Текст книги "Антиглянец"

В комнату вошла Полозова. В сером свитере и золотой юбке. Я в очередной раз восхитилась. Ира умела сочетать несочетаемое – свойство человека с настоящим вкусом к моде. На ней еще держался кофейный налет маврикийского загара, но блеск в глазах исчез недели две назад. Ирке постоянно надо было уезжать – на месте она скучала и раздражалась. Меня Полозова оберегала. Как только Ирка вернулась, Островская и Волкова выпустили меня из своих когтей, и я жила относительно спокойно. Критику Полозовой я принимала безболезненно – она почти всегда была права, и ее замечания постепенно полировали мое глянцевое сознание.

– Алена, иди сюда, задание тебе! – позвала меня Ирка, и я с облегчением вышла из зоны конфликта. Пусть сами разбираются.

– Надо написать письмо министру культуры о поддержке конкурса. Журнал проводит новый конкурс для читательниц. Для девушек, которые мечтают попасть в глянец.

– То есть мы ищем кадры? – сообразила я.

– Хотим их собрать в школу глянцевой журналистики. Для министерства так формулировать не надо. Для министерства ты напишешь, что это школа молодых талантов, которым дается шанс реализовать креативный потенциал в лучших журналах страны.

– Будем рассказывать девушкам из Саратова, как стать Керри Брэдшоу, – к нам подскочила Островская. Без нее ничего не должно происходить.

– А кто будет преподавать? – спросила я.

– Никто. Мы с тобой. Девочки в лучшем случае будут работать на подхвате. Стилисты – ассистентами на съемках. Дизайнеры – статьи верстать. Художники – картинки для статей рисовать. За бесплатно. Они же учатся. – Лие нравилось быть циничной.

Ирка поморщилась:

– Лия, прекрати! Не порти мне Борисову, а то она письмо не напишет. Алена, все будет серьезно. Лучших девочек отберем и повезем на Лондонский форум. Чтобы они на мир посмотрели. Там же школу презентуем и олигархов поищем для финансирования.

Мой бывший начальник и Иркин нынешний муж каждый год ездил в Лондон на экономический форум. Мишка говорил, что это единственное место, где русские ведут себя как европейцы. Без охраны, без понтов – на неделю в Лондоне они становились обычными людьми.

– Долецкую, наконец, подвинем! – Полозова стеганула своего любимого конька.

– Давно пора. Ей, говорят, недолго в «Воге» осталось, – поддакнула Лия.

– А при чем здесь Долецкая? – спросила я.

– Она везде при чем. И там тоже. Долецкая в качестве эксперта по роскоши выступает. На ее выступлениях всегда аншлаг. Она давно там окопалась с «Вогом», – Лия смаковала подробности.

Ирка начала раздражаться.

– Нам нужен проект, который в Лондоне прогремит. О журнале надо заявить на европейском уровне! – Ирку всегда увлекали грандиозные идеи.

Ей шла должность главного редактора.

Меня восхищают эти контрасты. Вчера эпиляция, сегодня министр и Лондон. Жаль, что я не Пелевин и не Вуди Аллен, чтобы рассказать людям о том, из какого абсурда кроятся эти глянцевые страницы.

Министру по культуре и СМИ

«Редакция журнала Gloss проводит общероссийский конкурс, призванный дать шанс талантливой молодежи со всех уголков нашей страны…»

Удивительно, насколько жанр официальных писем диктует тебе стиль. Откуда это выпало, из каких советских времен – про «уголки нашей страны». Это потому, что при слове «министр» представляется такой заросший мхом официоза дядька, которому надо переводить с человеческого языка на канцелярский. Я почему-то думаю, что если ему написать все как есть – в смысле, у журнала мало денег, хотим вашей помощи, чтобы хорошие девочки из Екатеринбурга или Ростова добрались до московских глянцевых редакций – так вот, если ему так написать, то он немедленно впадет в ярость и закроет журнал, позволяющий себе такие штучки.

«…дать шанс талантливой молодежи проявить себя в современном мире, где огромную роль играет пресса…». Так гораздо лучше.

Возле стола Полозовой разгорался скандал.

– Жаклин с нас рекламу снимет! – Это Островская.

– У меня с Жаклин отношения. А ты ничего не решишь! – Ага, Краснова.

