ведь не горит?

– Не вник, что и отчего не горит, но только технически, – ответили с балкона слегка озадаченно. – А так вполне вник. Тебе хочется и нужно время, у вас так принято, элемент элегического прощанья. Ладненько, не горит. Подгребай сюда, Синяя крошка, когда хочешь. Ага?

– Очень скоро буду, ты просто душка! – отозвалась она и постаралась доставить собеседнику максимум приятного. – Пока, Чёрный Пес!

– Пока, Маленькая Синяя! – ответили ей, и сразу изображение в шаре-капле сменилось.

Исчезли скалы и балкон, на их месте возник образ лохматого чёрного пса в белой кепке набекрень. Псина радостно скалила зубы и помахивала мощной лапой в белой перчатке.

– Жду на месте, привет! – донеслось сообщение

– Скоро буду! – заверила она, и в ответ сочинила веселенькую картинку-подпись.

На сей раз это оказался ярко-синий попугай-девочка в шляпке с вуалью, в когтях птичка сжимала сложенный белый зонтик и им весело помахивала. Сойдёт.

Капля успешно отразила обмен любезностями и мигом растаяла, начиная с краев. Сеанс связи завершился, и садик снова принял идиллический вид, над клумбами усиленно запорхали мелкие бабочки-лепестки, как будто ничего иного и не было, кроме дивного летнего утра на лужайке перед домом в саду.

«Итак», – сказала она себе почти бессловесно, привычка никуда не делась, невзирая на вечность в Парадизе. – «Значит уже время, хотя эта концепция здесь чужда напрочь. Но последний день наш и только наш, моя Маленькая Синяя Птичка, его следует использовать на всю катушку, но отнюдь не спешить, вот от чего так неохота отучаться. Прощай, свободная стихия, и если навсегда, то навсегда прощай! Хотя это лишнее, никакое не навсегда, только на время. Хотя на неопределенное. Всё, пора!»

Произнеся со вкусом беспредметный монолог (дивный сад усиленно внимал, но не мог реагировать, поэтому не стал), она в последний раз окунулась в пенную клумбу и выскочила на траву, на воздух, в сочное зелёное благоухание.

Дёрн с мягкой стелющейся травой (вольный вариант альпийских лугов) пружинил под босою ногой, щебетали невидимые пернатые и порывами возникал легчайший ветерок, он струился и покачивал в такт садовое пространство. Кстати, сверкающие росы испарились, и правильно сделали, сад поутру приятнее сухой, хотя бы и не сияющий.

В несколько шагов она приблизилась к фонтану и рассмотрела его в ясном утреннем свете. Вечером, в густых сумерках перед сном, фонтан построился в форме белеющего конуса, а в доступной видимости поутру оказался узким мраморным цветком, туго скрученным, с зеленоватыми прожилками. Неплохо, она о таком даже не мечтала, фонтанчик, надо думать, принял форму самостоятельно и по всем правилам.

Оценив достижения, она прогулялась к домику, фасад тоже смотрелся ничего себе, приятно, хотя вполне ординарно. Сливочно-розовые крупные кирпичи, крыша из яркой черепицы, фасеточные глубокие окна, за ними прозрачный тюль, одна створка послушно отворилась, тюлевая занавеска выпорхнула наружу. Отлично.

Кирпичная кладка и плотный тюль оказались отменными и на ощупь, а ступеньки крыльца порадовали едва заметными щербинками, она их ощутила ногами, всё выстроилось по высшему разряду. Домик вышел классный, прямо входи и живи.

«Доволен ли ты сам, взыскательный художник?» – по привычке вопросила она, кивнула головой и пошла обратно к фонтану по мягкой альпийской траве.

Фонтан рос из зеленой плоской чаши, струйки неспешно лились, переполняли бассейн, далее девались неизвестно куда, может быть, возвращались обратно и снова лились сверху. Создательница вступила в чашу, выяснила, что вода чудесна на вкус и на ощупь, поэтому она слегка поплескалась, потом уселась на бортик плоской фонтанной емкости, перебирая пальцами воду.

