Текст книги "Веер с гейшами"

– Что пить будете? – вернула Ольгу в самолет стюардесса.

– Воду, пожалуйста, без газа. А обед скоро будет?

– Минут через сорок.

– А мне «колу» дайте, девушка, – проснулась Света. Она позевала, потерла глаза, пригладила взъерошенные кудряшки, зацепилась взглядом за обложку Ольгиной книги и перешла на ты: – Слушай, Оль, а давай погадаем.

– Как?

– А по книжке по твоей. Я дома всегда по книжкам гадаю.

– Так это же детектив!

– А хоть кулинарный справочник. Нет, серьезно, я по справочнику тоже гадаю. Если выпадет что-то типа «взять телячьи почки и два часа вымачивать в проточной воде», – значит плохой прогноз, а если «украсить взбитыми сливками и нарезанными ягодами клубники» – все будет хорошо.

– А если «помешивать на медленном огне до загустения»? – развеселилась Ольга.

– Тогда сиди и жди – все само образуется. Ну, вот давай открой мне двадцать четвертую страницу и прочитай шестую строчку сверху... нет, восьмую строчку!

– «Дверь за ней захлопнулась, и Агриппина осталась одна. В темноте угадывались ступени. Они вели вверх, к какому-то источнику света. Свет мерцал бледным заревом, которое Агриппина ясно различила, как только глаза привыкли к темноте», – прочла Ольга, залезая и на девятую строку. – И что это значит?

– Что у меня все будет хорошо. Смотри: дверь захлопнулась – это я уехала из своей прошлой жизни. Осталась одна – одна ведь сейчас лечу. Лестница вверх – значит, куда надо идти собралась. Свет вдалеке – все будет хорошо. Теперь давай ты. Называй страницу и строчку.

– Ну, страница тридцать восемь, строка двенадцать, снизу, – назвала Ольга свой возраст и завтрашний (или уже сегодняшний? Запуталась совсем с этой восьмичасовой разницей во времени!) день.

– Читай вслух!

«Веер был сделан из тонкой рисовой бумаги. Он трепетал, и нарисованные гейши, казалось, танцевали свой чувственный танец, навевая на Агриппину смутные эротические желания и овевая ее приятным сквознячком». И что это значит?

– Так. Сквознячок – это к переменам. Эротические желания, чувственный танец – наверное, роман у тебя намечается. Гейши и рисовая бумага – значит, с японцем, что ли, каким...

– Да ну тебя, – захохотала Ольга, – какой еще японец! Нет в Магадане японцев, китайцы только на рынке барахлом торгуют. В прошлом году приехали осенью на разведку, привезли тюль, тапочки, купальники – стоят на морозе. Один прямо поверх купальников объявление повесил: «Все очень дешево, хочу домой, замерз». Это ему, наверное, кто-то из наших для прикола написал. Сами они по-русски почти не разговаривают!

– Ну, тогда будет у тебя роман с китайцем!

– Ага, и он мне подарит все свои купальники!

Принесли обед, Ольга выбрала курицу, Света – гуляш. Поели, потом Света выпросила детектив почитать, а Ольга откинулась в кресле, закрыла глаза и стала думать о Светином гадании. Эротическое приключение у нее уже случилось, но о нем лучше сейчас не вспоминать – слишком все было как-то... неожиданно. Знакомый японец у нее есть, только для романа малопригодный. Мачимура, бывший заключенный сталинских лагерей. Семнадцатилетним пацаном попал в плен на Сахалине под занавес Второй мировой войны, просидел в лагерях три года, строил дома в Магадане. Потом уехал в свою Японию, а в 97-м году объявился во главе делегации, которая разыскивала могилы японских военнопленных по колымским лагерям. Он единственный из них знал хоть что-то об этих местах и мог хоть как-то изъясняться по-русски. Ольга тогда уже работала в «Территории», новой демократической магаданской газете. Ее отправили писать про японскую делегацию, она познакомилась с Мачимурой, привела к нему Лобанова, тот вызвался быть проводником. Гонорар Лобанов отработал добросовестно, довел японцев аж до Бутыгучага, заброшенного лагеря на урановых рудниках с огромным кладбищем с пронумерованными могилами. Оно тогда еще почти не тронутое стояло, это после всякие охотники до сувениров растащили и кресты, и таблички. Даже школы окрестные краеведческие экспедиции сдуру туда устраивали, разыскивая что-нибудь для школьных музеев. Сдуру, потому что радиоактивность в этом лагере была довольно высокая. Энтузиазм краеведов местные власти догадались утихомирить только тогда, когда в одном из таких школьных музеев обнаружился «фонящий» ботинок. Подошва драного лагерного экспоната оказалась пропитана грунтом с уранового рудника. Обнаружилось это случайно – водили очередных туристов с Аляски, школу показывали, а у одного в кармане дозиметр был. Маленький такой, на авторучку похож. Ну и защелкала эта авторучка в школьном музее, как дятел в березовой роще. Что было тогда! Скандал на всю область! Ольга сама про этот случай писала.

