Текст книги "Проект «ПАРАДИЗ»"

Кроме пастушеской пасторали данное занятие предполагало нечто из области образования и приобретения навыков. Ей вкратце сообщилось, что так проходит особо почитаемая ритуальная процедура, личное приобщение к миру всеобщего животного братства, или что-то вроде того. Как приобщаемая поняла, картинное объяснение она получила не от Псины-Детки, а из других источников. Раз задала вопрос, то выудила ответ, понятый по личному разумению.

«Значит, а также следует, что меня включили в пастушескую идиллию, чтобы дать попривыкнуть к местным обычаям», – сказала она себе, и ответа ниоткуда не последовало. – «Опять же значит и следует, что существуют разные уровни беседы, когда говоришь с собой, это одно, а если вопрошаешь пространство, то к тебе кто-нибудь подключится, без спроса никто в голову не лезет, очень удобно».

Пока на очередном этапе странствий, конкретно верхом, путешествовать было удобно, только слегка напрягались ноги, которыми приходилось держаться, и отчасти смущала Псина-Детка. Она носилась плавными кругами по ходу следования, однако в дальнейший контакт не вступала, по всей видимости, намучилась с первыми неловкими представлениями и предпочитала помолчать, гоняя по маршруту.

Тогда путешественница решила не отвлекаться на спутников, а вместо того максимально слиться с окружающей природой в усложненном варианте, имея в виду себя верхом на Коне и Детку вокруг. По сравнению в пешей ходьбой по цветущим лугам это занятие, то есть шествие верхом и втроём, казалось на порядок сложнее, именно не труднее, а сложнее. В ощущение входили кроме неё иные сознания, она ехала и принимала мир с их точки зрения, точнее, их отдельные существования на данный момент соприкасались, они двигались вместе, и такое понимание было совсем новым.

Скажем, на мотоцикле она ездила, управляя по своей воле, а механизм слушался (или выходил из под контроля). А в предгорьях Парадиза она впервые ощутила, как можно быть вместе с кем-то живым, двигаться и соприкасаться мыслями, но не управлять процессом, скорее делать поправку на спутников. В том и заключалась сложность.

Когда она по своему ощущению слилась с условиями перехода и стала замечать бархатные зеленые террасы, по которым двигалась, то возникла странная кульминация в сознании, о которой ей никогда не удавалась забыть, невзирая на дальнейшие чудеса, явленные Парадизом.

В один миг они двигались спокойно и плавно, а в другой одномоментно в голове взорвался возглас-всплеск: «Вот они! Расходимся, побежали!»

Конь почти рванулся из под неё, и весь мир пришел в стремительное движение! Хорошо, что в руках оказался самодельный упряжной ремень, иначе бы она полетела кувырком, но и с поддержкой сидеть оказалось почти невозможно.

Конь ломился куда-то, слегка подпрыгивая, земля вертелась под его ногами, а она, почти не дыша, летела сверху. И только иногда, приземляясь на мягкую спину, замечала, как Детка огромными прыжками и почти распластавшись несётся вперёд и в сторону, где тоже бегут, подскакивая, пятнистые пуховые звери в неясных количествах.

– Я не я, и лошадь не моя! – в ритме сумасшедшего бега возникали более, чем странные замечания, но суть являлась четкая.

Никогда по своей воле ей не случалось попадать в такие приключения, ну разве что американские горки можно было сравнить по качеству лихих впечатлений. Момент выпадения из прежней жизни состоялся в полную силу, от прежней личности осталось немного, всё сосредоточилось на моменте движения, а он, момент, оказался очень неслабым. И было абсолютно всё равно, какой мир, свой или чужой нёсся вокруг неё на сумасшедшей карусели. Однако то, что карусель была живая дополняло впечатление заметным образом, не она неслась сквозь мир, как на байке, мир нёсся вместе с нею, а она летела в центре его!

– Если останусь в живых! – каким-то мигом пообещала она себе. – То надо будет попробовать ещё разок. Если останусь!

