Текст книги "Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма"

Бекингем счел этот отказ оскорблением и черной неблагодарностью. Однако желание купить Йорк-хаус выразил герцог Леннокс, и тогда Бэкон заявил, что не продаст этот особняк никому, кроме Бекингема, что смягчило обиду фаворита. К тому же он уже приобрел для проживания не менее роскошный особняк Уоллингфорд-хаус. Рассорившиеся друзья помирились. В конце концов, король помиловал Бэкона и заплатил часть его долгов, но, вплоть до своей смерти, тот уже не смог ни вернуться на государственную службу, ни получить кредит.

Хотя парламент одержал победу во внутригосударственных делах, ему не удалось добиться ни малейшего успеха в вопросах иностранной политики. Король не вел никаких приготовлений к войне, а неустанно гнул свою линию, ведя переговоры с Мадридом и Веной, не снисходя до предложений других государств.

Фаворит Людовика ХIII, герцог де Люинь, слишком поздно осознал, какую ошибку он совершил, поддержав австрийского императора, и решил восстановить равновесие посредством союза между Францией и Англией. Брат герцога отправился в Лондон, где на открытых переговорах просил его величество короля не оказывать поддержки французским гугенотам, на секретных же переговорах речь шла о тайном союзе между двумя фаворитами. Он даже зашел настолько далеко, что предложил заключить брак между принцем Уэльским и младшей сестрой Людовика ХIII, принцессой Генриэттой-Марией.

Король отнесся к этим предложениям весьма прохладно, дав понять, что место его невестки давным-давно предназначено испанской инфанте. Что же касается Бекингема, тот учтиво отклонил предложение своего французского коллеги, дав понять, что полностью настроен на союз с Испанией. Испанский посол граф Гондомар явно пускался во все тяжкие, чтобы не выпустить фаворита из своих цепких лап.

Все это стало известно парламенту, собравшемуся в ноябре 1621 года на зимнюю сессию. Члены этого беспокойного собрания исходили гневом против Испании как источника вселенского папистского зла и требовали начать военные действия. В качестве сильного довода Иаков сообщил им, что содержание армии, способной спасти княжество Пфальцское, обходилось бы в 900 000 фунтов в год. Прижимистые члены парламента сильно скисли, но потребовали как следует прижать католиков внутри страны, отомстить Испании и выбрать в жены наследнику престола невесту-протестантку. Окончательно выведенный из себя этими требованиями, король распустил парламент.

В 1622 году испанцы захватили княжество Пфальцское, но Иаков упорно отказывался ввязываться в военные действия, предпочитая выжидать и наблюдать за развитием событий. Невзирая на возмущение общественности, Иаков понимал, что Англия не в состоянии противостоять Австрийской империи, результатом же войны будет поражение, разорение, возможно, даже восстание обездоленных подданных.

Трудно сказать, кому пришла в голову мысль заключения брака между принцем Уэльским и дочерью короля Испании Филиппа III, инфантой Марией. Ряд историков считает, что в ходе неспешных предсвадебных переговоров Иаков надеялся склонить короля Испании оказать давление на императора Австрии возвратить княжество Пфальцское своему зятю Фридриху.

Посол Испании Гондомар преследовал вообще фантастическую цель обратить принца Карла и все королевство в католичество. Что же касается Бекингема, то отсутствие влияния Бэкона, этого противовеса его стремлению к губительной власти, дало полный простор его тщеславию. Он не желал отдать успех этого исключительного замысла в руки старцев вроде короля Иакова и посла Англии в Мадриде лорда Бристля, которые годами будут тянуть постыдные по своей мелочности переговоры. Именно он, маркиз Бекингем, добьется блестящего успеха, который прославит его как галантного и рыцарственного государственного деятеля.