Вокруг цвёл и благоухал недолговечный сад, от фонтана белые каменные ступени вели вниз к морю, оно тихо шелестело в отдалении, не обращая внимания на зеленый цветущий берег, оно-то было самое натуральное. Но ненужная мысль додуматься не успела.

К бортику фонтана уже давно с шелестом клонилась ветка с ближайшего дерева и гнулась под тяжестью белой грозди, она вот-вот грозила свалиться в воду. Кушать, оказалось, подано, а клиент замечтался, ему деликатно напоминали тихим стрекотанием, словно на ветке сидела цикада и шелестела.

Пребывая в мечтаниях и глядя на отдалённое море, она отломила гроздь (та отпала от ветки с легким звоном) и ополоснула в фонтане, потом рассмеялась. Ну и ну, какова оказывается сила привычки, над которой ничто не властно.

Еда здесь растёт и создается по мановению, усердно питает и помимо всего лечит, а вот поди же ты! Эта Маленькая Синяя гостья мира Парадиза слегка призадумалась, пока еду в руке держала, однако не поленилась помыть гроздь в проточной воде, это просто браво!

На вкус помытая пища оказалась неплоха, хотя слегка неожиданна, такое вечно случалось, если заранее не объявлялся заказ. Без напоминания и инструкций пища вырастала вкусная, отменно питательная, но без личных предпочтений, о них следовало заботиться заранее.

На сей раз беленькая гроздь, состоящая из мелких соцветий, напоминала взбитые белки без сахара, ядро внутри раскусывалось с хрустом, как сухие вафли, потом таяло чуть сладко, оставляя во рту мелкие зерна, которые долго жевались, тогда у них выявился восхитительный вкус, свежий и острый.

«Вот такой нам выдали нынче пряник», – привычно подумала она и нарочно оставила ярко-зеленый черешок. Причём из чистой вредности, внутри наверняка таились залежи чего-нибудь отменно полезного, но чрезмерного опекунства не любит никто, даже в Парадизе.

Черенок плавно закачался в чаше фонтана, разборчивая клиентка ещё раз оценила туго скрученный каменный цветок, даже погладила извивы, затем повернулась к мраморному диву спиной. Пора в путь, здесь было чудесно, но дальше будет ничуть не хуже, это несомненно. Пока мы ещё в Парадизе, прошу не забывать.

И отвернувшись от сада, дома и фонтана, она проследовала по пологой лестнице к далёкому морю, хотя идти пришлось недолго, расстояния таяли под ногами, как еда во рту. В последний раз она оглянулась на рукотворный ночлег, объявила признательность и прощание, потом спрыгнула прямо с последней ступени в море, в подбежавшую вовремя волну.

Привет, свободная стихия! Ко всему прочему, натуральная. Как полагалось, стихия гостеприимно окунула ее с головой и простёрлась во все стороны после выныривания. Без конца и края до самого круглого горизонта густо-синее море покачивалось и сверкало, а вблизи просвечивало насквозь.

Повернувшись, она успела увидеть, как прозрачный мыльный пузырь, ранее бывший садом и домом, покачиваясь, взбирался по воздуху, потом собрался в точку и растаял над морской гладью.

«Жаль, что не подумала превратить его в лёгкое облачко», – посетовала она себе. – «В следующий раз. Хотя, нет, следующего раза не будет, во всяком случае в обозримое время. Теперь вряд ли соберусь проводить последний ночлег над бескрайней равниной моря, две одинаковых ночёвки подряд – это уже не Парадиз!»

Пока плотные прозрачные волны перекатывались по поверхности, а она лежала на воде и впитывала всем телом гладкое морское касание, нежилась в центре живого прозрачного колыхания, и ничего не было вокруг кроме теплого моря. Красота!

Однако она знала, что скоро появится компания, лениво выглядывала над волнами и напоследок неспешно качалась в воде. Скоро ей не дадут, она знала замашки морских бегунов, с ними не поваляешься, они мигом заскучают и начнут резвиться.