– Лия, ты же не можешь ехать. Двадцатого сдача номера. Я в это время буду в Нью-Йорке, в Estée Lauder. Сколько лет добивались с ними встречи, наконец пригласили…

«…Учитывая приоритеты провозглашенной Президентом политики, журнал Gloss считает главной задачей Конкурса выявление и поддержку талантливой молодежи не только в Нью-Йорке…»

Черт! В каком Нью-Йорке?!

«…не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и по всей России. Средства массовой информации, представляющие актуальные новости в области культуры, моды, красоты и здорового образа жизни, формируют представления самой широкой аудитории в возрасте от 18 до 34 лет…»

Во всяком случае моду на эпиляцию мы уже сформировали.

«…Конкурс позволит создать социальные условия для прихода в журналистику новой генерации талантов…»

Чтобы талантливо и остро писать про целлюлит.

– Алена, у тебя загранпаспорт есть?

«…Надеемся, что этот актуальный проект сможет занять достойное место в комплексной программе Министерства…»

– Алена! – громкий голос Полозовой пробился сквозь государственно-идеологический туман.

Черт, сейчас мысль улетит! Ее и так сложно фиксировать на этой социально-бессмысленной бредятине.

– Загранпаспорт? Есть.

– Отлично! Значит, ты поедешь в Париж!

На Краснову было жалко смотреть. Но на меня она и не смотрела. Обиделась! Но я-то ни при чем!

Как трудно оставаться позитивной, находясь внутри сложносочиненных женских отношений. Здесь все решается нервно и эмоционально – со слезами, обидами, истериками. А в финале – поцелуи и совместное поедание шоколадок, символизирующее примирение.

В аэропорту я была первая. Из семи девушек, вылетавших в Париж, в лицо я не знала ни одной. Единственный ориентир – фотография Жаклин в журнале.

Я заняла стратегическую позицию в кафетерии под табло. Рейс был в 3.40 – это дешевле, чем лететь в 8 утра, объяснила Ленка. Концерн FLG денег на ветер не бросал. Регистрацию еще даже не объявляли. Слово check-in пульсировало только для Цюриха и Лондона. Я засела с кофе и вглядывалась в девиц, проходивших мимо, пытаясь угадать, кто из них те самые монстры, которыми пугала меня Краснова перед отъездом.

– Ты книжку какую-нибудь возьми, чтобы не сидеть дурой. Они с тобой не будут разговаривать. У них своя тусовка. Робски не покупай – засмеют.

– А если взять Толстого?

– Смеешься? Тоже не катит. Надо что-нибудь такое модное. Посмотри в «Воге», какие там книжки сейчас рекламируют.

Безо всякого «Вога» было ясно, что брать. Я вооружилась гламурным Бегбедером.

– А с чем поедешь? Чемодан у тебя хороший?

– Обычный, «Самсонайт».

Краснова, которая давно простила меня за Париж и теперь помогала изо всех сил, тяжело вздохнула:

– Плохо, конечно. И у меня нет нормального чемодана. Я бы тебе дала.

– То есть надо Виттон, что ли? – я смеялась.

– Что ты ржешь? Именно это и надо!

– Ладно, Лен, не до такой же степени.

– До такой!

Ленка добровольно взялась выполнять роль личного стилиста и далеко продвинулась по пути моего фешн-просвещения.

Мы ходили вместе по магазинам, и через некоторое время я уже могла покупать вещи самостоятельно.

Краснова неплохо расставляла флажки по границе хорошего вкуса, и я старалась на нее ориентироваться, чтобы с непривычки не перебрать в своем стремлении быть модной. Самое страшное, что можно услышать на наших тусовках – too much. Это нарушение негласного закона профессионального глянца – too much могут одеваться только девушки с Рублевки. Да, они носят те же бренды, что и глянцевые редакторы, но в том-то и состоит искусство дозировки, чтобы уметь выбирать вещи в тех же модных тенденциях, но не быть такими вульгарными.