Дерзкий план был задуман с романтическим размахом и заключался в следующем: принц Карл тайно прибудет в Мадрид, упадет к ногам инфанты, заявит ей о своей любви, вступит с ней в брак и триумфально привезет ее в Англию. Разумеется, Бекингем планировал разделить с принцем все тяготы и радости этого опасного путешествия. Посла Гондомара сей граничивший с безумием план привел в восторг. У него была еще одна причина для радости: мать Джорджа, графиня Бекингем, которую он усиленно обхаживал, приняла католичество. Это вызвало большое возмущение англичан, бурно негодовал и король. Джордж, обеспокоенный дурными последствиями этого поступка мамаши для себя самого, уговорил ее выслушать религиозный диспут между иезуитом и протестантским доктором богословия. На этом диспуте председательствовал сам король, но сердце новообращенной осталось постыдно глухим к призывам протестантской веры. На некоторое время графиню отдалили от двора, но вскоре она вновь обрела прежнее влияние.

Король Филипп III Испанский умер, и его место занял Филипп IV, который практически передал бразды правления своему фавориту, графу Оливаресу. Пока король Иаков продолжал неуклонно вести свою сложную политику, посол Гондомар отправился в Испанию для подготовки визита принца Уэльского. Оттуда он регулярно направлял маркизу Бекингему послания, полные самой неприкрытой лести:

«В моей комнате висит портрет маркиза Бекингема, моего дорогого повелителя и верного друга. Все твердят мне, что у него лицо хорошего приятеля».

Король Иаков не подозревал, какой удар будет нанесен его политике, когда одним прекрасным февральским утром к нему явились его «дорогие детки» и испросили разрешение поговорить с ним приватно. Внезапно Карл упал перед ним на колени и заявил, что не хочет уподобиться людям своего ранга, связывающим себя узами брака с женщиной, ни лицо, ни характер которой им не ведом. Он поступит как принц и истинный дворянин, если сам отправится за своей возлюбленной, сердце инфанты не устоит перед порывом любви. Что же касается отношений между двумя королевствами, то присутствие наследного принца в Мадриде даст более ощутимые плоды, нежели бесконечные многолетние переговоры между посланниками. К просьбе принца Уэльского присоединился маркиз Бекингем, который заявил огорченному отцу, что отказ повергнет принца в глубокие страдания. Карл далее поклялся, что непременно добьется освобождения княжества Пфальцского. Иаков не мог устоять перед просьбами обоих молодых людей, составлявших ныне все счастье его жизни, его, престарелого, больного, овдовевшего, разлученного со страдалицей-дочерью, лишенного преданных друзей, проклинаемого собственными подданными, никем не понятого. Король уступил. Он согласился даже на то, что молодые люди отказались от морского путешествия и решили под фальшивыми именами пересечь Францию как частные лица.

Опасаясь, что сын может оказаться в Испании в положении заложника, а подданные в таком случае уцепятся за повод обвинить Бекингема в государственной измене, он приставил к молодым людям сэра Фрэнсиса Коттингтона, секретаря-католика, хорошо знакомого с Испанией, где он провел свою молодость. Отправляя молодых людей в путешествие, король горько плакал.

Этот брак открывал перед испанцами перспективу присоединения Стюартов к католической церкви и австрийской партии, для англичан же – надежду восстановить Фридриха в княжестве Пфальцском и создать в Европе то равновесие сил, которое помогло бы избежать участия в военных действиях. На самом деле ровно настолько же в мире нуждалась и Испания, переживавшая экономический упадок: казна была совершенно пуста, еще король Филипп II был вынужден несколько раз объявлять банкротство государства. Бракосочетание двух августейших отпрысков одним махом решало бы проблемы сложнейших дипломатических переговоров, осужденных тянуться бесконечно из-за препятствий в виде религиозного фанатизма обеих сторон, английской подозрительности, мании величия, мелочного формализма и чрезмерной медлительности испанцев.

