Текст книги "Стикс"

День восьмой

Это было похоже на кошмар. Он словно бредил и задыхался. Без отдыха, без света. Не в смысле погоды: с ней все было в полном порядке. Светило солнце, и поэтому он поначалу никак не мог сосредоточиться. Деревня Ржаксы в его памяти была намертво связана с холодом, туманом и нудным моросящим дождем. Слово «Ржаксы» тянуло за собой паровозом труп, измазанный в рыжей глине, и долгие поиски кого-то в душном тумане.

Рано утром в прокуратуру привезли Хайкина. Он отчего-то был весел и почти счастлив. Хотя чему радоваться? Его везли на следственный эксперимент. Везли в наручниках, как особо опасного преступника, и народу ехать с ним на место происшествия собралось много. Хайкин же, казалось, радовался тому, что произвел всю эту суету. Радовался он и возможности увидеть родную деревню, и, похоже, совсем не понимал, какое впечатление произведет его приезд на односельчан.

«Он не убивал», – подумал Иван в первый раз за этот длинный, тягостный и душный день. День-кошмар. В самом деле, как мог человек с такой легкостью и в таком отличном настроении ехать на место, где, по собственным же словам, убил родственника, двоюродного брата? Причем убил страшно, не одним ударом, а многими, с каким-то остервенением втыкая нож в мертвое уже тело. Хайкин?

– Быть может, вы не понимаете, Игнат… Платонович, в чем вас обвиняют? – негромко спросил он перед тем, как Хайкина повели в полицейский «газик», на котором подследственный должен был ехать в Ржаксы в сопровождении конвоиров.

– Как не понимать? Понимаю, – нагнул шишкастую голову Хайкин.

– Вы признались в том, что убили десять человек. Десять!

– Ну убил, – согласно кивнул Хайкин. – Так что ж? Едем, что ли?

…Деревня Ржаксы оказалась большой, с двумя главными улицами, расположенными параллельно, остальные улочки и переулки расходились в стороны, словно ветви дерева с двумя стволами на концах расщеплялись, порой заканчивались захламленными тупиками, порой выбегали в поле, на простор. Одна улица именовалась Западная, другая – Восточная. На Западной улице, в самом конце и был дом Игната Хайкина, тот, что он делил пополам с семьей ныне покойного двоюродного брата. Фамилия того, кстати, тоже была Хайкин. Василий Хайкин.

Наталья Хайкина, жена убитого, перепугалась насмерть, как только полицейский «газик» и черная «Волга» подъехали к воротам дома. Она все не могла сообразить, что же такое происходит, и то и дело растерянно поглядывала на Игната.

– Так это он, что ли? – все пытала она приезжих полицейских чинов. – Васю-то моего, выходит, он убил? А мы-то всей деревней гадаем, за что Игната-то забрали? Так врет ведь окаянный! Врет! Пьяный он был в тот вечер. И Вася мой не трезвее. Сначала-то насчет забора лаялись, а потом вбили в землю два кола и ударили по рукам, помирились. Мол, так тому и быть во веки веков.

– А потом? – осторожно спросил следователь Мукаев.

– Потом… Потом за самогонкой пошли, это уж как водится. Обмыть.

– А вы?

– К соседке ушла. Не с ними ж сидеть. Дети-то, на ночь глядя, ушли, взрослые они уже. Одному семнадцать, по осени в армию заберут, другому пятнадцать. Вот и болтаются. По девкам, должно быть. Так, значит: я к соседке, а эти двое к нам на половину. Картошки жареной я им оставила. Цельную сковороду. Пришла – картошки нет. Всю ее съели, картошку-то. И огурцов соленых полбанки.

– Как же ваш муж оказался у пруда?

– Кто ж его знает? Самогонка, она такая, куда хошь приведет. Да хоть и к пруду.

– Когда вы вернулись, что увидели?

– Чего увидела? Сковородка пустая, посуда грязная, пол-литру, само собой, вылакали.

– А Игнат? Дома?

– А я к нему по ночам не хожу.

– А мужа почему не сразу хватились?

– Ну вы скажете, гражданин следователь! – хихикнула Наталья в подол фартука, которым все прикрывала рот. Он успел заметить, что зубы у Хайкиной плохие, все изъеденные чернотой, и она этого стесняется. – Делать мне больше нечего, как мужика своего искать, особливо когда он выпьет! Подумала, что выспится, протрезвеет да утром придет.