У нас свои законы и правила. Например, неприлично носить вещи, которые фигурировали в рекламе. Это слишком узнаваемо, слишком much. Вещи с рекламного look’а адресованы тем, кто вне модной индустрии, – наивным (хоть и богатым) ее юзерам. Мы же находимся внутри, и наши вещи должны носить глубинный смысл, подчеркивать глубокое проникновение в мир моды. К тому же глянцевые редакторы люди экономные – рублевскими бюджетами располагают единицы. А вещь с картинки гарантированно выходит в тираж в следующем сезоне. Настоящий модный гардероб создается годами – как хорошее вино. Покупать каждый сезон total look, все новое и актуальное, – это удел обладательниц ограниченных интеллектуальных ресурсов и неограниченных нефтяных бюджетов.

Черный цвет был фаворитом глянцевой жизни. Он худил и позволял сэкономить. Черные вещи могли перетекать из сезона в сезон – в отличие от сиреневых или зеленых, которые носили явно выраженный временный характер. Пойди разбери, из какой коллекции черные брюки – вчерашней или 2004 года. На фундаменте черного держалась глянцевая карьера.

Настоящего редактора гламура отличает любовь не к Виттону и Гуччи, а к продвинутым маркам, неразличимым с высоких куршевелевских и николиных гор. Высшим пилотажем было одной из первых открыть такую марку, лежавшую вне масс-культа. Но где и как ее открыть – Краснова не сказала.

Мне пока далеко до таких изысков. Даже черный базис был недоделан.

Перед Парижем мы продумывали с Ленкой мой гардероб. Джинсы она одобрила – хотя и простецкий Levi’s, но сидели они хорошо. Сапоги были новые, на платформе – и тоже прошли ее контроль. Но требовалось два вечерних платья, а у меня не было ни одного. Мы заехали после работы в «Султану Французову», но мой 46-й не помещался в их 42—44.

Одно платье в итоге Ленка мне одолжила. Для второго выхода я придумала соединить черную юбку и белую блузку. Краснова поморщилась:

– Плохо, конечно. Если получится, беги там в магазин сразу.

Собранная, как в пионерский лагерь (вместо конфет – мешок косметики), я сидела курицей на высоком стульчике и вглядывалась в лица отъезжающих.

Под табло собиралась группка. По-моему, это они. Я узнала их по багажу. Louis Vuitton, Fendi, опять Louis Vuitton… И ни одного потрепанного «Самсонайта». Я посмотрела на свой чемоданчик. Пророчества Красновой сбывались.

Надо подойти и познакомиться. Но мне вдруг стало немного страшно. Как в детстве, когда мама засовывала меня в лагерный автобус, оставляя наедине с чужими людьми, с которыми, как предполагалось, я должна теперь подружиться.

– Девочки, вы в Париж?

Их было пятеро, представительниц старшего глянцевого отряда. Три девицы стояли в центре композиции, две поскромнее, совсем молоденькие, жались в сторонке. На меня никто не обратил внимания.

– А мне Мораг сказала, что мне подходят тени, которые у них будут.

– Поль написал, что ждет нас. В прошлом году они на презентации в Париже поселили меня в такой ужасный отель…

– Девочки, вы с Жаклин летите?

Они услышали кодовое слово. И среагировали. Осмотрели меня – сапоги, джинсы, чемодан.

– Давайте познакомимся. Я Алена Борисова, журнал Gloss.

– Ты вместо Красновой? – спросила меня брюнетка.

– Можно и так сказать.

– Ассистент, что ли?

– Нет, редактор отдела People.

– А, понятно.

И девочки отвернулись. Через двадцать минут ожидания, которые я провела в полном молчании, появилась Жаклин.

Расцеловала троицу – Луи Виттон, Фенди, Луи Виттон.

– Хароший, хароший! – это относилось к троице брендов. – Ты Борисоф? – она ткнула в меня пальцем.

– Я.

– Пошли за мной, бистро, бистро!

Мы побежали за ней, как цыплятки за курицей. Я в конце – как самый гадкий утенок. Кстати, вместе с Жаклин нас было всего семеро. Кто-то опоздал?

В самолете я сидела одна – через проход три девицы шептались о чем-то своем. Остальные спали. Я прикрылась Бегбедером.

Ступив на родную землю, Жаклин разволновалась. Звонила куда-то, спрашивала, где автобус, и кричала – «За мной!». Мы метались по аэропорту де Голля, пробиваясь сквозь плотные слои пассажиров.

«Экзит ту» – водител сказал. Если он сказал «ту», значит, надо идти номерь один». Мы послушно двинулись за Жаклин.

