Текст книги "Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма"
Автор книги: Наталия Сотникова
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Королевские слабости
Не сказать чтобы этого не замечали за ним ранее. Незадолго до смерти Елизаветы I сердце короля покорил некий Джеймс Хэй (1580–1636), позднее получивший титул графа Карлайла. По отзывам современников, «это был самый великолепный из модных молодых людей, и, согласно склонностям ему подобных, столь же великолепно экстравагантный. Требовались бешеные деньги не только для того, чтобы наряжать этого красавца, но и накормить его. Однажды он пригласил к себе некоторое число друзей и усадил их за столом, который гнулся под тяжестью холодных блюд, столь же дорогих, сколь и изысканных. Однако, прежде чем компания успела охватить это зрелище восторженными взглядами, армия слуг унесла все и заменила каждое блюдо его точной копией, но в горячем приготовлении».
Красавец Хэй избрал карьеру профессионального дипломата и в качестве такового довольно успешно выполнил целый ряд поручений за границей. Король приискал ему богатую невесту, которая, правда, быстро оставила его вдовцом с парочкой малых сыновей. Он получил за свою службу множество титулов, отличий – в частности, титул графа Карлайла и высший орден Подвязки – и денежных вознаграждений, ибо пользовался также фавором и Карла I. Граф Карлайл потратил на свою веселую жизнь около четырехсот тысяч фунтов, источником которых была королевская казна, но не обеспечил наследников ни деньгами, ни недвижимым имуществом. Он остался в памяти современников как образец придворного с изысканными манерами и джентльмена с утонченным вкусом.
Преемником Джеймса Хэя стал англичанин Джордж Херберт, граф Монтгомери. Посол Франции описал его как «красивого ликом, плохо сложенного, чрезвычайно властного». Надо сказать, продержался он подле короля недолго.
Более прочно обосновался на этом месте фаворит, обладавший глубокими шотландскими корнями. Роберт Карр (1587–1645), отпрыск незначительной дворянской семьи, начинал свою карьеру в Эдинбурге пажом при шотландском лорде Данбаре. На его счастье или несчастье, еще в нежном возрасте четырнадцати лет случай свел его с Томасом Оувебери (1581–1613), поэтом, эссеистом и вообще умным человеком, обладавшим некоторыми связями в среде английской аристократии. Оувебери оценил потенциал Карра, рыжеволосого статного красавца с атлетически развитыми плечами, и уговорил его отправиться в Лондон, где его качества определенно получат более достойную оценку. Он смог пристроить его при дворе; поскольку Карр не обладал ни особыми мозгами, ни образованием, Оувебери стал его другом, наставником и умом.
В 1607 году Карр сломал ногу, участвуя в придворном турнире, на котором присутствовал Иаков I. По-видимому, Роберт Карр произвел на короля глубочайшее впечатление, ибо тот принял чрезвычайно горячее участие в молодом человеке, лично наблюдая за лечением непосредственно у его ложа и заодно давая этому невежде уроки латыни. По выздоровлении пострадавшего началось его головокружительное восхождение наверх. Король возвел его в рыцарство, Карру отошли конфискованные поместья знаменитого авантюриста елизаветинского правления Уолтера Рэли, он получил титул графа Сомерсета, должность хранителя печати, лорда-камергера. Влияние фаворита на короля было столь велико, что в 1610 году новоиспеченный граф подбивал короля распустить парламент, весьма недружественно отзывавшийся о шотландских придворных монарха.
Иаков I был намерен править единолично, опираясь на надежного фаворита, но Карр, тщеславный и высокомерный, к сожалению, был неприспособлен для такой амбициозной задачи, она далеко превосходила его более чем скромные возможности. Это быстро осознал могущественный клан семьи Говард, постаравшийся прибрать к рукам и власть, и фаворита.