Маркиз Бекингем превратил путешествие в настоящий роман плаща и шпаги, помесь развлечения с маскарадом. Уже при отъезде принца и фаворита была разыграна небольшая комедия. При большом стечении придворных король объявил, что позволяет наследнику престола отлучиться на трое суток для совершения путешествия в обществе лорда-адмирала.

– Обязуйтесь возвратиться вечером в пятницу, – заявил Иаков, прощаясь с отъезжавшими.

– Надеюсь, что ваше величество не будет чрезмерно строг, если мы припозднимся на несколько дней, – со своей обаятельной улыбкой промолвил Бекингем.

– Хорошо, хорошо, – поспешил ответить монарх, пытаясь скрыть под исполненной отеческой любви улыбкой свое отчаяние при мысли об опасностях, подстерегавших двух самых дорогих ему людей в этом дальнем путешествии.

Вечер путешественники провели в особняке фаворита, где им пришлось в полной мере выслушать вздохи и причитания по уши влюбленной в мужа супруги Бекингема. Утром, изменив свою внешность с помощью накладных бород, они тронулись в путь под именем Тома и Джона Смита. Их сопровождал только конюший фаворита Ричард Грэхем.

Вы можете представить себе радость двух полных сил, отменного здоровья молодых людей, связанных близкими узами, сбросивших с себя все сковывавшие их условности общества: родственные связи, прямо скажем, иногда тяготившие их, мелочные требования придворного этикета, невозможность полностью отдаваться спонтанным желаниям? Они были свободны как ветер – и этим сказано все! Нестись на быстрых скакунах, вдыхать свежий воздух, пропитанный запахом трав, обретать в этой скачке волчий аппетит, удовлетворять его в придорожных гостиницах и тавернах, засыпать как убитые на набитых соломой тюфяках – вот это была настоящая жизнь!

Приключения не замедлили посыпаться на молодых путешественников с самого начала. При пересечении реки в Грейвзенде невзрачный с виду мистер Смит расплатился золотой монетой с лодочником, который порешил, что имеет дело либо с преступниками, либо дуэлянтами, скрывавшимися от преследования закона. Бдительный подданный короны известил полицию о подозрительных личностях, и правоохранительные силы бросились в погоню за предполагаемыми татями. Прекрасно экипированные всадники сумели ускользнуть от преследования, но натолкнулись на кортеж нового посла Нидерландов, который сопровождал эскорт из родовитых английских дворян. Путники спрятались за живой изгородью, но сопровождавший посла сэр Генри Мейнвеэринг счел за лучшее отрядить гонца к местным властям. Путешественников арестовали в Кентербери за ужином на местном постоялом дворе. Лорд-адмирал был вынужден отодрать фальшивую бороду и сообщить мэру города, что тайно направляется на инспекцию портов. Наконец, в Дувре они отплыли на арендованном Коттингтоном судне прямиком в объятия сильнейшего шторма. Письмо Бекингема королю уведомляло трясущегося от страха Иакова: «Первым почувствовал дурноту ваш сын, но дольше всего от нее страдал я сам».

Высадившись в Булони, они не стали медлить, вскочили на коней и, невзирая на гололед, добрались до Парижа за двое суток. Столица Франции в 1623 году все еще оставалась средневековым городом, с улицами, покрытыми липкой черной грязью, вонь от которой ветер разносил на несколько миль в округе. Однако в центре города все это затмевалось роскошью туалетов и экипажей, изяществом манер дворян, готовых в любую минуту по ничтожнейшему поводу, а иногда и без оного выхватить шпагу из ножен. Инкогнито обоих было очень быстро раскрыто, и французские власти установили наблюдение за ними, но сделали это весьма ненавязчиво.