Кстати, вот и они, легки на помине! Она увидела, как гладкая вода почти на горизонте вспоролась под напором трех парусов, они стремительно мчались к ней. Вот обязательные ребята, только она не знала, кто это конкретно будет, вернее, знакомы они ей или нет.

Вернее, она не вычисляла, сколько промчался и пролетел над морем шар с садом-ночлегом, он сам пустился в свободное воздухоплавание по воле ветров, а бегунов она позвала на раннем рассвете, когда очнулась, поняла, что ночлежный комплекс летит над водой, потом заснула снова, до вызова, до кукушки.

Буквально через пару мгновений острые паруса подлетели с трёх сторон и почти встали на месте, а по кругу заколебались синие тела бегунов, исчерченные узорами сияющих бликов, засновали, как большие мощные веретёна. Казалось, что вода стала плотнее и подвижнее, и вскоре на поверхности показалась голова, мокро сияющая и очень весёлая.

(Морские бегуны, как было известно, относились к обитателям суши с полным дружелюбием, однако, как к уморительно забавным существам. Примерно так она сама в раннем детстве наблюдала дрессированных белых мышей, дружно садящихся в игрушечный поезд, был такой номер в одном столичном цирке! Восторг и удивление в её несмышлёной голове мешались со снисходительной веселостью. Бегуны в морях Парадиза относились к сухопутным собратьям примерно так же, но ещё веселей.

Сами бегуны, приспособились к жизни в морской среде практически идеально, из каждого мгновения извлекали максимум удовольствия, а смешливы были, как детишки на ярмарке. В особенности, когда видели у себя в море других, тех, кому водная стихия не была родным домом, и даже на «твердой грязи» (так бегуны именовали сушу) те не были так хорошо устроены, как бегуны в воде, вот бедолаги!

Понятно, что им, жителям «грязи», пришлось придумать множество «штучек», чтобы хоть как-то пристроиться. Что ж, можно их понять, хотя и смешно до крайности! И бегуны смеялись, впрочем не желая никого обидеть, не ведая такого понятия, как обида. Беседовали они с обитателями суши по-своему, на упрощенном диалекте языка свиста, в другие контакты не вступали, только излучали дружелюбие и весёлость.

Она для удобства воспринимала бегунов, как разновидность родных дельфинов, особо не вникая в тонкости различий и мечтая со временем посвистеть в своих океанах.)

– Привет, улитка! – радостно засвистел бегун, широко открывая весёлую пасть, улитками у них назывались двуногие, хотя бегуны постарше проявляли деликатность, значит, к ней приплыла молодежь. – Матушка свистнула, что ты хочешь побегать, но не очень можешь. Я тебе привел подружек – они тоже не очень!

Тут же в некотором отдалении из воды высунулись две головы, неотличимые от первой, обе что-то невнятно просвистели разом.

– Видишь, они и свистеть по-вашему не умеют, учатся, но плохо, – прокомментировал самоуверенный морской отрок. – Обе – это она, а я – это он. А ты – это кто?

– Я – это она, привет всем! – послушно просвистел за неё транслятор, прибывший вовремя. – Матушке скажи спасибо, я постараюсь пробежаться хорошо, но ты возьми в башку, что даже со штучками я «улитка»-она. Это можно? Чтобы не очень сильно прыгать рядом, особенно снизу.

– Это им скажи, а я помню, Матушка свистела без конца, чтобы взял в башку, – неохотно согласился бегун-он. – Куда двинемся?

– А где здесь кусочек «грязи»? Я могу посмотреть, – ответила она, одновременно вызывая на воду карту-глобус, где тут же проступили тонкие очертания какой-то суши.

– Можешь убрать свою «штучку», она не нужна, – отрок бегун ловко повернувшись, разбил водяной глобус на брызги. – Вон там есть твой любимый кусочек, ты доползёшь, я покажу. Двинулись?

– Секунду! – доложила она через транслятор. – Потерпи, морской конёк, мы с девочками ещё тебя обгоним, вот увидишь.

– Никогда, даже с вашими «штучками», все равно никогда, – заверил бегун и даже выпрыгнул из воды наполовину. – Меня еще никто не обгонял!