Хайкин все это время молчал, согласно кивая.

– Так все было, Игнат? – спросил Иван.

– Так, так, – теперь уже часто и торопливо закивал Хайкин.

Руслан Свистунов вместе с участковым привели двух понятых. Это были соседи, они испуганно косились на людей в форме и все не могли сообразить, в чем признался Игнат и почему из-за него такая суета. Уладив формальности, приступили к главной части: следственному эксперименту.

– Так, где ты его убил, Игнат? Дома или на пруду? – спросил Мукаев.

– Дома, – уверенно ответил Хайкин.

Иван глубоко вздохнул. Согласно данным экспертизы, следов крови ни на кухне, ни в комнате обнаружено не было. Не нашли их и на половине Игната Хайкина. Тот же уверенно прошел на соседнюю половину, принадлежащую двоюродному брату, в кухню.

– Вот, значит, сидели мы с ним за столом. О заборе, значит, толковали. Ну и слово за слово, я его и… того.

– Чем? – спросил капитан Свистунов.

– Ножом. Со стола взял и… того.

– Как? Показывай.

Один из оперов сел на стул. Хайкин тоже сел на другой. Потом неуверенно взял нож, столовый, тупой, с закругленным концом, махнул им куда-то вверх, над головой.

– Как бил? – внимательно посмотрел на него Руслан.

– Ну как? Так, – Хайкин снова неуверенно махнул рукой.

– Сидя, значит?

– Ну да. Само собой. Сидели мы, выпивали.

– А экспертиза показала, что смертельный удар был нанесен из положения стоя. Остальные произведены, когда тело уже лежало на земле. И следов крови на кухне не обнаружили. А, Игнат? Так как же? Выходит, ты врешь? Давай вспоминай. Как следует вспоминай.

«Он не убивал», – второй раз за день мелькнуло в голове у Ивана.

– Вспомнил, – охотно отозвался Хайкин. – Все вспомнил, гражданин начальник. Ведите меня к пруду.

– Ох, Игнат, Игнат! – покачала головой Наталья. – Что ж ты на себя наговариваешь-то? Ну зачем тебе Васю убивать? Зачем?

– Поспорили мы, – упрямо сказал Хайкин. – Дальше не помню.

– И как убил, не помнишь? – тут же спросил Руслан.

– Помню. Ведите.

Выйдя со двора, всей толпой двинулись на другой конец улицы, к пруду: Игнат Хайкин в сопровождении конвоиров, двое оперативников, оператор при видеокамере, участковый при погонах, он, следователь Мукаев, понятые, Наталья и жители деревни, которыми процессия по дороге обрастала все больше и больше. Местные держались на расстоянии, переговаривались о чем-то негромко и то и дело несогласно качали головами. Все больше припекало, и чувствовалось, что если не набегут облачка, то всех вскоре охватит сонная одурь. Хотелось поскорее покончить с неприятным делом.

Дошли до пруда. Именно здесь из мутной воды осенью и выловили тело, когда к вечеру следующего после убийства дня Наталья все-таки хватилась мужа. Обежав всю деревню, попросила мужиков пошарить баграми в пруду. Они и подцепили труп. Сначала подумали, что Васька Хайкин, напившись, поскользнулся на берегу да сам же и свалился в воду. Беспрерывный осенний дождь смыл и кровь, и следы на глинистом обрыве. Только потом участковый, осмотрев тело, сообразил, что Ваську-то зарезали. И тогда все закрутилось. Он, следователь Мукаев, не понимал только, отчего же так долго все тянулось? Почему до весны, и что он думал раньше, когда нарочно (судя по всему) затягивал это дело.

«Он не убивал», – мелькнуло в третий раз.

– Ну, Игнат? – вновь спросил Свистунов. – Так как все было? Показывай.

На берегу Игнат чувствовал себя и вовсе неуверенно. Потоптался на одном месте, перешел на другое. Все, как привязанные, ходили за ним.

– Кажись, на том берегу, – тихо сказал Хайкин.

– Уверен? – настороженно посмотрел на него Руслан.

– Кажись, да.

