Текст книги "Рассказы о святителе Луке (Войно-Ясенецком). Удивительная жизнь, ставшая житием"

Судья неправедный и его оппонент «поп-профессор»

Летом 1921 года отцу Валентину пришлось публично выступить в Ташкентском суде по «делу врачей», которых несправедливо обвиняли во вредительстве.

Дело в том, что в Ташкент привезли как-то партию раненых красноармейцев и поместили в клинику профессора П. П. Ситковского. И кто-то пустил слух, что врачи клиники занимаются вредительством, гноят раненых бойцов, у которых раны кишмя кишат червями.

Тогда во главе ЧК стоял латыш Петерс. Он имел репутацию человека жестокого, скорого на вынесение приговоров с высшей мерой. По его приказу профессор П. П. Ситковский и все врачи его клиники были арестованы. Когда Петерс произнес «громовую» обвинительную речь, над обвиняемыми нависла угроза расстрела.

Зал суда был полон. Суд Петерсу нужен был для «воспитательных» целей, чтобы показать рабочему классу его врагов – прислужников мирового капитализма. Но великолепно задуманный спектакль потерпел провал, когда председательствующий вызвал в качестве эксперта профессора Войно-Ясенецкого.

Защищая коллег, отец Валентин виртуозно разбил все обвинения Петерса, обличая в нем круглого невежду, который берется судить о вещах, в которых ничего не понимает. Опытный лектор, он так внятно и убедительно растолковал суть дела, что рабочая часть зала одобрительно загудела.

Раздосадованный Петерс набросился на самого отца Валентина:

– Скажите, поп и профессор Ясенецкий-Войно, как это вы ночью молитесь, а днем людей режете?[1]1
  Святитель Тихон, святой Патриарх-исповедник, узнав о том, что профессор Войно-Ясенецкий принял священный сан, благословил ему продолжать заниматься хирургией.


[Закрыть]

– Я режу людей для их спасения, а во имя чего режете людей вы, гражданин общественный обвинитель? – парировал отец Валентин.

Зал разразился хохотом и аплодисментами. Петерс не сдавался:

– Как это вы верите в Бога, поп и профессор Ясенецкий-Войно? Разве вы видели своего Бога?

– Бога я действительно не видел, гражданин общественный обвинитель. Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там и ума! И совести там тоже не находил!

Колокольчик председателя потонул в хохоте всего зала. «Дело ташкентских врачей» с треском провалилось… Речь священника-хирурга спасла жизнь профессору Ситковскому и его коллегам.

Валентин становится Лукой

Пастырская совесть отца Валентина не могла быть равнодушной к безобразиям, чинимым «живой церковью». «Живоцерковники» наступали по всем фронтам: пользуясь поддержкой властей, постепенно захватывали храмы, вводя в богослужение и во весь строй церковной жизни неприемлемые новшества. Народ был в смятении.

Отец Валентин категорически запретил своей пастве ходить в храмы, занятые обновленцами. Долг христианина, учил он, – не поддаваться тем ересям и расколам, которые неизбежно бывают в Церкви, так как от века диавол клевещет на создание Божие. Тем прихожанам, которые дерзнут молиться с отступниками, отец Валентин пригрозил отлучением от причастия. В результате храмы Ташкента, захваченные живоцерковни-ками-обновленцами, стояли пустыми.

Зимой 1923 года, когда в Ташкенте освободилась епископская кафедра и нужен был новый епископ, выбор духовенства и мирян остановился на кандидатуре ревностного пастыря отца Валентина. Находившийся тогда в ташкентской ссылке епископ Андрей (Ухтомский) одобрил этот выбор и постриг отца Валентина в монашество.

Преосвященный Андрей намеревался при постриге дать ему имя целителя Пантелеймона, но, услыхав в храме блестящую проповедь отца Валентина, решил, что ему более подходит имя апостола и евангелиста Луки, который к тому же был еще и художником (иконописцем), и врачом.

Действительно, у святителя Луки были те же три ярких дарования, как и у соименного ему апостола и евангелиста: апостольский дар проповедника, дар врачевания и художественное дарование, которое хотя и было принесено им в жертву медицине, но ведь и оно никуда не делось. Претворившись в виртуозное мастерство топографа-анатома[2]2
  Топограф-анатом – составитель анатомических карт, на которых изображается взаимное и послойное расположение органов и частей тела.


