Текст книги "Король-Солнце Людовик XIV и его прекрасные дамы"

Придворные козни

Теперь, когда тайная любовь короля к Луизе стала явной, сеть интриг вокруг нее еще более сгустилась. Как это ни странно, король не перестал питать некоторую привязанность к графине де Суассон и частенько навещал ее. То ли это была естественная ревность влюбленной женщины, то ли чистая натура Луизы за версту чуяла враждебное отношение графини к ней, но она остро ощущала какую-то угрозе себе, исходившую от этой дамы. Ее опасения были не напрасны: графиня замыслила добиться изгнания Луизы от двора.

Как уже упоминалось, королева Мария-Терезия находилась в счастливом неведении относительно нового увлечения своего супруга. Целью плана Олимпии было открыть ей глаза на существование этой пассии, угрожавшей семейному счастью монархов. Олимпия никак не могла забыть свое положение королевы всех придворных празднеств во времена юности Людовика, и уступить его без боя этой бесцветной провинциалке означало самым бездарным образом расписаться в собственном поражении. Далее ее бесило то, что как гофмейстерина королевы она была вынуждена уступить первенство статс-даме, герцогине де Ноай, ибо та принадлежала к Лотарингскому роду, более древнему, нежели Савойский дом, в который по праву замужества вошла графиня де Суассон.

Графиня к тому времени обзавелась очередным любовником, маркизом Рене-Франсуа де Вардом, унаследовавшим красоту своей матери, состоявшей в свое время в любовницах короля Генриха IV. Будучи человеком непомерных амбиций, он был готов для их удовлетворения решиться на любой шаг. Любовники замыслили следующий план: предупредить королеву анонимным письмом о возникновении угрозы ее супружескому счастью в лице мадемуазель де Лавальер. Предполагаемый исход рассматривался в двух вариантах: либо Луизу удаляют от двора, и тогда заговорщики подкладывают в постель монарха женщину, более податливую для манипулирования ею, либо Луиза остается, но будет удалена из штата Мадам, и Олимпия приютит ее под свое крылышко, чтобы заставить плясать под свою собственную дудку.

Для начала было сочинено письмо следующего содержания:

«Королеве.

Король пустился в распутство, каковое известно всем, кроме Вашего величества. Объектом его любви и привязанности является мадемуазель де Лавальер. О сем уведомляют вас ваши верные слуги. Вам предстоит решать, понравится ли вам представлять себе короля в объятиях другой женщины или же вы пожелаете воспрепятствовать продолжению сей связи, постыдной для вас».

Граф де Гиш перевел письмо на испанский язык, и его положили в конверт, поступивший из Мадрида и надписанный рукой королевы Испании. Здесь уместно будет пояснить, что конвертов в современном понимании тогда не существовало, письма вкладывались в лист, сгибаемый на оборотной стороне, его обвязывали шелковой нитью, на концы которой накладывалась печать. Упомянутый использованный листок заполучили за некоторую мзду от одной из горничных королевы.

Некий слуга должен был подать письмо гвардейцу Сент-Элуа из охраны королевы. Ему надлежало сказать, что письмо передал посол Испании дон Кристобаль де Гавриа, только что покинувший Париж и получивший письмо уже в дороге. Сент-Элуа, в свою очередь, должен был передать послание горничной королевы по имени Рисса, каковая вручила бы его своей повелительнице. Девушку выбрали по причине ее простоты и немногословности, она не стала бы задавать никаких вопросов.