И сразу после невольного обещания вращение замедлилось, скорость бега уравнялась с мыслями, они все бежали вровень с пуховыми стадами, практически в центре, а те неслись вдоль террасы и обтекали всадницу с Конем, постепенно сбавляя скорость, как разнородные облака, бегущие по небу.

Она усиленно держалась за седло, Конь бежал резво, но не сломя голову, и всё кругом было по-особому настоящим, абсолютно подлинного качества – очень непривычное возникало впечатление. Как будто она въехала в новый мир, сидя на спине неведомого зверя, но окончательно и бесповоротно. Никаких сомнений, что это и есть реальность, не оставалось. Мир стал её собственным, мифического и ирреального в нём не осталось ни на грош. Странно.

Но факт оставался, они ехали по террасе все вместе, пуховые животные оказались при ближайшем рассмотрении чем-то вроде больших коз, у некоторых из пуха торчали острые двойные рожки, остальные обходились без головных украшений. На какое-то недолгое время они плавно двигались большой животной группой, и такое движение осталось одним из самых упоительных впечатлений – почти как первомайская демонстрация в забытом раннем детстве, когда отец нёс её маленькую на плечах и возносил к трибунам среди цветов и знамен. Только что музыка не играла бравурных маршей, а так же отсутствовали руководители партии и правительства вместе с уступами Мавзолея!

По неясному ассоциативному принципу яркое впечатление от движения поверх толпы в ярком водовороте всплыло и явилось как живое и нынешнее. И вот… Мысль о давнем празднике Первомая, по всей видимости, вышла за пределы допустимого и полетела, куда не следует, не иначе.

Поскольку сразу вслед за тем, ассоциация не успела исчезнуть, произошёл первый всплеск странной энергии, сначала засвербила ладонь, потом в потных пальцах, держащих ремень, появился и стал набухать органический шарик, вроде резинового, потом оторвался и завис над холкой Коня, как мыльный пузырь. Всё это происходило на ходу и встраивалась в движение.

Сначала пузырь переливался радужными бликами, затем внутри возникло изображение лиловых гор с багряным оттенком, как бы освещенных снизу, а на уступе, вознесенном кверху, показался каменный балкон, натурально выросший из скалы, а не вытесанный искусственно. Без особых комментариев стало ясно, что показанное сооружение находится в горах наверху, вдоль которых они едут. Вокруг скального балкона выделялось нечто вроде арочной ниши, затянутое прозрачными, но витыми сосульками, как занавесом.

И вдруг в этом стекольном пространстве промелькнули зубчатые кремлевские стены с чётко обозначенной низкой пирамидой Мавзолея, к тому же обернутые в ворох цветущих веток с алыми проблесками знамен. Без единой подсказки, даже без голоса внутри, она поняла, что задан вопрос, очень почтительно, но с большой долей недоумения, по типу – что этот ребус должен значить, и как соотносится с пастушеской реальностью? Не произошло ли, внятно подумалось кем-то за занавесом, смешения в жанрах, слишком загадочным вышел образ-символ, причём очень сильный и мощный! Не нужна ли консультация?

– Отнюдь, хотя спасибо за внимание! – сообщила она словесно, когда отсмеялась. – Просто мне было очень хорошо в компании ваших зверей, и всплыл образ из раннего детства. Вообще-то у нас есть такая штука, литература, там это называется поток сознания. В потоках бывают водовороты, завихрения, короче говоря. Но ситуация под контролем!

– Следовательно, это был выброс эмоций, однако такой чёткий, – ответ тоже произносился словесный.

Одновременно стеклянные сосульки в картинке стали таять на глазах, над балконом проявилась ниша, покрытая блестящей изморозью, а в центре ниши увиделась фигура скорее всего в плаще, во всяком случае в каких-то складках.

– У тебя, у вас всех, очень предметные эмоции, их сложно отделить от желаний и сообщений, – продолжался ответ из скал. – Показалось, что ты просишь о чём-то.

– У нас это называется слишком живое воображение, – сообщила она, отчасти довольная, что удалось смутить любезных хозяев настолько, что их инкогнито приоткрылось. – А вообще-то пора заканчивать игры в прятки, не лучше ли будет пообщаться напрямую?

