Текст книги "Страсти по Митрофану"

Наверно, ему все равно, кому рассказывать… Эля повернулась и пошла прочь.

– Подожди! – Митя, отлично видевший Элю, догнал ее. – Привет.

– Привет. – Эля остановилась. – Как дела?

– Превосходно…

Иногда от растерянности Митя начинает разговаривать высокопарным слогом, сам этого стесняется, но ничего не может поделать. Как будто в нем просыпается какой-то древний предок, который с утра запрягал коня, скакал по полям, потом возвращался к обеду, его ругал дворецкий: «Барин, ну что же вы, не завтракавши… И взмокли все… Идите, я вас переодену… И к обеду уже барыня ждет вас…» Именно такой, взрослый предок. Лет тридцати, а то и больше. Дворянский, холеный, живущий в эмпиреях, ничего не смыслящий в мирских делах…

Глава 3

Эля видела, как недобро зыркнули на нее девчонки, Тося и Пося, еще бы, Митя на полуслове взял и ушел. Эля знала, что они не успокоятся, особенно Настя Торчкова, она же Тося. Она сама придумала себе такое имя, назвалась так Вконтакте – Тося Литтл, может быть, потому, что в каждом классе было не меньше четырех Насть. Тося почти было уже добилась своего, а тут так некстати – Эля.

Ранней весной Тося пришла в Митин десятый класс из ПТУ, где у нее произошла очень неприятная история, и она решила вернуться в школу. В ее собственную, где она еле-еле сдала в прошлом году экзамены за девятилетку, ее не взяли, а взяли почему-то в Элин, вполне добропорядочный лицей, находящийся в топ-300 московских школ на почетном двести тридцать втором месте. Но не на восьмисотом же! В Москве – полторы тысячи школ.

Тося положила глаз на Митю. Сдружилась с Посей, водившей компанию с мальчишками из обоих десятых классов, веселую и азартную компанию. Пригласила Митю к себе в гости. Но не сама, а воспользовавшись тем, что один из парней, худой, темноволосый, бледный Деряев, так хотел сходить к ней в гости, все вился, вился около нее с самого первого дня, как она пришла к ним в класс. «Приходи, – усмехнулась тогда Тося. – Только не один. Одному неудобно. Приходи с… Митей. Поговорим о музыке. Он же музыкой занимается? Мне интересно». Деряеву ничего не оставалось, как начать уговаривать Митю.

Тот сначала удивился, отказался, но потом согласился. Деряев чего только не наврал – и что у Тоси дедушка знаменитый дирижер, и что девушка слышала, как Митя играет на виолончели, была просто сражена его игрой… Деряев надеялся, что Митя под любым предлогом уже придет вместе с ним к Тосе. А там уже Деряев не растеряется, Митю как-нибудь отправит на улицу, и сам останется наедине с Тосей. Потому что это то, чего ему больше всего хочется. Ребята рассказывают, что есть ради чего рваться к Тосе…

Все получилось немножко не так, как хотела Тося – она-то как раз рассчитывала, что отправит куда-нибудь навязчивого Деряева и останется одна с Митей, но пришел один Деряев. Он сидел и сидел, пил кофе чашку за чашкой, все обещал, что вот Митя придет, вот сейчас придет… А сам подкатывался к ней, подкатывался. Вовремя пришла мать с приятелем, Тося обманщика Деряева отправила домой, остыть немножко, позвонила сама Мите, но тот вежливо и уклончиво отказался прийти к ней один и наивно все ссылался при этом на своего отца, что мол «батя не разрешает».

Тося ни одному его слову не поверила, но планов своих завоевать Митю не оставила и уверенно рассчитывала на победу. Она привыкла с мальчиками добиваться своего. Если ей кто-то нравится – он будет с ней. Пока ей не понравится другой. И не важно, что она не выросла даже до среднего женского роста. Не в росте дело. И не в длинных красивых ногах. Не в глазах, не в фигуре. Дело совсем в другом. Мальчики это понимают и очень ее любят.