[Закрыть], оно проявлялось и в прекрасном иллюстрировании им собственных книг по хирургии, а также в писании икон для разоренных церквей. Так что постригаемый не только не зарыл своих талантов в землю, но и приумножил, развил в себе все три, поставив на службу Богу и человеку.

После пострига два других ссыльных архиерея тайно хиротонисали иеромонаха Луку во епископа. Когда о хиротонии сообщили Святейшему Патриарху Тихону, он утвердил ее и признал законной.

Арест

Только одну литургию успел отслужить епископ Лука, как был арестован по обвинению в «контрреволюционной деятельности».

Находясь в тюрьме, владыка остается верным себе. Он готов и здесь трудиться, насколько это осуществимо в данных условиях, и обращается к тюремному начальнику с просьбой дать ему возможность закончить «Очерки гнойной хирургии». Начальник разрешил профессору писать по вечерам в его кабинете, благодаря чему тот смог закончить свою знаменитую книгу. На заглавном листе владыка написал: «Епископ Лука, профессор Войно-Ясенецкий. Очерки гнойной хирургии».

«Так удивительно сбылось таинственное и непонятное мне Божие предсказание об этой книге, которое я получил еще в Переславле-Залесском несколько лет назад», – писал владыка в своих мемуарах.

Следование по этапу

После длительного следствия мерой наказания ему был назначен город Енисейск Красноярского края. Арестантов везли в столыпинских вагонах по маршруту Новосибирск – Тюмень – Омск – Красноярск. До места добирались долго, с двух– трехнедельными остановками в тюрьмах каждого очередного города. Последнюю часть пути до Енисейска – 320 километров – в лютую январскую стужу пришлось преодолевать на санях, ночуя в крестьянских избах.

На одном таком ночлеге ссыльный хирург прооперировал молодого крестьянина. Тот давно уже тяжко болел, не получая никакого лечения. И рубаха, и постель больного были залиты гноем. Бедняге требовалась срочная операция. Осмотрев больного, епископ-хирург, не имея хирургических инструментов, попросил найти слесарные щипцы. Вытащив с их помощью из раны омертвевший участок кости, он спас страдальца от неминуемой смерти.

И это не единственный случай находчивости владыки в экстремальных условиях. В его золотых руках при необходимости и перочинный ножик превращался в скальпель, и женский волос – в хирургические нитки для сшивания кожных тканей!

Повезло енисейцам

Сразу по приезде в Енисейск владыка пришел в больницу и представился заведующему:

– Я профессор Ташкентского университета, в миру Ясенецкий-Войно, имя мое в монашестве – Лука. Я бы хотел работать по специальности, оперировать.

Молодой заведующий сперва даже не поверил, что перед ним стоит такой большой человек. Он принял его за сумасшедшего и, чтобы отделаться, схитрил: – У меня плохой инструмент – оперировать нечем.

Однако хитрость не удалась: осмотрев инструментарий, незнакомец дал ему довольно высокую оценку.

На ближайшие дни была назначена сложная операция… Едва начав ее, ссыльный доктор широким и стремительным движением разом рассек скальпелем брюшную стенку больного. «Мясник! Зарежет больного», – пронеслось в голове у заведующего, ассистировавшего хирургу. Святитель заметил его волнение и сказал:

– Не беспокойтесь, коллега, положитесь на меня.

Операция прошла превосходно.

После первых же сложнейших и удачно проведенных операций к хирургу-епископу хлынул народ из окрестных сел и деревень. Да, повезло енисейцам – такого светилу к ним сослали!

«Десять лет тому назад у Бога я уже был епископом!»

Поскольку храмы Енисейска находились в руках у обновленцев, владыка вместе с двумя прибывшими тем же этапом ссыльными священниками стал служить прямо в доме, где поселился, благо он был просторным.

В один из праздничных дней, перед началом литургии войдя в гостиную, где проходили богослужения, епископ Лука увидел стоявшего у противоположной двери незнакомого старика-монаха. При виде владыки монашек так остолбенел, что даже не поклонился.

Святитель Лука стал расспрашивать незнакомца, кто он и откуда. Тот отвечал, что он – монах Христофор, что прибыл из Красноярска. Что красноярские верующие не хотят посещать обновленческие храмы, а потому командировали его в Минусинк, где живет православный епископ, чтобы тот рукоположил его в иеромонаха.