Японцы в тот приезд сфотографировали могилы и переписали номера, затем в Москве добыли информацию в архивах и выяснили, какие из могил японские, и уже следующим летом Мачимура приехал снова, забирать останки. Нельзя, говорит, чтобы человек был похоронен на чужбине. Пока кости его не вернутся на родину, в Японию, нет его душе покоя. Это Ольга так для себя перевела его объяснения на русском и английском. Английский она тогда знала средне, а по-русски Мачимура говорил очень специфично – язык-то учил в плену со слов охранников и конвоиров. Поэтому по-русски он в основном матерился – старомодно, с акцентом и с доброжелательной японской улыбкой.

Ольга еще в первый приезд Мачимуры устроила ему дружеские посиделки с журналистами «Территории» – точнее, с журналистками: мужчин в редакции было мало, они куда-то ездили и не пришли. Японец – крепкий, кстати, несмотря на свои почти семьдесят лет, – выпил водочки, захмелел и полностью перешел на русский язык Тетки хохотали от его старательных матюгов, и Мачимура чувствовал себя стопроцентным покорителем женских сердец. Ольгу он выделил из всех, называл «Оля-доча», звонил ей из Японии и на третье лето, когда с могилами уже было закончено, приехал в Магадан с приземистым рябым сорокалетним японцем и попросил помочь его женить. Я, говорит, рассказал, какие красивые у вас девушки, и он приехал за невестой. Японец прожил в Магадане все лето, и к августу ему, действительно, нашлась невеста – двадцативосьмилетняя красавица-библиотекарша с пшеничной косой до пояса. Ее через каких-то знакомых знакомых отыскала Люся из отдела писем. Библиотекарша уже отчаялась выйти замуж – в ее поселке Стекольном всего-то живет три тысячи человек. Работы нет, нормальные мужики уехали – кто в Магадан, кто на материк, – остались алкаши да старики, которым деваться некуда. А ей не уехать – с матерью живет, не бросишь. Так и сидела в своей библиотеке, книжки читала, ничего от жизни не ждала. Жениха из Японии приняла как подарок судьбы. Он и ее, и маму увез в свою Японию. Три года прошло, вроде народился кто-то у них – японская жена переписывалась с Люсей из отдела писем. А Мачимура что-то долго не звонит.

– Уважаемые пассажиры! Наш самолет прибывает в аэропорт «Сокол». Просьба привести кресла в вертикальное положение и пристегнуть привязные ремни! – Оля не заметила, что она, оказывается, задремала.

Глава 2

– Сколько раз тебе говорить – не наливай в чайник воду из-под крана. Специально же воду отстаиваю, из банки наливай. И газ не открывай так сильно – чайник пачкается, убавь. Оль, ты выкинешь когда-нибудь эту свою облезлую кружку – вон трещина уже на боку. У тебя что денег на новую не хватает? Ты как мать должна поговорить с Нюсей, она вечерами шляется где-то допоздна, хотя я велел ей быть дома в полдесятого. Тебе вчера Мачимура твой звонил, я сказал, ты сегодня будешь.

«Ну, с прибытием», – подумала Ольга. Пока ехала из аэропорта, надеялась, что Лобанов умотал куда-нибудь по своим летним делам. Зря надеялась – он был дома, паковал какие-то мешки. Встретил радушно, потянулся целовать – отвернулась, чмокнул куда-то в область уха. Она пошла на кухню ставить чайник – чаю очень хотелось. Он – соскучился! – притащился следом. Получилось чаепитие с комментарием. За две недели командировки Ольга уже отвыкла от лобановского брюзжания, поэтому его слова цепляли. «Воду не наливать. Да она, после московской, чище чистого. Чайник пачкается. Я испачкаю, я и помою. Кружку выкинуть. Нравится она мне. Нюська шляется. Ночи белые, до одиннадцати может гулять без проблем, пока погода хорошая. Мачимура звонил. – Что?»

