Текст книги "Гиацинты"

Наталья Александрова
Гиацинты

Дверь захлопнулась с глухим звуком, и Аня побежала по улице, не разбирая дороги.

«Все кончено, – стучало у нее в голове, – это конец всему, больше уже ничего не будет».

Под ногами чавкала снежная каша, в лицо летела гадкая морось. Похоже, природа тоже сегодня в плохом настроении.

Аня кусала губы, чтобы удержать злые слезы. Господи, но как же так случилось? За что ей это все? Теперь она осталась совершенно одна с дочкой на руках, без работы и без денег. Да ладно бы просто уволили, что ж, ей не привыкать, хотя эта работа в ювелирном магазине ей нравилась, и платили не то чтобы много, но прилично. И вот, после сегоднешнего скандала, такой работы ей больше не видать.

В ушах звенели злые несправедливые слова директора магазина, а Аня даже не могла оправдаться, она просто окаменела от ужаса, когда Павел в коридоре бросил ей злым шепотом, чтобы молчала, а не то… господи, она даже в мыслях не может повторить все, что он обещал с ней сделать. Ну какой же он негодяй! И как могла она не разглядеть всю подлость этого человека? Ведь они больше полугода были вместе, все же немаленький срок…

То есть это она, Аня, думала, что они с Павлом вместе. Когда у них начались отношения, Павел сразу предупредил, что нужно скрывать их от сотрудников – такие вещи, мол, не приветствуются, дойдет до директора, тот сразу велит кому-то из них двоих увольняться. Павел такую работу никак не может потерять, он все-таки замдиректора, Аня тоже с трудом на хорошее место устроилась, так что лучше им делать вид, что они просто коллеги, и ничего больше.

Аня тогда согласилась, она на все была согласна, только чтобы заполнить темную пустоту, которая образовалась в душе после развода с мужем.

Они с мужем давно разъехались, и на развод подали, когда твердо решили, что не могут жить вместе, ну совершенно они разные люди, и дочка их не сблизила, а еще больше оттолкнула друг от друга. Оказалось, что муж не любит детей, причем он сам понял это, только когда в доме появился младенец. Эти крики по ночам и памперсы… Аня видела, что он не притворяется, его просто трясло при виде крошечного существа, которое тут же стало для Ани дороже всех на свете.

Так что развод был предсказуем. Просто такой порядок, что окончательное решение судья все откладывала, скучно поглядывая на них из-под очков и предлагая попробовать помириться ради дочери. Но они все решили уже давно, обсуждали свою неудавшуюся семейную жизнь спокойно и разошлись, по выражению Аниной бабушки, как интеллигентные люди – без скандалов и взаимных оскорблений.

У мужа давно уже другая женщина, старше его, надо думать, о детях там вопрос уже не стоит.

Аня давно смирилась, что дочку будет тянуть одна, поскольку папочка хоть и дает какие-то деньги, но не делает попыток с дочерью повидаться, не нужна она ему. Ну и ладно.

Словом, все устаканилось, и Аня нашла приличную работу в ювелирном магазине и так и не поняла, отчего так тяжело было на душе после окончательного развода?

Тут-то и обратила она внимание на Павла. Точнее, он обратил. Стал поглядывать на нее с интересом, подвез пару раз до дома. Не то чтобы он Ане сразу так сильно понравился, скорее было лестно – мужчина интересный, солидный, явно ею интересуется. Да что там, в таком состоянии, как тогда, Аня на кого угодно запала бы! И некогда было особенно задумываться насчет их отношений.

Знала, конечно, что все несерьезно, так ведь ей это и не нужно. Замужем уже побывала, хватило ей надолго.

Аня внезапно остановилась. О чем она думает? Разве это сейчас главное? Главное, что она потеряла работу, да еще с таким скандалом. Выгнали и расчетные не заплатили, директор проорал вслед – чтобы духу твоего не было! Да еще и долг на ней висит такой, что никогда не отработать! И все видели, девчонки-продавщицы и бухгалтер Софья Павловна. И Павел.