Ловушка для фаворита
Говарды могли похвастаться чрезвычайной знатностью, ибо род их восходил к шестому сыну короля Эдуарда I. Эта семья оказала множество услуг английской короне, за что глава ее в свое время был возведен в герцогское достоинство. Несомненно, весьма яркой личностью в правление дурной памяти короля Генриха VIII стал 3-й герцог Норфолкский Томас (1443–1594). Дважды женатый отец оставил ему в наследство два десятка сестер и братьев, которые, в свою очередь, также наплодили немало потомков этой славной династии. Умело заключая выгодные браки и продвигая родных человечков на ответственные и хлебные должности, герцог сумел обеспечить себе небывало сильную поддержку. Как это нередко бывает, источником неприятностей для семьи стали слабые женщины: в качестве второй и пятой жен королю было угодно избрать себе племянниц Томаса, Анну Болейн (1501/1508-1536) и Кэтрин Говард (1518/1524-1542). Обеим выпала жуткая судьба быть обвиненными в государственной измене и взойти на эшафот. Королю и этого показалось мало: он патологически преследовал самого герцога Норфолкского, который чуть ли не десять лет провел в тюремном заключении и не лишился головы только потому, что в день, назначенный для его казни, скончался Генрих VIII и начинать новое царствие с кровопролития было сочтено дурным предзнаменованием. При Елизавете I, дочери Анны Болейн, Говарды опять вошли в фавор и обрели прежнее могущество. Правда, кое-кто из них не оставлял попыток плести неблаговидные интриги вроде возведения на трон Англии Марии Стюарт и восстановления в королевстве католической веры. За сие 4-й герцог Норфолкский жестоко поплатился своей головой и конфискацией имущества, но семейство было столь многочисленно, что единичные случаи убыли ничуть не проредили его боевые ряды. Говарды лишь плотнее сомкнули их, дабы противостоять невзгодам переменчивой придворной и политической жизни.
Томас Говард, 1-й эрл Саффолк (1561–1626), был младшим братом казненного 4-го герцога Норфолкского, но, тем не менее, сумел добиться и влияния, и богатства. Он служил во флоте и заработал почет и славу своими победоносными действиями против Испанской армады. Землю и деньги он унаследовал от матери (как известно, от отца младшие дети английской знати ничего не получают) и женился на известной красавице Кэтрин Нивит, которая в свои 16 лет уже успела стать вдовой после первого замужества. Томас и Кэтрин произвели на свет 14 детей, причем чуть ли не все они, невзирая на ужасающе высокую детскую смертность того времени, благополучно выжили и стали средством заключения выгодных браков с прочими представителями английской знати. Девятым ребенком стала девочка, окрещенная именем Фрэнсис (1590–1632).
Когда Фрэнсис исполнилось 14 лет, ее выдали замуж за 13-летнего Роберта Девере, графа Эссекса (между прочим, сына казненного фаворита королевы Елизаветы I). Хотя браки в столь юном возрасте испокон веков широко практиковались среди английской аристократии, прогресс проник и в эту высокородную сферу. Уже пришло осознание опасности слишком раннего начала половой жизни и последующей беременности для девочек-подростков, а потому новобрачных тотчас же после венчания разлучили. Роберта отправили в обязательный для аристократа образовательный Большой тур по Европе, а Фрэнсис – в Лондон под крылышко матери, которая служила фрейлиной при королеве Анне, супруге Иакова I.
Блестящий двор потряс воображение Фрэнсис как роскошью, разнообразием развлечений, весьма свободными нравами, так и теми возможностями, которые открывались там для привлекательной и неглупой девушки. Унаследовавшая красоту матери отроковица быстро оформилась в эффектную брюнетку с огненными очами, которым удалось воспламенить сердце Роберта Карра настолько, что он безумно влюбился в нее и подпал под влияние всего семейства. Как ни пытался Оувебери, которому фаворит всецело доверял, указать ему на опасность, исходящую от Говардов, тот не стал внимать его советам. Дело приняло еще более опасный оборот, когда леди Фрэнсис вздумала выйти замуж за Карра, теперь уже графа Сомерсета. Она без особого труда склонила семейный клан, загоревшийся перспективой породниться с фаворитом, затеять скандальный бракоразводный процесс со своим мужем, графом Эссексом, чего не имела права сделать сама, будучи несовершеннолетней.