– Когда звонил?

– Да вчера, говорю, ты что, плохо слышишь после своей Москвы?

– Что хотел?

– А хрен его поймет. По-русски этот твой японский аксакал говорит, сама знаешь как. Вроде приехать хочет.

– Когда?

– Оля, ну говорю же, не разобрал! Чего ты пристала, в самом деле! Лучше скажи, где моя ветровка с оранжевым капюшоном. Куда ты ее засунула? Почему ты все куда-то деваешь, ничего в доме найти нельзя!

– Жор, меня дома две недели не было!

– Вот именно! Вместо того чтобы домом заниматься, мотаешься где-то. Дочь заброшена, шляется, курит наверняка. Я у нее в кармане вчера спички нашел.

– Жор, ты что, шаришь по ее карманам?

Убирает в доме кое-как, вещи в кучу, ничего не найдешь... Да, шарю. Тебе же некогда, а за Нюськой контроль нужен. А то сегодня – спички, завтра – шприцы. Ты хочешь, чтобы твоя дочь стала наркоманкой?! Или в подоле принесла?

– Жора, ну что ты несешь! Какой подол, какие шприцы, какие наркоманы! Нюська нормальный подросток, у нее нормальные друзья.

Лобанов уже не слушал. Он закончил паковать свои мешки и надевал ветровку – разыскал.

– Ты надолго?

– Недели на две. С мужиками договорился, у них лицензия на горбушу, в бригаду взяли.

«Точно, нерест начался. Ну, хоть икры притащит», – подумала Ольга. Лобанов каждое лето прибивался к какой-нибудь рыболовецкой бригаде, приносил в дом красной икры и по нескольку мешков красной рыбы. Икру мужики солили еще у реки, а рыбу Лобанов разделывал на куски дома и забивал ими всю морозилку. В сезон горбуша на рынке стоила копейки, за три рыбины просили денег, как за десяток яиц. Но, по крайней мере, не надо было тратить хотя бы этих денег. И с рыбой не надо было возиться – достал из морозилки и готовь.

– Жор, может, ты мне ключи от машины оставишь?

– Оставлю, – подозрительно легко согласился Лобанов. – Только заправить надо – бак пустой.

«Понятно, опять на мели», – подумала Ольга. Свой красный, как пожарная машина, «нисан-патрол» Лобанов купил прошлым летом. Приезжала группа экстремалов из Германии, и Лобанов устроил им такой сплав по колымским порогам, что бедные фрицы набрались, похоже, впечатлений лет на пять. По крайней мере, этим летом они не приехали, хотя и обещали. Гонорара от туристов ему хватило на «патрол». Не новый, конечно, но и не сильно подержанный, чуть ли не спецзаказом из Японии везли. Автомобиль выглядел мощно, бензин кушал по-взрослому Ольгу Лобанов подпускал к «патролу», только если был совсем на мели. Она тогда заливала полный бак и каталась по городу – поддерживала водительский навык. Курсы Ольга окончила еще в позапрошлом году, но на свою машинку накопить все никак не получалось. Так и каталась на чужих. То у Славы Птицына, главного редактора «Территории» и своего непосредственного начальника выпросит порулить, то у Таньки Мухиной, – своей коллеги и лучшей подруги. Кстати, и Слава, и Танька доверяли ей машину легко – у Ольги начисто отсутствовал женский водительский кретинизм. Она чувствовала машину, машина чувствовала ее, но в том случае, если в салоне не было Лобанова. Если он был, то начинал шуметь, одергивать, командовать, комментировать. С ним больше получаса Ольга за рулем не выдерживала – уставала так, будто гоняла шесть часов по перевалам. Теперь, похоже, она получила подарок судьбы – машина две недели в ее полном распоряжении, Лобанов – вне досягаемости.

– И поаккуратнее там, а то начнешь по дороге ворон ловить. Смотри, куда едешь, а то приедешь куда смотришь! Ну, все, я пошел, мужики уже под окнами сигналят, – махнул рукой Лобанов, сгреб свои мешки и исчез. На две недели!!!