Однако все пошло не так, как было спланировано. Сент-Элуа не нашел Риссу и передал письмо Марии Молина, первой камерфрау королевы. Та перепугалась, ибо король Филипп IV был тяжело болен и письмо могло нести в себе известие о его кончине. Молина, пользовавшаяся полным доверием Марии-Терезии, вскрыла письмо, была поражена его содержанием и бросилась за советом к королеве-матери. Та приказала ей известить короля, так что письмо завершило свой путь в руках Людовика. Тот был взбешен, мало того, что кто-то осмелился вмешаться в его частную жизнь, эта наглая особа еще и пыталась рассорить его с супругой. Было учинено следствие, причем король обратился к де Варду, которого считал проницательным человеком и лицом, способным дать дельный совет. Тот постарался навести подозрения короля на великую мадемуазель, всегда склонную к интригам, и герцогиню де Ноай, заклятого врага Олимпии. Сам же де Вард ловко воспользовался этой историей, чтобы отделаться от соперника, графа де Гиша, ибо мечтал занять его место в сердце герцогини Орлеанской. Де Вард отправился к отцу де Гиша, маршалу Граммону, безо всяких обиняков описал ему угрозу опасности, которой подвергался его сын, скомпрометировавший себя в глазах короля, и посоветовал ему откомандировать сына в войско, направлявшееся в Лотарингию. Перепуганный маршал поблагодарил де Варда за ценный совет и поступил, как ему было рекомендовано. Граф де Гиш был неприятно поражен доверенной ему миссией, о которой не просил; естественно, он страстно желал попрощаться с обожаемой женщиной и решил воспользоваться для этого услугами все той же мадемуазель Монтале. Девица провела его в Пале-Рояль по потайной лестнице и оставила в галерее один на один с Генриэттой. Внезапно она услыхала шаги приближавшегося мужа герцогини. Монтале быстро метнулась в галерею, помогла де Гишу спрятаться в огромном камине, который запирался на две створки. Разговаривая с женой, герцог принялся чистить апельсин, собираясь швырнуть шкурку в камин. Мадемуазель Монтале не растерялась:

– Мой принц, не выбрасывайте шкурку; сие есть мое любимое лакомство!

Честь Генриэтты была спасена, и восхищенная своей сообразительностью Монтале не преминула поведать об этой истории своей подруге, которая поспешила рассказать все королеве-матери. Естественно, та сообщила новость сыну Филиппу, и у него состоялся неприятный разговор с женой. Результатом этого разговора было то, что герцог приказал Монтале никогда более не появляться при дворе, и та безропотно повиновалась ему, увезя с собой, однако, целый ящик писем де Гиша к Мадам – с целью будущего шантажа. Изгнанница поселилась в англиканском монастыре в предместье Парижа. Герцог запретил своей жене поддерживать какие бы то ни было связи с Монтале и, зная, что та была дружна с Луизой де Лавальер, попросил короля приказать ей прервать любые сношения с Монтале.

После неудачной истории с испанским письмом графиня де Суассон отнюдь не отказалась от мысли отделаться от Луизы де Лавальер. На сей раз она решила противопоставить ей соперницу в лице одной из фрейлин королевы, Анна-Люси де Ламот-Уданкур, племянницы маршала. Эта блондинка «с изюминкой» не отличалась стеснительностью и была чрезвычайно опытна по части весьма рискованного кокетства, которое успешно оттачивала на целой толпе поклонников. Увидев, что жеманничанье девицы не производит никакого впечатления на короля, Олимпия «по секрету» поверила Людовику, что Анна-Люси испытывает к нему непреодолимую страсть. Это пробудило интерес короля, но на пути его стремления пообщаться с девушкой в более интимной обстановке встала статс-дама герцогиня де Ноай, которая денно и нощно пеклась о нравственности фрейлин. В частности, она приказала установить металлические решетки на окнах жилых помещений этих девиц в замке Сен-Жермен, хотя они и располагались под самой крышей. Единственное, что удалось королю, – так это прошептать несколько нежных слов в отверстие, проделанное в деревянной перегородке. На людях же Анна-Люси изображала крайнюю степень стыдливости и даже как-то воскликнула:

– Государь, я осознаю уважение, которое обязана оказывать вашему величеству, но, если вы приблизитесь ко мне, я задушу вас!