Все, включая понятых, пошли на другой берег. Там Игнат остановился, топнул ногой:

– Здесь.

– Так. И что?

– Спорили мы, вот что.

– Здесь-то о чем?

– О заборе.

– Все о заборе? – усмехнулся Свистунов.

– А об чем?

– Ну не знаю. Тебе виднее. И что дальше?

– Дальше я его… того.

– Чем?

– Ножом. Как это чем?

– Тебе виднее чем. Нож где взял?

– В кухне. Как где?

– Тебе виднее, – повторил Руслан. И вдруг повернулся к Наталье Хайкиной, которая тоже отчего-то ходила следом: – Наталья, нож какой-нибудь из дома пропал?

– У меня все имущество целое.

– Так что, Хайкин? Где взял нож?

– Значит, у себя.

– Зашел на свою половину, взял нож и пошел с соседом на пруд. Так?

– Да.

– Выходит, тогда уже задумал убить? Когда ходил за ножом?

– Значит, задумал.

– Ну и что? Показывай. Володя, подойди к нему, ты – Василий Хайкин. Игнат, так как?

Тот засопел, потоптался на месте, потом с опаской приблизился к невысокому, но плотному, коренастому Володе в полицейской форме. Взмахнул рукой, ударил со спины. Володя, пожав плечами, упал. Свистунов посмотрел на Хайкина:

– Ну? А дальше?

Игнат присел на корточки и стал аккуратно и равномерно махать рукой. Пять раз махнул, поднял голову, посмотрел на капитана: «Хватит, что ли?»

И тут Иван не выдержал. Уже минут десять он стоял отстраненно, давил, давил в себе поднимающийся к горлу пузырь. Жара, духота. И бессмысленность всего происходящего. Что они тут делают? Что?!

И вдруг резкая вспышка перед глазами. Полная, ясность.

– Он не убивал.

– Что? – Свистунов посмотрел на друга детства удивленно.

– Он не убивал, – повторил Мукаев и решительно подошел к Хайкину и Володе: – Вы встаньте.

Володя тут же вскочил.

– Отойдите в сторону. Хайкин, идите сюда.

Игнат с опаской приблизился. Иван вдруг резко схватил его за плечо, развернул боком. Потом правой рукой чуть придержал, взмахнул левой, имитируя удар, ребром ладони тронул Хайкина за шею слева, в области сонной артерии:

– Вот так. Слышите? Так. Сверху вниз. Потому что он маленький, очень маленький. И именно в шею, потому что здесь…

Хайкин вдруг отчаянно заверещал. Потом резко дернулся, вырвался и кинулся бежать. Руслан Свистунов, конвоиры, участковый и даже Наталья и понятые дружно закричали:

– Куда?! Стой! Стой! Куда?!

Все побежали за ним, Хайкин же, вереща, как заяц, по-заячьи и бежал, петляя. Потом вдруг споткнулся, упал и уже на карачках пополз прочь от пруда. Его догнали быстро, вернули. Он дрожал и всхлипывал.

– В чем дело? – спросил Иван. – Ты все видел, что ли? Как убивали?

– Виновный я! И на голову больной! Пустите!

– Надо везти его на психиатрическую экспертизу, – сказал Мукаев Свистунову. Руслан кивнул, а Хайкин вдруг закрыл глаза, прижал к ушам испачканные ладони и стал раскачиваться из стороны в сторону и скулить:

– И-и-и… и-и-и…

– Уведите. Он не убивал. Не так все было.

– А как? – спросил Руслан.

– Вы, – Иван повернулся к участковому. – Пожалуйста, лягте на землю. Вот здесь. Нет. Это было совсем на другом берегу. Пойдемте.

Они вернулись как раз к тому месту, с которого начиналось хайкинское топтание. К бревну, лежащему возле самых мостков. Следователь Мукаев уверенно топнул ногой:

– Здесь.

Потом взял за плечо участкового, так же как Хайкина, развернул его боком, поморщился:

– Рост не тот. Высоковат. Да ладно. Первый удар я уже показал.

Он снова взмахнул рукой. Потом слегка подтолкнул участкового:

– Падайте.

Тот послушно свалился на землю. Кулем, будто взаправду. Иван нагнулся и уверенно взмахнул рукой ровно десять раз. Все удары в грудь, в область сердца. Потом схватил участкового за ноги и поволок к мосткам.