Сейчас ей мешала Эля, как никто и никогда. Но Тося знала, что у Эли нет такого оружия, как у нее. Тайного и мощного. Не было еще ни одного мальчика, который устоял бы против Тосиных чар. Вот так. Тося издалека показала Эле неприличный жест, тайком, чтоб не видел Митя.

Митя проследил за Элиным взглядом, но ничего не увидел, близорукость иногда удобна, не замечаешь многих неприятных вещей. Эля говорит, что ему идут очки, но ему самому так не кажется. Вся брутальность пропадает сразу. И батя очки не носит… В очках он совсем не похож на батю. А батя похож на Марлона Брандо, голливудского красавца, эталона красоты целого поколения. И в молодости был похож, и сейчас похож. Некоторые даже путают его, батя сколько раз рассказывал – пойдет он на рынок, и женщины, особенно старшего возраста, просто ахают, начинают у него автограф брать, а батя только улыбается, молчит – они думают, что тот по-русски ничего не понимает, еще больше радуются – точно, Марлон Брандо!

– Ты чем-то занята? – ревниво спросил Митя.

– Я с тобой разговариваю, – улыбнулась Эля. – Чем я могу быть еще занята сейчас?

– А куда смотришь?

– Тося ваша матерные знаки мне пальцами делает, Митя, вот я и смотрю! – в сердцах ответила Эля.

– Настя? Торчкова? Зачем?

Эля покачала головой. Все-таки мальчики ничего не понимают.

– Ты с ней встречался? Диск, кстати, давай, а то забудешь.

– Да, вот… – Митя протянул ей диск. – Вторую вещь послушай. Можно, конечно, в сети найти, но здесь такая запись чистая – Князев играет, он мастер.

– Спасибо.

– Ты что-то спрашивала… А… Я? С Настей Торчковой?

– Ну да, с Тосей.

– Нет, ты что! Я просто с ней гулял…

– Гулял? – удивилась Эля. – Ничего себе. Ты даже со мной не гулял.

– Мы втроем с Кирюшкой Деряевым гуляли.

– Вместе?

– Конечно, а что тут такого? Общались. Мы дружим.

Эля смотрела на Митю. Вот он верит сейчас в то, что говорит? Конечно, верит. Интересно, что он вкладывает в слово «дружим»?

– И никто из троих ни в кого не влюблен?

– Что? Слушай, ну почему ты хочешь сразу все опошлить?

Эля повернулась и пошла прочь. Нет, так невозможно. Этот странный дворянин тридцати пяти лет, прочитавший в своей жизни три куртуазных романа по-французски, который сидит в нем… Отчего Митя начинает вдруг так разговаривать? Он же учится в нормальной школе, не в коррекционной, и не в гимназии для одаренных детей, где приветствуется некоторая странность, часто сопутствующая гениальности… Почему он иногда бывает таким странным?

Митя, разумеется, догонять ее не стал. Лишь написал сообщение:

Ты не права. Ты меня обидела.

Зато Элю тут же догнал Костя. Наверно, стоял неподалеку и смотрел, как она разговаривает с Митей Бубенцовым. Ревновал, сопел, стеснялся, сомневался в себе…

– Поедим? – спросил он. – Яблочко дашь?

– Вы не мальчики, – ответила ему Эля. – Вы принцесски!

Костя обернулся, ища глазами вокруг себя.

– Ты со мной разговариваешь?

– А с кем еще, Костя! Ну что ты, голодный?

– Да, – улыбнулся Костя.

– Сходи в столовую, поешь. Слышишь запах? Наварили там что-то, не продохнёшь.

– Нет, я с тобой лучше постою. Я же тебе нравлюсь…

Эля отпихнула Костю:

– Да ну тебя! Невозможно с вами! У меня усы скоро начнут расти и борода от общения с такими принцессками!