В конце концов, она согласилась дать ему надежду на успех его поползновений, но при одном условии: король должен изгнать де Лавальер, ибо только таким образом он может доказать свою любовь к Анне-Люси. Для Людовика такой поступок выглядел чересчур сложным, ибо он слишком ценил привязанность Луизы, чтобы отказаться от нее из-за этого увлечения, которое сам рассматривал как мимолетное. Король счел возможным сломить упрямое сопротивление красавицы, предложив ей пару великолепных серег, но та заявила:

– Мне не нужны ни вы, ни ваши серьги, поскольку вы не желаете покинуть Лавальер.

Вся эта история разворачивалась на глазах Анны Австрийской, которая без труда догадалась, что тут кроется какая-то интрига. Она провела расследование, выяснила, что за всей историей стоит графиня де Суассон, и рассказала об этом сыну. Любящая мать решила, что если тот не может удовольствоваться своей собственной супругой, так уж пусть придерживается такой скромной и непритязательной любовницы, как Луиза. Когда Людовик узнал истинную подоплеку «непреодолимой страсти» мадемуазель де Ламот-Уданкур, он сразу потерял к ней всякий интерес. К тому же в процессе расследования всплыли два письма с советами, направленных Монтале заговорщикам. Интриганку извлекли из англиканского монастыря и отправили на три месяца в аббатство Фонтевро замаливать грехи.

Королева тем временем продолжала оставаться в неведении относительно личности своей истинной соперницы. 18 ноября 1662 года она родила девочку, окрещенную Анной-Елизаветой в честь обеих бабушек. Однако малышке не было суждено зажиться на этом свете, и уже через полтора месяца она умерла, не доставив, надо сказать, особого горя ни родителям, ни окружающим.

Истинные отношения короля с Луизой де Лавальер постепенно стали всеобщим достоянием. Это мучило девушку, всем сердцем переживавшую тяжесть совершаемого ею греха, но не решавшуюся пойти против своего чувства. Особенно страдала она от осознания тяжести греха во время беременностей королевы, бледнея и трепеща в ее присутствии. Луиза ничего не просила у короля ни для себя, ни для своих родственников, его величие и его богатство, по ее мнению, лишь препятствовали им в познании истинного счастья. Современники приводят ее слова, исполненные искреннего сожаления:

– Ах, государь, отчего вы не простой гвардейский офицер! Как мы любили бы друг друга вдали от мирской суеты!

Однако теперь придворные поэты вовсю воспевали ее красоту, грацию и доброту, она исполняла главные роли в балетах бок о бок с королем и была вынуждена принять в подарок от возлюбленного роскошные драгоценности, бриллиантовый аграф и серьги в форме груши ценой в сто тысяч ливров. Это открыло глаза на ее истинное положение даже самым несведущим, включая королеву, хотя та все еще верила в слухи о заигрываниях мужа с принцессой Генриэттой и мадемуазель де Ламот-Уданкур.

Окончательно глаза Марии-Терезии раскрыла летом 1663 года графиня де Суассон. Она напрямую рассказала королеве о романе ее супруга с де Лавальер и приплела к этому еще и историю с девицей де Ламот-Уданкур. Правда, королева уже несколько смирилась с положением обманутой супруги, осознавая, что сказке с влюбленным прекрасным принцем пришел конец и ей придется смириться с изменами мужа. При последующем выяснении отношений король напрямую заявил ей нечто в этом духе. Так что Марии-Терезии оставалось лишь горевать в одиночестве и тщетно искать сочувствия у весьма узкого круга приближенных – положение не позволяло проявлять страдания обманутой жены публично. Она как-то с тяжким вздохом молвила одной из придворных дам, указав на проходившую вдалеке Луизу:

– Вот эту девицу с бриллиантовыми серьгами любит король.

Когда же Людовик попытался призвать к ответу Олимпию де Суассон, та, глазом не моргнув, свалила все на соперницу, статс-даму герцогиню де Ноай, поиздевавшись над ее стремлением насаждать нравственность при дворе.