Конечно же, оба отправились в королевский дворец Лувр, куда не был закрыт доступ любому прилично одетому человеку. Таким образом, благонамеренный подданный мог насладиться видом тех знаменитых праздников, когда королевская семья и первые лица государства танцевали в балетах, сочиненных лично Людовиком ХIII – молодой король брал уроки танцев вплоть до 22-летнего возраста. Скуповатый монарх, однако же, не жалел денег на эти представления, и 22 февраля 1623 года в большом зале на втором этаже не снявшие своих бород путешественники восторгались роскошью убранства и костюмов, переливавшихся блеском золота и драгоценных камней. Мифологические персонажи сражались с великанами, карликами, канатоходцами, сказочными зверями, странствующими рыцарями и колдуньями. Театральная машинерия, установленная выписанными из Италии искусниками, поистине творила чудеса. Король в маске старухи прилежно исполнял свои па среди прочих участников представления. Центральным персонажем праздника выглядела его мать Мария Медичи, дородная особа в глубоком трауре, мрачность которого несколько оживляли украшения из любимых ею крупных жемчугов.

В зале появилась супруга Людовика ХIII Анна Австрийская во главе свиты из своих придворных дам. Она была старшей сестрой инфанты Марии, отсюда неудивительно, что оба путешественника буквально пожирали глазами молодую королеву. Придворные льстецы возвели ее в ранг самой красивой женщины королевства. Конечно, ее внешность полностью соответствовала идеалу женской красоты того времени: блондинка с белоснежной кожей, хорошей фигурой, руками и ступнями ног невиданного изящества, кротким взглядом зеленых глаз с несколько раскосым разрезом. Ее лицо не портил даже длинноватый нос с несколько утолщенным кончиком, выдававший в ней потомка великого императора Карла V Габсбурга. С виду она ничем не выказывала переживаний от преследовавших ее несчастий: два выкидыша не позволили ей дать Франции столь радостно ожидаемого наследника и лишили привязанности супруга, Людовика ХIII. Когда королева произносила слова своей роли, звуки ее голоса, несколько огрубленные не изжитым до конца жестким испанским акцентом, прозвучали для Бекингема райской музыкой. Он был ослеплен этой женщиной.

Что же касается принца Карла, то это предварительное знакомство с образом его будущей невесты также произвело на него благоприятное впечатление. Вряд ли он обратил внимание на подростка, предложенную ему в суженые тринадцатилетнюю черноглазую девчушку, сестру короля Генриэтту-Марию. Узнав на следующий день, что балет инкогнито наблюдал принц Уэльский, она небрежно промолвила:

– Его высочеству не было необходимости ехать в Мадрид, чтобы найти себе жену.

В тот же день некий Эндрюс, тайный эмиссар короля Иакова, явился в посольство Англии в Париже и уведомил посла, лорда Херберта, о присутствии в столице двух высокопоставленных особ. Тот не мог поверить своим ушам и на другой день бросился к государственному секретарю по иностранным делам Франции г-ну де Пюизьё. Однако тот с учтивой улыбкой уведомил дипломата, что нежданные гости уже отбыли утром в направлении испанской границы.

Воздух свободы вновь опьянил двух молодых людей, ветер свистел в ушах, кони неслись к Пиренейским горам. Путь был неблизок и опасен даже с точки зрения непростых географических условий: в ту пору густые леса кишели волками и кабанами, болотистые низины испокон веков становились могилой для немалого числа незнакомых с местностью людей, разлившиеся по весне реки становились иной раз непреодолимым препятствием. Во избежание ненужных осложнений госсекретарь отправил вслед путешественникам тайный эскорт, ибо опасался не только вероломства болот и оголодавших хищных зверей, но также и возможного контакта путников с гугенотами.

Тем временем в Англии, прознавшей об отъезде принца, разразилась настоящая буря. Королю в открытую высказывали упреки и требовали предъявить обвинения маркизу Бекингему.

Молодые люди же испытывали истинное наслаждение от своего путешествия. Правда, им несколько портили настроение попытки владетельных вельмож устроить высокопоставленным гостям торжественный прием – весть об их прибытии намного опередила сиятельных путников. Однако они начисто отвергали все эти поползновения, хотя им сильно омрачал настроение пасхальный пост, лишивший их столь привычных в Англии мясных блюд. Около Байонны принц Уэльский не выдержал, купил козу и лично пристрелил ее из пистолета.