Ну, этому-то волю дай – он бы еще и коленом под зад ей поддал. Вот уж законченный подлец. Помирать Аня будет на дороге, так он переступит и дальше пойдет. С обрыва падать будет – он еще и подтолкнет, чтобы наверняка.

Внезапно на Аню налетел мужик с коробкой наперевес.

– Чего встала на дороге, тетеря? – заорал он, затем больно стукнул ее коробкой и проорал что-то вовсе уж несусветное. Аня отшатнулась, сама едва не налетела на старушку.

– Девушка, у вас сумка раскрыта! – сказала та вместо ругани.

Аня сунулась в сумку и оторопела. Сумка была раскрыта, и, конечно, не было кошелька. Ну, пришла беда – открывай ворота! – говорила в таких случаях бабушка.

– Украли? – с азартным любопытством спросила старушка. – Денег много было?

Аня потрясла головой и сообразила, что денег-то было немного, но это были все деньги. Если ей расчетные не заплатят, а директор сказал, что так оно и будет, то жить будет просто не на что. Придется занимать, а отдавать с чего? В ломбард обручальное кольцо снести и сережки, что муж на свадьбу подарил?

Вспомнив про золотые изделия, Аня сжала зубы, чтобы не застонать. Сил больше не было сдерживать слезы, и они хлынули потоком, как будто кран открыли.

– Ну-ну, – утешила старуха, – раззявой не надо быть. Чего уже теперь реветь.

И ушла. Аня вытерла слезы рукавом и тоже пошла, прижимая к себе сумку.

Вот и метро. Нужно скорее сесть в поезд и ехать домой, к дочери. Бабушке придется все рассказать, она, конечно, расстроится, а у нее сердце больное. На работу теперь когда еще устроишься, у бабушки пенсия крошечная.

Аня с разбегу проскочила турникет и кинулась бегом по эскалатору. Так всегда с ней: всю боль и горе она старалась преодолеть в движении: хотелось довести себя до изнеможения, тогда приходила усталость, и все плохое отходило на второй план. Даже когда рожала дочку, Аня вытерпела сутки мучений на ногах, ни на минуту не присела, хотя врачи этого и не одобряли.

Но в этот раз в метро она попала в час пик, вагон был набит до отказа, Аню стиснули так, что потемнело в глазах, и она провела сорок минут в душной неподвижности.

На душе стало совсем плохо, и наверх на свою станцию Аня поднялась, ничего не видя от слез. Нужно было бы отойти в сторону и вытереть лицо, но от слез Аня ослабла и не смогла выбраться из мощного потока пассажиров.

Какой-то мужчина обогнал ее, грубо толкнув, от неожиданности она выронила перчатку, наклонилась, но злобно галдящий поток не дал ей остановиться, неся прямо к двери.

Провожая глазами исчезавшую под чужими ногами перчатку, Аня не заметила летящей ей навстречу со страшной силой прозрачной двери. Она почувствовала только, как что-то взорвалось в ее мозгу, и наступила тьма.

Аня с трудом открыла глаза и тут же закрыла их, потому что свет, исходивший от белого плафона на потолке, вызвал в голове резкую боль. Кто-то мучительно застонал рядом, и Аня с изумлением поняла, что это стонет она.

– Гляди-ка, в себя приходит, – удивленно произнес женский голос рядом. – Врача нужно позвать.

К тому времени, как дозвались доктора, Аня уже окончательно пришла в себя и даже пыталась сесть на кровати. Пришла медсестра, сделала укол, а доктор все показывал палец, водил им перед Аниными глазами и спрашивал, сколько пальцев она видит, как будто сам не знал, что один.

– Ну, вроде все не так плохо, – сказал доктор, – сотрясение легкое. Ну, завтра на приборах тебя проверим, головку просветим, если ничего страшного – то домой выпишем, чего место-то зря занимать.

Когда медики ушли, Аня познакомилась с соседками по палате и выяснила, что лежит она здесь вторые сутки, привезли ее на «Скорой», потому что в метро ее сильно ударило дверью и от ушиба получилось сотрясение мозга.