Костя, не понимая, что она имеет в виду, улыбаясь, так же шел рядом с ней по коридору. На всякий случай он потрогал свой подбородок, на котором утром сбрил несколько пробивающихся волосков. Борода… Почему Эля думает, что у нее начнет расти борода? Может быть, ее родители дают ей какие-то специальные витамины? Вон она какая сильная, красивая, здоровая… Может быть, борода – это побочный эффект от этих витаминов? Или в тесто добавляют… Их булки и хлеб такие вкусные, ел бы и ел…

Костя плелся рядом с Элей и слушал, как она его ругает. За что? Непонятно. Он же хорошо учится, матом не разговаривает, ничего плохого не сделал. Не поймешь девочек, чудные они. Очень голова у них неправильно устроена. Даже непонятно, как Эля умудряется так хорошо учиться, лучше, чем он. Экзамены сейчас покажут, конечно, кто первый… Но Наталья Петровна почему-то ставку делает на Элю, которая вовсе не собирается поступать на математический. Делает ставку, потому что сама женщина, наверно. Если бы все учителя были мужчины, как раньше, как до революции было когда-то или в Древней Греции, школа была бы другая. Но вот захотели они учиться, и не только образование получать стали, а и сами учить. А как женщина может чему-то научить, если у нее голова неправильно устроена?

– Кость, ты слышишь, что я говорю? – Эля дернула его за рукав.

– А? Да, слышу.

– Что?

Костя улыбнулся.

– Слушай, а вот такие штуки… они сами у тебя получаются, или ты как-то делаешь их? – Он осторожно потрогал закрутившиеся концы Элиных волос.

– Вот ты даешь! Я тебе о беженцах говорю…

– О беженцах? – удивился Костя. – Я думал, ты меня ругаешь…

– Я тебя ругала, что вы до того заигрываетесь в свои пулялки, что ничего не соображаете, в реальность вернуться не можете.

– Не разговаривай, как старая тетя, – тут же ответил Костя.

– Я же говорю – твоя невеста учится в первом классе.

– Всё, отстань от меня! – обиделся Костя. – Не ходи за мной!

Эля засмеялась и обняла Таню, которая некоторое время уже шла рядом с ними.

– Во дают принцесски!

– Я же тебе говорю: я – свободная независимая женщина! – кивнула Танька. – И никто мне не нужен!

– Кроме Егорки и Ванечки, да, Танюха?

– Да ну их!

Девочки, смеясь, пошли в кабинет литературы. Костя, вздохнув и посмотрев на свое отражение в стекле на стенде, тоже зашел в класс. Ведь он красивый… Мама так говорит, на папу похож… И брекеты у него модные… Мама купила несколько комплектов цветных заклепок на брекеты, чтобы он красивым в школу ходил. И Костя подбирает заклепки. Сегодня – зеленые, потому что шнурки на ботинках ярко-зеленые, вчера вот были красные, потому что весь был строго одет – бело-черная гамма. И только брекеты – ярко-красные. Стильно же. Непонятно, почему Элька смеется, нарочно, наверно, чтобы он думал, что он ей не нравится. А зачем тогда яблоками и булочками его кормит? Не любила бы, ни за что бы свой завтрак с ним не делила.

Когда Эля ушла прочь от Мити, к нему тотчас же подбежала Тося.

– Ты классный… – сказала она без всяких предисловий. – Когда у тебя концерт в музыкальной школе?

– Вот только что был… Годовой… Я играл Моцарта, – растерялся Митя. – А что, ты хотела пойти?

– Конечно, хотела! – Тося расстроенно кивнула и погладила его по руке. – Моцарта играл, здорово… Какой ты необыкновенный… Какая рука красивая… Приятная кожа… Пальцы такие… Настоящий пианист…

– Вообще-то я играю на виолончели, – сказал Митя, аккуратно, чтобы не обидеть девушку, отнимая руку, неудобно все-таки, все смотрят вокруг. – Я тебе говорил, кажется, да?

