Текст книги "Мальтийский крест Павла Первого"

Потом она нашла мне частного психиатра, который сказал, что нужно продолжительное лечение. На сеансах он начал издалека, все пытался меня расспрашивать о раннем детстве, но поскольку я была девочка робкая и закрытая, то он в своем деле не слишком преуспел.

Потом маме и мне все это надоело, и мы это дело бросили. Потом, когда пару раз были похожие приступы, мама снова повела меня уже к другому доктору. Тот поставил диагноз «клаустрофобия» и дал несколько полезных советов, которыми я пользуясь до сих пор. Ничего, пока жить можно.

Если не вспоминать тот, самый первый приступ, когда меня заперли в темной кладовке… Вот тогда ничего не помогает. Снова накатывает на меня дикий неуправляемый страх, снова я боюсь вздохнуть и чувствую, что умираю…

Я очнулась от того, что кто-то тряс меня за плечо.

– Вера, Вера, очнись! – пробился в кошмар мамин голос. – Вера, приди в себя! Вера, ты дома, все в порядке!

Мама трясла меня так сильно, как будто я – байковое одеяло, которое надо очистить от пыли.

Ой, не надо про одеяло!

Видя, что я очнулась, мама отпустила меня на минутку, чтобы включить в комнате люстру. Яркий свет больно резанул по глазам, я отшатнулась, зажмурилась. Мама же раздернула занавески и распахнула окно.

Когда я увидела за окном наш двор и заходящее солнце, отражающееся в окнах напротив, мне стало легче. Сердце опустилось на место, мучительный спазм прошел, теперь я могла свободно вдохнуть свежий вечерний воздух.

– Ну вот, ну вот, – тараторила мама, – ну все в порядке, ты уже успокоилась. Сейчас таблеточку выпьешь, потом заснешь, и утром будешь как новенькая.

– Который час? – я смутно помнила, что сегодня у меня еще есть важное дело.

– Какая разница? – удивилась мама. – Ну, допустим, полвосьмого. Это даже хорошо, что еще не поздно, мы сейчас чаю попьем, только таблеточку вот…

– Не надо таблетку! – слабым голосом сказала я.

– Ну хорошо, хорошо, ты права, на голодный желудок нельзя таблетки пить. Вот сейчас поужинаем. Чаю попьем…

По тому, как она быстро согласилась, я поняла, что таблетку эту она в меня все же впихнет.

– А что за таблетки ты мне даешь? Что за лекарство? – я подалась назад, чтобы высвободиться из ее рук.

Странно, раньше мне не приходило в голову спросить про таблетки; правда, и приступов дома давно не было. Как-то все не то чтобы устаканилось, просто я тщательно слежу, чтобы не провоцировать очередной приступ.

– Это просто успокоительное… – мама спрятала руки за спину, – очень мягкое, ничего серьезного. Поспишь ночку и все, никаких побочных явлений…

Да не могу я сейчас заснуть, мне в музей надо, меня там Леокадия Львовна ждет!

В самый последний момент я спохватилась, чтобы не сказать это вслух. И вот что теперь делать? Из дома меня мама точно не выпустит, нечего и думать.

Она побежала на кухню, откуда слышался скрип дверцы холодильника, стук ящиков, шум закипающего чайника.

– Ромашковый, твой любимый! – сказала мама.

Вот с чего она взяла, что я люблю ромашковый чай? Сейчас бы крепкого обычного чая, темно-коричневого, горьковатого, и чтобы сахар вприкуску…

У нас в доме такого сахара не водится, вот разве что Валентина для себя покупает.

– Мам, а сахара нету? – спросила я, хотя все знают, что ромашковый чай с сахаром – ужасная гадость.

– Сахара? – удивилась мама. – Ты же… ну хорошо, я поищу. Только прими таблетку.

И впихнула ее мне в рот.

Уж не знаю, как у меня получилось спрятать таблетку за щеку и не проглотить, запивая ее водой. Как только мама отвернулась к буфету, я незаметно выплюнула таблетку. Она выскользнула из руки и беззвучно упала на стол.