– А это мы сейчас посмотрим! – нагло свистнула она.

Подразнить бегуна-его было несказанным удовольствием, хотя понятно, что действительно никогда и совершенно никак. Но понятно только ей, даже застенчивые бегуньи-девочки не догадывались, что взрослая «улитка» блефует, хотя непедагогично было крайне.

По статусу бегунов её возрастное место в семье-стае оказывалось подле глубоко почитаемой Матушки, и задираться с детишками было не по чину, но кто из милых морских деток это знал?

– Мгновенье! – просвистела она и стала ловить мелкие импульсы, они самым гадким образом сновали вкруговую, мелькали рядом, но не давались в руки.

Это было в Парадизе самой сложной задачей, поймать свободные импульсы, сосредоточить в себе и задать им желаемую форму. Проще всего казалось вызвать готовый пакет в виде задания, сказать себе: «хочу плавсредства и скорость», и они появились бы как миленькие. Но такое было приемлемо лишь для самых малых детишек, примерно, как кормиться с ложечки, неуместно и смешно. Замечательный принцип «вынь да положь» для взрослого, хотя бы и не местного обитателя годился не очень.

Приходилось сложным усилием ловить грань между «могу» и «хочу», представлять нечто и при этом создавать плавный поток импульсов, чтобы слушались и текли без запинки. Это следовало выстраивать в одной бедной голове, притом побыстрее и еще желательно было не осрамиться перед бегунами, не то засмеют, если «штучка» не получится. Ей раньше не приходилось этого делать, если бы раньше хоть разок, тогда как по маслу…

«Тише едешь, дальше будешь» – наконец пришла нужная формула, она изрядно помогала раньше, и импульсы жидкой струйкой потекли в протянутые руки, потом дальше по телу и заструились по вытянутому эллипсу сквозь воду, стали отчасти видны и оказались, как ни странно, похожи на очерк тела бегуна. – «Вот с чего надо было начинать, между прочим. А шариков не хватило…»

Вода словно уплотнилась между сжатыми ладонями и практически их склеила, вот вам и плавник. То же самое произошло с ногами от колен, а по остальному пространству тела плотность спала, разредилась, и стало понятно, как надо вонзаться в воду и вылетать из нее. Поехали!

– Побежали! – свистнула она бегунской троице и все более уверенно понеслась сквозь воду, ну просто, как катер, даже пенный след явился, иногда взмывая брызгами.

– Ты не улитка, ты рыбка с длинным хвостом! – неумеренно веселился бегун-он, без напряжения описывая длинные петли вокруг новоявленной рыбки. – Никто так не умеет, но скорость маловата, рыбка! Сейчас девочки попробуют как ты, а я выпрыгну снизу, можно?

– Только осторожно! – свистнула она кратко.

После чего начался сумасшедший водный балет, вовсе не надо было соглашаться, но подумалось поздно. Что называется долго ли коротко, а на самом деле совершенно бесконечно, вместе с бегунами она летела, скользила, вонзалась в воду и вылетала, пока не не потеряла понятия, где верх, где низ, и вообще, что делается и с кем именно.

Все вокруг равномерно крутилось кувырком, воздух и вода стали неотличимы друг от дружки, обе стихии ожили и принимали участие в безумном водном марафоне. Только лет через тысячу по земному понятию, на очередном дружном взлёте вместе со всей честной компанией она мельком уловила зелёный всплеск над горизонтом и маленькую серую печную трубу над низкой крышей, по крайней мере, так показалось.

– Вот она твоя куча грязи! – свистнул бегун-он. – Совсем-то ничего побегали, может ещё туда-сюда?

– Ну нет, хотя вообще спасибо, – свистом отозвался транслятор на смутные мысли-ощущения. – И давайте малый ход, вот так, потихоньку-полегоньку…

Около острова бегуны покружили рядом, попрыгали из воды, вволю посмеялись все, даже девочки, потом медленно ускакали по волнам, вспенивая воду парусами-плавниками. Пока, морские детки!