– Почему-то я поехал не на юг, в Минусинск, как хотел, а на север, в Енисейск. А как это так вышло – сам не знаю. Какая-то сила влекла меня сюда, – заключил свой рассказ монах Христофор.

– А что тебя так изумило при встрече со мной? Я видел, ты прямо-таки остолбенел!

– Как же было не изумляться, владыка? Посудите сами: десять лет тому назад я видел сон, который как сейчас помню. Мне снилось, что я – в Божьем храме и неведомый мне архиерей рукополагает меня в иеромонаха. Когда вы, владыка, вошли, я и увидел – вот он, тот самый архиерей! – ответил монах и земно поклонился.

За той же литургией святитель Лука рукоположил монаха Христофора во священство. А святителю Луке оставалось в который раз дивиться неисповедимое™ путей Господних:

«Десять лет тому назад, когда он видел меня, я был земским хирургом в Переел авле– Залесском и не помышлял ни о священстве, ни об архиерействе. А у Бога в то время я уже был епископом».

«Это наш Мишка!»

Больше всего поразили енисейцев глазные операции «доктора Луки», как они его называли. Особенно прославилось целое семейство, где все: и мать, и отец, и пятеро детей – были незрячими. А после операций из семерых шестеро стали видеть!

Когда первому из них, пацаненку лет восьми, сняли с глаз повязку и вывели на улицу, он впервые в жизни мир увидел! Смотрит и удивляется: он представлял себе все совсем иначе. А люди обступили его, стоят вокруг – радуются за него. Подвели к нему лошадь.

– Видишь, – спрашивают, – чей это конь?

Молчит мальчонка – откуда ему знать! Закрыл он глаза, привычным движением ощупал коня и как закричит:

– Это наш, наш Мишка!

О нем слагались легенды

На Енисее в то время свирепствовала трахома. Из-за нее многие местные жители, в том числе из коренных народов, теряли зрение. И эвенки, и тунгусы ехали к чудо-хирургу издалека: даже в самых отдаленных станах северных народов все знали об удивительном докторе. Бывший начальник Енисейского пароходства так передает слова, слышанные им в 30-е годы от эвенка

Никиты: «Большой шаман с белой бородой пришел на нашу реку, поп-шаман. Скажет поп-шаман слово – слепой сразу зрячим становится. Потом уехал поп-шаман, опять глаза у всех болят».

Так святитель Лука вошел даже в сказания коренных народов Севера.

«Господь отлично устроил меня в Хае»

В конце марта ссыльный Войно-Ясенецкий был отправлен дальше, в деревню Хая, за 300 километров от Енисейска. Вместе с ним туда поехали постриженные им в монашество две послушницы енисейского монастыря, к тому времени уже закрытого, – Валентина и Лукия. Как видим из имен, при пострижении он нарек их в честь своих небесных покровителей.

В районном селе Богучаны, где ссыльные находились проездом всего два дня, он успел сделать одному из жителей села сложнейшую операцию на печени. Несмотря на отсутствие всего необходимого, операция прошла успешно.

Хая оказалась маленькой деревушкой в восемь домов. Вокруг нее – бескрайняя лесная «пустыня». В марте тут еще глубокая зима. Изба, где поселились владыка с монахинями, была большой, вместительной. Старуха-хозяйка отвела прибывшим поселенцам две комнаты – одну для святителя, а другую, побольше, для монахинь. В той же комнате владыка с монахинями совершал богослужения.

Избу часто заносило снегом по самую крышу, и по утрам приходилось ждать, пока олени протопчут тропу, чтобы можно было принести хворост на растопку. За ночь вода в умывальнике превращалась в лед, питание было самое скудное…

Владыка садится за отскобленный Лукией до блеска стол и пишет старшему сыну письмо:

«Обо мне не беспокойтесь, я ни в чем не нуждаюсь. Господь отлично устроил меня в Хае. Я радостен, глубоко спокоен, никаких нужд не испытываю – монахини с большой любовью заботятся обо мне».

И здесь, в Хае, где не было ни медпункта, ни инструментов, ни средств обезболивания, он прооперировал слепого старика, вернул ему зрение. Везде, где оказывался владыка, сам бесправный и обездоленный, он нес людям радость исцеления.