Собственно говоря, Луизе теперь уже было все равно, поскольку судьба уготовила ей новое испытание: она оказалась беременна. Когда скрывать округлившийся стан, невзирая на широкие одежды, уже не представлялось возможным, Луиза покинула штат фрейлин герцогини Орлеанской и поселилась неподалеку от Пале-Рояля в небольшом особняке Брион, купленном для нее королем. Особняк представлял собой всего-навсего одноэтажный дом, но был обставлен очень хорошей мебелью и снабжен небольшим штатом прислуги. Луиза никуда не выходила, почти все время проводила в лежачем положении, одетая в домашнее платье, и принимала лишь нескольких друзей, которые мирно играли с ней в карты.

Людовик, которого в ту пору всецело занимали чрезвычайно важные государственные дела, требовавшие его отъезда из Парижа, не оставлял любимую женщину своей заботой. Он возложил решение всех проблем на своего финансиста Кольбера, человека, преданного ему душой и телом, – то же самое можно было сказать и о Мадам Кольбер. Кольбер во всех своих действиях прикрывался легендой, что его брат завел интрижку со светской дамой, последствия которой ему и приходится расхлебывать, держа все в глубокой тайне.

Когда приспел срок родов, в качестве акушера был привлечен не более и не менее как хирург, пользовавший при родах саму королеву, – Людовик опасался за здоровье Луизы, женщины хрупкой конституции. Этого медика с говорящей фамилией Буше[21]21
  Вoucher – живодер, коновал (франц.).


[Закрыть] предупредили, что ему предстоит принимать роды у знатной дамы; как-то ночью за ним приехала карета, мужчине наложили повязку на глаза и отвезли его в неизвестном направлении в дом, где вокруг стонавшей роженицы сгрудилось несколько человек. Роды завершились благополучно, хирурга с теми же предосторожностями и щедрым вознаграждением отправили в карете обратно домой, а родившегося 19 декабря 1663 года здоровенького мальчика тут же передали чете Бошан на воспитание. В тот же день младенец был окрещен в приходе Сен-Лэ именем Шарль, причем родителями были указаны некий господин де Ленкур и девица Элизабет де Бё, лица неизвестные, в роли крестных отца и матери выступали все те же супруги Бошан. Забегая вперед, скажем, что, невзирая на заботу приемных родителей, в декабре 1665 года мальчик Шарль скончался.

Уже через несколько дней Луиза, еще не совсем оправившаяся от родов, была вынуждена встать и присутствовать на полночной службе по случаю Рождества в соседней часовне. Людям, не охочим до придворных сплетен, и в голову не пришло, что она только что родила, хотя современники и отметили сильную перемену в ее внешности.

С дальнейшим проживанием Луизы в особняке Брион связано с виду незначительное событие, но которым, как это видно, король не стал пренебрегать. В одну из апрельских ночей 1664 года в два часа ночи неизвестный пытался проникнуть через окно в помещение. Этого человека спугнула разбуженная звуками его действий служанка. После этого король обеспечил надежную охрану здания и включил в штат прислуги метрдотеля, в обязанность которого входило лично снимать пробу со всех кушаний, подаваемых на стол фаворитке. Отнюдь не напрасная предосторожность: отравление неугодных кому-то лиц в то время было делом вполне заурядным.

Поскольку Луиза покинула штат фрейлин герцогини Орлеанской, она более не могла появляться при дворе и принимать участие в придворных увеселениях. Король приставил к ней компаньонку, мадемуазель д’Артиньи, которая разыгрывала роль искренней подружки, на самом деле денно и нощно лелея мечту заменить Лавальер в постели короля. Луиза, таким образом, не видела ни одного представления балета «Ряженые амуры», в котором в роли нереиды блистала фрейлина королевы, урожденная мадемуазель де Тонне-Шарант, в прошлом году обвенчавшаяся с маркизом де Монтеспан. Она тоже была блондинкой, но ее волосы, в отличие от льняных кудрей Луизы, отливали золотом, а глаза глубокого синего цвета, казалось, метали молнии, разившие окружавших мужчин. Де Лавальер равным образом не посетила ни одного бала во время карнавала 1664 года. Странное дело: проживая при дворе, она предпочитала находиться в тени, но, потеряв это право, по-видимому, сожалела об этих цепях и условностях светской жизни.