Аня выслушала соседок недоверчиво, она абсолютно не помнила ничего, что случилось с ней в метро. Был страшный скандал на работе, ее уволили, потом она ушла и как отрезало, ничего не помнит. Да и то, что случилось в магазине, вспоминалось с трудом, без подробностей. Было что-то очень неприятное, ах да, разговор с Павлом… но сейчас про это не хотелось думать.

Вообще ни о чем думать не хотелось, хотелось лежать, закрыв глаза, потому что проклятый плафон светил прямо в мозг, и чтобы кто-нибудь принес чаю с лимоном.

– Частичная потеря памяти! – уверенно констатировала Семенихина. – В суд на него подавай!

Аня выплыла из тяжелого забытья от звука резкого голоса соседки и огляделась.

– Пить хочешь? – догадалась вторая тетка и подала ей пластиковый стаканчик с водой, Аня кивнула, и голова взорвалась болью.

Больница, куда привезли Аню, была самая обыкновенная, муниципальная. Туда привозили по «Скорой» всех, подобранных на улице с травмами. На женском отделении контингент в основном состоял из сломавших конечности на улице и жен, сильно битых мужьями. Однако их палата была особенная – там лежали только с сотрясением мозга и наблюдал их невропатолог Алексей Степанович.

Тон в палате пыталась задавать Семенихина. У нее была производственная травма – ударило по голове сосулькой, когда она перебегала двор кондитерской фабрики, где работала сменным мастером, и она чувствовала себя на голову выше остальных. Катерина, простоватая и незлобивая тетка, вешала дома занавески и упала, ударившись головой о батарею. По причине своего легкого характера она не очень расстраивалась и собиралась скоро на выписку.

Соседки рассказали Ане, что привез ее в больницу тот самый мужчина, по вине которого ее ударило дверью, что он очень переживает и пытался даже прорваться в отделение, но его не пустили, потому что Аня была без сознания, и день неприемный.

Аня полежала немного с закрытыми глазами и вспомнила высокого типа, который толкнул ее, обгоняя. Она видела его только со спины, очевидно, он и ударил ее дверью. Здоровый такой, спина прямо квадратная, сильный, уверенный в себе. Шел куда-то, видно торопился, по сторонам не смотрел, дверь не придержал, хам такой. Теперь лежи тут из-за него, хорошо хоть доктор сказал, что она легко отделалась. И дочка, что там с дочкой? Бабушка ее должна была из садика забрать, она, наверно, места себе не находит.

– Звонили твоей бабушке, нашли в телефоне номер и позвонили, – успокоила Катерина. – Нормально все с дочкой, только ты уж позвони, как очухаешься, а то бабуля не верит, что ты жива.

Аня с трудом дотянулась до телефона в тумбочке, он разрядился. Пока искали по соседним палатам подходящую зарядку, Аня начала засыпать, очевидно укол начал действовать.

После сна был обед, потом Аня снова поспала, потом решилась встать, хоть Семенихина ей этого и не советовала. И оказалась права, как только Аня спустила ноги с кровати, палата закружилась перед ее глазами в безумном вальсе.

– Лежать! – прикрикнул появившийся доктор. – Лежать и не рыпаться! Вот поспишь ночь – тогда, может, и встанешь! – И сам уложил Аню на кровать и накрыл одеялом.

Катерина подала ей зеркало, и Аня ужаснулась – всю левую щеку, лоб и висок занимал огромный багрово-фиолетовый синяк. Аня почувствовала, как она ненавидит того типа, что толкнул ее в метро.

Выспавшись днем, Аня не спала, а вспоминала потихоньку все, что случилось в магазине. Вспоминала так, будто случилось это вовсе не с ней, а в книжке какой-нибудь прочла или в сериале видела.

Началось это несколько дней назад.

Директора в тот день не было на месте, он уезжал по делам, кажется, в банк.

В торговом зале работали две девушки – сама Аня и Лика Дорожкина. Аня стояла за прилавком с дорогими изделиями, Лика – с теми, что подешевле. Сразу после открытия магазина зашла женщина средних лет, она хотела купить сережки для внучки. Лика подобрала ей детские сережки с яркими рыбками, и женщина ушла довольная.

И наступило затишье.