– Да, ты говорил… Я помню… Конфету хочешь? – Тося быстро достала конфету из кармашка юбки, развернула ее и поднесла к Митиным губам. – Шоколадка немного расплавилась… Я теплая очень, шоколадка об меня согрелась… А у тебя губы красивые… Такие брутальные… – быстро и негромко продолжала девушка. – Сексуальные… Верхняя особенно…

Митя молча жевал конфету и смущенно слушал Тосю, не зная, что на все это сказать.

– Наверно, ты хорошо целуешься, да? – продолжала Тося.

– Н-не знаю… – ответил Митя, чувствуя, что говорит что-то не то, и вообще… ужасно неудобная ситуация. – То есть… Д-да…

– Покажешь?

– Что? – Митя почувствовал, что неудержимо краснеет, как дурак, как последний идиот.

– Как ты целуешься… Попробуем? Прямо сегодня… – совсем тихо, но очень внятно проговорила Тося. Никто не мог этого услышать. Со стороны могло показаться, что Тося стоит рядом с ним и просто улыбается.

– А… – Митя не знал, что ответить, а Тося ждала ответа. Нехорошо, когда девушка ждет ответа, а ты стоишь столбом и не знаешь, что ответить. – Я… Слушай, я хочу математику повторить…

– Я с тобой… – проворковала Тося и цепко взяла его под руку. – Куда пойдем? На диванчик?

На большом круглом диване у окна в холле уже сидели две парочки и несколько ребят. Ребята играли в телефон, а парочки обнимались. Митя дошел с Тосей до дивана, остановился, потом освободил свою руку, аккуратно, но твердо.

– Нет, знаешь, извини, я сейчас… просто не могу. Хорошо? Не обижайся.

– Я не обижаюсь, – сказала Тося и облизнула губы, медленно-медленно, самым кончиком языка, по кругу – верхнюю… потом нижнюю, и не закрывать рта потом, чуть выставляя вперед губы…

Обычно это действует на ребят. Простенькая такая уловочка, ничего особенного, а они начинают волноваться – плечи расправляют, гарцуют, стараются привалиться к ней, прикоснуться, начинают нести чушь, кровью наливаются, пунцовеют…

Тося видела, как это делает ее мать. Мужчины любят ее мать, не женятся, правда. Но кому нужны такие мужья? Нормальных мужчин у матери не бывает, потому что она неразборчива. А Тося – разбирается в мужчинах, тем более в мальчиках. Деряев ей не нужен, худой, болезненный, никчемный, странный. А вот Митя, хоть и тоже с некоторыми странностями, ей нужен. Из него точно что-то получится. Скорей всего, он будет известным музыкантом, ездить по всему миру… Она могла бы ездить с ним… Она видела сто раз по телевизору, как выходит звезда и его женщина – жена или подруга… В мягкой шубе, наглая, далекая, сама еще больше звезда, чем он, – потому что с ним, потому что он ее выбрал. Это дорогого стоит.

Да и дело не в том, кем он станет. Пусть сначала станет. Но с ним хоть приятно время провести. Кожа чистая, почему только прыщей нет – непонятно, у всех мальчиков прыщи, а у него нет, подбородок ровный, четкий, каштановые волосы мягкие, шелковистые, волос много, красивые, всегда чистые, так и хочется в них зарыться лицом, прижаться грудью, и руки изящные, а уж фигура…

Тося пару раз заходила в мужскую переодевалку до физкультуры, точнее, делала так, что ее туда затаскивали мальчики – хихикала, поддевала их, висла то на одном, то на другом, залезала, обвивая ногами, а они перегревались и тащили ее к себе. Тося же очень хотела посмотреть на Митю без рубашки и брюк. И она не ошиблась.