На последнем, издыхающем импульсе она поняла, кто она есть и где находится, скользнула в сторону берега и отбросила «штучки» прочь, вернее, развеяла, растворила, почти бессознательно, что было похвально. Далее на своих правсредствах, а именно плавными гребками, она медленно потекла по волнам к неведомому берегу.

Печная труба на крыше оказалась стройной полукруглой скалой пепельного цвета, вокруг нее буйствовала растительность буквально всех оттенков желтого, рыжего и зеленого цветов.

«А здесь ведь, пожалуй, никого нету!» – ей лениво подумалось. – «Во всяком случае, впечатление именно такое. Значит, я одна, как бедный Робин Крузо, по крайней мере на недолгое время. Тоже заманчиво, здесь большая редкость, неосвоенный свободный остров, вот спасибо бегунам!»

Здесь, на просторах Парадиза каждый возделывал свой сад, дом (или город), если хотел, по личному усмотрению, хоть от горизонта до горизонта. Однако встречались неосвоенные пространства на суше и в море. По всей видимости, приближающийся остров оказался из их числа, так смутно ощущалось. Вроде никого там не было, остров-сад овевался роскошным неприсутствием.

Как подтверждение мимо неё в сторону открытого моря проплыла пестрая морская черепаха, жутко надменное существо почти без зачатков понимания, эти рептилии избегали всех и селились наособицу. По местным преданиям, пестрые черепахи были изначальными обитателями Парадиза, и всех остальных полагали нежелательным добавлением. Но при том оставались избыточно яркими и красочными, оранжево-синими и канареечно-лиловыми, с маленькой головой и крайне неблагосклонным выражением. Вот и эта красотка проскользила мимо, задрав голову в высокомерном негодовании.

Чем ближе придвигался берег, тем больше светлела и просвечивала вода широкой лагуны, затем неспешно выявлялась полоса пляжа с тонкими сливочно-черными разводами, а сбоку подплывало озерцо крошечной буйно заросшей лагуны, на которую сверкающей лентой ниспадал водопад и лениво перекипал внизу.

Вообще на берегу оказалось слегка темновато, разумеется оттого, что местное светило, хотя и было солидных размеров, ходило по небу низко и лениво, в особенности медленно поднималось, совсем по чуть-чуть и слало лучи почти горизонтально, поэтому раннее утро длилось без конца и краю. Вот и лагуна с отвесным водопадом только начинала освещаться и искриться, выходя из долгого сна, хотя узорчатый пляж купался в ласковом неярком свете.

«Совершенно райское местечко, главное нетронутое», – размышляла она, выгребая на песок замедленными взмахами. – «Здесь бы навеки поселиться и… Парадиз в Парадизе, а там хоть трава не расти».

На самом деле водная феерия с бегунами её изрядно утомила, в теле ощущалось сладостное изнеможение, и восстанавливать энергию следовало на узорчатом пляже одинокого острова, воображая, что здесь она поселилась на ближайшую вечность. Однако, воображая не слишком предметно, иначе остров очнётся и станет присваиваться, только пожелай!

Не стоило забывать, что этот Парадиз совершенно «домашнее» место, оно с охотой подстраивается и угадывает желания. Место, что называется, «колыбельное», для детишек и «чайников». поэтому «чайникам» надлежит мечтать полегче, без интенсивности, иначе желание усвоится и затем досконально исполнится.

А вот вернуть остров-сад в исходное дикое состояние встанет посложнее, придётся искать помощи извне, а это не всегда удобно. Хотя тут каждый в курсе, что она самый реальный «чайник», и поспешит исправить глупую фантазию гостьи, однако лучше обойтись без того.

Песок с разводами наконец оказался под ногами, мелкий, с овальными песчинками, между ними изредка показывались плотные зеленые капли, наподобие застывшего стекла, на ощупь песок казался коротким ворсом и упруго поддавался под ступнями.

На кромке пляжа желание опуститься на песок и поваляться стало абсолютно неодолимым. Банальная мысль, что времени в Парадизе нету, и никуда не опоздаешь, изрядно утешила, пока сознательное присутствие не пропало окончательно.