– Иван!

Он обернулся. Руслан смотрит и качает головой.

– Да-да. Я понял. Увлекся. – И вдруг улыбнулся, глядя на лежащего: – Не собираюсь я вас топить.

– Что ж, для следствия можно, – добродушно улыбнулся участковый, пожилой дядечка с коротко стриженными волосами, с его головы при падении упала полицейская фуражка. – Да и душно сегодня. Можно и в пруд.

Иван посмотрел через плечо. Игнат Хайкин, которого под руки вели конвоиры, споткнувшись, несколько раз обернулся и снова тоненько заверещал:

– И-и-и… и-и-и…

Отчего-то Ивану стало не по себе. Что-то очень неприятное было связано с полубезумным Хайкиным. Второй оперуполномоченный смотрел на него, следователя Мукаева, с восторгом. Да и Руслан покачал головой:

– Ты гений. А? Все вспомнил! И число ударов, и про то, что преступник ростом был намного выше Хайкина. И сообразил, что сбросили его в воду с мостков. Точно ведь, а? Он за лестницу, конец которой в воде, должно быть, зацепился и не всплыл. Только когда мужики баграми нашарили… А место-то? Место-то как определил? Ведь дождем же все смыло? Ваня, как?

– Не знаю.

– Ты гений, – повторил Руслан. – Но что теперь с Хайкиным делать?

– Это только один эпизод, – устало сказал он.

– Ну да. Еще девять. Замучаешься следственные эксперименты проводить, – усмехнулся Руслан.

– А что делать?

– Не знаю. В психиатричку его. Заключение о невменяемости и… Может, женщину-то в Горетовке все ж таки он убил?

– Я устал. Жарко.

– Тогда здесь – все… Пошли, что ли?

Местные стали потихоньку расходиться. Когда вернулись на исходную, увидели, что Хайкин забился в полицейский «газик» и сидит там, закрыв глаза. И все так же раскачивается из стороны в сторону:

– И-и-и… и-и-и....

– Ну точно: псих, – капитан Свистунов покрутил пальцем у виска. – Надо же!

– Он убийцу видел.

– Что-о?!!

– Что слышал. Голова… Голова у меня болит… Сильно болит. Жарко.

– Водочки, может?

– Ты же знаешь… Я болен.

– Все вы тут больные. Придурки. Мать вашу…

– Что-что? – удивленно поднял голову Иван.

– Сам теперь выруливай куда знаешь. Дело-то проще на психа повесить. А ты, Мукаев, в сыщиков решил поиграть. Ну и дурак.

В голосе Руслана ему послышалась злость. Глаза коньячного цвета потемнели, и взгляд их словно сделался жестче. И тогда он, следователь Мукаев, позволил пузырю подняться чуть выше к горлу и тоже жестко и зло сказал:

– А тебе, похоже, так удобнее. Больную голову ищешь? Чтобы со здоровой на нее переложить? Ты же давил на него. Самым настоящим образом давил. Почему ж ты так вцепился в этого бедного Хайкина? За что?

– Иди ты… – Руслан обернулся: вокруг были люди. Не место для выяснения отношений, хоть служебных, хоть личных. Губы у Свистунова дернулись, но он как можно спокойнее сказал: – А я в магазин. Мне выпить надо. Посиди, Иван Александрович, в холодке. Остынь.

– Капитан Свистунов?

– Так точно, – усмехнулся друг детства.

– Будьте так любезны уложиться в полчаса.

– А куда вы так торопитесь, господин Мукаев?

– Работать.

– Ну-ну, – вновь усмехнулся Свистунов и повторил: – Ну-ну. А ты знаешь, что у меня есть и непосредственный начальник? Мы с тобой, Ваня, к разным ведомствам относимся.

– Сейчас вы в моем распоряжении. Будьте любезны.

– Есть, – усмехнулся Свистунов. – Есть быть любезным.

Когда он ушел, Наталья Хайкина засуетилась, подошла, начала поспешно вытирать руки о грязный цветастый фартук и звать:

– Ой, гражданин следователь, а чайку-то? Чайку? Время-то обеденное, за полдень перевалило.

– Какой уж тут чай! – махнул он рукой.