– Нет тут никакого сахара, зато вот, конфеты какие-то у Валентины есть…

Мама уже поворачивалась, а я все никак не могла незаметно взять со столешницы таблетку. Вот подхватила, но тут она снова выскользнула и упала в чашку с маминым чаем. Она пьет ройбуш. Без всяких фруктовых добавок и без сахара.

Я закусила простенькую карамельку (ужас до чего кислая, скулы тут же свело), исподтишка подглядывая за мамой.

Вот она сделала из чашки глоток, потом другой. На миг я испугалась – что я делаю? Зачем я подсунула ей неизвестно какую таблетку? А вдруг ей станет плохо?

С другой стороны, я-то их принимаю. И ничего, кроме сонливости, не испытываю. Так и с ней ничего не случится.

После ужина я мыла посуду, поглядывая на часы. Время неумолимо бежало к девяти. Пора.

Очень тихо я подкралась к маминой двери и открыла ее, стараясь не скрипеть. Телевизор работал без звука, а мама спокойно спала прямо в одежде. Я выключила телевизор и укрыла ее пледом, при этом едва успела подхватить выпавший из ее руки телефон. Мама писала сообщение, и тут ее настиг сон.

Телефон включился сам собой, он работал без пароля.

Конечно, нехорошо читать чужие письма, но я вспомнила мамино странное поведение. И эта ненависть в глазах, а потом страх… я должна понять, в чем дело!

Ага. Вот они, последние…

«Надо поговорить, – писала мама, – это срочно».

И ответ:

«Завтра я не могу, вечер у меня занят».

Снова мамино:

«Это очень важно! Не терпит отлагательств!»

«Ну хорошо, тогда утром перед работой».

«На нашем месте?»

Я посмотрела на того, с кем мама переписывалась, в контактах он был обозначен одной буквой В. Вот как, стало быть, все секретно. Но почему? Мы с мамой живем вдвоем, и она прекрасно знает, что я не читаю чужие письма.

При этой мысли в самой глубине души шевельнулся стыд – как раз сейчас я этим и занимаюсь. Но я придушила чувство стыда в зародыше, потому что решила узнать, кто же такой этот В, которого мама так тщательно скрывает от меня. Потому что мне очень не понравились ужас и ненависть в ее глазах.

Итак, мама заснула буквально на полуслове, не успев написать ответ. Интересно, где это – на нашем месте? И я рискнула ответить сама.

«Да, в кафе».

Ведь я видела маму в торговом центре, так что вполне вероятно, что и в этот раз они встречаются в том же кафе. Я ждала недоуменного вопроса – какое еще кафе, ты о чем вообще? Но мне пришел симпатичный смайлик, стало быть, все в порядке.

Мама шевельнулась во сне и что-то пробормотала. Я бросила телефон и скакнула к двери испуганной антилопой.

Время поджимало, я едва успею на встречу. Я натянула темные джинсы и серую флиску с капюшоном, чтобы быть как можно незаметнее, и ушла, постаравшись не хлопнуть входной дверью.

Без четверти девять я подходила к Михайловскому замку. Было еще светло, но на город постепенно опускались розоватые полупрозрачные сумерки, какие бывают летом в нашем городе. Я обошла замок и приблизилась к боковому фасаду.

Действительно, возле стены замка стояла полосатая черно-белая будка, в каких до революции стояли часовые.

Я подошла к этой будке… и попятилась: в будке стоял рослый усатый солдат в гвардейском мундире.

Ну, дает Леокадия Львовна! Говорила, что здесь никого не будет, а тут часовой… правда, часовой какой-то странный. Ненатуральный какой-то.

Я пригляделась к нему.

Он стоял, глядя прямо перед собой, не моргая. На меня он даже не покосился… да он даже не дышал!

Я едва не рассмеялась: я приняла за часового очередную восковую фигуру, которую поставили возле замка для воссоздания исторического колорита. Ну, этой иллюзии, конечно, помогли волшебные петербургские сумерки…

Тут из-за будки часового выглянула Леокадия Львовна и поманила меня.

Я подошла к ней, косясь на воскового солдата, и проговорила:

– Можете представить, я приняла его за живого человека!

– Тс-с! – Леокадия прижала палец к губам. – Говорите тише, здесь ведь и правда у стен есть уши!