Валяться так валяться, не думала, а скорее ощущала гостья Парадиза, пересыпая горстями странные песчинки, прозрачные и темные, катая в ладонях зеленые и голубые капли, они, вроде были частью органики, или нет. Впрочем, совершенно неважно, исследовательских интересов в Парадизе почти не возникало, обитатели жили с понятием, что нужная информация всегда на месте, и все знают, откуда её взять, а лишние знания перегрузят систему, занятую по завязку и так. Кроме знаний личная система каждого разумного обитателя отвечала за желания, действия и, главное, за представления. Правда скорее она бы назвала это свойство предметным воображением, оно работало с полной нагрузкой, а знания прикладывались постольку-поскольку.

Праздные мысли на мягком песке плавно перешли в волны морских и световых грёз, вода плескалась и шуршала, свет обливал и пронизывал, дивный мир покачивался вовне и в себе, пляж с приклеенным островом плыл и оставался на месте. Довольно-таки долго, но и это закончилось.

Блаженство не вечно даже под чужим ласковым солнцем. Сначала пригрезилось, что она экстравагантно парит над вершиной скалы, одновременно лёжа на песке, потом прямо над ухом прошуршала пологая волна, и грёзы бесследно рассеялись. К тому моменту светило изрядно забралось ввысь, и лагуна осветилась полностью, от вершины водопада и до пенного его устья порхали короткие изогнутые радуги – утро просеялось, возник долгий день.

«Причем на данный отрезок последний» – вспомнила она, поплескала на себя морской водой и пошла обследовать лагуну. Не каждый раз попадаешь на необитаемый остров, причем в одиночку, случаем стоит попользоваться и посмотреть, что окажется.

Вышло даже интереснее, чем представлялось, озерцо лагуны оказалась глубиной по колено, вокруг теснились необученные кусты-деревья, в них сновала летающая живность, не то шмели, не то мельчайшие птицы, яркие и хрустально-звонкие, под ногами искрилось что-то быстрое и прозрачное, а струи водопада переливались завораживающим образом, отражая небо, зелень и поверхность озерца.

Без всякого труда она встроилась в мирок лагуны и острова, и вновь ощущение общей жизни потекло незаметно, как часть и целое, всё на белом свете и в безднах моря.

Значит, подумала она, на секунду выныривая из полной гармонии, значит, есть небольшое, но достижение, можно войти и стать частью Парадиза без усилий и посторонней помощи. Не исключено, что можно будет даже вернуться самой. Сюда, именно в эту лагуну, на одинокий остров, потому что «я была счастлива здесь». Всё, довольно, позывные закрепились, а остров-сад сомкнулся вновь во всей красе.

И почти сразу в глаза бросилась та самая знаменитая, почти мифическая «корзинка», она свисала над водами лагуны и легко покачивалась, причем летающая живность проявляла к ней усиленный интерес. Что немудрено, с гурманской точки зрения «корзинка» слыла удивительным природным чудом, почти не воспроизводилась вне дикой натуры, и довольно редко встречалась, лишь в неосвоенных местах данного мира.

Бытовало в Парадизе что-то вроде присловья: «съел корзинку – пиши пропало», в смысле, что лишился покоя и возжаждал идеала, плохо исполнимого в обыденной жизни рядового Парадиза. Ей пришлось видеть и даже пробовать ненастоящую, выращенную «корзинку» лишь однажды, в гостях на празднике, в городе у друга. Гостью щедро попотчевали деликатесом, при том извиняясь, что это совсем не то, хотя старались вырастить изо всех сил. Неправильная «корзинка» была очень даже ничего, хотя описать впечатление оказалось трудновато, но оно запомнилось.

И представьте себе, вот она, самая настоящая, дикорастущая, висит на легчайших нитях, подрагивает, выглядит в точности, как радужный цветок-гребешок в плетеном горшочке, сквозь него просачиваются капли, их со щебетом ловят пернатые, они-то знают толк в нектарах.