– Ну как же? Не побрезгуйте. Чайку на дорожку.

Хайкина все тянула его в дом, и он наконец сообразил: надо пойти. Конвоиры вместе с участковым рассуждали негромко, что неплохо было бы в такой жаркий день сбегать за пивом, и косились в его сторону. Он понял: всем мешает застегнутый на все пуговицы следователь Мукаев, не снявший пиджака даже в такую жару. Хотя уже давно и душно, и дурно.

– Да-да, пойдемте, Наталья… Как вас по отчеству?

– Да уж! По отчеству! – взмахнула та фартуком. – Где оно, отчество-то? Окочурилось в придорожной канаве лет пять назад. А ведь шестидесяти отцу не было! На пенсию еще не вышел! И пьют ее, и пьют, заразу… Беда.

– Вы что-то хотели мне сказать? – Он сел на самодельный табурет в прохладной кухне, расстегнул наконец пиджак.

– Интересный вы мужчина, – застеснялась вдруг Наталья. – Ой, да мне как-то неудобно.

– Что такое?

– Не мог Игнат убить. Спал ведь он в тот вечер на своей половине. Точно знаю – спал. Перепил и свалился под стол у нас на кухне. Игнат последнее время на выпивку стал слабоват. Выпил он и уснул.

– Почему же вы не сказали?

– Ой, да что ж я скажу? Пришла – он в кухне валяется. Мужа нет. Я его на горбину и тащить.

Он с сомнением посмотрел на Хайкину. Женщина полная, крепкая, хотя и невысока ростом. А что? Очень может быть. Нормальная русская баба. Взвалила пьяного мужика на плечи и отнесла на его половину, чтобы соседи не сплетничали.

– Ну сами посудите, что в деревне-то скажут? С мужниным двоюродным братом спуталась. Неудобно как-то. Ну отнесла и отнесла. Я еще про рыжего хотела сказать. Он кто?

– Рыжий? Какой рыжий?

– Тот, что малость пониже вас, зато в плечах пошире и покряжистей. Глаз у него лихой.

– Капитан Свистунов?

– Уж вам виднее, капитан али не капитан. Полиция, значит? – Наталья вздохнула, покачала головой.

– Что с капитаном Свистуновым?

– Видала я его уже.

– Когда? После того, как Игната забрали? Он приезжал? С вами разговаривал?

– Не после. До. И Вася мой еще был жив.

– Как это жив?!

– Жив, – с уверенностью сказала Наталья. – Васю-то по осени убили, когда уже дожди шли. А этот рыжий приезжал еще по сухому. Все возле нашего дома крутился.

– Зачем? Зачем крутился? – осипшим голосом спросил он.

– Кто ж его знает? – вздохнула Наталья. – Я в цветнике ковырялась, нагнувшись, так он и не приметил. Я гляжу – чужой. И потихоньку разглядела его через забор. А тут как раз муж мой идет. Рыжий его и спрашивает: «Ты Хайкин?» – «Хайкин, – отвечает. – Я Василий, а на другой половине живет Игнат. Вам которого? Если меня, то вот он я весь, а брата моего двоюрóдного дома сейчас нету». Рыжий ничего на это не сказал, усмехнулся и исчез. И то сказать: Вася-то был сильно навеселе.

– А потом? Потом он не приходил? После убийства?

– Может, и приходил. Может, и не к Васе вовсе – к Игнату. Это вы уж сами у него спросите. Только рыжий этот – лихой мужик. Боюсь я его.

– Что ж. Я спрошу. А вы, Наталья, молчите пока об этом.

– А я уж и так молчу. Я только вам. И то сказать: с полицией не надо бы связываться. Бог с ним, с рыжим. Я только вам. Уж очень вы обходительный мужчина. И лицо у вас приятное.

Хайкина вновь застенчиво прикрыла рот с плохими зубами уголком грязного фартука.

– Да-да. Спасибо, Наталья. – Он так и не понял, за что благодарит ее, за неожиданный комплимент или же за интересный рассказ. Тоже неожиданный.

– Чай-то не в такую жару пить, – вздохнула она. – Может, квасу? Квасу хлебного? Домашний, не покупной.

– Хорошо бы.