Молодым людям потребовалась дюжина дней, чтобы пересечь Францию и добраться до Мадрида. По меткому выражению историков, из шекспировской Англии они прибыли в страну Лопе де Вега. Контраст был разительным. Узкие улочки Мадрида с высоченными каменными оградами, за которыми прятались дома, дворцы и замки, своей массивностью и небольшими окнами напоминавшие помесь укрепленной крепости с тюрьмой, множество монастырей, служителей церкви и дуэний в черных одеждах. Неудивительно: из шести миллионов населения Испании миллион двести тысяч составляли священники, монахи и монашенки. Получившая большой авторитет во время отвоевания земель Испании у некогда захвативших их мавров, церковь осуществляла полную власть над душами и телами подданных. Как было принято говорить, инквизиция выступала «сторожевым псом европейского католицизма». Всячески поощряемые доносы поддерживали поистине нетлеющий огонь в кострах, на которых сжигали еретиков, и созерцание этого зрелища считалось неким нравоучительным развлечением. К оным же относились языческие корриды и серенады под окнами возлюбленных.

Вследствие глубокого экономического кризиса, охватившего королевство еще до разгрома англичанами Великой армады в 1588 году, местное дворянство быстро разорялось, кое-кому в наследство не оставалось ничего, кроме фамильного герба и чести. Щепетильность в вопросах чести среди испанских дворян принимала порой поистине извращенные формы: дрались на шпагах по всякому поводу и без оного. В театре, который в Испании стал чем-то вроде храма, поклонники Лопе де Вега готовы были смешать с грязью или лишить жизни любого соперника знаменитого драматурга. Взбешенному мужу ничего не стоило безнаказанно заколоть кинжалом жену, легкомысленно выставившую из-под необъятной длинной юбки миниатюрную ножку, обутую в изящную туфельку. Этот застывший удивительный мир до глубины души потряс молодых путешественников, свалившихся на голову сотрудников английского посольства буквально как снег на голову.

Что же касается его католического величества короля, тот был окружен непробиваемой стеной такого этикета, который под страхом смертной казни не допускал никаких отступлений. Известно, что отец инфанты Марии, король Филипп III, умер, поскольку ни один из окружавших его вельмож не имел права приглушить огонь в камине, подле которого сидел больной монарх. С 1623 года на троне королевства восседал Филипп IV (1605–1665). Ему в описываемое время исполнилось всего восемнадцать лет; в 1615 году отец женил 10-летнего подростка на 13-летней французской принцессе Елизавете, сестре короля Людовика ХIII. Естественно, брак этот до 1620 года существовал чисто номинально и был фактически осуществлен лишь с благословения короля Филиппа III. Насчет семейной жизни монарха особых данных не сохранилось, но, несмотря на десяток рожденных в браке детей, вряд ли он был счастливым, ибо количество побочных отпрысков, приписываемых любвеобильному Филиппу IV насчитывало тридцать человек. Хорошо образованному королю не было чуждо ничто земное: он обожал женщин, причем безо всякого различия их социального статуса, от аристократок до непотребных девок, от которых подцепил дурную хворь; охоту, живопись, музыку, театр с его красавицами-актрисами, корриды, а все государственные дела доверил первому министру, графу Оливаресу. Этот в высшей степени талантливый и умный человек счел всем делом своей жизни химерическую мечту подчинить себе весь белый свет, дабы обратить его в католическую религию. Оливарес, казалось, не видел отчаянного положения разоренной Испании, неуклонно терявшей остатки былой мощи.