В 1609 году Роберт Девере, граф Эссекс, возвратился из долгих странствий на родину и тотчас потребовал приезда жены в свое родовое поместье Чартли. Вернувшись к родному очагу, граф, к несчастью, тут же заболел оспой, хворью чрезвычайно опасной и заразной, и его супруга под этим предлогом избегала общения с недужным юношей, закрывшись в своей комнате. Однако когда Эссекс благополучно выздоровел, Фрэнсис отказалась делить с ним ложе, даже когда ему удавалось силком затащить ее на оное, осыпая его унизительной для его мужского достоинства бранью. Далее молодая дама открыто заявила, что ее супруг есть не что иное, как самый натуральный импотент, она-де так и осталась девственницей и на этом основании требует аннулировать их брак.
Естественно, родня поддержала бедную Фрэнсис и от ее имени возбудила бракоразводный процесс, тянувшийся весьма неспешно, наделавший много шума и привлекавший массу зрителей, охочих до пикантных подробностей. Леди Фрэнсис обвиняла мужа в импотенции, тот уверял, что бессилие постигает его только при попытках заняться сексом с собственной женой, а вот другим женщинам на него жаловаться не приходится. Была создана комиссия из 10 уважаемых почтенных матрон и двух повивальных бабок, которые освидетельствовали Фрэнсис и подтвердили, что она является девственницей. Все было бы ничего, но эта авторитетная комиссия проводила обследование женщины, закрывшей, по причине вполне понятной естественной стыдливости, лицо и голову густой вуалью. Злые языки уверяли, что под покровом пряталась вовсе не Фрэнсис, а другая непорочная девица, дочь сэра Томаса Монсона, придворного, душой и телом преданного королю и готового на подмену для ублажения королевского фаворита – Иакову I очень хотелось, чтобы граф Сомерсет обрел семейное счастье. Итог пересудам по поводу этой хитроумной манипуляции подвела едкая эпиграмма, которая вскоре начала курсировать по Лондону:
Двенадцать матрон учинили осмотр —
Надули сих дам, как детей:
Подсунули вместо блудницы юницу,
Всех дев королевства честней.
Пусть кумушки судят вкривь и вкось —
Матронам поверить изволь!
Долой подозренья, сплетни отбрось —
Ведь свечку держал сам король!
По-видимому, король оказал давление и на графа Эссекса. Тот выступил совершенным рыцарем, согласившись с выдвинутым против него обвинением супруги в импотенции, т. е. признал ее сохранившей невинность. Брак был немедленно аннулирован, и состоялась роскошная свадьба, где леди Фрэнсис появилась в одеждах непорочной девственницы и вела себя с подобающей чистой деве стыдливостью. Как писал современник, «лондонский Сити и двор Уайтхолла объединились для прославления того, кого любит король».
От Томаса Оувебери, отговаривавшего Карра от совершения этого опрометчивого шага, Говарды очень ловко отделались. Они уговорили короля предложить ему отправиться послом в Московию ко двору молодого царя Михаила Романова, от каковой чести он, как и предполагалось, отказался. После чего Оувебери по обвинению в государственной измене упекли в Тауэр, где узник через непродолжительное время внезапно скончался «от естественных причин». Говарды обрели большую силу, отец леди Фрэнсис в качестве лорда-казначея без зазрения совести запускал руку в государственную казну, младший брат в звании лорда-адмирала разваливал флот, а любовь монарха к графу Сомерсету приобретала все более неприглядный облик. Слабый на ноги король передвигался под руку с фаворитом, осыпал молодого человека нежными взглядами и выполнял любое его желание.