Мощные длинные ноги, уже как у взрослого мужчины, широкие ровные плечи, торс – как будто вылепленный, качается, наверно, грудь рельефная, прямо хочется ее потрогать… Как можно не желать близости с таким парнем? И Тося своего добьется, никакая Эля ей не помешает. Только что Тося видела, как они с Митей поссорились. А Тося ссориться не будет, ни за что. Потому что она четко знает, что ей нужно. И она знает, как сделать, чтобы Митя сам к ней пришел.

Митя на секунду замер, как зачарованный, глядя на Тосю. Раскрытый доверчиво ротик, розовый язычок, вся подалась навстречу ему… Конечно – улыбнулась про себя Тося – все замирают. Мальчики устроены очень просто – и тупые, и ботаны, и вот такие, как Митя – сложные, замудрёные, из другого теста, из другого какого-то мира, где Тося никогда не была еще. С Митей даже забавнее, интереснее, азарту больше. Какой смысл завлекать Деряева? С Кирюхой и так все ясно – что было, что будет. А с Митей вон как всё заворачивается. И гордячку Теплакову победить очень хочется. Так, чтобы побледнела, увидев Тосю с Митей, чтобы поняла, что проиграла. Ей досталось все – и рост, и богатые родители, и роскошные волосы, и хорошая светлая кожа, и длиннющие ноги, и ум – кому он только нужен, ее ум. Женщине не такой ум нужен.

– Я пойду, Тось, звонок… – Митя от неловкости не знал, куда девать руки. И ноги… – Математика…

– Жа-алко, что мы с тобой в разных группах… Ты у-умный… – протянула Тося, вкладывая в эти слова все, что хотела бы ему сказать.

И Митя услышал. Так внимательно на нее посмотрел, как будто пропустил какие-то слова. Как будто хотел еще что-то услышать.

– Я напишу тебе, – пообещала Тося. Она знает, как это сказать. И пообещать, и одновременно как будто неуверенно, спрашивая разрешения. – И ты пиши мне. Ночью, хорошо? Вконтакте.

– Да, да… – кивнул Митя и побыстрее пошел в сторону класса математики.

Когда он волновался, то начинал ходить с носка, широко разводя ноги. Это очень глупая походка, неловкая, смешная, но он ничего не мог с собой поделать, ноги сами шли враскоряку, как у потерянного, отсталого тюленя… Элька так его называет, когда он ходит на носках. Митя постарался идти нормально.

– Бубенцов, ты в порядке? – остановила его высокая полногрудая завуч.

Почему учительницы все такие толстые? Митя смотрел на Марину Тимофеевну, перегородившую ему путь. Ведь они целый день бегают, бегают – по коридорам, по лестницам вверх-вниз, носятся по классу, редко кто из учителей ведет урок сидя, поесть на переменах некогда, если они и приходят в буфет, там толком не поешь – сутолока, толкотня, шум, кто-то обязательно упадет, кто-то подойдет не вовремя с вопросами, просьбами…

– Митюша, зайчик, ты что? – Марина Тимофеевна положила полную белую руку ему на лоб. – Лоб вроде прохладный. Ну, что ты? – Она нежно погладила мальчика по выпуклой груди. – Слушай, ну как ты накачался, прелесть моя… Молодец, следишь за собой. Был такой упитанный зайка, а теперь – ну просто мачо, итальянец… Качаешься, правда?

– Немного, – смущенно кивнул Митя. – Полчаса в день.

– В тренажерный зал ходишь? – спросила Марина Тимофеевна и сама осеклась. Мальчик же из бедной семьи, ну какой зал, даже в школе тренажеры теперь после уроков платные.

– Я – дома, Марина Тимофеевна, мне батя турник повесил, из трубы сделал.

– Умница, Митюша, какой ты умница. – Марина Тимофеевна отвела волосы со лба Мити. – Ты хорошо себя чувствуешь? Растерянный какой-то… И лоб влажноватый вроде… Ты не заболел?