– Понимаешь, я тоже учусь вместе с тобой, – пояснила нечёткая фигура близким совершенно земным голосом. – Ваша культура полна, как ты выражаешься, завихрений, и не хотелось бы мешать своими догадками. Вот я и учусь понимать вас, пока ты узнаёшь, как здесь всё устроено.

– У меня уже не будет культурного шока, – пообещала она. – Здесь всё чудесно устроено, я отчасти поняла. Но если ты будешь долго учиться издали, то культурный шок обеспечен вам, это точно. Давай лучше знакомиться!

– Если ты уверена, – произнес голос, но изображение в шаре оставалось почти абстрактным. – То поезжай вместе со всеми еще немного, а там будет ждать транспорт. Это по-вашему большая птица.

– Какая программа! – восхитилась она вполне искренне. – Пешком, верхом и по воздуху! Отлично, значит, едем до самой птицы, там назначена пересадка! Хорошо, я почти привыкла, желаю вам того же!

– Я пока один, нас еще нету, только я, – пояснил дотошный, но почти невидимый гид в скалах. – Но вскоре будут другие.

– Им тоже желаю всего самого лучшего! – заявила она смело. – Пока я отключаюсь. Вот так, правильно?

С этими словами она дунула на изображение в прозрачном пузыре, и оно плавно поехало по воздуху, пока постепенно не растаяло, наверное, это значило, что сеанс отключения связи прошел должным образом.

Нельзя сказать, что ситуация была самая ординарная, однако никаких нежелательных ассоциаций или ненужных эмоций не возникло. Она всё так же продолжала ехать по мягкому лугу, Псина Детка бежала впереди, а пуховые козы двигались неотчетливым строем вокруг, никто не обратил внимания на сложные переговоры, значит, все произошло, как и следовало быть. Оставалось доехать до некоей птицы и ждать пересадки, почему бы и нет?

Надо думать, она все же похвасталась насчет культурного шока, и более чем вероятно, именно он диктовал её бравое поведение в странных обстоятельствах – иногда всплывала минутная мысль, затем пропадала, унесенная новыми впечатлениями и неким тормозом в голове.

Потому что, если взяться осмысливать обстоятельства конкретно и серьёзно, то давно пора отключаться и звать на помощь санитаров. Ни поверить в живую реальность происходящего, ни отвергнуть реальность, данную в ощущениях, ни погрузиться в размышление о степени вероятности она не могла – оставалось ехать вдаль по течению событий и думать, что со временем как-нибудь обойдётся. Так или иначе, лучше или хуже, в крайнем случае полечат, вылечат авось! А если нет, то и так неплохо: столь приятные глюки ничуть не хуже, чем палата в дурдоме – тогда к чему торопиться?

Однако вскоре расплывчатые рассуждения насчет дурдома прервались самым нецеремонным образом, в голову вклеился знакомый голос, в виду оказалось, что Детка раздвинула пуховое стадо и лениво бежит впереди, неспешно сообщая свои соображения.

– Я думала, что мы в лесу поживем, – как бы выдыхала она в ритме езды. – Там дивно, такие места для кормёжки, и спать под этими стволами – отлично, беспримерно. Вот этих пушистых бы отправили на ночлег, сели бы под листьями, ты бы нам рассказала что-нибудь своё. Мы это любим, а ты миленькая – и взрослая, и совсем как маленькая, славно пахнешь и вообще мягкая, тёплая. Но тогда в следующий раз, ладно?

– Хорошо и даже непременно, – охотно согласилась гостья и пожалела об упущенных возможностях под пологом леса. – Я вернусь к вам, как освоюсь, мне в лесу тоже понравилось. И с вами ехать просто дивно, но тут всего так много, глаза разбегаются.

– Мы тебя подождём, ты приходи, – согласилась Детка-Псина. – В лесу всегда хорошо, и на полянах хорошо, везде лучше. Мы с тобой побегаем, когда вернешься. А у тебя дети есть?

– Да, дома двое их, – сообщила гостья. – Девочка совсем большая, а мальчик живет со мной, учится.