Ольга пошла на кухню, заварила себе кофе. Спать хотелось отчаянно, но лучше перетерпеть до вечера и не ложиться. Так быстрее в новое время войдет, а то выспится до вечера, а ночью будет маяться – восемь часов разницы с Москвой, день и ночь местами меняются. Только чем заняться? За Лобановым, что ли, прибрать? Раскидал барахло по всей квартире. Ольга попинала коробку с зимней обувью – Лобанов вытащил ее с антресоли да так и бросил в коридоре.

– Мамочка приехала! – Нюська влетела в двери конопатой бестией и повисла у Ольги на шее.

– Привет, зайчоныш, – чмокнула Ольга дочь в макушку. – Как ты тут без меня?

– Нормально!

– Жора не очень доставал?

– Да так, бурчал себе. Один раз, правда, разорался, а я на улицу сбежала. Кричал, что домой не пустит. Я даже с Надей договорилась, если что, у нее буду ночевать.

– То есть?

– Да не волнуйся, я пришла в десять, Жоры не было, я быстренько спать улеглась, даже не слышала, когда он вернулся. А он утром повыступал немного и все. Знаешь, папа звонил!

– И как он там, в своем Техасе? – Вадим уехал в Америку по рабочей визе месяц назад.

– Говорит, что хорошо. Говорит, с ним контракт заключили на три года, тетя Ира и мальчишки оформляют визы, едут к нему осенью. Папа говорит, что через полгода и я могу приехать, если захочу в Америке учиться.

– А ты хочешь?

– Не знаю, английский подзубрить придется. И, говорят, школы у них странные и учат там плохо. – Нюська явно хотела в Америку, но боялась обидеть мать.

– Нюсь, ты чего выдумываешь? Нормальные там школы, просто учат по-другому. Так, как твоя Наталья Степановна, никто визжать на уроке не посмеет – вмиг с работы вылетит.

Ольга знала, о чем говорила. В 93-м, когда открылся «железный занавес», Магадан побратался с Анкориджем и Ольга попала в первую делегацию журналистов, приглашенных на Аляску. Контраст сытого чистенького изобильного Анкориджа с грязным, серым голодным (еще очень хорошо помнилось, как очередь за мясом по талонам занимали с семи утра) Магаданом был ошеломительным. Ольга заходила в магазины, в школы, в дома, смотрела на довольные, беззаботные лица американцев и чувствовала себя то ли во сне, то ли в сказке. В быль и явь вернулась через десять дней и еще две недели лежала на кровати лицом к стене. Вставала только для того, чтобы написать в свою газету очередную заметку про рай по имени Анкоридж, заново переживая сказочные мгновения, и опять впадала в ступор. Лежать лицом к стене ей никто не мешал: Нюська была в Екатеринбурге у бабушки, Лобанов ходил в какой-то поход. А когда вернулся, вытащил Ольгу из ступора очень просто. Выгреб ее из кровати, налил водки и заставил выпить. Потом Ольга рыдала, спрашивала, за какие грехи ее угораздило родиться в этой стране, потом пела про мороз, потом разрешила Лобанову заняться с ней сексом. Наутро проснулась с трещащей от похмелья головой – и вернулась на родину.

– Мам, так ты отпустишь? – Нюська аж дыхание затаила, так хотела, чтобы мать сказала «да».

– Отпущу, конечно. Закончишь восьмой класс, английский подтянешь – и дуй в свою Америку.

– Здорово! Слушай, мам, ты, наверное, голодная с дороги! Мы у Нади пироги пекли с навагой. Сами! Вот, я тебе принесла кусок.

– Неужели и тесто сами месили?

– Не, тесто мы в гастрономе купили замороженное. А навагу нам Колька Птицын дал, он ее с пирса наловил. Сейчас чай поставлю.

– Нюсь, чайник еще горячий.

Нюська вытащила из пакета кусок пирога, завернутый в салфетку, развернула и торжественно водрузила его на тарелку. Ей явно нравилось ухаживать за матерью. Выглядел пирог вполне съедобно: румяный, пропеченный, только снизу чуть-чуть, самую малость подгорел. Ольга взяла пирог в руки и попыталась откусить. Тесто откусилось хорошо, а дальше зубы почувствовали сопротивление: ни тесто, ни рыба так сопротивляться не могли. Тогда Ольга начала жевать то, что откусилось, и разглядывать то, что сопротивлялось. Из пирога на нее задумчиво глядела белым круглым глазом наважья голова. А со стула напротив на нее глядела Нюська, и ей явно хотелось похвалы. Ольга сказала:

– Нюсь, очень вкусно, но, по-моему, вы рыбу для пирога недочистили.