– Я – нет, все нормально… у меня математика сейчас…

– Иди, зайка, на математику, иди… У вас мой урок сегодня есть? Увидимся еще, есть урок, кажется…

Митя увидел в конце коридора Элю, вокруг нее бегал, припрыгивая, все тот же румяный, с высоко зачесанными белыми волосами… как же его фамилия… прозвище еще такое дурацкое… Дуда! Да, Дуда! Что ему от нее надо? Хотя какое Мите дело? Пусть Эля развлекается с кем хочет, раз она такая. Только что с ним разговаривала, а вот уже с Дудой смеется. Да ради бога!

– Что, Марина Тимофеевна? – перевел он глаза на учительницу биологии, которая все так же стояла близко-близко, так, что он чувствовал ее пряные духи. Не очень приятные. Или, наоборот, приятные. Он не разобрался пока. Слишком много впечатлений.

– Я говорю – ты здоров? Глаза потерянные… Хочешь, после этого урока зайди, я тебе чаю налью, мне такие конфеты принесли дети, закачаешься, с коньячком…

– Да, хорошо… спасибо… – выдавил из себя Митя. – С коньяком? В школе?

– Немного коньяка полезно для кровообращения! – засмеялась учительница. – Да и какой это коньяк, не настоящий! И потом – у нас же школа, а не монастырь для тех несчастных, кто жизнь разлюбил, правда? У меня урок как называется – био-ло-гия! Изучаем жизнь! Во всех ее проявлениях!

А ведь она – хорошая учительница. Почему тогда она так глупо иногда смеется? Почти как девчонки из его класса и даже младше. Она вообще-то хорошая. Она ведет музыкально-театральный кружок, сама потому что любит петь и играть на гитаре, он пробовал туда ходить, но было скучно, выступать ему всегда стыдно – и с виолончелью, и со стихами, а тем более наряженным в костюмах.

Он однажды играл принца в «Золушке», сам себе совершенно не понравился, хотя имел большой успех у девочек. Это приятно, это жутко приятно, девочки потом несколько дней бегали вокруг него, прибавилось сразу заявок в друзья Вконтакте, кто-то писал ему, ставили лайки на фотографии, и всё крутились вокруг, крутились, хихикали, но когда он посмотрел запись короткого спектакля – они уложились в пятнадцать минут, придумали сокращенный вариант, потому что в кружке занимаются всего четыре человека, – ему стало плохо. Видеошок, так это, кажется, называется.

Он даже не мог себе представить, что он такой уродливый, так нелепо ходит, говорит таким странным, сдавленным голосом, что у него такие уши… трудно сказать какие, но какие-то неправильные. А нос – так вообще ужас. Откуда у него такой нос? У бати – обычный, у матери – тоже. Носы как носы. А у него – как у римского легионера. Не большой, нет, наоборот, аккуратный, но почему-то с небольшой горбинкой, такими широкими ноздрями… Ни у кого из родственников нет такого носа.

– Придешь на кружок еще в мае? Или как?

– У меня… – Митя замялся. Что соврать? Экзаменов в десятом классе нет. В музыкалке он уже дополнительный год учится, тоже экзаменов нет. Концерты все прошли…

– Приходи обязательно, и Иван Селиверстович так тебя ждет…

Митя любил второго руководителя школьного театра. Никто в школе не любил его, многие смеялись, из-за него-то и заниматься в кружке никто не хотел. А Митя – любил. Жалел и уважал одновременно. Ведь так может быть? Он видел, что никто не понимает Ивана Селиверстовича, никто не воспринимает всерьез, даже сама Марина Тимофеевна. А Митя видел, что это тонкий, очень несчастный человек, который мог бы так много сделать в жизни, если бы ему хоть чуть-чуть повезло. А ему не повезло. Так же, как его бате.