Все это вызывало неприятие со стороны многих дворян, и образовался некий кружок лиц, лелеявших замысел разрушить влияние семейства Говард и подвести к королю своего человека, более послушного для манипулирования монархом. Каждый аристократ, имевший на примете красивого юношу, предлагал свою кандидатуру. Во главе этого комплота стоял Джордж Эббот, архиепископ Кентерберийский. Он усматривал опасность, исходившую от графа Сомерсета, не только в слепой привязанности к клану Говардов, но и в его приверженности к союзу с испанским королевством, что грозило переходом Англии в орбиту католицизма. Этого ни в коем случае нельзя было допустить во имя сохранения трудов блаженной памяти короля Генриха VIII Тюдора, создавшего протестантскую англиканскую церковь.
Красавец для короля
Наконец, перед заговорщиками блеснул лучик надежды. 3 августа 1614 года король Иаков отправился в свой любимый замок Апторп с целью навестить милых его сердцу собак и обратил свое августейшее внимание на молодого человека, недавно поступившего на службу при дворе. От членов свиты, сопровождавшей монарха, не ускользнуло волнение, испытанное повелителем при виде этого восхитительного юноши. Это произошло немного позже после того, как студенты Кембриджского университета разыграли перед его величеством и супругой фарс «Невежда». Невзирая на любовь короля к комедиям, все внимание Иакова оказалось прикованным все к тому же прекрасному юноше. В сердцах врагов графа Сомерсета зародилась надежда, что именно этот Ганимед[1]1
Ганимед – в греческой мифологии прекрасный юноша, похищенный орлом Зевса и перенесенный на Олимп. Ему была дарована вечная молодость, он заменил богиню Гебу, подавая нектар и амброзию богам. Согласно Еврипиду, он делил ложе с Зевсом.
[Закрыть]спасет короля и отечество от призрака папизма, вполне реально замаячившего пред очами истинных протестантов.
Юноша по имени Джордж Вильерс принадлежал к старинной нормандской семье, которая обосновалась в Англии с приходом Вильгельма Завоевателя. Что касается французской ветви этого рода, то история сохранила имя Филиппа де Вильерса де Лиль-Адана, Великого магистра Мальтийского ордена и защитника Родоса от турок. Английская же ветвь ничем особенным себя не проявила, прозябая в течение четырех веков в графстве Лестершир. Сэр Джордж Вильерс, владелец поместья Бруксби, в 1561 году получил должность шерифа. Он был женат дважды и надежно обеспечил продолжение своего рода. От первой жены, Одри Гэндерс, у него остались два сына и три дочери, от второй, Мэри Бомон, три сына – Джон, Джордж, Кристофер, – и дочь Сьюзен.
Мэри Бомон также принадлежала к славному старинному роду, но все приданое девушки составляла единственно ее выдающаяся красота. В 1605 году она овдовела и оказалась в отчаянном положении, поскольку все имущество покойного супруга перешло к наследникам от первого брака. Двести фунтов дохода и крошечное поместье Гудби явно были недостаточны, чтобы взрастить четверых детей и вести приемлемый образ жизни. Вдова была не только красива, но хитра и амбициозна. Она остро осознавала крайнюю необходимость дать хорошее образование сыновьям и решилась вновь пойти под венец с сэром Уильямом Рейнером. К ее великому сожалению, он также вскоре переселился в мир иной, опять-таки не оставив вдове приличного наследства. Мэри не пала духом и вновь пустилась на поиски мужчины, который смог бы стать ей надежной опорой и защитой в ежедневной жестокой борьбе за выживание. На сей раз ей пришлось согласиться на явный мезальянс, сочетавшись браком с так называемым джентльменом-фермером, сэром Томасом Комптоном, человеком неотесанным и сильно закладывавшим за воротник. Тем не менее она добилась своей цели: ее сыновья получили хорошее образование.