Она вышла в сени, принесла литровую эмалированную кружку с квасом. Пока он пил жадно, стояла, смотрела. Потом покачала головой, спросила:

– Жена-то небось счастливая?

– Отчего же счастливая?

– Не пьете. И из себя видный. Должность, опять же, хорошая. Что ж. На то она и жизнь. Кому что. А кому и счастье.

И Наталья Хайкина тяжело вздохнула.

…В прокуратуру добрались только к четырем часам. Да никто, собственно, и не спешил, даже он, следователь Мукаев, наконец сдался. В самом деле: работа не волк, в лес не убежит. А люди устали, да и жара разморила.

Еще какое-то время возились с Хайкиным, пытались хоть как-то привести его в чувство, чтобы подписал протокол. Но Игнат глаз не открывал и на все вопросы отвечал тоненьким заячьим верещанием.

– Или придуривается, или в самом деле крыша окончательно поехала, – сделал вывод Свистунов. От него попахивало водкой, но движения были координированные. – Хорошо, что следственный эксперимент провели до освидетельствования подозреваемого врачом-психиатром. А то бы началось: «Какое имели право да…» Тьфу! В психушку его. Оформляй, Ваня, бумаги.

Два часа ушло на писанину. Разумеется, под руководством капитана Свистунова, который сидел рядом и то и дело заглядывал через плечо. Он же, следователь Мукаев, столько прочитал за последнее время протоколов, что освоился с их сухим казенным языком вполне. Показалось вдруг, что другого-то и не знал. А главное, вспомнил наконец, как писать. И вспомнил, что левша, потому и буквы получились в первый раз такие неровные. Пробовал писать правой рукой, а, оказывается, надо было левой. Теперь пошло. Свистунов отметил это с удовлетворением:

– Ну вот. А я уж волноваться начал. Человек многое может забыть в результате амнéзии, но то, что он из левши станет вдруг правшой, – это вряд ли. Кстати, у всех левшей почерк похожий. С наклоном в левую сторону. И там, на берегу, ты все правильно показал.

– Дался тебе мой почерк! Заладил: «кстати, кстати»! На себя посмотри.

– А что я? Я двурукий, – подмигнул вдруг Свистунов.

– Как это двурукий? Отчего? – удивился он.

– А ты не помнишь? Неужели не помнишь?

– Нет.

– Да. Избирательно, Ваня, к тебе возвращается память. А мы ведь с тобой в одни ясельки ходили, в один детский сад. Играли вместе. Ты всегда был начальником: то маршал Жуков, то Штирлиц, то Василий Иванович Чапаев. А я при тебе Петькой. Вечный адъютант. Когда в школу пошли, выяснилось, что ты левша. Ну никак не хотел писать правой. А учительница была упрямая. Решила, во что бы то ни стало тебя переучить. Но и ты был упрям. Коса на камень, что называется. Тогда-то тебя в первый раз и назвали Мýкой. В учительской. Билась она с тобой, билась, а ты правой писать ни в какую не хотел. Двоек хватал! И тогда я решил из солидарности к тебе присоединиться. От природы я правша, но, начиная с первого класса, стал развивать и левую руку. Годы упорной тренировки, Ваня.

– А почему ты это делал, когда история с первой учительницей уже закончилась? Кстати, кто победил?

– Мы с тобой. Когда в классе появилось два левши, она сдалась. Я писал левой рукой все время, пока учился в начальной школе. Раз уж стал врать, что по-другому не можешь, надо стоять до конца.

– А у тебя, оказывается, характер тот еще! – удивленно сказал Иван.

– А ты думал? В нашей дружбе, Ваня, ты всегда был главным. А я смотрел и на ус мотал. Например, сразу понял, что точный удар левой для противника всегда неожиданный и неудобный. Это когда мы пацанами в секцию бокса записались. Мне же хотелось до тебя дотянуться. Ты был подвижнее, талантливее, бесспорно, как и во всех видах спорта. А я зато бил одинаково сильно с двух рук. Вспоминаешь? Левый кросс? А? Как я тебя однажды приложил? А ты ведь не ожидал. Думал, что левая – это только твое.

– Разве мы были в одном весе? – негромко спросил он.

– Одно время были.

– И кто выиграл первенство города?

– Можно сказать, ничья.

– Как это ничья?