– Приду, – твердо сказал Митя. – Приду, Марина Тимофеевна. Передайте Ивану Селиверстовичу. Приду. Обещаю.

То, что Марина так в него влюблена, как девчонка, – а дураку ясно, что влюблена, – ему мешает. Приятно и мешает. Из-за этого он и ходить не хочет на кружок. И играть после «Золушки» ему уже не так хочется, и стыдно, когда Марина все подсаживается к нему, подсаживается, трогает его крупными белыми руками, касается полными коленками, обволакивает пряными духами, а уж когда наваливается огромной грудью, он совсем теряется, мгновенно взмокает, как жалкий убогий мышонок. Но… прийти поговорить с Иваном Селиверстовичем можно. Они разговаривают часами – обо всем, о театре, о музыке, о том, как тяжела планида у художника – у любого, у скульптора, актера или виолончелиста. Иван Селиверстович понимает его так хорошо, гораздо лучше, чем, скажем, Митина мать. Конечно, не так, как батя…

Но батя – это особый разговор. Он всегда так близко, что иногда Мите кажется – он перестает понимать, где батя, а где он. Его это мысли или отцовы. У них всё общее. Они даже чай часто пьют из одной огромной чашки. Митя – глоток и батя – глоток. Это батя так когда-то придумал. Рассказывал ему, что так пьют в походах, когда чашек на всех не хватает. Ну и вообще, для того, чтобы подружиться… Так и повелось у них. Мать ругается, а они только пересмеиваются и переглядываются – им так удобно, привычно. Когда мать уезжает в командировки, Митя подкатывается и ночью к отцу. Большой грузный отец может во сне стянуть с него одеяло совсем или ненароком столкнуть его с дивана. Ну и что. Зато рядом с ним Митя чувствует себя маленьким, любимым, хорошим, нужным.

Кто-то хочет взрослеть, торопится, а он – нет. Отец сгребет его в охапку, навалится на него и так и засыпает, и Митя засыпает, чувствуя родной запах, абсолютную защищенность. Его дом – там, где отец. Если им все-таки придется продать их квартиру, чтобы как-то жить, он поедет с отцом и в Подмосковье, и будет жить в любом сарае. Лучше, конечно, в каком-нибудь домике, не в сарае… Но если прижмет – то где угодно. Потому что отец не виноват, что с ним так все в жизни произошло. Не виноват, Митя знал это точно. Кому-то везет, а кому-то – нет. Его талантливому, красивейшему, умнейшему отцу просто не повезло.

«Главное, сынок, не попадать во власть ни к одной женщине, запомни», – часто говорит ему отец, говорит с самого детства. Когда Митя был маленький, он не понимал, что такое власть, думал, что это что-то огромное, сладкое, душное, куда можно упасть и никогда оттуда больше не выпутаться. Почему он сейчас об этом вспомнил? Может быть, Маринины духи ему напомнили отцовские слова и свои детские страхи.

– Что, Митяй, с Тосей перетирал? – Деряев улыбался, внимательно глядя на него.

Хороший, умный парень Кирилл, Митя мог бы с ним дружить, но Деряев подходил на определенное расстояние, а ближе не хотел. Митя видел, что тот не до конца искренен.

– Да, поговорили, – улыбнулся Митя. – Хорошая девчонка.

– Хорошая… – прищурился Деряев. Митя – полный идиот, но это как раз очень кстати. Потерпеть его придется. – Музыку любит.

– Правда? – обрадовался Митя. – А какую?

– Эй, орлы! – Наталья Петровна перестала писать на доске и резко обернулась к мальчикам, заговорившим в голос. – Вы или здесь и решаете вместе со всеми, или выходите к доске, как первоклассники, и стойте молча. Я не для того вас в профильную группу переводила, чтобы вы у меня лясы точили на уроке. – Наталья Петровна решительно ткнула пальцем в интерактивную доску. – Так, это сократим…

– Простите, Наталья Петровна… – сказал Митя, примирительно улыбнувшись ей. – Исправимся.