– Мам, все дочистили. Я сама чистила – и плавники обрезала, и кишки вытащила. А чешуи у наваги нет!

– Молодец, ты все сделала правильно, вкусный получился пирог, только в следующий раз нужно еще и голову выкинуть, и хребет. Оставляй чистую мякоть. Телефон звонит, послушай, пожалуйста.

– Алло! Хай! Мам, это дядя Мачимура звонит!

– Мачимура-сан, здравствуй, – Ольга перешла на английский. – Что значит, ты прилетел? Ты на «Соколе»? Кого привез? Вас встретить? – и посмотрела на Нюську: – Нюсь, он опять привез кого-то жениться. Вот тебе и веер с гейшами.

Глава 3

– Оля-доча! – Мачимура махал ей от стойки информации.

– Здравствуй, Мачимура-сан, давно ждете?

– Нет, мы ходили, все здесь смотрели, Ичиро впервые в России, ему интересно, – показал Мачимура на своего спутника и познакомил их с Ольгой. В отличие от прошлого, раза этот жених был явно другого полета: лет тридцати пяти, лицо чистое, приятное, на носу – элегантные очки в тонкой оправе из желтого металла. Одет в джинсы, куртку и кроссовки, явно дорогие.

Когда садились в лобановский «Патрол» и грузили багаж, больше всего хлопот доставила красивая круглая коробка, огромная, как будто в ней был какой-то фантастический торт. В багажник она не влезала категорически, и ее уложили на заднее сиденье, рядом с мистером Кавагути. Даже не уложили, а поставили наискосок, вклинив между полом и потолком. Мачимура сел впереди рядом с Ольгой и рассказывал, что Ичиро – бизнесмен, выпускник Гарварда, что ему тридцать пять лет, что он до сих пор строил свою карьеру. Теперь построил и решил жениться. По совету Мачимуры – на русской. Времени у господина Кавагути мало, из своего делового расписания он сумел выкроить две недели, невесту выбрал по фотографии, ему Мачимура показывал. Сейчас вот приедут, устроятся в гостинице и позвонят невесте. Вон, кивнул Мачимура в сторону коробки, и платье даже подвенечное купили.

– Мачимура, а как ты размер выбирал?

– Я показал твое фото продавщице, сказал, на такую невесту надо, как Оля-доча.

– А кто невеста?

Да вот, она, – Мачимура достал из внутреннего кармана пиджака фотографию и начал тыкать в нее пальцем. Это был групповой снимок по поводу какой-то торжественной встречи Мачимуры в городской администрации. Он показывал на Ингу Смирнову, доцента кафедры иностранных языков Магаданского педуниверситета.

– И она согласна?

– Ну я же говорю, сейчас позвоним из гостиницы ее родителям и скажем. – Мачимура пребывал в полной уверенности, что такому жениху не отказывают. Он щурил и так раскосые глаза и явно предвкушал предсвадебные хлопоты. Жених Ичиро невозмутимо рассматривал сквозь очки мелькавшие за окном пейзажи. «Ох, чует мое сердце, – подумала Ольга – придется мне поработать свахой».

* * *

– Ольга, привет! Ну, и как там взаимоотношения власти и СМИ? – Танька Мухина намекала на командировку. Союз журналистов собрал в Москве тусовку из журналистов из разных городов и весей, пригласил парочку европейских аналитиков и устроил трехдневный «круглый стол» с обсуждениями, как быть, если власть вмешивается в работу СМИ. Мероприятие было квелое, протокольное: Союз журналистов отрабатывал какие-то гранты. Но приглашение в Магадан прислали – расстарался секретарь Толик Завадин, который пару лет назад уехал в Москву и там и устроился. Дорогу и командировочные оплачивали. Слава Птицын, главный редактор и отправил Ольгу в столицу, как бы премировав ее за суперрепортаж о забастовке учителей в Тенькинском районе. Заодно избавил на неделю – Ольга прихватила отпускных дней – от истерик Тони Петровой, советника по СМИ магаданского губернатора. Антонина, дама ленинской закалки, напоминала Ольге Ариадну из «Золотой Нелькобы» своей безапелляционностью и желанием искоренить всякую «отсебятину». Гудков, губернатор, Антонину игнорировал – она досталась ему в наследство от предшественника и досиживала до пенсии, – Птицын, главный редактор «Территории» – тоже. И Антонина доказывала свою нужность тем, что звонила лично «проштрафившимся» журналистам и отчитывала их за «непрофессиональность и нелояльность».