Я пожала плечами.

Тише так тише… У старушки явная паранойя, но не будем на этом зацикливаться.

Тут Леокадия Львовна отступила от стены и показала мне на что-то у себя над головой:

– Вы это видите?

Я запрокинула голову и проследила за ее взглядом.

И ничего не увидела, кроме стены розовато-персикового оттенка. Ну, из этой стены еще выступали какие-то темные шпенечки.

– Что я должна увидеть?

– На этом месте была раньше сделана надпись. Фрагмент из священного писания. Вы видите, сейчас от нее остались только крепления. Но я расскажу вам об этой надписи позднее, сейчас нам пора идти, если мы хотим успеть вовремя…

Она с неожиданной для своего возраста ловкостью юркнула за будку часового, и оттуда до меня донесся шепот:

– Идите же за мной!

Я пролезла за будку – и увидела в стене небольшую приоткрытую дверцу, из которой выглядывала старушка. Она отступила в сторону, я вошла внутрь и оказалась в маленькой круглой комнате без окон и дверей. Я тут же напряглась: говорила уже, что у меня проблемы с небольшими помещениями, особенно если окон нету.

Кстати, мебели здесь тоже не было, зато был красивый резной камин с белой мраморной доской, на которой стоял бронзовый канделябр на три свечи. Я прислушалась к себе: вроде бы паники пока нету, и дышится нормально. Неудобно распускаться перед Леокадией, она-то вон какая бодрая.

Леокадия Львовна зажгла свечи, взяла канделябр в руку и повернулась ко мне:

– Ну что ж, пойдемте…

Я удивилась: куда она собирается идти, ведь в этой комнатке, как я уже сказала, не было дверей?

Однако Леокадия подошла к правой стороне камина, которую украшала мраморная львиная морда. Старушка решительно вложила свободную руку в мраморную пасть, как цирковой укротитель, и что-то там повернула.

И тут же часть камина со скрипом отодвинулась в сторону, и перед нами открылся темный проход. Так вот в чем дело: оказывается, из этой комнаты есть еще один выход! Так что моей клаустрофобии можно показать большой кукиш.

– Вы знаете, – проговорила старушка вполголоса, – Павел Петрович очень любил всевозможные тайники, секретные проходы и потайные комнаты, и по его приказу в нашем замке сделали их очень много. Сейчас мы с вами пойдем тем путем, каким в ночь убийства сюда проникли заговорщики.

С этими словами Леокадия Львовна подняла канделябр повыше и шагнула вперед.

Я последовала за ней.

Дверца за нами закрылась, и если бы не канделябр, мы остались бы в полной темноте.

При колеблющемся свете свечей мы несколько минут шли по узкому коридору. Затем перед нами оказалась винтовая железная лесенка, по которой мы поднялись на несколько оборотов и снова пошли по прямому коридору.

На этот раз мы шли недолго и снова оказались перед лестницей, на этот раз ведущей вниз.

Мы спустились на один этаж, Леокадия Львовна толкнула дверь – и мы вошли в уже знакомое мне помещение.

Это была спальня императора Павла.

За прошедшее время здесь успели навести порядок – столбики кровати починили, и балдахин установили на прежнее место, труп Верещагина убрали, кровь смыли. Только восковой персоны самого Павла не было, и группа заговорщиков выглядела дико – с угрожающими лицами они толпились над пустым местом.

– Фигуру императора так и не нашли! – вполголоса проговорила Леокадия Львовна.

– А зачем мы сюда пришли? – спросила я.

– Чтобы попасть в тайную часть замка!

Леокадия Львовна подошла к платяному шкафу красного дерева, открыла его дверцу. В шкафу висело несколько шелковых халатов и коричневый фрак. Леокадия решительным жестом сдвинула одежду в сторону, запустила руку в глубину шкафа и дернула незаметную задвижку. Задняя стенка шкафа открылась, как дверь купе.

– Через эту потайную дверь, – пояснила Леокадия, – император мог попасть в покои своей фаворитки Анны Лопухиной, которые располагались ниже этажом.

– Ловко устроился!