Ее второй сын Джордж, родившийся в 1592 году, провел детские годы в помещичьем особнячке Бруксби-холл, который отец гордо именовал родовым замком. Это было обычное детство отпрыска сельского дворянина, проведенное на лоне трогательной английской природы и заполненное играми, охотой и упражнениями, развивавшими силу и ловкость тела. Развлечения были по-деревенски простыми и немногочисленными.
В возрасте десяти лет Джорджа послали учиться в школу Биллесдена, где он не выказал никаких особых дарований. Через три года из – за смерти отца он был вынужден возвратиться в крошечный господский дом Гудби-холл, жалкие крохи, доставшиеся в наследство матери. Сочетавшись браком с мужиковатым и приверженным самым низменным привычкам сэром Томасом Комптоном, Мэри, по крайней мере, отделалась от груза материальных забот и целиком посвятила себя обеспечению достойного будущего своим детям.
Уже выделявший своей красотой Джордж отличался также изяществом телосложения, жизнерадостностью, сноровкой и нелюбовью к кропотливой методичной работе, каковую предполагает успешное учение. Поэтому мать быстро отказалась от замысла заставить его грызть гранит науки в Оксфорде и решила направить сына по пути, более подходящему для его нрава, т. е. подготовить для карьеры придворного.
С этой целью подросток усиленно обучался всем тем искусствам, которые могли бы оказать ему содействие в завоевании благосклонности сильных мира сего: верховой езде, псовой охоте, фехтовании, танцам, музыке, игре в мяч, выучке охотничьих птиц и собак, красноречии, учтивости, изысканной манере отвечать на комплименты, состязаться в остроумии с поднаторевшими в этой сложной науке людьми и ухаживать за дамами. Он даже овладел высоким мастерством не выказывать глупый вид в компании умных людей. Конечно, это было всего лишь красивой тонкой оболочкой, успешно прятавшей отсутствие истинной культуры, но отнюдь не повредило его природному вкусу, благодаря которому он вошел в число крупнейших меценатов того века.
Надо сказать, что обучение всем тонкостям мастерства пресмыкаться перед сильными мира сего не испортило его душевные качества. Он остался существом верным, искренним, щедрым, преданным своим друзьям, привязанным к своей семье и неспособным на низкий поступок. Ему нравилось очаровывать, и он в полной мере пользовался этим, но ему также нравилась дружба, которой он предавался со всей искренностью.
Иностранцы отмечали нескрываемую неприязнь жителей Британских островов к иностранцам и странам, расположенным на континенте. Тем не менее дворянин, собиравшийся поступить на службу к королю, считал свое образование незаконченным, если он не посетил эти таинственные и манящие страны. Невзирая на существенные затраты, которые явно выходили за пределы допустимого, Мэри Бомон решила не лишать своего любимого сына этого завершающего этапа в обучении.
Таким образом, Джордж, по всей видимости, осенью 1610 года отправился во Францию. После отплытия он познакомился со своим ровесником Джоном Элиотом (1592–1632), дворянином из старинного рода, и подружился с ним. Оба были молоды, веселы, полны жизненного задора и склонны ко всякого рода приключениям. Забегая вперед, скажем, что эта дружба долго связывала их, хотя впоследствии Джон, превратившийся в заметного политика, стал в оппозицию к Джорджу, всячески борясь за свободы и привилегии парламента. Ему пришлось заплатить за это заключением в Тауэр и ранней смертью в темнице.
После нескольких месяцев Джон Элиот отправился далее в Италию, а Джордж Вильерс остался во Франции и прожил там три года. Об этом периоде его жизни не известно почти ничего, и можно только предполагать, какой запас познаний и навыков вынес молодой человек из столь длительного пребывания в Париже. Надо сказать, что в то время столица Франции представляла собой весьма любопытное зрелище, полное удивительных контрастов. На его грязных узких улочках кипела бурная торговая, общественная и криминальная жизнь, ночью же наступало полное раздолье для всех видов тяжких преступлений. Питательной средой для правонарушений служили так называемые «дворы чудес», трущобы, где обитали несколько тысяч татей, готовых на самые злодейские деяния. Своим названием они были обязаны тому, что влачившие в них нелегкое существование крепкие ребята с дурными наклонностями, промышлявшие по ночам разбоем, с рассветом нередко преображались в немощных и увечных попрошаек, успешно обчищавших карманы и кошельки честных подданных короны.