– Власть к средствам массовой информации не относится, – отшутилась Ольга.

– Слушай, на меня там смотрели, как на папуаса. Я там единственная из такого далека была – все остальные из ближних областей: Рязани, Костромы, Ярославля. И все важные такие – главный редактор областной газеты, заместитель губернатора по контактам с прессой. Из Мордовии вообще советник президента приехал!

– Кто приехал?! – удивилась Мухина.

– Да ведь Мордовия – республика, во главе республики у них президент, и у него есть советник по СМИ, упитанная такая тетушка, – объяснила Ольга.

– Это вроде нашей Антонины?

– Ну да!

– Интересно было?

– Тоска, я только первых полдня выдержала и на третий день заскочила. Знаешь, что поразило? Переводчик-синхронист. Я поначалу никак понять не могла: на русский переводит мужик с противным высоким голосом, на английский – тетка с приятным низким, эротичным таким голоском, а переводчика вижу одного! Вроде и сидела недалеко. Потом дошло – это он один так на два голоса разговаривает. По-русски – как «про-о-тивный», по-английски – как «сэкси герл». Этот синхронист в списках увидел, что я из Магадана, в перерыве подошел и про Сереброва спрашивает: «А правда, что в Магадане есть его квартира-музей? А правда, что он был голубой?»

– А ты что?

– Не знаю, говорю, наша газета не располагает информацией о сексуальной жизни Сергея Сереброва. И пообещала дать телефон квартиры-музея – пусть у Маргариты спросит.

Танька прыснула, представив, как важная Маргарита в парике, с прямой спиной, отвечает на вопрос: «А не гей ли был Сергей Серебров?». Маргарита называла себя женой Сереброва. На самом деле она была поклонницей его таланта, когда-то приехала в Магадан из тогда еще Ленинграда и принялась ухаживать за уже больным и несносным к старости кумиром. Серебров в молодости обладал красивейшим тенором, в начале сороковых блистал в Ленинграде и Москве. А в конце сороковых попал в немилость, как враг народа был сослан в колымские лагеря, потом оставлен в Магадане на поселении. Он не смог вернуться в свой Питер даже после реабилитации – болел, не выдержал бы перемены климата. На Маргариту этот дряхлый и больной старик орал и топал ногами – Ольга сама видела. Она успела застать Сереброва при жизни и даже сделала о нем серию очерков для центральных газет. Но умер он на руках этой женщины – жена и дети отказались от него сразу после ареста, потом уехали из страны, и, кроме Маргариты, никого у Сереброва не оставалось. После смерти Сереброва Маргарита развила бурную деятельность и так доняла мэра, что он выделил ей квартиру в старом «сталинском» доме; она сделала в ней музей, проводила там музыкальные вечера и дни памяти, раздавала интервью и делилась воспоминаниями. Почивала на лаврах, в общем.

– Дала телефон музея?

– Нет, конечно. Я вообще на второй день не явилась, а на третий пришла после обеда – фуршет пообещали.

– Нормальные мужики хоть были там? – спросила Танька особенным голосом, явно предвкушая представление в лицах. Ольга умела так рассказывать-показывать – смешила до икоты.

«Был, подружка, был один, но рассказывать пока не стану!»

– Да вроде замгубернатора из Ярославля глаз на меня положил. Представляешь, спрашивает: «У вас все женщины в Магадане такие эффективные?» «Эффектные» хотел сказать, слова перепутал. Бедные ярославские журналисты! Представляешь, какие перлы выдает им пресс-служба в этом Ярославле? Еще депутат Костромской областной думы визитку совал и звал: приезжайте, мол, обеспечу культурную программу. Это мы когда на фуршете уже были. Потом еще два кавалера припылили, все дружно пили за мое здоровье. Потом я уходить засобиралась, и они все рвались меня провожать.

– Проводили?

– Не-а. Соперница у меня была – не смогли оторваться.

– В смысле?