– Может быть, и так, но в ночь убийства он почему-то не воспользовался этим потайным выходом. Казалось бы, он мог сбежать через эту дверь и спрятаться у своей возлюбленной, но не сделал этого и пал жертвой заговорщиков.

– Почему так случилось?

– Возможно, как истинный рыцарь он не захотел рисковать жизнью любимой женщины.

– А может, просто растерялся.

Леокадия Львовна взглянула на меня неодобрительно и добавила:

– Туда мы сейчас и пойдем. В покои Лопухиной.

– Зачем?

– Оттуда мы попадем в тайную часть замка.

Мы спустились по очередной винтовой лестнице и оказались в просторной комнате, обставленной изящной светлой мебелью.

– Это будуар Лопухиной, – пояснила Леокадия Львовна. – Спальня вот за той дверью, но нам туда не нужно.

Она подошла к чудесному туалетному столику с тройным зеркалом, выдвинула один из ящичков, запустила руку внутрь и что-то там осторожно повернула.

Тут же в одной из стен, обитой шелком с цветочным рисунком, открылась тайная дверь.

– За мной! – скомандовала Леокадия Львовна и устремилась в темноту, подняв над головой канделябр.

И снова мы шли по темному коридору, только теперь этот коридор то и дело сворачивал, пересекался с другими коридорами. В какой-то момент наш коридор оборвался, впереди был глубокий провал, над которым нависал ажурный металлический мостик.

Мы пошли по нему.

Внизу, на глубине нескольких этажей, мерцали какие-то огоньки.

Вдруг я увидела, что навстречу нам по мостику движется какая-то странная фигура.

– Что это?! – вскрикнула я испуганно и схватила Леокадию Львовну за руку.

– Тс-с! – шикнула та, отступая к перилам. – Я же говорила вам, что по ночам здесь можно встретить призрак императора!

Я вгляделась в приближающуюся фигуру.

Это был человек в старинном костюме, со свечой в руке. Как и говорила Леокадия Львовна, он не шел, а плыл в воздухе над мостом, не касаясь его ногами.

Когда призрак приблизился к нам, я смогла разглядеть надменное лицо, курносый нос, пудреный парик.

Леокадия Львовна поклонилась призраку и дрожащим голосом произнесла:

– Доброй ночи, ваше императорское величество!

Правда, прыгать на одной ножке она не стала – видимо, решила, что в ее возрасте это несолидно.

Призрак никак не отреагировал на ее слова, он проплыл мимо нас и вскоре растаял в темноте, мы же пошли дальше.

– Куда мы идем? – спросила я свою спутницу, когда мы перешли мост и пошли по очередному коридору.

Она не ответила, и тогда я задала другой вопрос:

– Долго нам еще идти?

– Недолго, – лаконично ответила Леокадия Львовна и взглянула на часы.

Мы шли еще минут пять, свернули и оказались в квадратном помещении, посреди которого стояло массивное кресло с резными подлокотниками.

– Ну вот, кажется, мы успели! – Леокадия Львовна снова взглянула на часы.

– Что это за комната?

– Я же говорила, что император обожал всевозможные тайники, потайные ходы. А здесь он обустроил место, откуда мог незаметно наблюдать за жизнью своего двора.

– А почему мы так спешили сюда?

– Сейчас узнаете. – С этими словами Леокадия Львовна подошла к креслу, взялась за один подлокотник и повернулась ко мне:

– Помогите! Оно тяжелое!

Я взялась за второй подлокотник, вдвоем мы опрокинули кресло, и оно вдруг разложилось, превратившись в невысокую деревянную лесенку, какими пользуются в библиотеках и кабинетах, чтобы достать книги с верхних полок.

Леокадия придвинула эту лесенку к стене, влезла по ней и поманила меня пальцем:

– Давайте сюда!

Я опасливо поднялась по лесенке и встала рядом с Леокадией. Мы с трудом поместились на верхней ступеньке. Хорошо, что я – девушка стройная (мама говорит, что я худа, как гвоздь, ни груди у меня, ни попы. Меня ее слова, надо сказать, ни капельки не волнуют). Леокадия Львовна же, похоже, вообще ничего не весит.

– Смотрите!