Что же касается сливок парижского общества, дворян, то, как писал в ту пору английский посол, «ни один француз не считается достойной личностью, если он не убил человека на дуэли». Честь дворянина являлась первостепенной ценностью, которая ставилась выше жизни. Так, в течение 1609 года погибли две тысячи дуэлянтов, и эта печальная тенденция в будущем угрожала дальнейшим ростом. Нравы двора Генриха IV были весьма грубы и малокультурны, но уже сказалось влияние эпохи Возрождения и утонченных итальянских дворов. Во французском обществе начали придавать все большее значение красивому языку и благородству отношений. От искусства требовали как можно большего удаления от низменной действительности как в сюжете, так и в языке.
В ход пошли рыцарский роман времен раннего феодализма и лирика с ее культом прекрасной дамы и изящной куртуазности. В том же 1609 году вышел в свет роман Оноре д’Юрфе «Астрея», события которого разворачиваются в Галлии в IV веке. Действующими лицами являются рыцари и нимфы, идеальные пастухи и пастушки, друиды и весталки. Здесь царствует галантная любовь, а герой романа Селадон, безупречный во всех отношениях влюбленный, приобрел такую популярность, что имя его стало нарицательным. «Астрея» пользовалась бешеным успехом и ввела моду на чистую любовь, элегии, утонченные чувства, изысканные манеры. Господа и дамы ломали комедию, изображая идеальных влюбленных.
Джордж Вильерс вкусил понемногу всего. Он посещал знаменитую школу верховой езды сьера Плювинеля и брал уроки фехтования у известных мастеров, благодаря которым французская школа этого благородного вида спорта потеснила итальянскую. Встречи с необузданными дуэлянтами укрепили в нем ту устрашающую смелость и неукротимый пыл в действии, который столь прославляли его биографы. Он обучился французскому языку и манере говорить ясно, гармонично и убедительно. Своей изысканной любезностью, изяществом держаться, любви к искусствам он также в некоторой степени обязан пребыванию в Париже.
Джордж побывал и в Лувре, полном заговорщиков, священников и ворожей, возможно, позавидовал могуществу Кончини, тогдашнего фаворита регентши Марии Медичи. Его восхитили праздники, устроенные на Королевской площади по случаю помолвки монарха-подростка Людовика ХIII с испанской инфантой Анной Австрийской. Но он уехал до прибытия принцессы и не увидел Ришелье, который тогда еще прозябал в своей епархии в Люсоне.
В 1613 году Джордж Вильерс покинул Францию, возвратился в родные пенаты и провел несколько месяцев в Гудби-холл, наслаждаясь тишиной и спокойствием сельской жизни.
Именно тогда появилась первая из немногих женщин, которым судьба милостиво предоставила возможность оставить след в его жизни. Энн Эстон была дочерью Роджера Эстона, бывшего брадобрея короля, который, невзирая на довольно низкое происхождение, дорос до должности гардеробмейстера. Девушка рано осталась сиротой, обладательницей крупного состояния и, похоже, была не лишена привлекательности. Подтолкнула ли его к этой богатой девице мать, позарившаяся на значительное приданое? Был ли причиной какой-то внезапный порыв с его стороны, которыми столь богата его жизнь? Точно известно лишь то, что состоялась помолвка и девица воспылала страстью к своему жениху.
Однако опекуны девушки не разделяли ее восторгов. Годовой доход Джорджа составлял всего пятьдесят фунтов, что разительно отличалось от обеспеченности Энн. Опекуны требовали по меньшей мере восемьдесят фунтов. Переговоры, более смахивавшие на препирательства двух торгашей, были в самом разгаре, когда в Гудби-холл поступило послание от герцога Леннокса, который призывал Мэри Бомон не мешкать с отправкой сына ко двору, обещая ему свое покровительство. Французский посол, рассказывая об этом, утверждал, что герцог уже тогда планировал противопоставить графу Сомерсету соперника в лице своего ставленника.