– Ты их сюда приводи, в лесу учиться – милое дело, мы все там учимся, – пригласила Детка. – Пока в лесу не погуляешь – ничего не знаешь, а после по-другому. Но это только мы, а другие – просто гуляют, хотя им тоже приятно. Жить всем вместе – это надо учиться, и ты тоже с нами…

За не совсем внятными переговорами (вне понятий сообщалось куда больше другими средствами) они большой дружной компанией въехали на обширный, крайний уступ предгорной террасы. Он тянулся к склонам почти незаметно, горы возвышались ощутимо, а небо над зубцами приобрело яркий фиолетовый оттенок. Он странно сочетался с густой зеленью внизу и сизыми каменными громадами, заключая пейзаж в просторный красочный овал. С другой стороны, почти подходя к склонам, опять возникла кромка леса. Как будто не только они ехали по краю, но сам лес плавно двигался навстречу и наконец нагнал.

Ехать дальше было просто некуда, пуховые козы тут же разбрелись сами собой, а Детка между делом сообщила, что их привели, куда и назначалось, хорошо всё получилось, просто здорово.

– Теперь можно перекусить, – заявила она в заключение. – Слезай, сейчас покажу.

Тут же, не дожидаясь отдельного приглашения, Конь переступил пару раз и встал на месте, а гостья не долго думая соскользнула у него со спины и самодельное седло прихватила с собой. Как она это проделала, самой оказалось невдомёк, получилось машинально.

Оказавшись внизу, Юлия постояла на негнущихся ногах, потом похлопала Коня по шее, догадалась похвалить за доставку. Он взмахнул рогатой головой, невнятно высказал прощание и отошел в сторону, для него нашлись на мягкой подстилке предгорий кисточки бледно-зеленых растений, и Конь двигался, подбирая их.

Псина-Детка тем временем целеустремленно выбежала на край леса и встала, явно поджидая спутницу, при том увиделось, как она толкает лапой что-то плохо различимое и приглашает присоединиться к ней. Когда гостья подошла, то увидела, что Детка стоит над огромным серо-бурым бревном и толкает кору носом, как бы производя неведомый ритуал, или пьет росу, быстро слизывая её.

Однако, приблизившись вплотную, гостья по имени Юлия с содроганием поняла, что Детка активно питается, и ест она ни что иное, как ржавого цвета гусениц, которые во множестве усыпали кору павшего дерева.

– Ты попробуй, очень вкусно, – пояснила огромная Псина, тщательно пережёвывая пищу. – Они неживые, они заснули насовсем, я знаю, что у вас трудности с живой пищей, но это ты можешь съесть.

– Спасибо за угощение, я не знаю, стоит ли, – мысленно церемонилась гостья, подходя к стволу-столу и придирчиво разглядывая снулую пищу, смотрелись упитанные ребристые черви просто кошмарно. – Может быть, я закажу что-нибудь, и оно вырастет.

– Это как хочешь, но твоя птица летит, я её чую нутром, – доложила Детка. – И, кстати, ему, птице то есть, можешь захватить поесть, мы все едим, они приятные и сытные.

Повинуясь отчасти убеждению, отчасти любопытству, гостья Юлия взяла со ствола одну «штучку» (та легко отделилась с едва слышным щелчком), повертела в пальцах и смело положила в рот, будь что будет!

И ничего страшного не случилось, скорее напротив, экзотическая пища раскусилась, как меренга, и на вкус оказалась превосходной. Наполнение напомнило густой миндальный крем, не очень сладкий, зато богатый другими оттенками.

– Вот видишь, очень приятная пища, – почти не отрываясь от ствола сообщила Детка, когда Юлия активно присоединилась к сбору. – Только жуй себе, они будут лучше.

Какое-то неопознанное время они обе погрузились в варварский процесс питания, «штучки» только щелкали, отрываясь, и отлично хрустели во рту. На стволе их не убавлялось, хотя не видно было, чтобы появлялись новые, казалось, что пища стояла на тех же местах, откуда была сорвана. Хотя, гостья Юлия честно признавала, что следила она не особенно внимательно, просто собирала еду и отправляла в рот.