Бывают такие дни – за час никто не зайдет в магазин, остается только скучать и сплетничать. Учитывая то, что заработок продавщиц напрямую зависит от продаж, это грустное занятие.

И вот в одиннадцатом часу, в самое безнадежное для торговли время, в магазин вошел перспективный клиент. Мужчина в возрасте прилично за сорок, очень хорошо и дорого одетый. Впрочем, одежда – это не самое главное, одежда может быть обманчивой. Иной раз богатый человек может второпях скромно одеться, а некоторые не слишком обеспеченные мужчины умеют хорошо носить одежду. Так что встречать клиентов по одежке, как в пословице, нельзя.

Поскольку машины клиентов из магазина не видны, Аня всегда определяла уровень их дохода по тому, что у них на руках и на ногах, то есть по часам и обуви.

Так вот, на руке у этого мужика был дорогущий швейцарский хронометр знаменитой фирмы, а на ногах – чудные итальянские ботинки ручной работы.

Правда, был здесь один тонкий психологический момент.

Обычно богатые клиенты приходят в ювелирный магазин не в одиночку, а со своей дамой – женой или любовницей. То есть с тем, кому и предназначен подарок. И продавщицам тогда именно на этой спутнице нужно сосредоточить внимание.

Но бывают исключения и из этого правила.

Во-первых, мужчина может купить что-нибудь себе, любимому – заколку на галстук, запонки или перстень. Ну, и второй случай – если он хочет сделать своей даме сюрприз.

Так или иначе, Аня при виде такого перспективного посетителя приняла стойку, нацепила на лицо самую приветливую улыбку и жизнерадостно пропела:

– Чем я могу вам помо-очь?

Мужчина состроил строгую мину и подошел к прилавку.

Причем к прилавку с женскими украшениями.

Значит, запланирован сюрприз.

Аня бросилась в бой – стала расспрашивать покупателя, что он предпочитает, для какого случая нужно украшение и в какой ценовой категории…

И тут в зале неожиданно появился Павел.

Он отодвинул Аню и принялся самолично обхаживать покупателя.

Аня обиделась – все же это ее заработок – но против начальства не попрешь, а Павел как-никак начальство. Кроме того, его поведение объяснимо – крупный клиент, его никак нельзя упустить.

Она стояла в сторонке и свежим взглядом наблюдала за тем, как Павел, словно опытный рыболов к наживке, ненавязчиво подводит клиента к вполне определенной покупке.

И очень скоро он сумел убедить покупателя, что тот хочет приобрести перстень из белого золота с крупным бриллиантом.

Перстень был дорогущий, больше миллиона, и политика Павла была вполне объяснима.

Наконец, когда покупатель достал кредитную карту (это была, конечно, платиновая «Виза»), Павел победно взглянул на Аню (мол, учись, как надо работать) и деликатно отступил в сторону, милостиво проговорив:

– Веснушкина, оформи покупку!

Сам он тем временем положил перстень в бархатную коробочку и перевязал нарядной голубой лентой.

Аня, честно говоря, удивилась – с чего вдруг он такой добрый? Ведь если она оформит эту покупку, если на чеке будет стоять ее подпись, ей достанется и бонус… а отношения с Павлом к этому времени испортились, так что Аня не ожидала от него подарков.

Она занялась оформлением и забыла о своих подозрениях.

А позже случилось нечто непонятное.

Во второй половине рабочего дня пришел старый клиент, специально для которого у поставщика заказали заколку с изумрудом. Заколка лежала в сейфе, в кабинете у Павла.

Аня попросила Лику приглядеть за ее товаром, а сама пошла в кабинет к Павлу за заколкой.

Павел полез в карман пиджака, где лежал ключ от сейфа, и нечаянно выронил из этого кармана маленький прозрачный пакетик. В пакетике что-то сверкнуло. Аня потянулась поднять, но Павел вдруг страшно разозлился, накричал на нее и велел возвращаться в зал – мол, нельзя оставлять его на одну продавщицу, а заколку он сам принесет.

Когда Аня возвращалась, у нее перед глазами все стоял блестящий предмет, выпавший у Павла из кармана. Он был подозрительно похож на то кольцо с бриллиантом, которое только что продали богатому покупателю. Но этого ведь не может быть!