Той частью придворных развлечений, где Луиза представляла собой неоспоримую королеву, являлась охота. Здесь уже упоминалось о том, что она в совершенстве овладела искусством верховой езды, и, по отзывам современников, никто из дам не обращался с такой ловкостью с пистолетом и шпагой (кое-кто упоминает даже охотничье копье), как фаворитка. Король любил быструю езду, и эта парочка сломя голову вдвоем неслась впереди всей свиты, ибо никому не удавалось угнаться за ними. Даже враги молодой женщины были вынуждены признать, что ни на ком охотничий жюстокор или кафтан не сидит так хорошо, как на Луизе.

После Троицы 1664 года Луи заявил Анне Австрийской, что Луиза де Лавальер должна появляться при дворе, а все знатные женщины – оказывать ей подобающее уважение. Трудно сказать, делал ли он это по просьбе Луизы или же из желания утвердить себя как всесильного монарха, требующего повиновения себе во всем. Таким образом, Луиза оказалась приравненной к самым знатным дамам королевства, включая герцогиню Орлеанскую и обеих королев. Мария-Терезия попробовала было протестовать, но супруг с глубоким равнодушием пообещал ей, что станет образцовым мужем к тридцати годам (в ту пору ему исполнилось двадцать шесть).

Постоянные переживания привели к тому, что у бедной Марии-Терезии случились преждевременные роды третьего ребенка, 16 ноября 1664 года она произвела на свет девочку, окрещенную Марианной и прожившую всего несколько недель. После родов состояние королевы настолько ухудшилось, что ее причастили. Чувствуя, что конец ее близок, бедняжка заставила короля дать ей клятву, что он как можно скорее выдаст Луизу замуж. Людовик, поставленный в безвыходное положение, пообещал найти любовнице мужа и подумал о маркизе де Варде, красавце и вдовце, о подковерных интригах которого он ничего не подозревал и считал его своим другом. Мадемуазель де Лавальер форменным образом восстала, она была готова скорее умереть, нежели потерять сердце короля! Благодарение Господу и населению всего королевства, посылавшему молитвы за ее здравие, Мария-Терезия все-таки поправилась.

Королю никто не смел перечить, но нашлись среди его подданных и такие личности, которые осмелились высказать ему свое порицание прямо в лицо. Самым оригинальным среди них оказался герцог де Мазарен. Урожденный маркиз де Мейере, человек до крайности набожный, еще при жизни кардинала Мазарини был по уши влюблен в самую красивую из его племянниц, Гортензию Манчини, и буквально преследовал девушку своими ухаживаниями. Он, будучи дюжиной лет старше предмета своей страсти, регулярно делал ей предложение руки и сердца, но для кардинала брак девушек относился к области сложной политики, а потому воздыхатель столь же регулярно получал отказ. Однако когда кардинал почувствовал приближение смертного часа, перед ним встал вопрос: а кому завещать титул, огромное состояние и великолепное собрание предметов искусства? Он призвал к серьезному разговору маркиза де Мейере, и тот согласился возложить на себя это огромное бремя. Вскоре после венчания кардинал скончался, и новый герцог де Мазарен (на французский манер произношения) вступил во владение всем этим богатством.

Мало того, что герцог был донельзя набожен, он к тому же отличался еще и патологической ревностью. Вскоре после свадьбы де Мазарен увез молодую, обожавшую светскую жизнь жену из Парижа в свой замок в глухой провинции, где буквально заточил ее. Она не имела права разговаривать ни с одним мужчиной (включая даже своего свекра, престарелого и дряхлого маршала де Мейере). Что же касается женского штата, то герцог повыбивал все передние зубы (у кого они сохранились) служанкам и крестьянкам, ибо считал улыбку, обнажающую красивые зубы, орудием плотского соблазна, исходящим от дьявола. Он также запретил крестьянкам доить коров, ибо считал сам жест верхом неприличия, и обратился к местному епископу с просьбой издать распоряжение, которое во всей епархии удалило бы женщин от коровьего вымени. Следующим шагом стало наведение порядка среди картин и статуй, изображавших обнаженную натуру, которые с такой любовью собрал в своем дворце покойный кардинал. На картинах было закрашено, а у статуй отбито все то, что, по мнению герцога де Мазарен, вводило окружающих в глубочайший соблазн.