Перед моими глазами была узкая щель в стене, незаметная снизу. Я прильнула к этой щели и увидела просторную комнату, обставленную с поистине царской роскошью. Обитые голубым шелком диванчики на гнутых ножках, такие же кресла и стулья, два небольших столика – кажется, их называют ломберными. На стенах висели китайские гравюры, перед камином красовались шелковые ширмы, расписанные хризантемами, журавлями и тиграми.

Возле стены стоял музыкальный инструмент, отдаленно напоминающий пианино – может быть, клавесин или клавикорды. Рядом с этим инструментом находились напольные часы, выполненные в форме восточной пагоды. По сторонам от этих часов на стене висели два больших парадных портрета – мужчина с длинным породистым лицом, в пудреном парике и в камзоле удивительного жемчужно-серого цвета, расшитом серебром, и дама с осиной талией, в платье из серебристой парчи, с мушкой на левой щеке.

– Это малая гостиная, – пояснила шепотом Леокадия Львовна.

– Какая же тогда большая? – фыркнула я. – А вообще, зачем мы сюда пришли?

– Скоро вы увидите, – непонятно ответила Леокадия и снова взглянула на часы. – Сколько на ваших?

– Без одной минуты десять.

– А, тогда мы успели вовремя. Просто мои часы немного спешат.

Тут минутная стрелка часов-пагоды подошла к двенадцати, и раздался мелодичный звон. В то же время открылась дверца в верхней части часов, оттуда вышли две изящные фигурки, два нарядных китайца в ярких расписных халатах. Они церемонно поклонились друг другу и вернулись в свое жилище.

Я подумала – не для того же Леокадия так долго вела меня по всем этим потайным коридорам, чтобы показать эти часы и услышать, как они бьют?

Я уже хотела что-то ей сказать, но Леокадия прижала палец к губам и показала на что-то глазами.

Тут я и сама увидела, что в гостиную, опасливо оглядываясь по сторонам, вошел человек в сером пиджаке.

Это был мужчина после сорока, с отчетливыми залысинами в темных с ранней сединой волосах, с широким бульдожьим лицом и маленькими серыми глазками. Я едва не ахнула от удивления, поскольку узнала в этом человеке замдиректора музея Ивана Антоновича Попеляева. Вот интересно, он-то что тут делает в такое время? Он явно не из тех людей, которые задерживаются на работе.

Он подошел к часам, взглянул на их циферблат, потом посмотрел на свои часы и покосился на дверь – не ту, через которую сам только что вошел, а на вторую, в противоположном конце комнаты.

Он явно кого-то ждет, поняла я.

Прошло еще две или три минуты…

И вдруг в комнате возник еще один человек.

Именно возник.

Вот только что его не было – и вдруг он появился, словно материализовался из серебристых, мерцающих петербургских сумерек, проступил из них, как проступает изображение на фотографии, погруженной в проявитель.

Или нет – он как будто вышел из портрета, из парадного мужского портрета, который висел на стене слева от напольных часов. Потому что этот незнакомец был удивительно похож на мужчину на портрете.

То же длинное породистое лицо, тот же высокомерный взгляд глубоко посаженных глаз…

Конечно, он был одет не в камзол по моде восемнадцатого века, а в современный костюм, но костюм был сшит из ткани того же неуловимого жемчужно-серебристого оттенка и сидел на нем с тем же поразительным изяществом.

Он что-то сказал, но мы были далеко и не расслышали его слов.

Только было я хотела огорчиться по этому поводу, как Леокадия Львовна протянула мне железную воронку, которую вытащила из углубления в стене. Себе она взяла вторую такую же.

Я приложила воронку к уху, и тут же услышала все звуки, раздававшиеся в гостиной, словно перенеслась туда.

Я слышала потрескивание паркета, тиканье часов-пагоды, какой-то едва уловимый шорох, доносившийся из-за шелковой ширмы… мыши там, что ли?

Надо же, уже двести с лишним лет назад были придуманы устройства для подслушивания, вроде современных «жучков», только без всякой электроники! Так вот что имела в виду Леокадия Львовна, когда говорила, что в этом замке и стены имеют уши!