Кто спорит, соблазн был не просто велик, соблазн взмыл под облака и накрыл лагуну. Никто не возразит, думала она, если гостья слегка злоупотребит и возьмёт себе чудную «штучку», её попросили бы не стесняться. Хотя сами хозяева не дотронулись бы до парящего в воздухе чуда, пока не нашли рядом хотя бы ещё одного. На самом деле «корзинка» была едва проросшим семечком дерева, на котором висела, и со временем, оторвавшись, стала бы им, приносящим «корзинки», редкостным чудом, присущим только этому миру. «Корзинное» дерево не разговаривало и не поддавалось уговорам, не желало и всё тут! Такие в Парадизе изредка встречались чайные ложечки дегтя.

«Если не найду другой, то шугану пернатых и поймаю пару капель!» – героически решила гостья по имени Синяя, бредя по воде к «корзинному» древу. – «Хотя буду жалеть потом, но…»

Но добродетель достойно вознаградилась. После пристрастных поисков другая «корзинка» отыскалась, недоступно далеко вверху и совершенно новенькая, почти зачаточная. Только при очень большом желании можно было опознать бесцветный бутончик, висящий на парочке блеклых усиков, и живность не вилась подле, потому что капли не сочились.

Над «корзинкой»-бутоном сидел цветок, большой, блекло-серый, плоский, с развевающимися лепестками, с них щедро сорились мельчайшие пылинки и овевали «корзинку»-бутон. Предстала классическая картина из жизни «корзинок», пришедшая помимо воли, как вовремя подсунутая страница с иллюстрацией. Даже на диком острове обучающие программы «Парадиза» не дремали, раз кому-то потребовалась информация о «корзинках», то она мигом проявилась, мерси всем, это очень удобно.

Наверное, не без подсказки моментально нашлось объяснение, вот почему на острове никого нету, здесь заповедник дикорастущих «корзинок», процветающих на радость случайному пришельцу. Присваивать редкостные чудеса местной природы никому в голову не приходит, хозяева здешних мест не так воспитаны. Совершенно по-иному.

Однако гостья, случайная путница, может отведать чудо природы без особых сомнений, раз уж их оказалась два. Как сказано, так мигом и сделалось. Спелая «корзинка» легко отломилась, пернатые шумно возражали и летели следом, никто им не мешал, но и «корзинкой» не делился.

И вот сидя поверх натуральной моховой приступки, гостья по имени Синяя (Птица) принялась пробовать «корзинку», как мороженое. Сначала сняла пальцем капли, потом надкусила соцветие, далее процесс пошел самопроизвольно и слишком скоро завершился. Да, подумала она, вдыхая оставшийся в воздухе аромат, никто не преувеличивал, это надо было съесть, чтобы оценить.

Не только особый вкус, всё было небывалое, и сливалось в единое и неповторимое впечатление. Казалось, сам дивный остров посреди моря, и свет, и воздух, и цветы с птицами, и буквально все впечатления слились в квинтэссенцию и прочно осели в сознании как некий эталон совершенства. А вот на что было похоже, даже не формулировалось, наверное, каждый получал самое желанное по особой программе. Смутно казалось, что к Парадизу прибавилась нечто особенное.

На память осталась плоская бело-серая косточка величиной с половину пальца, с виду совсем камешек, его гостья уверенно пристроила на шею при помощи подвернувшегося стебелька. Бывали случаи, гласила информация, что косточка могла прорасти, если ей создать подходящие условия. Нечасто, но бывали.

«И хватит, вообще-то, предаваться садовым грёзам!» – наконец пришло ей в голову. – «А то просто мания какая-то случилась, съел «корзинку» – пиши пропало!»

Как бы ни желалось остаться в дикорастущем раю подолее, гостья прекрасно понимала, что пора трогаться с места, потому что дело хотя и ждёт бесконечно, но зря медлить не резон, всё равно пора, сколь ни откладывай.

С сожалением кинув прощальный взор на чудеса острова, Синяя мельком вообразила себе место назначения и тем же мгновением очутилась там, конкретно в комнате с дощатым полом, окнами в сад. Напротив окон помещалось полнометражное зеркало в полтора человеческих роста, старое стекло послушно отражало гостиную залу Х1Х века в небольшом одноэтажном особняке.