Неожиданное прибытие в Мадрид наследника престола и фаворита короля переполошило английского посла лорда Бристля. У него в голове не укладывалось, что они совершили столь далекое путешествие исключительно для того, чтобы разыграть роль влюбленного рыцаря у ног неведомой красавицы. Он осторожно и с большой опаской поинтересовался, не собрался ли принц перейти в католичество, на что тот с большим возмущением ответил, что об этом не может быть и речи. Однако испанцы почему-то придерживались иного мнения. Именно поэтому они поначалу с восторгом приняли гостей: сначала его католическое величество Филипп IV тайно принял лорда-адмирала, затем сам посетил принца Карла в английском посольстве и поинтересовался, какие у него есть желания. Тот ответил, что есть одно, но чрезвычайно большое: увидеть свою возлюбленную, инфанту.

Принц плохо представлял себе те условия, в которых воспитывались испанские принцессы. Как правило, до замужества они не видели никаких посторонних мужчин, кроме членов своей семьи и духовных лиц. Отсюда никакое, даже официальное, свидание между молодыми людьми не представлялось возможным. Был устроен целый спектакль, который разворачивался на главной улице столицы Прадо при большом стечении охочего до зрелищ народа, сдерживаемого дюжими стражниками. По ней проследовал кортеж из двух десятков карет, в которых восседали гранды и послы. Далее следовала карета, в которой расположились король с супругой, инфант дон Карлос, кардинал-инфант дон Фернандо и инфанта Мария-Анна. Экипаж, в котором сидели принц, Бекингем и оба посла, ехал навстречу. Когда кареты поравнялись, король приказал донье Марии поднять мантилью. Карл успел заметить, как гордое миловидное лицо девушки заалело. Он счел это признаком зародившейся любви, но, не будучи знаком с особенностями воспитания принцесс-католичек, глубоко ошибся. Девица покраснела от негодования и стыда, ибо, будучи убежденной католичкой, заранее ненавидела этого еретика, который подвергал смертельной опасности ее душу. Марию вовсе не прельщала перспектива стать королевой Англии: она рассматривала себя в таком случае как жертву, принесенную на алтарь любви к отечеству.

Тем не менее визит принца Уэльского был с размахом отпразднован в Мадриде. С большой помпой Карл в роскошном одеянии совершил торжественный въезд в столицу бок о бок с королем, по случаю чего жители украсили дома вывешенными фламандскими гобеленами. Принцу Уэльскому поднесли богатые подарки: кубки и подносы из золота, украшенные драгоценными камнями, расшитые золотом халаты для спальни, перчатки из знаменитой толедской кожи, духи с восточными ароматами. В честь высоких гостей были помилованы двадцать заключенных, осужденных на смертную казнь, в течение восьми дней по вечерам устраивали фейерверки, а народ веселился под звуки гитар и веселые песенки. Мадрид не испытывал недостатка в местах, где можно было бы с приятностью для себя провести время: на 70 000 жителей в городе имелось одних таверн четыре сотни, не считая домов терпимости, игорных домов и всяческих притонов. Плодовитый[11]11
  За свою жизнь поэт написал около трех тысяч сонетов и двух тысяч произведений для театра, около трех четвертей которых, к сожалению, утеряна.


[Закрыть]Лопе де Вега, который, по легенде, никогда не писал черновиков, а всегда творил сразу набело, сочинил подобающую случаю оду.

Однако церемонный прием во дворце сильно охладил восторги принца. Его стихотворное приветствие, в котором он изливал бурные чувства своего сердца, было встречено присутствующими гробовым молчанием, а инфанта произнесла слова, продиктованные ей Государственным советом таким ледяным голосом, что это было способно затушить любовный жар самого пылкого Ромео. Однако Бекингем, не желавший выпускать из рук инициативу, потребовал более определенного ответа. На сей раз ему без обиняков сообщили, что ничто не сдвинется с места, пока не будет получено разрешение папы римского, Григория ХV. Но папский нунций в Мадриде тут же нашел сотню отговорок, Рим был далек, а папская курия слишком хорошо известна неспешностью принятия решений. Без папского разрешения можно было бы обойтись лишь в том случае, если принц перейдет в католическую веру.