– Он близко, твоя птица, – вдруг невнятно сообщила Детка, при этом громко чавкая. – Сними ему немножко, им не часто достаётся.

С некоторым стыдом гостья оторвалась от пиршества и глянула вокруг. Действительно, на дальнем горизонте лилового неба появилась точка, похожая на дельтаплан, и снижалась в их направлении.

Почти машинально Юлия набрала в горсть гусениц для угощения транспортного средства и на миг задумалась, куда их сунуть, потом вспомнила, что в халате у неё должен быть карман – вот тут её ожидало очередное потрясение и смешение старых и новоявленных чувств.

Никакого халата, прибывшего с нею изначально, и в помине не стало, он пропал в процессе путешествия почти невозвратно, точнее, незаметно переменился прямо на ней. Нет, материя, тот самый зелёный шёлк, ранее изрядно помятый, таким и остался, даже имелось подобие вышитого рисунка, но одеяние радикально переменило покрой и вид, хотя плотно сидело на теле. Вместо халата, длиной до колена, на ней оказалось что-то вроде сплошного комбинезона из того же материала. Верхняя часть осталась почти прежней, а внизу полы обернулись штанами до середины икры – и на каждой штанине сохранился рисунок, бывший ранее на подоле. Две астры, правда, изрядно помятые, на одной ноге, и цапля, свернувшаяся в клубок – на другой. Мало того, пока она оглядывала одеяние, держа в руке горсть гусениц, то заметила, что на животе сходящиеся полы стали отставать и отваливаться, прямо на глазах образовался объемный карман, как у кенгуру.

Почему-то именно трансформация старого халата стала для гостьи иного мира самый потрясающей подробностью, она сунула гусениц в услужливо появившуюся полость, затем в ошеломлении осматривала и ощупывала одеяние, не веря ни глазам, ни осязанию. Вот это оказалось просто чересчур! Наверное, потому что остальные чудеса были местными, им следовало происходить, но вещь, приехавшая с ней, казалось, должна остаться в неприкосновенности, то бишь иммунной, но нет! Шёлковый спальный халат, в котором она тысячу лет назад и миллион парсеков отсюда вышла на балкон, он тоже стал меняться, повинуясь законам этого малоизученного мира, применился к её занятиям и обратился в нечто иное. Даже карман на глазах выявился, бери и клади туда пищу, как только явилась такое намерение. Но не только карман вырос, на ощупь оказалось, что между кожей и материей появились тончайшие нити, они легко прерывались, но мигом восстанавливались, образуя паутинную подкладку одеяния!

– Шкурка отращивается, – подтвердила Псина-Детка, не прерывая кормления, видно, от неё мало что ускользало в поведении и ощущениях подопечной гостьи. – У нас тоже, только не так быстро, но вам нужнее, всё время гоняете туда-сюда, очень беспокойные. Смотри, он садится, пойди к нему, а я останусь.

Оторвавшись от созерцания «шкурки» гостья уловила, как быстрая тень камнем упала в некотором отдалении. Там же уселось на земле нечто вроде ожившего большого сфинкса – голова виделась кругло-птичьей, а крылья прямо на глазах упали и сложились.

– Тогда до свидания, Детка, я ещё вернусь, – мысленно сказала гостья, не сводя глаз с непривычного транспорта. – До встречи!

– Приходи, здесь хорошо, – отозвалась Детка, продолжая кормиться, видно ритуал прощания тут был не в чести. – И детишек приводи, мы вместе погуляем.

После несостоявшегося прощания гостья повернулась к лесу и Детке задом и в некоторой нерешительности двинулась к сфинксу-птице, всем существом ощущая странное чувство, что здесь было оставлено что-то недоделанное, но очень нужное, однако успеется.

Еще одно соображение бродило на задворках сознания, какая-то очень нужная информация или мысль просилась, но не давалась, потому что надо было срочно лететь, птица ждала.

Вблизи птица действительно виделась огромной, как ожившая статуя, круглая голова в пелерине перьев казалась грандиозной, или такое впечатление создавалось потому что присутствие «птицы» было очень мощным, врывалось в сознание как ураган, хотя словесно не оформлялось вообще, только тянуло к себе. Особенно притягивали глаза-плошки стального цвета, они просто вещали: «Иди сюда!» и больше ничего не требовалось.