6 декабря 1664 года герцог на правах главнокомандующего артиллерией Франции испросил у короля аудиенцию и немедленно получил ее. Однако он завел речь на совершенно иную тему. Герцог сообщил, что ему было видение архангела Гавриила, предрекавшего королю страшные несчастья, если тот немедленно не порвет с мадемуазель де Лавальер. Он также выразил свое счастье по поводу того, что исполнил свой долг, повелевающий ему отвратить от короля то возмущение, которое его поведение вызывает во всей Франции.

Однако король был чрезвычайно раздражен высказыванием герцога и безо всяких околичностей сухо отрезал:

– Вы все сказали, господин де Мазарен? Я уже давно подозревал, что у вас здесь не все в порядке! – и он постучал указательным пальцем по лбу.

Не больший успех сопутствовал и исповеднику короля.

7 января 1665 года Луиза родила мальчика, которого окрестили Филиппом и отдали на воспитание супружеской чете бывших слуг Кольбера. Ребенку было суждено умереть спустя полтора года. Современники упоминали и третьего сына, Луи, появившегося на свет в декабре 1665 года и умершего в июле 1666 года, но историкам не удалось обнаружить никаких документов на этот счет. Беременности Луизы протекали тяжело, молодая женщина сильно худела, глаза глубоко западали в орбиты, на осунувшемся лице невыгодно выделялся крупноватый нос, и она постоянно чувствовала себя не совсем здоровой. Ее нежная красота юной блондинки начала увядать, но она так и не овладела искусством Мадам прятать свои недостатки и подчеркивать, к своей выгоде, преимущества. Да, фаворитка беззаветно любила короля ради него самого, но не обладала тем блеском, тем даром остроумия, той способностью не лезть за словом в карман, которую выше всего ценил в своих спутницах король.

Луиза не была создана для ремесла фаворитки, за ней не стоял могущественный семейный клан, который зорко следил бы за всеми, кто осмелился бы покуситься на ее высокое положение. Ее единственный брат занимался исключительно тем, что требовал для себя пожалования все новых должностей и выделения новых денежных вспомоществований, хотя, по мнению современников, ничем особенным себя не проявил. Луиза была настолько скромна, что даже не упоминала о существовании своего брата, и король узнал о нем совершенно случайно, когда еще в начале их романа заметил, как во время какого-то военного смотра девушка обменивается улыбками с молодым пригожим мушкетером. Людовик, которого в то время преследовала мысль о сопернике в лице полудетской любви, Жака де Бражелона, учинил ей строгий допрос и лично взялся устроить судьбу Жана-Франсуа, маркиза де Лавальер.

Для начала молодой человек получил солидное повышение по службе, тем более неожиданное, что ему еще не довелось понюхать пороху, а должность была командная. Далее ему была назначена пенсия от короля. Через несколько месяцев при содействии короля брат Луизы вступил в брак с обворожительной Габриэль де Лакотардэ, одной из самых родовитых и богатых невест Бретани. Такая невеста могла рассчитывать на вхождение в семью герцога или принца, но, по-видимому, ее родные решили, что брат фаворитки обладает несомненными преимуществами. Брачный контракт ничем не примечательного офицера был тем не менее подписан всеми членами королевского семейства, включая полуторагодовалого дофина (чьей пухлой ручонкой пришлось водить, чтобы тот смог кое-как нацарапать буквы «Л» и «Д»), а также первых лиц при дворе.