Такого афронта Бекингем не предвидел. Он выставил то возражение, что, побуждаемый единственно порывами любви, принц не рассчитал, что ему предстоит отказаться от англиканской веры. Граф Оливарес предложил оставить все на усмотрение папы. Бекингем понял, что эти непоколебимые люди никогда не отдадут инфанту в жены протестанту.

Испанский же двор отправил в Рим курьера, который вез с собой два письма. В одном король требовал немедленно дать разрешение на брак, а во втором, секретном, просил его святейшество Григория ХV не принимать слишком скоропалительного решения. Тем временем высоких гостей развлекали бесконечной чередой выездов на охоту, пиров и театральных представлений. Это совершенно не устраивало Бекингема, который планировал одним махом устранить все препоны на пути брака и, таким образом, заработать себе капитал крупного политического деятеля. Зная маниакальную страсть своего повелителя к животным, он отправил ему чистопородного скакуна невиданной красоты, несколько берберийских верблюдов и присовокупил длинное послание, в котором требовал прислать драгоценности:

«Ваш песик полагает, что у вас имеются драгоценности, недостойные вас и ваших чад, но весьма подходящие для особ, которым надлежит вручить подарки».

Фаворит пытался сыграть на тщеславии Иакова, ибо отлично знал, какую больную струнку престарелого короля следует задеть. Невзирая на тяжелое финансовое положение Испании, гранды еще были в состоянии пускать пыль в глаза. На их черных бархатных костюмах выгодно выделялись массивные золотые украшения с крупными камнями, вывезенными из Южной Америки, а платья женщин были поистине неподъемными от золотого шитья и тысяч жемчужин. Известно, что королев и принцесс в парадных одеяниях в то время либо водили под руки, либо носили, поскольку сами они были передвигаться не в состоянии. На груди королевы Елизаветы, сестры Людовика ХIII, красовалась знаменитое «Королевское украшение»: квадратный голубой бриллиант «Эстанк»[12]12
  Водоем, пруд (исп.).


[Закрыть] чистейшей воды, весом в 100 карат, в филигранной оправе, с которой свешивалась идеальной формы каплевидная жемчужина «Перегрина»[13]13
  Прекрасная, редкостная, диковинная (исп.).


[Закрыть], одна из самых крупных и совершенных в мире (134 жемчужных грана).

Гостям было далеко до хозяев, в особенности принцу Карлу, которому Бекингем был вынужден одалживать золотые цепи и украшение для шляпы. Фаворит потребовал от короля выслать сыну самое красивое украшение для шляпы, бриллиант «Португальское зеркало» уникальной огранки (26 карат), алмазные серьги для инфанты и несколько ниток самого крупного жемчуга, «в противном случае ваш песик потребует ошейник (игра слов: по-французски collier означает как ожерелье, так и ошейник)». Он также запросил драгоценности леди Бекингем, чтобы более изобретательно варьировать украшения своих костюмов. Надо сказать, что в то время не существовало особой разницы между ювелирными изделиями для женщин и мужчин, которые ровно так же носили серьги и ожерелья. Известно, что Карл I не вынимал из уха огромную каплевидную жемчужину, таинственным образом пропавшую после его казни. Что же касается украшения для шляпы, у Иакова I их было два, вошедших в историю: известное под названием «Три брата» (в центре крупный квадратный бриллиант, зажатый между тремя прямоугольными рубинами и тремя крупными жемчужинами, четвертая закреплена подвижно, как подвеска), второе же было создано в честь воссоединения Шотландии и Англии при восшествии Иакова на трон. Это было ювелирное творение из квадратного рубина, двух квадратных бриллиантов, одного ромбовидного (так называемый «Большой Гарри» из наследства Марии Стюарт), грушевидного «Санси» (55 карат), двух крупных жемчужин и множества мелких бриллиантов.