Спустились в какие-то катакомбы – коридор с тусклым светом, вонючий, пахнущий мочой и потом, пробирались мимо афроамериканцев в грязных робах, смотревших на нас с удивлением и вожделением. Жарко и душно. Кондиционеры на этом парижском дне не работали. Всем было понятно, что мы идем не туда, но никто ничего не говорил. Хотелось спать и есть.

– Жаклин, наверное, нам лучше вернуться обратно, – сказала я.

Она вздрогнула. Остановилась. Развернулась ко мне всем корпусом.

– Ты это говорить?! Ты случайно в Парис! Жаклин тебе ведет!

Зря я влезла.

– Я Лена скажу про тебя. Мне не надо сказать, что делать!

Боже, бедная Краснова. И бедная я – если теперь Жаклин отзовет свой бюджет из журнала, Аня меня убьет.

Одна из блондинок, с сумкой Виттон, тут же встряла:

– Жаклин, не волнуйся! Мы сейчас все найдем.

– Жаклин знает Парис! Я этот аэропорт каждую неделю бывать!

Я готова была провалиться сквозь землю, затеряться в парижских катакомбах. Жаклин рванула вперед. Мы побежали за ней.

Тупик. Мы уперлись в площадку, забитую грузовыми контейнерами. Девушки злились и переглядывались.

Она снова куда-то позвонила.

– За мной, все наверх!

Мы проделали путь в обратном порядке – коридор, аромат мочи, грузовой лифт, зал прилета.

На выходе номер два нас ждал автобус.

Небо над Парижем высокое и яркое. И впереди целых два дня по-французски. Я понемногу успокаивалась. Просто надо действовать осторожнее. Действительно, это было невежливо, вот так указывать ей.

Черт! А вот и нет! Я ничего такого не сказала. Ладно, лучше не дразнить гусей – чтобы не подводить журнал и Краснову.

В Париже я была очень давно – в гостях у институтского приятеля. Он постоянно пропадал на работе, а я разгуливала по городу с ключом в кармане от настоящей парижской квартиры. Вечером приезжала с последним поездом метро в непрестижный район Gare du Nord, где вечерами на улицах собирались стайки африканцев, мимо которых было страшновато ходить.

Город я осматривала в хаотическом произвольном порядке, нарушая все туристические стандарты. Сначала – Монмартр и Центр Помпиду, и огромный торговый комплекс под ним, который выкрал у меня целый день. Потом сомнительный район Сен-Дэни, где проститутки и видео-пип-шоу в подворотнях, куда ныряли неопрятные типы с несвежими лицами. Кафе «Ротонда», где Модильяни и Пикассо ели салат «Ницца», и я тоже ела, мне не понравилось, но я и не художник. Эйфелева башня, на которой ужасно дует и в ресторане наверху дают сносный луковый суп.

Вечером в однокомнатной квартирке мы с моим другом Егором, патриотом Франции, скромным тружеником местной радиостанции и стипендиатом Сорбонны, готовили картошку по-русски, крошили туда французский сыр и запивали вином. А потом засыпали как брат и сестра на диванчике. Егору не хватало денег даже на раскладушку. Тогда это не называлось гламуром, но Егор был одним из первых его солдат. Он тратил все до копейки на дизайнерские шмотки и вел на радио программу про моду.

Я предвкушала Париж, подарок, который свалился на меня случайно и потому был особенно приятным.

Автобус забрался в самую сердцевину узких переулков и остановился возле отеля. Было 10 утра.

Мы вошли в лобби. Очень гламурно. Бежевое с золотом, колонны, лилии в огромных вазах, мелкие детали большого стиля.

– Наконец-то ты приехала!

С бежевого бархатного кресла медленно поднялась Ведерникова. Она шла по мраморному скользкому полу прямо ко мне. Нет, к Жаклин. Они повисли друг на друге. Подруги.

А я еще считала в аэропорту девушек и не нашла седьмой! Седьмой была она. Ведерникова, о которой я не думала последние две недели. Никто не знал, чего мне это стоило, но мне это удалось! И в одну секунду мои призовые очки обнулились.

Я стояла в той же точке, перед той же проблемой, которая узнавалась по горькому привкусу во рту. Так всегда ощущается несчастье.