Скоро Аня забыла об этом случае, но вот теперь снова его вспомнила…

Еще бы не вспомнить, теперь, в тишине палаты, где слышно было только негромкое дыхание соседок, Ане многое стало ясно. Разумеется, это он, Павел, подменил кольцо. Та же Лика проговорилась как-то, что Павел играет в казино. Это было еще давно, как раз когда они с Павлом начали встречаться. Хоть и шифровались почище Штирлица, но от людей ведь ничего не скроешь, как говорит бабушка, и она в данном случае права.

Вот Лика и ляпнула как-то, когда перехватила взгляд, что Аня бросила на Павла, не сдержалась. Она-то думала, что никто не видит, а Лика в зеркале углядела и сразу все поняла. Не советую, говорит, не тот случай.

Аня тогда вспылила – твое, мол, какое дело? Да в общем никакого, Лика говорит, а только ты знаешь, что он играет? Аня сначала и не поняла ничего – как играет, во что? А потом опомнилась, что-то резкое Лике сказала и ушла. Не хватало еще самой про себя сплетничать, этак завтра весь магазин знать будет. И Лика небось ей просто завидует, может, Павел в свое время ее прелести проигнорировал, и теперь она хочет сопернице подгадить. А может, что-то у них было, и опять-таки, брошенная Лика ревнует.

В общем, выбросила Аня из головы тот разговор, а выходит – зря.

А тогда потому не сильно волновалась, что не очень-то и к Павлу привязалась. Никогда насчет его никаких планов не строила, в голову не приходило, что что-то серьезное у них может быть. Не тот человек.

Просто после развода она себя потерянной чувствовала, вот Павел и помог пустоту в душе заполнить. Но ненадолго.

То есть успокоилась Аня, в себя пришла, посмотрела вокруг трезво и поняла, что не нужно больше ей с Павлом общаться. И правда нехорошо на работе романы заводить. И потихоньку сошли их встречи на нет. Аня сама отговаривалась – то бабушка приболела, то дочку куда-нибудь сводить надо. Павел и не настаивал.

Вера Ивановна всхрапнула громко, отчего проснулась Катерина. Села на кровати, вздохнула, пробормотала:

– Спи, Аня, сон лечит, а то сестру позови, она укол сделает, – и снова легла.

«И то верно, – подумала Аня, – что себя зря растравливать-то. И уколов тоже не надо, еще привыкну…»

С этой благой мыслью она заснула.

Назавтра день был приемный, и тот мужчина, который толкнул Аню дверью, появился в палате ровно в четыре, как только начали пускать. Вернее, сначала в палату вплыла огромная корзина с фруктами, а потом появился он. Высокий, чуть не коснулся головой притолоки, широкоплечий, с красным обветренным лицом. Достаточно просторная палата сразу показалась тесной. Он поставил корзину на подоконник, потом прошел через всю палату на цыпочках и осторожно присел на стул возле Аниной кровати.

– Простите, – пробормотал он смущенно, почти шепотом, – я еще цветы принес, розы, но сестра не позволила, пришлось у нее на посту оставить.

– Еще бы, – игриво отозвалась Катерина, – розы пахучие, а мы девушки болезненные, головка может закружиться, а она и так у нас – бо-бо.

– Я не люблю розы, – неожиданно сказала Аня, хотела сказать совсем другое. Она хотела сказать все, что она думает о людях, которые равнодушные и эгоисты, они несутся по своим важным делам и не смотрят по сторонам, а уж тем более назад. Они чувствуют себя выше простых смертных, они их просто не замечают. Они понятия не имеют, что другие люди могут испытывать боль и отчаяние, и у них дети, которые могут остаться одни на свете…

Тут Аня подумала, что выходит слишком многословно и пафосно и решила просто гордо молчать. Этот тип постоит немного, да и уйдет, что ему тут делать, не на ее же небесную красоту любоваться, вон синяк уже совсем лиловый стал.

Но когда она увидела этого мужчину – такого крупного и сильного и вместе с тем такого смущенного, то все резкие слова вылетели у нее из головы. И гордого молчания тоже не получилось.