Я слышала все звуки, доносившиеся из гостиной, и, разумеется, слышала разговор Попеляева с элегантным незнакомцем.

Попеляев, видимо так же, как и я, был удивлен неожиданным появлением незнакомца и недовольно проговорил:

– Вы всегда так внезапно появляетесь? Это неприятно, в конце концов… это действует на нервы.

– Ничего, господин Попеляев! Пора бы уже и привыкнуть. Нам с вами еще долго придется иметь дело. И вы, в конце концов, не кисейная барышня. И еще, хочу вам напомнить – меня следует именовать «ваша светлость». По-моему, это не так уж трудно запомнить.

– Хорошо, хорошо… пусть будет «ваша светлость». Называйте себя как угодно, только оставьте меня в покое!

– Оставлю, как только получу то, что мне нужно! Кажется, я вам это объяснил в доступной форме… в ваших интересах найти это как можно быстрее…

– Я делаю все, что в моих силах! – воскликнул Попеляев.

– Но где же результат?

– А что, если этого здесь нет и никогда не было? Что, если это всего лишь легенда?

На этот раз его собеседник утратил свою невозмутимость. Он вспыхнул и выкрикнул:

– Не смейте так думать! Это здесь, здесь, не может быть никаких сомнений! И вы это найдете, если не хотите, чтобы всплыла та давняя история…

– Сколько можно… – перебил его Попеляев. – Вы меня уже достали…

– Ваша светлость, – машинально добавил его собеседник.

– Вы меня достали, ваша светлость! Идите вы к черту… ваша светлость!

– Вот как вы заговорили? – Мужчина с портрета неожиданно успокоился и проговорил ледяным тоном: – Значит, вы хотите, чтобы история в Нечволодове стала общим достоянием?

Попеляев переменился в лице, попятился.

– Я же просил вас не произносить это название! Разве это так трудно?

– Я тоже много о чем вас просил. Например, просил помочь мне в поисках.

– Но я не мешаю вам искать ту вещь… вы чувствуете себя в замке как дома…

– Но вы не дали мне старые планы!

– Это не так просто. Они хранятся в кабинете старухи, а ключ от кабинета она увезла с собой в Торонто…

– Что вы как младенец! Неужели так трудно открыть кабинет без ключа? Наверняка замок там самый примитивный!

– Да что вы такое говорите? Я же не взломщик!

– Нет, вы не взломщик, вы убийца.

– О господи… как вы меня мучаете!

– Вы сами виноваты!

– Кстати, об убийстве… что вы натворили в спальне императора?

– О чем это вы?

– Только не делайте вид, что вы ни при чем и ничего не знаете! Это ведь вы убили Верещагина.

– Да что вы такое говорите? Как вы могли подумать! Я – и убийство… это две вещи несовместные!

– Это убийство привлекло внимание полиции, а это последнее, что нам нужно!

– Вот именно! Вы же сами понимаете, что это совершенно не в моих интересах!

– Если не вы – то кто же? Это вы ходите по замку, когда хотите, чувствуете себя здесь как дома…

– Но я и правда больше кого-либо другого имею право здесь находиться!

– Расскажите это полиции! Они очень заинтересуются вашей особой… ваша светлость!

– Еще раз заверяю вас, что не имею к этому убийству никакого отношения!

Я внимательно слушала увлекательный разговор в гостиной, но тут до меня донесся еще какой-то звук – негромкий шорох и крайне неприятный писк…

Я скосила глаза на этот звук – и увидела посреди комнаты, где мы находились, большую наглую крысу.

Она поводила жесткими усами и смотрела на нас с Леокадией маленькими красными глазками – мол, кто это здесь хозяйничает без моего разрешения.

Леокадия Львовна тоже заметила крысу, и на ее лице проступил самый настоящий ужас.

А крыса без колебаний подошла к лесенке, на верхней площадке которой мы с Леокадией с трудом умещались, и начала подниматься по ней…

Леокадия Львовна в панике запрыгала, поджимая то одну ногу, то другую. При этом она, конечно, выронила слуховую воронку, и та с грохотом покатилась по полу.