Назад, в Енисейск

Через два с половиной месяца, в июне, владыку отправляют назад, в Енисейск. Вот так: вокруг разруха, голод, но органам не жаль сил и средств на то, чтобы перебрасывать людей, словно шахматные фигурки, с места на место, через снежные пустыни и бурные реки, содержа для этого огромную армию уполномоченных, конвойных и прочих подобных «работников».

Дорога назад оказалась особенно тяжелой: часть пути пришлось проделать верхом на лошади. Монахини впервые сели на лошадей. Оводов было столько и лошадей они жалили с такой силой, что струи крови стекали по бокам бедных животных. Владыка тоже никогда раньше не ездил на лошадях, и со своим больным сердцем он в конце концов так изнемог, что провожатым пришлось снимать его с лошади и пересаживать на телегу. В Богучанах владыка навестил прооперированного им сельчанина и был рад видеть его здоровым.

Далее их путь следовал по Ангаре на лодках через опасные пороги, в сопровождении гудящего облака гнуса. Вечером на берегу Енисея, против устья Ангары, владыка с монахинями отслужили под открытым небом незабываемую вечерню.

Вниз по Енисею

По прибытии в Енисейск ссыльный епископ был помещен в городскую тюрьму, откуда вскоре его отправили в еще более глухой и суровый край – Туруханск. В конце июня в Енисейск пришел водный караван: маленький пароходик с несколькими старыми баржами на буксире. Баржи были набиты ссыльными. В трюм одной из этих грязных посудин втиснули и владыку. Монахини и тут хотели сопровождать его, но им не позволили.

Путь по широкому Енисею, текущему средь бескрайней тайги, был уныл и однообразен. Караван медленно тянулся на север, преодолевая полторы тысячи верст вниз по течению. Лето выдалось холодное и дождливое. Настроение у людей было мрачное.

Невозмутимым оставался только святитель. Как всегда спокойный, раз и навсегда вверивший себя Божию попечению, он либо читал Библию, которую всегда возил с собой, либо тихо беседовал с ссыльными политиками, убеждая их в тщете той деятельности, на которую они тратили свою жизнь. Так прошли две недели.

И вот наконец – Туруханск! Взору прибывших открылся небольшой северный городок в две-три сотни одноэтажных изб, рассыпанных по высокому коживый в помощи вышняго согору при впадении Нижней Тунгуски в Енисей. Ни канализации, ни водопровода, ни электричества в городе не было. Зимой морозы здесь обычно доходили до сорока градусов и больше, а по ночам под окнами выли волки.

Когда святитель сошел с баржи, люди, встречавшие его, опустились на колени, испрашивая благословения.

Живый в помощи Вышняго

В Туруханске святитель Лука тоже трудится в местной больнице. Оперирует, спасает людей. В операционной у него – икона с горящей лампадкой перед нею. Нередко больные просят владыку благословить их перед операцией.

Церковная жизнь Туруханска с приездом архиерея также оживилась. Единственная церковь в округе находилась в закрытом мужском монастыре. Отец Мартин, местный священник, был обновленцем. Епископ Лука обратился к батюшке и его пастве с пламенной речью, объясняя, какой великий грех церковного раскола заключен в деятельности обновленцев.

Узнав от владыки, на какой политической закваске замешана «живая» церковь, отец Мартин вместе с паствой вышел из раскола. Епископ Лука стал регулярно служить в этом храме и проповедовать. Число прихожан в церкви значительно увеличилось. Верующие полюбили владыку и в большие праздники выстилали ему дорогу от больницы до церкви ковровыми дорожками и нарядными половиками. Они по очереди возили его до монастыря и обратно в устланных коврами санях.

Конечно, такое оживление духовной жизни не могло понравиться местному начальству. Владыку вызвал уполномоченный ГПУ и объявил о запрете благословлять больных в больнице, проповедовать в монастыре и ездить на покрытых ковром санях. Тогда владыка предложил ему самому повесить на дверях больницы объявление, запрещающее брать благословение у епископа, а также запретить крестьянам подавать к больнице сани, устланные ковром. Уполномоченный этого не сделал, но затаил злобу на непокорного попа.

И вскоре святителю объявили, что за неподчинение требованиям исполкома его ссылают еще дальше, на берег Ледовитого океана. В лютые морозы, которые стояли в ту зиму, такое путешествие без теплых вещей в открытых санях было равнозначно смертному приговору. Но Господь и тут не оставил Своего избранника. Владыка потом рассказывал: «Я почти реально ощущал, что со мной – Сам Господь Бог Иисус Христос, поддерживающий и укрепляющий меня».