Если бы оставались хоть какие-то свободные эмоции, подумала о себе Юлия, то вполне возможно было испугаться именно здесь на пересадке, это не транспорт, это птица-гипнотизёр, но сил не было ни на что, надо садиться и лететь, куда повезут.

Путаясь в мыслях и образах, она тем не менее вспомнила об угощении в кармане, и подойдя, протянула к огромному клюву горсть гусениц, вроде бы Детка-Псина склоняла её к такому образу действий. И оказалась совершенно права – птица очень аккуратно подобрала угощение, сглотнула и склонила голову на бок, мол было неплохо, хорошо бы повторить. Хорошо, что карман был полон, и процесс угощения затянулся настолько, что гостья стала принимать вещую птицу почти как данность, невзирая на чудовищные размеры и гипнотическую силу.

А когда привыкла, то почти без колебаний подошла к транспорту сбоку, намереваясь усесться, что и произошло довольно просто, она как бы забралась в перину, только без наволочки и плотно села в груду мягких пушистых перьев. И только, когда живой транспорт головокружительно поднялся ввысь, а над головой взмыли тяжелые крылья, она почти вовремя догадалась, что за перья можно, даже нужно держаться, что и сделала в последний момент, уже почти стремясь вниз, но удержалась. После тего полет пошел не так экстремально, хотя внушительно. Птица тяжело забиралась вверх, крылья парусили над головой, перьевое пространство вокруг гостьи трепетало и пружинило в ритме полёта, как будто рядом работал мощный мотор.

Когда впечатления у летающей путницы выровнялись, оказалось, что видимость обзора сильно ограничена, кругом простиралось одно лишь пространство, поверхность провалилась вниз, и урывками виднелась стоящая в воздухе горная гряда, всё более темнея на небесном фоне, и более практически ничего.

Как будто птица махом вознеслась прямо в стратосферу и рвалась сквозь разреженный воздух в лиловатом сиянии. Казалось, что небо находится везде, а она с трудом сидит в перьях прямо посередине и, если движется, то на месте, под динамичным куполом крыльев. Такое вдруг явившееся однообразие перебило поток остальных впечатлений, словно время вместе с нею повисло в воздухе, заключилось в бьющийся на ветру шатер и открыло путь для более или менее абстрактных рассуждений. Ранее было не до того, всю дорогу что-то отвлекало.

«Самое время, конечно, поразмыслить, куда я попала, и зачем лечу в чужом поднебесье», – примерно так обозначился поток мыслей-образов. – «Так же сделать лично для себя предварительный вывод: чего собственно от меня ждут любезные хозяева, гоняя по земле и воздуху разными экзотическими способами. Хотя, извольте, один очень занятный вопрос у меня наклюнулся, отделился от прочей немыслимой экзотики. А именно вот что. Если принять за реальность мир-Парадиз, то в этой реальности я вычислила, что разумные обитатели моего толка живут себе припеваючи, потому что основные материальные проблемы, как то: еда, одежда, перемещение в пространстве и, скорее всего, домостроительство, у них решаются по мановению ока – стоит захотеть или помыслить, ощутить потребность. Как со мною весь день и происходило, между прочим. Далее, эти разумные обитатели находятся в контакте с растениями и живностью, это мы тоже проходили и сейчас ловлю контакт на лету. По принципу «и бурый волк ей верно служит», и орёл возит по небесам, и вообще… Тогда возникает естественный вопрос: а чем мои любезные хозяева занимаются, что конкретно делают, если все проблемы материального бытия у них сняты?