Не могу сказать, что не боюсь крыс. Я их боюсь, как всякий нормальный человек, но сейчас, как ни странно, я не впала в панику, умудрилась сохранить ясность мысли. С другой стороны, не хватало еще впадать в панику из-за обычной, хоть и очень большой, крысы. Мне и так хватает моих проблем…

Или может, так подействовала на меня новая прическа, или я просто стала другим человеком? Во всяком случае, я сумела сохранить спокойствие, держала себя в руках. Одним глазом следя за приближающейся крысой, вторым глазом я следила за беседой в гостиной, и увидела, как мужчина с портрета насторожился, прислушиваясь, и проговорил:

– Здесь еще кто-то есть! За нами следят!

– Кто здесь может быть… ваше высочество?

Но его уже никто не слышал.

Длиннолицый мужчина исчез так же внезапно, как появился. То ли он растворился в вечернем воздухе, то ли вернулся в парадный портрет, из которого вышел – но в гостиной не было никого, кроме самого господина Попеляева.

А вот в нашей комнате события развивались.

Наглая крыса решительно поднималась по лесенке, Леокадия Львовна была уже на грани истерики. Удивительно, как она до сих пор не свалилась и не переломала ноги! И вообще, при такой работе как она не привыкла, ведь крыс, небось, тут полно… Хоть бы котов специальных завели, как в Эрмитаже!

Я с удивившей меня саму решимостью сдернула с ноги кроссовку и швырнула ее в крысу.

Мерзкая тварь не ожидала такого поворота событий. Она скатилась с лестницы и ретировалась в дальний угол комнаты.

А я подхватила трясущуюся от страха Леокадию Львовну и спустилась с лесенки.

– Все хорошо, – успокаивала я ее, – все хорошо, она ушла!

– Правда?

– Ну вот, видите же, ее нет.

– Ох, не знаю, что со мной такое… то есть, конечно, знаю – я просто ужасно боюсь крыс…

– Не переживайте, крыс все боятся!

– Да, но при моей работе это недопустимо! В исторических зданиях всегда водятся мыши и крысы, и тем более в нашем Замке… такая крысобоязнь делает меня профнепригодной… я скрываю это от коллег, но рано или поздно эта тайна раскроется… вы же знаете, тайное всегда становится явным…

Казалось, сейчас она разрыдается.

Я не знала, как ее успокоить и, чтобы отвлечь от неприятных мыслей, задала вопрос, который давно вертелся у меня на языке:

– А что это за фраза – «Долгота дней»?

Это сработало. Леокадия Львовна оживилась.

– На стене замка, в том месте, где мы с вами вошли в него, была сделана надпись, фрагмент из священного писания – «Дому твоему подобаетъ святыня господня въ долготу дней». Однажды, когда император шел в церковь, на церковной паперти к нему подошла юродивая и предсказала, что он проживет столько лет, сколько букв в этой надписи…

– И как – это предсказание сбылось?

– А что вы думаете? В этой надписи – сорок семь букв, можете проверить, и император был убит на сорок седьмом году жизни.

– Удивительно!

– То-то и оно! Правда, есть мнение, что эта легенда появилась уже после смерти императора, когда кто-то из придворных пересчитал буквы в надписи. Кстати, тогда эту надпись и убрали, чтобы не плодить пустые разговоры. Так что сейчас от нее остались только черные точки на месте крепления букв.

– А что вы думаете о тех двоих, которых мы только что видели? – очень осторожно я вернулась к интересующей меня теме.

– Ну, я давно подозревала, что Попеляев нечист на руку. Но этого второго видела уже не раз. И он…

– Он очень похож на портрет, который висит в Малой гостиной!

– Вы тоже заметили? Удивительно похож!

– А кто эти люди с портретов?

– Это герцог Брауншвейгский и его супруга. Эти портреты императору Павлу подарили представители Мальтийского ордена, когда предложили ему стать Великим магистром ордена.

– И он согласился?

– Конечно! Ведь это большая честь! А герцог был очень влиятельным членом ордена.

– Но вы хотя бы отдаленно представляете, что же этот тип хочет от Попеляева, что он хочет найти?