– Я тоже не люблю розы, – обрадовался он, – но больным всегда… – Он замолчал растерянно.

Катерина пошепталась с Семенихиной и, невзирая на сопротивление последней, вытащила ее из комнаты. Пришлось толкать Семенихину как вагонетку, она все норовила остановиться и заглянуть посетителю в лицо. В конце концов Катерине это надоело, и она просто выдернула Семенихину из палаты, как морковку с грядки.

В палате осталась кроме Ани еще одна больная – пожилая Вера Ивановна. Она отвернулась к стене, чтобы не смущать посетителя, и сделала вид, что дремлет.

Вид у него был растерянный и огорченный.

– Простите меня, Аня, – наконец выдавил из себя он, – я, конечно, очень виноват и готов… ну, возместить вам, что ли.

Ни на минуту не забывая о лиловом синяке, Аня напустила на себя строгий вид и сказала:

– Вы ни в чем не виноваты. Я сама должна была быть более внимательной и осторожной. Доктор сказал, что сотрясение пройдет. Больничный лист мне и так оплатят. Так что переживать вам абсолютно незачем.

Тут она вспомнила, что больничный ей не оплатят, потому что ее уволили, уволили со скандалом. И теперь ей очень трудно будет найти работу. А тут еще сотрясение. Будет болеть голова, и тяжелое, наверно, поднимать нельзя будет… А про долг, который обещал стрясти с нее директор, лучше вообще не думать…

Аня поскорее отвернулась, чтобы он не увидел слезу, которая предательски бежала из здорового глаза.

– Вы сердитесь, – покорно вздохнул ее посетитель, – что ж, все правильно. Но я… не нарочно. Понимаете, очень расстроен был. Полгода в командировке был, от цивилизованной жизни отвык, да тут еще… от жены подарочек получил по приезде. Приезжаю, а там письмо и бумага официальная о разводе. Мы, конечно, и раньше об этом говорили, – ну, чтобы я работу свою менял или в командировки реже ездил, я слово давал, что в последний раз еду, но тянет в Сибирь, к просторам – жить здесь не могу, дышать тяжко.

– Вы – полярник? – спросила Аня.

– Ну, не совсем. Сибиряк я, золотодобытчик. Как раньше говорили, старатель. В тайге большую часть жизни провожу. Красиво там – вы не представляете, до чего красиво! Иногда на сопку поднимешься – а вокруг только тайга, до самого горизонта, колышется под ветром, как море. Бывает, на двести километров нет человеческого жилья. А весной жарки расцветают – словно капли крови по всей тайге расплескались. А воздух какой! Хоть ножом режь и на хлеб вместо масла намазывай! Дышишь – не надышишься!

– Как вы красиво рассказываете!

– Какое там! Я говорить совсем не умею, я больше руками… – Мужчина смутился. – Это вы на меня так подействовали, что я разговорился. Слушаете вы хорошо. Редко кто умеет так слушать. В тайге-то поговорить не с кем. Привык там к безлюдным просторам, иногда неделю идешь и никого не встретишь, а здесь – столько людей, что трудно поверить. И с непривычки они мне такими маленькими кажутся. Боюсь ненароком наступить и раздавить…

– Совсем как Гулливер после того, как побывал в стране Великанов! – Аня засмеялась и тут же вскрикнула, схватившись за голову.

– Господи, вам плохо? – Он схватил Аню за руки и близко-близко она увидела его встревоженные глаза. И она вдруг поняла, что он действительно переживает и волнуется за нее, как будто они давно знакомы, больше того – как будто они близкие люди. Не отпуская ее руки, он вдруг стал рассказывать про бескрайнюю тайгу, про чистые и прозрачные сибирские реки, про шум ветра в вершинах сосен, про усыпанное крупными звездами ночное небо. Когда сестричка пришла выгонять посетителей, они с удивлением осознали, что проговорили без малого два часа.