Девочки сбились в группку – в центре Жаклин и Настя, о чем-то говорили с портье. Там что-то не так. Я стояла одна и курила.

– Борисоф, иди! – Жаклин энергично махала мне рукой.

Надо собраться. Это же командировка, в конце концов! Я заскользила по мрамору, на ходу пытаясь собрать лицо.

– Сейчас едем наш офис. Познакомить с креативным директор Поль Бриссар.

– Отлично. Во сколько надо быть на ресепшн?

Блондинка с Виттоном легонько толкнула меня в бок:

– Едем прямо сейчас. В отель не селят, слишком рано. Чек ин у них в 12.

– Так, все готовы? За мной. Чемодан оставить портье!

Настя шарила в сумке.

– Кажется, забыла!

– Что, хароший? Что потерял?

– Жаклин, катастрофа, я забыла зарядник!

Настя продемонстрировала телефон. Точно такой же, как у нашей ассистентки Веры. Розовый в пупырышках «Верту».

Когда я первый раз его увидела, еще подумала – какой агрессивный дизайн.

Телефон, похожий на боеголовку, как будто его делали для военных ястребов – чтобы они звонили из Пентагона в НАТО. А потом я случайно наткнулась на розовую боеголовку в салоне сотовой связи.

– Точно как у нашей ассистентки, – поделилась я информацией с продавцом без всякой задней мысли.

– А где же вы работаете, что у вашей ассистентки «Верту»?

Цена телефона равнялась остаточной стоимости моей машины. Вере подарил телефон папа, олигарх-light, так же как и «Порш», на котором она подвозила девчонок до метро. Я догадывалась, кто подарил телефон Насте.

– Я тебе свой зарядник дам, – сказала брюнетка с сумкой Фенди.

– Звонить можно из отель, – сказала Жаклин.

– Девочки, я не могу целый день без связи. Это катастрофа! Оператор мой звонка ждет, ну как это без телефона… Жаклин, я сейчас поеду в бутик. Дай мне адрес офиса.

– Настия, сейчас презентация в офис. Ты не можешь ехать в бутик. И зарядка стоит 700 евро. На Горбушке я покупал в три раза дешевле, – Жаклин в доказательство достала свой телефон, Vertu черного цвета. Пожалуй, она мне начинала нравиться.

Но Настя гнула свое.

– Это не вопрос денег. Немыслимо без телефона в Париже.

– Бумагу дать! – Жаклин сдалась.

Одна из младших девочек метнулась к стойке, принесла листок, ручку, подставила свою сумку, чтобы Жаклин было удобнее писать.

– Пишу тебе и адрес ресторан, где обед. Если ты опоздать в офис. – Она была очень недовольна, но сдерживалась.

Настя бросилась к ней на шею.

– Ты самая лучшая, Жаклин! Я тебя люблю!

Жаклин разулыбалась. А этот ларчик, оказывается, легко вскрыть. Жаклин не могла устоять против светской лести.

– Жаклин тебя понимать. Тебе не оператор звонить, тебе мужчина позвонить? Угадал?

Портье подогнал стайку такси. И мы поехали – Настя в бутик Vertu, все остальные – в офис L’Or. Мне хотелось выпрыгнуть из машины – стать частью толпы, идти по улице, сидеть в кафе, слоняться по магазинам дотемна. Меня отделяло от Парижа только стекло – но через эту стену было не пробиться. Я сидела, зажатая между острыми коленками коллег в кондиционированном брюхе машины, и даже не ощущала запаха города. В такси пахло французскими духами.

Офис в районе Ля Дефанс, еще одно кондиционированное безвоздушное пространство, встретил нас как родных. Поль Бриссар – милый маленький мальчик, по-моему, гей, детально рассматривал каждую из нас, пока Жаклин что-то шептала ему на ухо, потом целовал в щечку, изучал визитку. Первыми мсье Бриссару были представлены три главные фрейлины Жаклин – Яна, Саша и Оксана, – девочки из трех «больших» журналов. Их визитки с логотипами знаменитых журнальных брендов Поль брал с почтением.

– Comment sa va, Яна? Comment vas-tu, Оксана? Je suis content de te voir, Саша!