Двадцатидвухлетний Джордж представлял собой худощавого юношу, чрезвычайно высокого, с длинными стройными ногами. Как писал один из его современников, «каждый из его членов казался имеющим совершенные пропорции, и трудно было сказать, чем именно он берет, то ли своей силой, то ли изяществом». В глазах озорное выражение сменялось нежным, лоб был открытым, нос прямым, рот чувственным с четко очерченными губами – сущий прекрасный принц из сказки! Его юношеская свежесть придавала еще большую трогательность этому обаянию, этой приятной манере общения, этому чарующему голосу, которыми так восторгались современники, не состоявшие в стане его врагов. Никакой претенциозности, ничего деланного и фальшивого! Джордж Вильерс излучал здоровье, радость жизни, желание быть любимым и любить самому. Юноша обладал не только из ряда вон выходящей красотой, но и изяществом манер, учтивостью, непосредственным заразительным весельем и даром нравиться. От него исходило какое-то непередаваемое обаяние, которое, похоже, должно было покорить и короля. Но Иаков, по своей природе весьма робкий, полностью подпавший под влияние графа Сомерсета, вряд ли был способен самостоятельно решиться на смену фаворита. Необходимо было подтолкнуть его к этому ответственному шагу, и показать товар, а скорее, наживку заговорщиков, лицом.
Лица, заинтересованные в смещении графа Сомерсета, были вынуждены скрепя сердце отказаться от своей традиционной английской прижимистости и сброситься на одежду, экипировку и все прочее, необходимое для достойного снаряжения придворного того времени. Двор короля Иакова отличался своей роскошью, превосходя в этом даже французский, страдавший от неуемной жадности фаворитов регентши Марии Медичи, Кончино Кончини и Леоноры Галигаи. Если при Елизавете I на нужды двора ассигновалось 27 тысяч фунтов, в 1614 году эта сумма выросла до 150 тысяч. Одежду шили в основном из атласа, бархата, золотой и серебряной парчи, вдобавок придворных охватила какая-то неудержимая страсть к драгоценностям, которыми в изобилии украшали себя как женщины, так и мужчины. В бешеной моде были дорогостоящие кружева, огромные воротники и манжеты, кружевами отделывали даже сапоги. Оружие и доспехи должны были быть самого высокого качества, желательно, от лучших итальянских оружейников. Мужчины, не менее чем женщины, стали прибегать к косметике, притираниям, духам и румянам. Естественно, стоило все это немалые деньги, и безденежному молодому человеку приобрести полную экипировку было не под силу, а король придавал большое значение внешнему виду придворных. К тому же, было необходимо внедрить молодца в ближний круг монарха.
По счастливому совпадению оказалась вакантной должность королевского виночерпия. Сэр Томас Лейк, переметнувшийся в стан врага член клана Говардов, изъявил готовность купить ее и уступить Джорджу Вильерсу. Функция виночерпия была почетной и ответственной, ибо влекла за собой ответственность за здоровье короля – не дай Бог злоумышленник подбросит в кубок монарха яд, ибо примеров тому было несть числа. С другой стороны, эта должность обеспечивала непосредственное общение с королем и потому очень ценилась. Традиционно виночерпий должен был иметь приятную внешность, отличаться веселым нравом, общительностью, прилежностью, но оставаться скромным и знать свое место.
Роскошь королевского двора, особенно ярко выставлявшаяся напоказ во время так называемых маскарадов-представлений, которые обожала королева Анна, как бы прикрывала специфический облик этого странного общества, где интерес к искусству, литературе, прежде всего поэзии, театру, музыке и живописи соседствовал с грубыми и похабными шуточками, задевавшими также и гомосексуальные отношения. Учтивость зачастую переходила в самые низменные столкновения и драки, дремучие средневековые суеверия процветали среди самых утонченных людей. При этом в столице средний класс истово прославлял пуританские ценности, проповедники в церквях выступали против безнравственности и роскоши в одежде и вовсю бичевали вавилонскую распущенность двора.