Это раз. И ещё. Если меня пригласили на предмет делиться опытом, то куда подобные возможности могут привести нас, обитателей не столь совершенного мира? Понятно, что к полной глобальной катастрофе, если опыт свалится на головы без подготовки, даже при самых лучших намерениях. Даже если выбросить из соображения множественные нехорошие мысли и глупые желания у жителей старушки Земли, если предусмотреть, чтобы дурацкие идеи, типа власти над миром или звёздных завоеваний, не воплощались по принципу защиты от дурака, то всё равно… Если каждый у нас сможет растить себе булку на дереве или строить пряничный дом, где угодно, создавать любой наряд с любой бижутерией, и к тому же перемещаться в пространстве, то какой наступит кошмарный хаос! Мало того, что поначалу желания у широкой публики пойдут самые диковинные, это не так страшно, но кроме того, полностью разрушатся системы, не самые совершенные, но на них базируются основы нашей цивилизации. Каждый из нас и почти все вместе сложным способом заняты именно в сферах прокормления, услуг, строительства, транспорта, и вообще предметного обеспечения.

Лишь очень немногие занимаются образованием, лечением, просвещением и развлечением остальных, ещё меньше народу занято в чистом познании. А некоторые заняты активно негативным делом, как-то военные, тюремщики, юристы – они просто обслуживают пороки и несовершенства мироустройства, но их придется вычесть отовсюду, поскольку воровать будет нечего и спорить не из-за чего, если каждый получит всё, чего захочет, не так ли? Об этом вообще лучше не думать, куда они все бедняги денутся, ладно, Бог с ними. Возьмём остальных, тех, кто заняты делами предметно созидательными. Примерно в соотношении 90:10, примерно так, если взять всех скопом.

Так вот в случае успешного обмена опытом с хозяевами Парадиза, окажется, что эти 90 % окажутся совершенно не у дел, и куда они двинутся, чем займутся? Каждый будет выращивать свой отдельный волшебный сад?

Пока они в количестве нескольких миллиардов до этой идеи дойдут, то свихнутся от культурного шока и собственных несовершенств, не каждому пойдет на пользу райский сад на земле. Или я что-то упускаю из виду? Однако не хочется думать, что поступит предложение осчастливить могуществом нескольких избранных, в том числе меня, пригласить их в закрытый клуб волшебников, а остальных оставить, как и были. Вот это уже сказки и мифы, достаточно долго жеванные, причем с готовой моралью: что ничего особо хорошего из этого не выходит.

В особенности для тех, кто был наделен свыше всякими чудесными возможностями. Возьмём того же Фауста – ну и что он понаделал при активном содействии Мефистофеля? Стыдно сказать, честно говоря. Материалу-то всего набралось для одной, правда очень хорошей, оперы.

Как там звучит вальс из «Фауста» Гуно, под который Маргарита вылетала из окна на щётке? Пам-пам, пам-парам-пам, и так далее!»

Какие-то приятные мгновенья она (Юлия, а не Маргарита) провела в полёте, пытаясь изобразить голосом и свистом мелодию прославленного вальса, он отлично сочетался с обстоятельствами. Птица-транспорт чуточку отозвалась, по всей видимости, музыка ему понравилось, и биение огромных крыл отчасти совместилось с ритмом. Далее в процессе полёта в ритме вальса пришла простая мысль, заключила предыдущие рассуждения и дала программу на будущее.

«Что же, интересно мне, делать человеку, если он может всё, что ему угодно?» – легко подумалось, потом она рассмеялась, догадавшись. – «Ах вот оно что! Вот зачем меня сюда пригласили и учат потихоньку всяким фокусам! Ну что ж, постараемся не слишком осрамиться, лично от себя и от имени всего разумного человечества».

Полет на транспортной Птице тем временем подходил к завершению, в очередной раз глянув в пространство, она заметила, что стена гор выросла в размерах, оказалась почти перед глазами и приближалась с каждым взмахом мощных крыльев.

«Вот и приехали!» – донеслась до неё совместная мысль, и тут же в некотором отдалении обнаружился въявь балконный выступ, ранее являвшийся в шаровом изображении. – «Настала пора знакомиться!»

В ритме замечательного диалога полет перешёл в иную стадию – крылья Птицы-транспорта простерлись во всю ширь и, подхваченные снизу воздушным потоком, плавно понесли транспорт с всадницей прямо к перилам скального балкона на мягкой скользящей скорости.

«Да, именно так надо являться к хозяевам Парадиза», – подумала небесная всадница Юлия, почти привставая в коконе из перьев. – «С размахом!»