Младшее поколение – Таня и Маруся, представлявшие бренды пожиже, были приняты прохладнее. Дружелюбно, но без «комман са ва».

Последней к Полю подошла я, мобилизовав все свое дружелюбие и несколько французских слов.

– Je suis très heureuse d’être ici, Paul!

Я выучила заранее это «очень рада быть здесь».

Жаклин молчала. Никаких комментариев в ухо мсье Бриссару.

Он повертел мою визитку в руках. Улыбнулся – но как-то скудно, будто жадничал.

– Le magasine Gloss? Qu’est ce que c’est?

Моего незнания французского хватило, чтобы понять – это наезд.

– Russian media market recognizes the leading role of the «Gloss» magazine! – Я защищала честь журнала спасительными цитатами из медиа-кита…

Поль закивал – уи, уи, добро пожаловать в Париж.

L’Or гостеприимно распахнул свои объятия. Несли кофе, фруктовые коктейли, шампанское в хрустальных бокалах.

Vive L’Or! От шампанского я пыталась отказаться – с утра, без завтрака, но Жаклин скомандовала: «Пить!» Мы пили.

Смотрели рекламный ролик аромата «Mystery», слушали комментарии оператора Жана – очаровательного кудлатого парня, похожего на молодого Ришара, но ростом не ниже Депардье. Жан громко говорил, смеялся, опрокинул на себя чашку с кофе – он не очень справлялся со своими конечностями, как щенок лабрадора, неуклюжий и большелапый, – и был быстро удален Бриссаром, к огорчению всех девушек. За роликом последовала видеопрезентация компании L’Or, с графиками, объемами продаж и диаграммами роста.

За окном дышал Париж, а здесь пахло шампанским, шоколадками и видеопроектором. Тоской.

Я пыталась было записывать, но Маруся шепнула:

– Не пиши. Пресс-релиз потом дадут.

Наконец кино кончилось. Девушки схватились за сумки. Сейчас нас выпустят на волю. Поль и Жаклин пошептались, и она объявила:

– Сейчас быть презентация коллекции L’Or.

Перед ней стояло три пустых бокала. По-моему, она была уже хороша.

– На создание лимитированной серии Twiddly наших художников вдохновили знаменитые ткани мадам L’Or. Видите, по фактуре они напоминают твид. То же цветовое решение тканей в женской коллекции осень—зима. Давайте теперь посмотрим летние палетки.

Под руководством Оли, сотрудницы главного офиса L’Or, мы обходили по периметру маленький зал, где на белых постаментах, подсвеченные по всем правилам музейной экспозиции, были выставлены новинки – тени, помады, румяна.

– Летом будут шелк и органза – этот дуэт так и называется. Феерическое сочетание невинности и сексуальности, изысканности и простоты, нежных полевых оттенков апреля и чувственности августа.

Оля осторожно, как сокровище, брала в руки коробочку с тенями, на крышке которой сверкала буковка L, увенчанная золотой короной.

Девушки склонились над палеткой в почтительном молчании. Яна протянула руку первой.

– Потрясающе, как играет свет!

– Я хочу такие!

– Это будет культовый продукт!

Младшие Таня и Маруся что-то строчили в своих блокнотах. Я держала ручку только для вида, не в силах вычленить суть из потока восторженных слов. Все равно дадут пресс-релиз.

– Ближе, ближе идти! Тебе надо писать!

Жаклин втолкнула меня в девичий круг, образовавшийся вокруг чудо-теней. Оля передала мне коробочку. Желтый и сиреневый. И что мне надо теперь сказать?

– Интересное сочетание.

Оля отняла палетку и водрузила на постамент. Для индустрии beauty я была потеряна. Девочки уже кружили вокруг помады ядовито-малинового цвета.

– Жаклин, это хит!

– А цвет!

– Какая текстура! Можно попробовать?

Яна мазнула помадой по руке. Ничего! Никакого следа!

– Ой, она пластиковая.

Обалдеть! А я думала, что сейчас проявится суперэффект!

– Это образец. Продукт «Цвет Африки» в разработке. К январю пришлем вам тестеры.

– Теперь ланч! Вьсе за мной!

Мы покидали цитадель французского шика с пакетами – маленькая упаковка духов «Mystery» и роскошный пресс-релиз, весом не меньше килограмма.