Иаков, остро воспринимавший упреки своего фаворита, не замедлил откликнуться на его запросы. Сохранился перечень присланных им драгоценностей: «старинный лотарингский крест, две пары удлиненных бриллиантов в форме якоря, длинная нить жемчуга, каркан[14]14
  Широкое короткое ожерелье из золота и драгоценных камней, надевавшееся поверх платья с высоким воротником, вышло из употребления в начале восемнадцатого века.


[Закрыть], тринадцать крупных рубинов, тринадцать ниток жемчуга, завязанных в виде бантов, три алмазных подвески, одна для лба и две для серег» (также предназначенных для подарка инфанте). «Зеркалу Португалии», бесцветному бриллианту прямоугольной формы, предстояло украсить собой шляпу фаворита. Король, для которого на первом плане стояла задача ублажить Бекингема, написал ему: «Если Бэби Карл сможет обойтись без двух бриллиантов в форме якоря и подвески, они будут достойны лорда-адмирала».

Таким образом, в Мадрид были отосланы драгоценности на баснословную сумму шестьсот тысяч фунтов стерлингов. Маркиза Бекингем, которая ни в чем не могла отказать любимому мужу, хотела присовокупить все содержимое своего ларца, но король, считая удовлетворение потребностей фаворита делом своей чести, запретил ей идти на такие крайние жертвы.

Целью Бекингема было ослепить испанский двор, чрезмерная учтивость которого лишь прикрывала возведенную в крайнюю степень спесь. Испанцев же, помешанных на этикете, потрясало крайне свободное поведение маркиза, который обращался с принцем Уэльским как с младшим братом, садился, вставал, снимал шляпу или покрывал ею свою голову, когда ему вздумается, выражался по принципу «что на уме, то и на языке», ни с того ни с сего разражался оглушительным смехом (испанским грандам казалось, что фаворит смеется над ними). Такая привычная манера поведения Бекингема, не знавшего никаких ограничений при дворе Иакова Стюарта, лишь навредила ему на церемонном Иберийском полуострове.

Набожные испанцы всеми силами старались вывести души сих заблудших овечек на путь истинной веры. При посещении ими монастыря Св. Иеронима кармелит Франческо употребил все свое красноречие на длиннющую проповедь, которая не произвела совершенно никакого впечатления на англичан. Тогда испанцы привлекли ученых теологов, и они, под предводительством мудрейшего Антонио де Сотомайора, обратились к гостям с речами, прославлявшими католическую веру.

Все их труды пошли прахом. Карл, достойный сын своего отца, достаточно поднаторел в изощренных словопрениях, дабы разбить доводы Сотомайора, толковавшего церковные тексты в качестве обоснования утверждения, что папа римский является наместником Христа (как известно, главой англиканской церкви является король). Бекингем, плохо переносивший подобные мероприятия, вскочил, швырнул свою шляпу на пол и принялся неистово топтать ее ногами. Ученые мужи были окончательно скандализованы подобным поведением и с достоинством удалились.

Надежды испанцев на то, что папа римский затянет с выдачей разрешения, не оправдались: Григория ХV, похоже, не покидала надежда обратить Англию в истинную веру без развязывания войн, от которых и так сотрясалась вся Европа. Карл сперва решил, что одержал победу, но ознакомление с условиями, сопровождавшими это разрешение, оказало на него воздействие ушата холодной воды, вылитой на его юную бесшабашную голову. Родившиеся от брака дети должны стать католиками, их воспитатели и наставники также быть католиками, инфанте предоставлено право привезти с собой столько католических священников и прислуги, сколько ее душеньке угодно, и гарантирована свобода исповедания католической веры. Наконец, все законы, преследующие католиков в Англии, должны быть признаны утратившими силу. Это означало возбудить ненависть народа как Англии, так и Шотландии против правящей династии, что повлекло бы за собой самые тяжкие последствия.