– Ему нужны старые планы… Знаете, в этом замке бытует множество легенд о несметных сокровищах Мальтийского ордена, которые Павел якобы спрятал в тайнике. Этому способствует сама атмосфера замка – эти потайные лестницы, тайные переходы и то, что император был убит здесь… Буквально со дня его смерти появились искатели этих сокровищ.

– Ничего не нашли?

– Разумеется, – Леокадия Львовна пожала плечами, – как я говорила, это всего лишь легенды. Хотя… – она блеснула глазами, – в таком деле ни в чем нельзя быть уверенным. Какая-нибудь мелочь, случайно найденная безделушка позволяет посмотреть на поиски совершенно с другой стороны… и вот…

Тут я вспомнила про кольцо. То самое серебряное кольцо, которое я нашла в туалете при спальне несчастного убитого императора. И никому про него не сказала. Уж больно противная баба эта Камнеломова, не хотела я давать ей против себя козырь. Так, может, теперь отдать его Леокадии Львовне? Я сунула руку в карман и только тут сообразила, что кольцо осталось в кармане куртки, а сейчас на мне серая флиска, чтобы быть незаметнее в сумерках. Ладно, в следующий раз возьму кольцо с собой и отдам Леокадии, пускай она сама решает, что с ним делать.

Золоченая карета с императорскими гербами остановилась неподалеку от церкви. Лакей отворил дверцу, опустил откидную лесенку. Император спустился по ней, поправил треуголку и направился к церкви. Следом за ним торопливо семенил слуга с туго набитым кошелем.

На паперти толпились нищие, демонстрировали свои увечья и уродства.

Император истово перекрестился, подал знак слуге, и тот принялся бросать в толпу попрошаек монеты, как сеятель бросает семена в весеннюю землю.

Нищие кинулись подбирать подаяние, с остервенением отталкивая друг друга и злобно переругиваясь.

Только одна нищенка, худая женщина в лохмотьях, с пылающим взглядом, не бросилась за подаянием, она на коленях подползла к царю, протянула к нему тощие трясущиеся руки и выкрикнула резким, высоким голосом:

– Сочтены дни твои, батюшка, сочтены! Денег в твоем кошельке много, а дней тебе даровано куда меньше!

Слуга, сопровождавший императора, кинулся к нищенке, хотел оттолкнуть ее. В окружающей толпе поднялся недовольный ропот. Павел остановил слугу:

– Не трогай! Не обижай юродивую!

Он наклонился, поднял нищенку и спросил ее:

– О чем ты говоришь, старица? Как ты можешь знать, сколько дней мне суждено прожить? То известно одному Господу!

– Не одному, сударь-батюшка, не одному! Матушке его Богородице тоже сие ведомо!

– Ну да, ну да… Богородице тоже все ведомо…

– А уж она, Матушка, мне, рабе своей грешной, сие поведала, чтобы я тебе передала…

– Что же она тебе поведала?

– Поведала она, сударь-батюшка, что столько ты на белом свете проживешь, сколько буковок над входом в твою избушку начертано.

– В избушку? – переспросил император. – В какую избушку?

– А уж это, сударь-батюшка, тебе виднее! – проговорила юродивая и вдруг запела дурным голосом:

 
Мужики по избам спят,
У них четверо котят…
А у серого кота
Золотые ворота…
Фик-фок, на один бок!
 

Император помрачнел. Он не пошел в церковь, а развернулся, сел обратно в карету и приказал:

– Домой! В замок!

Когда карета уже подъезжала к замку, он вдруг крикнул:

– Остановить!

Карета остановилась.

Павел выглянул в окно.

Перед ним возвышалась его мечта.

Стройная громада замка небывалого розовато-персикового цвета.

Избушка… хороша избушка!

Павел пригляделся.

Над входом в его новую резиденцию было начертано изречение из Нового Завета:

«Дому твоему подобаетъ святыня господня въ долготу дней».

Император торопливо пересчитал буквы этой надписи.

Их было сорок семь.

Император побледнел.

Ему только что исполнилось сорок шесть лет… неужели ему осталось жить совсем недолго? Год или того меньше?

Нет, не может быть! Он для того построил этот замок, чтобы обезопасить в нем свою жизнь, защитить ее от любой опасности. В особенности – от дворцового заговора…