Ресторан оказался тайским, в Париже в моде тайская кухня. Острая еда, от которой счастливы были только двое – Жаклин и Поль. Девушки из России ковырялись в тарелках, мучаясь от голода и невозможности съесть предложенное. После самолета, бессонной ночи и шампанского это было худшее, что можно придумать. Принесли вино.

– Нет, только champagne!

Я смотрела, как официант наполняет мой бокал, и уже почти ощущала, как пузырьки раздирают горло и желудок.

Сумка завибрировала. Ух ты, Мишка Полозов! Я даже не думала, что он когда-нибудь позвонит. Любимый Полозов, подло брошенный мной. Я вскочила со стула и понеслась к выходу из ресторана.

– Алло, Мишка, ты?!

– Борисова, ты спишь там, что ли, в своем гламуре? Давай, приветствуй руководителя.

– Мишка, как же я рада!

Голос Полозова действовал как энерджайзер и как успокоительное одновременно. Теплый, родной, свойский.

– Хоть раз бы позвонила, чертова кукла! Некогда тебе, да, карьеру кроишь?

– Ругай, ругай меня, Полозов! Все равно тебя любить буду.

– Обещаешь? Когда?

– А ты зараза!

– Так, Борисова, в качестве залога нашей любви задание тебе. Реабилитируешься – женюсь.

– Не женишься. Ирка не допустит.

– А мы ей не скажем.

– Ну что там у тебя, что за задание?

Я была рада ему помочь – что угодно, только бы он меня простил за истеричный, неожиданный уход. И Мишка, кажется, уже простил. Какой он все-таки отличный!

– Интервью с Канторовичем надо доделать. Оно так и зависло. Других журналистов он не хочет. Требует тебя.

Это как лифт! Как будто ты едешь в скоростном лифте, который неожиданно падает в бездну. Я падала – с этим щекочущим чувством внутри, когда под тобой расходится земля.

Как я хочу его увидеть, поговорить! И Саша, значит, тоже?

Но… Но он же знает мой телефон. И ни разу не позвонил. Сколько времени прошло? Полтора месяца? Получается, что ему нужно интервью?

– Борисова, ты чего там затихла? Алле?

Господи, что же делать?

Я посмотрела на улицу через стеклянные двери ресторана. Кафе напротив, овощная лавка, остановка автобуса. Париж.

– Миш, я в Париже сейчас. У нас тут презентация.

– Заеб…сь! Как гламурно-то, Борисова! Тебе хоть телефон эти суки оплачивают?

Что за гад, прикрывается Мишкой, значит! Боится сам звонить. Чего он хочет, не понимаю.

– Не оплачивают. Миш, я приеду, позвоню тебе. Придумаем, как быть.

Мне нужна была передышка. Обдумать это, переварить.

– Что придумаем? Крутишь что-то опять? Учти, продинамишь меня снова – и мы с тобой развелись навсегда. Ладно, Борисова, развлекайся там.

– Миш, я позвоню. Пока.

В ресторан входила Настя. С пакетом из бутика Vertu. Черт, и как мне это переварить?!

Ведерникова упорно меня не узнавала. В гостинице, в ресторане, в такси. Это и к лучшему – я физически не способна поддерживать с ней диалог. Я вошла в номер и сняла наконец сапоги. Под зеркалом на консоли – бутылка шампанского и ваза с растопленным черным шоколадом, в котором плавала засахаренная груша. И графин с водой – ура! На шампанское было неприятно смотреть.

Половина группы поехала с Жаклин в музей L’Or.

– Кто хочет отель, можно отель. Кто хочет музей – за мной! В 5 часов все должны быть красивый! Очень красивый!

Более патриотично было ехать в музей, но я сломалась. До пяти оставалось два часа, и я выкинула белый флаг – отель. Вместе со мной в гостиницу поехали Настя, Яна и Маруся. Остальные решили биться за бюджеты Жаклин до последнего.

Настя. Она засела внутри, как заноза. В такси Настя болтала с Яной, а я молча смотрела в окно. Хорошо, что я не поддалась Мишке, вовремя притормозила. Настя была как красная тряпка, как сигнал стоп. Настя существовала, это невозможно отрицать! А значит, между мной и им… Не думать, не думать об этом!