За Полярным кругом

С трудом преодолев тяжкий и опасный путь, святитель с конвоиром добрались наконец до крохотного поселения Плахино, расположенного на двести тридцать километров севернее Полярного круга. В Плахино, состоявшем из трех изб и двух убогих землянок, проживало пять семей. Ссыльного архиерея жители приняли радушно и обещали заботиться о нем. Владыке выделили половину избы, потеснив ее хозяев.

Оставшись один в своем помещении, владыка осмотрелся. Широкие нары покрыты оленьими шкурами. В окнах снаружи вместо вторых рам приморожены плоские льдины. От незаклеенных окон и из большой щели в углу избы дует ледяной ветер, наметая внутрь горки снега. Оценив обстановку, владыка первым делом принялся заклеивать оберточной бумагой все щели.

Он и в этих ужасных условиях остается бодрым и деятельным. Читает плахинцам Новый Завет, проповедует. В одной из плахинских землянок, издали напоминающей кучу навоза, в ужасных условиях он совершает крещение двоих малышей. В убогой этой хибаре с низким потолком высокорослый владыка во время крестин вынужден был все время стоять согнувшись. Купелью служила деревянная кадка, а рядом толкался теленок, мешая совершать великое таинство…

Спустя три месяца в Плахино за владыкой прибыл нарочный из Туруханска. Дело в том, что в туруханской больнице умер крестьянин: для его спасения была необходима сложная операция, которую кроме профессора Войно-Ясенецкого сделать никто не мог. И тогда крестьяне, вооруженные вилами и топорами, стали громить сельсовет и местное отделение ГПУ. Напуганные возмущением народа власти немедленно послали за опальным профессором.

И унывая, и смиряясь

ВТуруханске владыка снова работает в больнице, лечит людей и ездит на службу в монастырь на санях, покрытых ковром. Как-то летом Господь предсказал ему скорое возвращение из туруханской ссылки, и он с нетерпением стал ждать. Но время шло, а все оставалось по-прежнему. И тогда он вдруг ощутил богооставленность и впал в уныние. В таком отчаянном состоянии владыка со слезами молился перед иконой Спасителя об избавлении, но, как он сам признавался позже в автобиографии, к молитве этой примешивался и ропот на Господа. И тогда он увидел, что Иисус Христос на иконе резко отвернул Свой Пречистый Лик от него. Он пришел в ужас и боялся снова взглянуть на икону.

«Как побитый пес, – пишет он, – вышел я из алтаря и пошел в летнюю церковь, где на клиросе увидел книгу “Апостол”. Я машинально открыл ее и стал читать первое, что попалось мне на глаза. К большой скорби моей, я не запомнил текста, который прочел, но этот текст произвел на меня чудесное действие. Им обличалось мое неразумие и дерзость ропота на Бога и вместе с тем подтверждалось обещание нетерпеливо ожидавшегося мною освобождения. Я вернулся в алтарь зимней церкви и с радостью увидел, глядя на запрестольный образ, что Господь Иисус Христос опять смотрит на меня светлым и благодатным взором». И тогда он смирился.

Вот уже и срок ссылки закончился. Каждый день приходили пароходы и увозили ссыльных в Красноярск. Вот уже и последний пароход отплывал в Красноярск, и снова – без него.

Утром 20 августа он по обыкновению читал утреню, а пароход тем временем разводил пары. Он слышит протяжный гудок парохода, но продолжает читать четвертую кафизму Псалтири… Последние слова тридцать первого псалма поражают его как гром… Он всем существом воспринимает их как голос Божий, обращенный сейчас к нему. Словами псалма Господь ему говорит: «’’Вразумлю тебя и наставлю тебя на путь сей и пойдешь по нему; устремлю на тебя очи Мои”. Не будьте непокорны, словно конь и мул, не имеющие разума. Удилами и уздою ведет их человек, чтобы шли они за ним».

И тут в смятенной душе владыки наступает глубокий покой. Пароход дает третий гудок и медленно отчаливает. Владыка следит за ним с тихой, радостной улыбкой, пока тот не скрывается из виду. «Иди, иди, – мысленно обращается владыка к нему, – ты мне не нужен…

Господь уготовал мне другой путь, не путь в грязной барже, которую ты ведешь, а светлый архиерейский путь!»