Если Луиза была чрезмерно скромна и непритязательна, то Жан-Франсуа быстро вошел во вкус своего положения и постарался использовать его в полной мере. Он был любителем вина, карточной игры и галантных похождений, что требовало непомерных расходов. Маркиз де Лавальер быстро обнаружил источник, из которого таковые средства можно было безбоязненно черпать при наличии столь могущественного покровительства. Он научился безо всякого стыда прибирать к рукам чужое бесхозное имущество, либо конфискованное короной, либо оставшееся выморочным после смерти как отечественных владельцев, так и иностранцев.

Что касается амурных похождений, то после ссоры из-за благосклонности одной из фрейлин Мадам со знаменитым «миньоном» герцога Орлеанского, красавчиком шевалье де Лорреном, который не оставлял своим вниманием и женщин, король заявил брату Луизы, что «не позволит ему иметь приключений такого рода». Возможно, Жан-Франсуа воспринял этот выговор буквально и переключился на так называемый «итальянский порок», от последствий которого и скончался совсем не старым человеком в 1676 году.

Враги Луизы не дремали и изыскивали все новые способы подставить ей ножку. Невзирая на то что некоторые из них, запутавшись в сложных интригах, сами становились их жертвами, число противников фаворитки не уменьшалось.

Маркиз де Вард, пользовавшийся доверием короля, зашел настолько далеко в сознании собственной неуязвимости, что позволил себе высказывание, недопустимое по отношению к члену королевской семьи. 11 декабря 1664 года, находясь в покоях короля, он пикировался с шевалье де Лорреном. После удаления от двора графа де Гиша тот занял место первого любимчика месье, но не упускал возможности приволокнуться и за представительницами прекрасного пола. Де Вард пытался завоевать в сердце Мадам место де Гиша, но, потерпев неудачу, затаил злобу и был настроен отомстить. Услышав, как де Лоррен восхваляет прелести одной из хорошеньких фрейлин герцогини Орлеанской, он ядовито изрек:

– Низко же вы метите, шевалье. При вашей внешности надо бы нашептывать любезности не этой девице, а ее повелительнице. Даю слово, там вы преуспеете намного больше и обретете полное счастье!

Естественно, придворные доброжелатели в мгновение ока довели этот разговор до сведения Мадам, которая немедленно пожаловалась королю. Людовик, все еще доверявший де Варду, отправил его на пятнадцать дней в Бастилию, но Генриэтта жаждала отмщения и потребовала более сурового наказания. Тогда король приказал де Варду удалиться в изгнание, назначив его управляющим областью Эг-Морт и пообещав вскоре вернуть ко двору.

Напомним, что де Вард состоял любовником графини де Суассон, в планы которой никак не входило терять такого поклонника. Она всеми силами пыталась вернуть его, но король, который нуждался в Генриэтте для политических переговоров с Англией, не проявлял желания смягчить участь де Варда. Графиня уже в открытую пререкалась с герцогиней Орлеанской и как-то разгневалась настолько, что в июне 1665 года упомянула о некоем средстве, которое способно не только заставить ее замолчать, но и окончательно погубить. Она предъявила королю письма де Гиша к Мадам, в которых тот не только изливался в нежных чувствах к герцогине, но и вовсю поносил короля и подбивал принцессу на что-то вроде государственного переворота. Дабы выйти сухой из воды, Генриэтта рассказала подлинную историю так называемого «испанского письма» – хотя минуло добрых три года, осадок от этой истории все еще продолжал отравлять жизнь Людовику – и постаралась свалить все на маркиза де Варда и графиню де Суассон.

Потрясенный всеми этими интригами, проистекавшими в столь непосредственной близости от трона, король учинил самое доскональное расследование и наказание виновных. Из аббатства Фонтевро в Париж под охраной привезли мадемуазель Монтале и подвергли ее строжайшему допросу. Де Варда бросили в темницу крепости Монпелье, но для спасения собственной шкуры он искусно перевел все обвинения на друга де Гиша. Король потребовал от него и де Гиша полного признания, изложенного в письменном виде лично и за собственной подписью. В результате маркиза де Варда лишили всех должностей и оставили в ссылке, из которой ему было дозволено вернуться лишь через два десятка лет, да и то при версальском дворе на него теперь смотрели как на некое смехотворное ископаемое в старомодном кафтане с неуклюжими манерами[22]22
  Король благосклонно принял де Варда и простил его, но не отказал себе в удовольствии посмеяться над его одеждой. Опытный царедворец быстро нашелся: «Государь, когда по прихоти жестокой судьбы человек отдален от вас, он не только несчастен, но и смешон».


