Текст книги "Гости полуночные. Русское фэнтези"

Глава 8

Александр Михайлович сидел в ординаторской, машинально заполняя протоколы операций. Минут пятнадцать назад он вышел из послеоперационной, оставив с больными Клавдию Ивановну. На нее можно было положиться. Эта ворчливая, вздорная особа была незаменимой сиделкой, до невозможности пунктуальной, но удивительно ласковой и добросовестной по отношению к больным. Игната Петровича они чуть не силой отправили отдохнуть. Старый доктор плохо себя чувствовал, выглядел донельзя измученным и уставшим, но долго отказывался уходить, опасаясь оставлять тяжелых больных на неопытного молодого коллегу.

Александр Михайлович понимал это, и ему было неприятно. Без того у него на душе было неспокойно, тревожно. Он не боялся, что не справится со своими профессиональными обязанностями, напротив, был уверен в себе, хотя ранее не имел дела с такими ранениями. Главная причина беспокойства крылась в чем-то другом, и сколько он не пытался проанализировать, в чем конкретно, ему это не удавалось.

Из головы все не шли слова покойного Ивана Ивановича, урядника: «Надо будет отрядом наведаться. Стражники рады проветриться, засиделись на государевых харчах!»

«Наведались», что называется! Прошло около двух недель, и вот – нет человека! Урядник теперь мертв, четверо из отряда на грани жизни и смерти, пять человек пропали в лесу бесследно. Уездный следователь, ездивший с ними, рвет и мечет, уверяя, что со стражниками разделались бунтовщики. Надо полагать, большое начальство пойдет у него на поводу, и воинская команда, попросту каратели, будет незамедлительно послана.

Александру Михайловичу были памятны передававшиеся из уст в уста слухи о карательной экспедиции под командованием Римана в декабре 1905 года. Во время нее без суда и следствия было расстреляно множество людей, среди которых оказались даже вовсе не имевшие отношения к революционным выступлениям. Господам, подобным Риману, ничего не стоит сотворить такое же со здешними крестьянами. Эта мысль, безусловно, страшила, но было еще нечто свое, глубоко личное, сокровенное. Доктор задумался…

В дверь тихо, но настойчиво постучали, и робкий голос новенькой медсестры окликнул доктора по имени. Настасья Ильинична, попросту Настенька, заменившая все еще болевшую Марью Гавриловну, заглянула в ординаторскую.

– Что вам, милочка? – раздраженно начал Александр Михайлович и осекся, едва взглянув на нее. Глаза Настеньки смотрели на него с такой жалостью, что ему стало не по себе.

– Там, эта… Барышню привезли… Вы не пугайтесь только, господин доктор! Жива она, жива, только без сознания…

– Кого привезли? – закричал Александр Михайлович, уже догадываясь и холодея от ужаса, и не дожидаясь ответа, бросился бегом в приемное отделение…

***

Анна, недвижная, бледная как полотно, казалась неживой. Дыхание ее было неровным и неглубоким, пульс едва прощупывался. Ночной сторож, обходя свой участок, обнаружил ее почти без чувств на скамейке перед каким-то домом и на извозчике доставил в больницу. В приемном покое она успела только назвать имя Александра Михайловича и потеряла сознание. Доктору пришлось приложить немало усилий, прежде чем ее сердцебиение в какой-то степени нормализовалось. Говорят, для врача нет ничего сложнее, чем лечить близкого человека. Александр Михайлович смог на собственном опыте убедиться в правдивости этого утверждения. К счастью, на помощь ему поспешил Игнат Петрович, извещенный о случившемся Клавдией Ивановной. Вдвоем они сумели привести Анну в сознание. Она приоткрыла глаза, узнала Александра Михайловича и заговорила. Как она очутилась на той скамейке, девушка не могла объяснить. По ее словам, она вышла прогуляться, у нее закружилась голова, а больше она ничего не помнила.

Анна не лукавила, говоря так. Все случившееся почти полностью стерлось из ее памяти, оставив только смутное воспоминание какого-то неописуемого восторга, мешающегося почему-то со смертельным ужасом. Она хотела сказать что-то еще, но смешалась, посмотрела на всех расширенными, лихорадочно блестевшими глазами, попыталась улыбнуться и вдруг заплакала. Александр Михайлович, весь вне себя от жалости к ней, сел рядом, обнял ее и попробовал успокоить, но ему это не удалось. Игнат Петрович поглядел на них, покачал головой и велел сестре ввести больной морфин. Через некоторое время Анна погрузилась в глубокий сон.

– Не волнуйтесь так, дорогой, – Игнат Петрович сочувственно посмотрел на коллегу, – объективно ведь ничего страшного нет. Вот только уж очень она бледная! Надо, обязательно надо кровь проверить. Увы, малокровие у молодых женщин бывает нередко, как и обморочные состояния. Кстати, ваша невеста – очень красивая девушка, от такой красоты действительно можно голову потерять!

– А что вы скажете насчет этого? – Александр Михайлович показал на шею Анны, где виднелись две небольшие, покрывшиеся корочкой ранки, и рядом еще две, свежие. – Вспомните, у Семичева было нечто похожее! Что это может быть? Вы знаете, мне очень страшно за нее!

Игнат Петрович нагнулся над Анной, посмотрел, потрогал шею, нажал сильнее… Ранки не кровили, кожа вокруг них была белой и чистой.

– Мы можем только догадываться. Надеюсь, утром ваша Аннушка придет в себя окончательно, и мы узнаем, откуда у нее эти царапины. А сейчас позвольте, я должен взять кровь для анализа.