И вдруг Аня осознала, что он сейчас уйдет, и она больше его никогда не увидит. Ведь она сама сказала, что он ничего ей не должен, так что он посчитает, что одного визита вполне хватит, и корзины с фруктами тоже. А он так интересно рассказывал про свою жизнь. Он – сильный, смелый, ничего не боится, а она… она – жалкая неудачница, ее предали, подставили, ославили воровкой, ей нет места в его жизни! Так что пускай он уйдет, незачем ей питать беспочвенные надежды.

Явилась Семенихина и сердито посмотрела на Аниного посетителя. Тот не отреагировал, только дернул плечом, как будто муха села. Или, скорее, оса.

– Аня, – неожиданно сказала Вера Ивановна, – а ты проводи своего Гулливера. Возьми мой халат теплый, да и иди в холл, оттуда не выгоняют.

– Лучше мой! – засуетилась появившаяся Катерина. – Мой поприличнее, а то у вас фланелевый в цветочек…

В Катеринин халат Аня завернулась вся целиком, да еще и капюшон на голову натянула, чтобы не видно было колтуна волос и синяка на щеке. Встала она довольно легко, но потом голова снова закружилась, и Андрей, так звали ее посетителя, буквально отнес ее в холл на руках. Странно, они проговорили больше двух часов, а она даже не спросила его имя. Это выяснила неугомонная Катерина.

– Аня, – заговорил он, снова взяв ее руки в свои, – я понимаю, что сейчас не время об этом говорить, но…

– Ты прав, – Аня попыталась взять себя в руки, – нам нужно…

– Аня, что не так? – перебил он ее. – Там, в палате, ты была совсем другая. Тебе плохо? Это пройдет, я найду лучших врачей, через неделю и следа не останется.

– Да нет… – у Ани внезапно пропал голос, – это пройдет, я знаю…

– Может, ты волнуешься, как там дочка? Так я съезжу, все им объясню, посмотрю, как они там…

Аня вдруг вспомнила, что так и не позвонила бабушке. Господи, да что с ней такое? Это потому что она все время думает о том, что случилось в магазине. И ужасно боится, что будет дальше.

– Аня, расскажи, что тебя тревожит! – Андрей уже прижимал ее к своей широкой груди. И Аня вдруг поняла, что там ей и место. Пока она слышит биение его сердца в непосредственной близости, ей ничего не грозит. Вон какой он сильный.

– Ну? – Он даже легонько тряхнул ее, чтобы не засыпала.

И Аня решилась. Всхлипывая и орошая его пиджак слезами, она рассказала ему, что случилось в магазине перед тем, как он, сам того не желая, стукнул ее дверью в метро.

Еще утром ничто не предвещало катастрофы. Но около одиннадцати в магазин вошел знакомый клиент. Продавщицы сделали стойку, но тут заметили, что с клиентом что-то не так. Лицо его было багровым, глаза метали молнии.

Аня почувствовала, что назревают большие неприятности. Клиент был тот самый, которому она незадолго до того продала дорогущее кольцо с бриллиантом.

– Где директор?! – рявкнул клиент, подойдя к прилавку. – Позовите его сию минуту!

К нему тут же подскочил Павел, подхватил под локоть, что-то зашептал умиротворяюще и повел за локоток в служебную часть магазина.

Ну да, главное, увести его из зала, притушить скандал, чтобы не распугать остальных покупателей.

Павел с клиентом скрылись, из кабинета директора доносились приглушенные голоса. Продавщицы нервничали, отвечали покупателям невпопад и невольно прислушивались.

Наконец голоса в кабинете затихли.

Прошло еще минут десять, и клиент вышел в зал, прошел к выходу, мрачно глядя в пол, и удалился, на прощание хлопнув дверью.

Едва дверь магазина закрылась за клиентом, в зал выскользнула товаровед Света Петрова, сделала большие глаза и проговорила:

– Аня, тебя Аркадий Борисович вызывает.

Сердце у Ани екнуло. Такой вызов, сразу после скандала с клиентом, не предвещал ничего хорошего.

– Чего вызывает-то? – спросила она у Светы. – Злой?

– А ты как думаешь? Выложил из своего кармана миллион, да еще хорошего клиента потерял!

Аня вздохнула и вышла из зала.

И тут, в темном служебном коридорчике, к ней подскочил Павел.