Огромная кровать, душ, и вешалки в шкафу – с бархатными плечиками! Я рухнула на постель, даже не распаковывая чемодан. Хорошо было бы жить вот так в Париже, без всяких Жаклин, презентаций, шампанского, приходить и падать в такую кровать… Лежать здесь в одиночестве было тоскливо. Для такого номера нужны двое. И я тут же нырнула в глубину, на которую не позволяла себе опускаться все последние месяцы…

Мы бы позавтракали в кафе на бульваре Осман, потом он бы показал мне свой город, а я потащила бы его к памятным зарубкам, оставленным мной в Париже несколько лет назад – церковь Мадлен, сувенирная лавчонка на Риволи, в которой я купила браслет из старинных монеток, маленький пляж на Сене, в районе Нотр-Дама, где можно сидеть на матерчатых стульчиках и глядеть, как мимо проплывают туристы и машут нам, парижанам, рукой.

А потом мы бы пришли в этот номер, чтобы поваляться до ужина, и не вышли бы отсюда до утра. Только бы смотрели, как меняется контрастность за окном – сумерки постепенно загустевают в ночь, и потом снова на разбодяженном фоне утра проступает город…

Я вскочила. Через полчаса нужно быть внизу. Черт, черт! Ленкино платье выглядело ужасно – жеваное и мятое, промучившееся в чемодане целые сутки. Утюга не было.

Я набрала ресепшн.

– I need the iron, my room 234.

Портье любезно сообщил, что утюг в номере.

Я еще раз обежала комнату по кругу. Утюга не было. Конечно, лучше бы позвонить девчонкам, но я даже не знала их по фамилиям. Только Ведерникову. Но этот вариант исключен. Я набрала номер:

– Жаклин, это Алена из Gloss. Извините, что беспокою. Но у меня небольшая проблема.

– Что есть проблема?

– У меня в номере нет утюга. Можно взять ваш минут на десять?

– Твой номер есть утюг!

– Портье сказал то же самое. Но я не нашла, – я чувствовала себя бытовой идиоткой, неспособной решить простейший вопрос.

– И ты думаешь, компания L’Or сэкономить на твой утюг? У всех заказан утюг!

– Жаклин, клянусь, его нет!

– Я дать, я дать тебе утюг!

Она была в ярости.

Я поднялась на четвертый этаж. Жаклин стояла на пороге, замотанная в полотенце.

– Что ты хочешь?!

– Утюг! Жаклин, извините меня еще раз.

Она ушла в комнату и через минуту вернулась с прибором.

– Я сейчас верну.

– Оставь!

Двери лифта открылись, и я шагнула вперед – прямо на пожилую даму. Твидовый костюм, сумочка, бриллианты в ушах и туфельки на маленьком каблуке – воплощение потомственной буржуазности. Она в ужасе отшатнулась от утюга.

– Пардон, мадам, – кажется, я опять опозорилась.

Ровно в пять часов я стояла на ресепшн в черном атласном платье, подставив голую спину под кондиционеры. Редакторы красоты из «больших» журналов оделись ярко – Яна в красном платье, с зеленой меховой горжеткой вокруг шеи, Саша в зеленом бархатном пиджаке, украшенном красными вишенками, Оксана в парчовом золотом платье. Таня и Маруся тоже были в чем-то сверкающем. В черном – я одна. Ждали Настю и Жаклин.

Через минуту Жаклин вылетела из лифта и тут же поскользнулась на мраморном полу. Пытаясь удержаться, она взмахнула рукой, в которой держала меховую накидку, и задела пепельницу. Металлическая урна загрохотала по мрамору, разбрызгивая по глянцевой поверхности песок, перемешанный с окурками. Девочки ринулись на помощь. Яна поднимала Жаклин, Саша и Оксана отряхивали ее костюм – что-то невероятно элегантное в духе Шанель, черное с серым. Таня и Маруся водружали на место пепельницу и даже, кажется, поднимали окурки с пола. От скорости, с которой разворачивалась эта сцена, я явно тормозила – и стояла столбом, никак не участвуя в спасении патронессы. Нехорошо. Вдруг я увидела черную меховую накидку, которую до сих пор никто не подобрал. Я кинулась к норке, но столкнулась лбом с еще одним Бэтменом. Настя. Мы вместе поднесли накидку мадам Ано.