***

Прошло минут сорок. Александр Михайлович терпеливо ждал. Игнат Петрович закончил свои исследования и поднял глаза от микроскопа:

– Представьте: анемия! По всем признакам – острая постгеморрагическая. Как после о-о-очень хорошей кровопотери! Не такая, конечно, тяжелая, как у Семичева, но тоже весьма, я вам скажу, выраженная! Травмы, кровотечения, – не замечали ничего такого за девушкой в последнее время?

– Нет. О вчерашнем случае с угаром я вам рассказывал. Более ничего, кажется, не было.

– Надо прислугу расспросить, может, она что-то знает? И пошлите за нашей акушеркой. Вдруг по ее части что-то? Ведь женщины иной раз, ой-ой, как скрытничают! Ей будет легче добиться откровенности…

За акушеркой послали. Та явилась только под утро, побеседовала с проснувшейся Анной наедине и не нашла ничего, чем можно было бы объяснить кровопотерю.

***

Прооперированным к утру стало немного лучше. Оставив их на сиделку, Игнат Петрович занялся амбулаторным приемом, оставив молодого коллегу в стационаре. Тот сделал обход, назначения и около полудня вернулся в палату к Анне. Она сидела на постели уже одетая, бледная, красивая, и ждала его, чтобы ехать домой. Ей невмоготу было более оставаться в больнице.

– Аннушка, тебе придется подождать еще немного, – сказал Александр Михайлович. – У нас с Игнатом Петровичем остается одно неотложное дело.

– Оно касается Ивана Ивановича, урядника? – спросила Анна. – Если речь о нем, то не беспокойся напрасно, милый. Он уж далече, я думаю… Наверное, по лесу где-нибудь бегает! – она сухо рассмеялась.

Александр Михайлович с удивлением и даже некоторым страхом посмотрел на нее: «Заговаривается? Бредит?»

– Что ты говоришь, Анюта? Тебе плохо?

Он коснулся ее лба – лоб был холодный, чуть влажный. Жара не было.

– Нет, не плохо, милый. Все нормально. Просто я вспомнила, что видела урядника ночью. Я и еще кое-что вспомнила: если бы не он, я уже была бы мертва!

– Тебе все это приснилось, дорогая. В реальности видеть его невозможно!

– А ты пошли санитара, пусть посмотрит в морге, на месте ли тело урядника.

– Лучше я сам схожу! Санитар может подумать, что я тронулся умом…

Доктор встал. Но не успел он дойти до двери, как она распахнулась, и появившийся Игнат Петрович, бледный, с вытаращенными глазами, молча поманил его к себе…

Александр Михайлович вышел в коридор и плотно притворил за собою дверь. Было слышно, как оставшаяся в палате Анна негромко засмеялась. Игнат Петрович хотел что-то сказать, но только мучительно раздувал щеки и беззвучно шевелил губами.

– Что случилось, Игнат Петрович? Вам нехорошо? – с беспокойством спросил Александр Михайлович. – Сердце?

Игнат Петрович отрицательно затряс головой, схватил за руку молодого коллегу и потащил за собой. Они вышли на крыльцо, пересекли двор и вошли в приземистое строение, служившее моргом. Запах формалина мешался там с характерным запахом тления. В тусклом свете, проникающем через до половины закрашенные окна, небольшое помещение с несколькими анатомическими столами посередине производило мрачное впечатление. Все столы, кроме одного, были пусты.

Игнат Петрович подошел к тому, на который вчера положили тело урядника, и откинул простыню. Александр Михайлович застыл в изумлении: вместо тела урядника, крепкого, высокого мужчины, перед ними был труп совсем молодого человека, почти мальчишки. В груди под левым соском торчала грубо обработанная деревяшка, вероятно, самодельная рукоятка ножа.

– А где же урядник? – с недоумением спросил Александр Михайлович? – Кто этот мальчик? Когда его привезли? Сторож-то что говорит?

Игнат Петрович промычал что-то нечленораздельное и в отчаянии затряс головой, разводя руками. Александр Михайлович еще раз оглядел помещение, схватил коллегу под руку и повлек обратно, в больницу. Там он уложил его на диван в ординаторской и позвал незаменимую Клавдию Ивановну. Только минут через тридцать, после инъекций сердечных и успокоительных, к Игнату Петровичу вернулся дар речи, и он рассказал, что сторож валяется в подсобке пьяный до потери сознания, по коей причине говорить с ним бесполезно.

– Гнать надо этого пьяницу, – слабым голосом, задыхаясь, говорил Игнат Петрович. – Придется снова в полицию обращаться. Что подумают о порядках в нашей больнице? Два необъяснимых случая пропажи умерших, один за другим! Мыслимо ли это? Еще теперь этот, неизвестно откуда взявшийся, труп!

Александр Михайлович постарался, как мог, успокоить старика и распорядился, чтобы его не тревожили. Потом он послал сообщить о случившемся в отделение полиции, сделал кое-какие распоряжения и поспешил к Анне.

К его изумлению, ее в палате не оказалось. По словам санитарки, девушка уехала с какой-то важной, нарядной дамой, явившейся за ней на богатой коляске с откидным верхом, запряженной прекрасной вороной парой. С дамой был мужчина, немолодой, длинноволосый, с недобрым взглядом. На санитарку он, похоже, произвел крайне неприятное впечатление, она все морщилась, рассказывая о нем. Анне не хотелось уезжать, несмотря на уговоры дамы, но мужчина прошептал ей что-то на ухо, и она поднялась и пошла за ними, покорная, как овечка.

– Куда они направились? – в волнении воскликнул Александр Михайлович. – Мадемуазель Анна велела мне что-нибудь передать?