– Победила дружба. Я понял, что выигрываю по очкам, и прекратил бой, сославшись на травму. Бровь, мол, потекла. Не ложиться же под тебя из дружеских чувств? У меня, знаешь, тоже – характер.

– Но зачем? Зачем ты это сделал, Свисток?

– Ты никогда не умел проигрывать. Если бы первое место дали мне, а ты стоял бы на ступеньку ниже, наступил бы конец нашей дружбы. Никогда б ты мне, Ваня, этого не простил.

– А ты ею так дорожил? Дружбой нашей?

– Дорожу. Неужели ничего еще не понял?

– Понял. Теперь понял все. Значит, так же как первое место на городских соревнованиях, ты отдал мне любимую женщину? Сославшись на травму? А, Руслан? Или просто испугался, что на этот раз по очкам обойти не удастся? Тут надо нокаутом: укладывать противника сразу. На спину.

– Да заткнись ты! Пошляк. Заткнись!

– Ладно, заткнусь.

– Давай лучше вернемся к делам.

– Подожди. Объясни все-таки, к чему этот экскурс в прошлое?

– Подумай.

– А насчет левши? Ты, значит, и писать умеешь обеими руками, и бьешь с левой так же, как с правой?

– Хочешь проверить?

Капитан Свистунов шутливо встал в боксерскую стойку. А он… Он не смог ответить, потому что не знал, куда деть руки. Бить человека по лицу? Дикость какая-то! Хотя если раскачать в себе этот пузырь, как следует раскачать, то…

– Я пошутил, – примирительно сказал Руслан. – Не таращи глаза. А то и в самом деле вмажешь сейчас! У меня реакция не такая, сдаюсь. Ты легкий, подвижный. Я помню, как ты однажды под мою правую поднырнул, – он потер скулу, – на следующий день после моего левого кросса. Трещина, однако, была. Ничего, зажило, как на собаке… На самом деле я с утра тебе сюрприз готовил.

– Какой сюрприз?

– Телефон. Ты хотел одной даме позвонить. Платиновой блондинке. Кстати, девичья ее фамилия Соловьева. Лариса Соловьева, я у жены справился. А теперь действительно Бушуева. И уже Лора. Лора Бушуева. Так как?

– Когда же ты успел?

– В выходные, мой друг, в выходные. Кто отдыхает, а кто работает.

– Похоже, у тебя с женой не ладится? Так, Руслан? Раз ты в выходные работаешь?

– А вот это не твое дело, – нахмурился Свистунов.

– Давай телефон. Не хочешь откровенничать, не надо.

– А кто ты такой, чтобы я с тобой откровенничал? Кто ты?!

– Я? Кто я? Иван Александрович Мукаев, следователь районной прокуратуры, проживаю с женой Зоей и двумя детьми по адресу…

– Да хватит уже! Выучил, молодец. На, звони.

Он взял у Руслана листок с цифрами, повертел его в руке. 8 – 902…

– Может, выйдешь?

Свистунов вышел, громко хлопнув дверью. Он набрал номер.

– Да. Говорите.

– Лора?

В трубке сдавленное:

– Я не могу сейчас говорить. Перезвони через пять минут.

– Но…

– Через пять минут.

Гудки. Он понял, что Лора не одна. Славик где-то поблизости. Сейчас она выйдет в сад, спрячется где-нибудь, быть может в беседке. К чему такая тайна? Подождал немного, потом снова набрал номер:

– Лора?

– Иван? Это ты?

– Да. Я.

– Откуда звонишь?

– С работы.

– Ты что, еще на работе?!

– Нам бы поговорить.

– Да. Конечно. Слушай, Славик завтра уезжает по делам. Ночью его не будет.

– Ночью? Зачем же ночью?

– Да хватит уже! Что за шутки? Я тебя жду. Приходи. Только, пожалуйста, сделай так, чтобы тебя никто не видел.

– В окно, что ли, лезть?

– А ты разучился?

– Хотелось бы через дверь…

– Не валяй дурака! Как стемнеет, я буду тебя ждать.

– А ночи нынче светлые…

– Я замужем, понял? Все еще замужем.

– Хорошо. Во сколько он уезжает?

– Уезжает днем, но днем тебе сюда нельзя. После полуночи приезжай.