[Закрыть]. Де Гишу спас жизнь его отец, влиятельный маршал де Грамон, графу было позволено удалиться в изгнание за границей, где он и умер «от тоски» совсем еще молодым человеком.

В ссылку в Шампань отправили и супругов де Суассон. Графиня не желала покидать Париж неотомщенной и перед убытием в провинцию нанесла в строжайшей тайне визит к знаменитой гадалке и колдунье Катрин Монвуазен. Та изучила ее ладонь и сообщила, что в прошлом «ее любил великий властитель», но, к огорчению дамы, заявила, что «сей любви не суждено возродиться». Тогда гостья потребовала средство, которое было бы пригодно для устранения Луизы де Лавальер, на что гадалка мудро ответила, что «сие будет чрезвычайно затруднительно». Дама заявила, что все равно найдет такое средство и отделается «и от него, и от нее». Все это выплыло на свет Божий лишь пятнадцать лет спустя, в ходе так называемого «процесса о ядах», о котором непременно будет рассказано позднее.

Между тем, утвердив Луизу при дворе в качестве официальной любовницы, король сделал еще один шаг по пути становления абсолютной монархии. Следует учесть, что проповедовавшие при дворе священнослужители метали громы и молнии по поводу как совершаемого им греха прелюбодеяния, так и прегрешений Луизы, но монарх не обращал на это ни малейшего внимания. Возможно, Людовик еще чувствовал некоторое стеснение в присутствии матери, но, когда Анна Австрийская скончалась 20 января 1966 года, уже 27 января на поминальной мессе Луиза де Лавальер сидела в часовне по правую руку от короля.

Герцогиня Орлеанская не могла простить Луизе, своей бывшей фрейлине, такого сказочного возвышения. Такое оскорбление нестерпимо жгло ее самолюбие еще более от осознания того, что эта простушка в свое время прервала ее идиллию с королем. Герцогиня решила поставить на ее пути новую соперницу, дочь маршала де Грамона Катрин-Шарлотт, в замужестве княгиню Монако.

Здесь на сцене появляется новый персонаж, довольно известный в истории Франции, но практически незнакомый российскому читателю, а именно, Антонен Номпар де Комон, герцог де Лозен (1632–1723). Тут следует немного подробнее рассказать об этом человеке, ибо к нему еще придется возвращаться в ходе этого повествования. Где-то в 1657 году четырнадцатилетний подросток прибыл на тощей лошадке и в сопровождении всего одного слуги в Париж из родной Гаскони (поскольку его отец был тогда в добром здравии, Антонен носил титул маркиза де Пегилен) и направился в особняк маршала де Грамона, которому приходился довольно близким родственником. Маршал принял его вполне радушно, приютил в своем доме, поселив вместе с собственными детьми, и определил на учебу в одну из военных академий Парижа. В дальнейшем и он, и его сын, граф де Гиш, способствовали продвижению весьма толкового родственника как по службе, так и при дворе. Маркиз де Пегилен, явно обладавший недюжинными склонностями к военному делу, с юных лет отличился в нескольких кампаниях и уже в 25 лет командовал полком. Не сказать, чтобы это сильно помогало в карьере придворного (не один военный отказался от лавров завоевателя ради успеха на скользком версальском паркете), но тут он сумел проявить себя оригинальными суждениями и остроумием в салоне графини де Суассон, который так часто навещал молодой король. Людовик заметил де Пегилена, а тот сумел втереться к нему в доверие, в результате чего получил новые должности и благосклонность монарха. Но ему всего было мало, амбиции де Пегилена не имели границ, недаром он выбрал себе следующий девиз: «Я поднимусь выше, чем можно взобраться».