– За себя говори, придурок… – пробормотал Деряев.

– Что? – обернулся к нему Митя.

– Ничего, потом поговорим.

– Агась! – кивнул Митя.

– Придурок… – еще раз повторил Деряев и пнул Митин стул.

Вот чуть-чуть только потерпеть его, но как же трудно это будет. И за что только он нравится девочкам? И даже взрослым женщинам. Он видел не раз взгляды училок… Что они в нем находят? Деряев гораздо выше, и плечи у него шире, и усы давно растут, и волосы вполне нормальные, он теперь их не забывает мыть – мать не заставляет уже, глаза яркие, черные, как посмотрит – обожжет. А что такого в Бубенцове? Ведь он придурок. Иногда как начнет ласково и приторно разговаривать, как старый дядька, да и не просто старый, а устарелый. Обороты у него какие-то ненормальные, слова устаревшие… А училки только умиляются. И внешность… Ну что такого в его внешности? Лохматый вечно, волос много, цвет какой-то непонятный – ни то ни се, глаза – ничего особенного, да вообще в нем ничего особенного нет! Кроме выпендрежа. К тому же бедный, самый бедный в классе. Так с виду не скажешь, конечно, одет нормально, телефон средненький есть вроде, планшет даже какой-то… Но Деряев зимой сходил к Мите домой, тот звал «на чай» (придурок!), и ахнул.

Он думал, что беднее, чем они с матерью живут, квартир сейчас не бывает. Бывает. Любимый всеми красавчик Бубенцов живет, оказывается, в крохотной смежной хрущобке, с родаками и жутковатым котом. Отец его из дома практически не выходит, редко очень, а кот – тощий, ушастый, морда наглая, и, главное, смотрит, как будто все про Деряева понимает. Вот Митя ничего не понимает, верит, улыбается, а кот – глупое животное – понимает. Деряеву так хотелось пнуть его в прихожей, так тот его потом поймал из-под стула и оцарапал – ботинки, видать, не нашел, Деряев снимать их не стал. Куда в такой квартире ботинки снимать! Принесешь еще домой блох каких-нибудь… А ремонтировалась квартира, наверно, последний раз лет сорок назад. Или никогда вообще. Темно-зеленые обои в мелкие огурцы, серые облупившиеся двери, старые окна с качающимися форточками, на полу – темно-коричневый линолеум. И Митина убогая комнатка с аккуратно застеленной кроватью, вьющимся по стене цветком, фотографиями известных музыкантов, известных только Мите, потому что кроме него никто такую музыку не слушает, полочка с фигурками, которые тот лепит от нечего делать, и, конечно, посреди комнаты – сверкающая виолончель. Вот это, наверно, подкупает женщин – его необычность. Деряев готов все сделать, чтобы Тося была с ним, а Митя сидит дома, пилит часами на виолончели и лепит никому не понятные фигурки. А все в диком восторге от него. Нет, Деряев возьмет другим.

– Кирилл! – прокричала Наталья Петровна, подойдя к Деряеву.

Тот вздрогнул и поднял на нее глаза.

– Я тебя, знаешь, сколько раз звала! Тебя перевести обратно, в слабую группу?

– Нет, Наталья Петровна, – обернулся к ним Митя. – Пожалуйста. Кирилл просто… Это я его отвлек.

– Митюша, отвали, дружок, – ласково посоветовала ему математичка. – У тебя у самого положение пока шаткое. Я тебе пятерку в году обещала, я тебе ее и не поставлю, ясно?

Деряев посмотрел на Митю. Хорошо, что Митя мало что понимает в жизни. И взгляд этот сейчас не понял, улыбнулся в ответ. Ну не дурак ли? Ничего, скоро все будет по-другому, ему бы лишь раз наедине с Тосей остаться, она поймет разницу – между этим недоумком и Деряевым.