– Хорошо. Завтра после полуночи.

– Все. До завтра.

Гудки. Какой длинный день! Но зато Дело сдвинулось с мертвой точки. Он это почувствовал. Много информации. И Лора назначила свидание. Он посмотрел на часы: рабочий день закончился. Зоя, должно быть, уже ждет. Убрал бумаги в сейф, запер кабинет. Свистунов исчез. Зато в коридоре встретилась Леся, с вызовом спросила:

– Так что ж, Ваня? Кончилась наша любовь? Зря ты так.

– У меня был трудный день.

– А теперь что? К Зое под бочок?

– Послушай, отстала бы ты, а? – прорвалась вдруг злость. Только Леси сейчас не хватало! С ее любовью!

– Ну уж нет!

Она воровато оглянулась: нет ли кого в коридоре? Пусто. Народ уже разошелся. Понедельник – день тяжелый. Прижалась, зашептала:

– Ваня, я только сейчас поняла, как тебя люблю! Как же я без тебя? А?

– Ну люби.

– Ты бы заглянул на минутку. Приласкала бы. Разве не жаркие были наши с тобой ночки?

– Я не помню.

– А ты посмуглел, похорошел. – Она все так же воровато провела рукой по его лицу, по волосам. – Трезвый. Бегаешь, говорят, по утрам. Ну? Может, поцелуешь?

– Ты специально задержалась? Меня ждала?

– А как же, Ваня? Ждала.

– Но ведь я не могу на тебе жениться! Не могу! – с отчаянием сказал он. – У меня жена, дети, и вообще мне сейчас не до того!

– А мне за тебя не замуж надо. Люби только.

– Леся, если мы пойдем домой вместе, нас увидят. С тобой вдвоем по улице… Леся! Перестань!

– Ха-ха! А мы Русланчика возьмем. Тогда никто ничего не скажет.

– Где он?

– На улице. Ждет.

– Какая же ты…

– Ну скажи, скажи.

Он начал что-то вспоминать и почувствовал себя плохо. Дыхание сделалось тяжелым, перед глазами все поплыло. Что такое? Надо на воздух. На воздух. Не быть наедине с ней. Потому что это надо забыть.

– Пойдем, – он схватил Лесю за руку, дернул.

– А ты не психуй. И не указывай, что мне делать. Я не Зоя. Я тебе не жена.

– Что же тогда навязываешься?

Она фыркнула, вырвала руку, первой направилась к двери. Руслан топтался на улице, нервно курил.

– Ну? Поговорили?

– Ты прямо как часовой на посту, – усмехнулся он. – И сколько лет? Не надоело?

– Нет.

Пошли по улице втроем, Леся посередине. «Добрый вечер». – «Добрый вечер». Все видят. У всех мобильные телефоны. Что ж, Зоя все узнает раньше, чем они дойдут до дома? Не до его дома. Они идут к ней. Неужели Леся попросила об этом Свистунова? А тот согласился? Это заговор. Друг, называется! Какие, оказывается, странные у них отношения.

– Знаете, я… Мне тут надо…

– В чем дело, Ваня?

– Руслан, проводи, пожалуйста, Лесю. Я в одно место зайду. Надо.

– Ваня! Ваня, ты куда?! – несется вслед ее крик.

Зачем же так отчаянно кричать? Пошел вперед быстро, не оглядываясь. Никуда ему не надо, просто он понял, что будет дальше. Леся нужна Руслану, а ей нужен он, Иван Мукаев. Что недоступнее, то сердцу милее. Вышла бы замуж и оставила его в покое.

А вот и дом. Вбежал в подъезд, на ходу снимая пиджак. Позвонил в дверь. Когда Зоя открыла, обнял ее, сказал:

– Зоя! Я очень устал. Какой трудный был день!

– Сейчас, Ванечка, сейчас, – захлопотала она.

Он долго стоял под холодным душем, чувствуя, что становится легче. Зоя гремела кастрюлями на кухне. Он почувствовал, что проголодался.

Вышел из ванной, вытираясь полотенцем, она накрывала на стол.

– Что ты делала, пока я был на работе?

– Скучала.

Он улыбнулся, поцеловал ее сначала в карий глаз, потом в голубой. Все. Дома. Теперь уже легче.