Схватил ее за воротник, прижал к стене.

– Ты что?! – испуганно выдохнула Аня. – С ума сошел? Отпусти меня сейчас же!

– Отпущу! – прошипел Павел. – Но сначала ты должна кое-что усвоить. Если ты попытаешься что-нибудь рассказать директору, я все так поверну, что ты сядешь!

– Как – сяду? – переспросила Аня.

И только тут, по злобному взгляду Павла, по его учащенному дыханию, поняла, что он имеет в виду.

И тут же вспомнила тот день, когда она продавала это злополучное кольцо…

– Поняла? – Павел сверлил ее взглядом и тяжело дышал. – Только заикнись – и я все свалю на тебя! Как ты думаешь, кому он поверит?

Аня в ужасе смотрела на его лицо.

Неужели это он… неужели с этим человеком она…

Лицо Павла было страшным. Она поняла, что совсем его не знает. И этот незнакомый ей человек был готов на все, на любую подлость, на любое злодейство…

– Ты сядешь, – повторил он с злобным удовольствием. – И дочка твоя останется одна! В детдоме знаешь что с такими девочками делают?

Аню окатила волна ледяного ужаса.

– Поняла? – повторил Павел – и вдруг отпустил ее и исчез.

Аня удивленно захлопала глазами – только что был, и вот – как сквозь землю провалился. Только в воздухе после него осталось какое-то электричество, как перед грозой. И ужас, ужас от его слов…

– Веснушкина! – раздался из-за двери раздраженный голос директора. – Долго я тебя буду ждать?

Она вздрогнула, поправила блузку и вошла в кабинет.

Аркадий Борисович был сам на себя не похож. Обычно лощеный, сдержанный, безукоризненно вежливый и ровно-приветливый, он был переполнен раздражением и злостью. Лицо покрывали красные пятна, редкие волосы вокруг лысины торчали дыбом, как будто были наэлектризованы.

– Вызывали, Аркадий Борисович? – испуганно пискнула Аня.

– Ты это продавала?! – проговорил он обманчиво тихим голосом и бросил на стол кольцо. То самое кольцо.

– Я… – выдохнула Аня.

Она хотела еще что-то сказать, но голос ее не слушался. И еще – она вспомнила перекошенное лицо Павла и его тихий, злобный голос:

«Только заикнись, и я все свалю на тебя…»

И еще – самое страшное:

«Ты сядешь, и твоя дочка останется одна…»

– Я, – повторила Аня.

– Ты сама не могла это придумать. Не могла это провернуть. Кто тебя надоумил?

– О чем вы, Аркадий Борисович?

– Ты еще спрашиваешь? Ты продала тому человеку подделку! Стекляшку! – Он поднял кольцо и снова швырнул его на стол.

– Я… я ничего не знаю… – пролепетала Аня, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног.

И снова в ее голове прозвучали слова Павла:

«Ты сядешь, и твоя дочка останется одна…»

– Так вот, Веснушкина, – голос директора по-прежнему был тихим, но в нем звенело страшное напряжение и угроза. – Так вот, Анна. Скажи спасибо, что я не передаю тебя полиции. Не думай, что это по доброте – мне просто не нужен скандал, не нужно выносить сор из избы. Но вот тебя я вымету отсюда поганой метлой! – Он не выдержал и закричал непривычным, незнакомым голосом: – Ты здесь больше не работаешь!

Аня отшатнулась, как от удара, но директор пригвоздил ее к месту взглядом:

– Стой на месте, я тебя еще не отпустил! Ты уйдешь отсюда – но выплатишь мне все деньги, которые я сейчас заплатил клиенту. Я заплатил ему один миллион девяносто две тысячи рублей своих собственных денег. Так вот, ты выплатишь мне их все, до копейки.

– Но откуда я их возьму? У меня нет и никогда не было таких денег!

– А вот это меня не касается! Ты достанешь эти деньги, где хочешь. Заработаешь, украдешь… продашь квартиру… достанешь их где угодно. А если не достанешь – я тебя уничтожу. Я сделаю так, что тебя не возьмут никуда, даже в круглосуточный продовольственный магазин картошкой торговать!