Но король Иаков как будто не замечал этого. Ему нравилось окружать себя радостью, пылкостью, азартом молодости. После внезапной смерти в 1612 году его старшего сына, обаятельного принца Генри, ему все больше хотелось забыть свои заботы. Целый день в его покоях резвились королевские шуты, устраивая уморительные представления с драками, фехтованиями, пением и плясками. Граф Сомерсет, не отличавшийся особым умом, считал ниже своего достоинства обладателя высоких должностей и титулов участвовать в развлечениях такого низменного пошиба. Он высокомерно наблюдал за ними, не скрывая своего легкого презрения к бывшим сотрапезникам. Когда появился новый виночерпий с ликом ангела, он с неодобрением отнесся к нему, но не счел нужным уделять особое внимание этому персонажу.
Однако юный Ганимед прекрасно чувствовал себя в этой обители богов. Он не проявлял ни чрезмерной робости, ни скоропалительной заносчивости, этот внезапный поворот судьбы не ослепил его и не вселил в него скороспелых неумеренных надежд. Джордж наливал вино или мед в кубок короля и благонравно внимал его речам. Король Иаков любил поговорить, либо читая мораль своим сотрапезникам, либо развивая свои философские воззрения, – благодарная аудитория подобострастно внимала любому слову из уст монарха. Вид молодого красавца с приятной улыбкой на лице ангела услаждал его взор, вдохновлял мысль и очень быстро стал столь привычным, что он уже не представлял себе трапез без этого юного красавца. Налитый им в кубок напиток приобретал вкус нектара, вкушаемого богами на Олимпе.
Вскоре произошло событие, которое, казалось, должно было положить конец карьере юного виночерпия. Лакеи разносили суп, и сделавший неловкое движение служитель пролил жирную жидкость из массивной серебряной лохани на камзол виночерпия, непоправимо испортив его. Еще не привыкший к правилам поведения во дворце, в присутствии суверена Джордж Вильерс инстинктивно мгновенно повернулся и ударил виновника.
Здесь надо сделать отступление для объяснения, что в Англии существовал весьма специфический закон, запрещавший любое агрессивное поведение в присутствии короля, даже не направленное на его особу. Обнажить клинок, размахивать оружием, затеять драку, вызвать на дуэль – все это расценивалось как нанесение оскорбления его величеству и каралось смертной казнью. Граф Сомерсет, выполняя свой долг лорда-канцлера, поспешил отдать приказ незамедлительно схватить преступника. Все замерли, скованные смертельным страхом.
Но король, умнейший и милосерднейший из смертных, сам сочинявший законы и обладавший неоспоримым правом толковать их, нашел аргументы для того, чтобы вызволить это прекрасное создание из неумолимых лап закона. И Джордж Вильерс со своей обворожительной улыбкой вновь приступил к исполнению обязанностей виночерпия за королевским столом.
Двор был потрясен до самых основ. Все осознали, что орел вознес Ганимеда на Олимп. Лорд Кларендон[2]2
Эдуард Хайд, 1-й эрл Кларендон (1609–1674), – крупный английский государственный деятель, лорд-канцлер, дед по материнской линии королев Анны и Марии II, один из видных историков королевства, автор наиболее важной современной истории гражданской войны «История восстания и гражданских войн в Англии» (1702).
[Закрыть]писал: «Вильерс возвысился столь быстро, что он не вырос, а взлетел, и фортуна настолько благоволила ему, что он достиг вершины, не будучи замечен у первой ступеньки лестницы. Если он сразу же не получил всего того, чего добился впоследствии, то лишь по недостатку напористости, а не фавора».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