Водочку все никак допить не могли – бутылок-то масса халявных. Так и ушла я одна под звон бокалов и тосты за мое здоровье! Кстати, о нормальных мужиках: Мачимура приехал, нового жениха привез. Знаешь, на ком тот жениться собрался? На Инге Смирновой!

– На доцентше из университета? А она что, замуж в Японию захотела? У нее же вроде другие планы: диссертацию пишет, в Америку на стажировку собирается. Ты сама про нее в рубрику «Территория в лицах» писала!

– В том-то и дело, что Мачимура, похоже, оконфузился. Наплел этому гарвардскому японцу с три короба, тот и решил, что в России жениться проще простого: раз, два – и в ЗАГСе.

– Почему «гарвардский»? Расскажи!

– Потому что в Гарварде учился, умный и богатый, до тридцати пяти лет делал бизнес, теперь у него по плану женитьба. За две недели. Невеста требуется не старше тридцати двух и не моложе двадцати пяти, с хорошим английским и без детей. Инга этим параметрам соответствует идеально.

Зазвонил телефон, и Ольга ответила:

– Алло! Здравствуй, Мачимура-сан. Да, понимаю. Я подумаю, что можно сделать. Мы постараемся вам помочь. До свидания. Ну, я это предчувствовала, – озабоченно сказала Ольга. – Их вежливо послали.

– То есть?

– Сказали, что у Инги другие планы и замужество в ближайшие пять лет в них не входит. Теперь Мачимура просит срочно женить своего протеже, иначе он будет выглядеть недотепой, укравшим у занятого человека две недели его драгоценного времени. У тебя есть на примете еще одна молодая холостая доцентша? У меня тоже нет. Тогда кинем клич. Попроси Славу оставить мне колонку на четвертой полосе на двести строк! Статью писать буду. Про любовь.

* * *

– Слушай, Оль, по-моему, наши бабы просто ошалели – все хотят замуж в Японию. Ты же им русским языком написала и про возраст, и про детей. Звонят и звонят, я тут заметки делала. Слушай: Людмила, сорок пять лет: «но я очень хорошо сохранилася и по-английски знаю со словарем». Зинаида, эта за дочь хлопочет: «она такая умница, закончила школу с золотой медалью, на следующий год хочет в университет поступать. (В этом году провалилась, что ли?..) Но я ее уговорила ехать в Японию – девочка должна увидеть мир». Ты сначала Ичиро уговори жениться на малолетке. А эта – вообще нечто! Стелла, возраст скрывает, говорит сексуальным шепотом, обещала отстегнуть процент, если я ее сведу с японцем. Сил моих больше нет, Золушки недоделанные. Зачем ты написала: «Он так уверен, что в Магадане ждет его та единственная, встречи с которой он ждал всю свою жизнь, что даже привез с собой подвенечное платье. Где же та Золушка, которой оно придется впору?» Вон их, Золушек, воз и маленькая тележка в очередь на примерку выстроились, – Танька плюхнулась за стол, схватила Ольгину чашку с кофе, отхлебнула и перестала злиться:

– И это они еще японца не видели. Правда же, он симпатичный! Лицо умное такое, очки элегантные, глаза совсем не раскосые, и ростом с нашего среднего мужика. Он, наверное, по японским меркам высоким считается. И вежливый такой, невозмутимый, по-английски так чисто говорит. Может, ты за него пойдешь? Официально ты у нас не замужем, по-английски лопочешь бойко.

– Я по возрастному цензу не подхожу, и у меня Нюська.

– Подумаешь! Он тут еще пару-тройку раз на смотрины сходит, насмотрится на этих крокодилиц, и бери его тепленьким. Как вчерашняя невеста-то?

Да никак. Прыщавая девушка тридцати двух лет в очках с толстенными стеклами. Упитанная такая. Она, по-моему, до сих пор не целованная. Мамаша – цербер, додержала девушку, все подходящего жениха искала. Уж так обрадовалась, что нашелся! Брусничным и смородиновым вареньем нас просто закормила, а девку, бедную, всю задергала: «Сядь ровно, встань красиво, поговори с гостем по-английски», – передразнила Ольга манерный мамашин говорок.

– Поговорила?

– Какое там! Бедная девица от смущения и русские слова позабыла! В общем, похлебали мы чаю и откланялись, обещали мамаше к концу недели перезвонить. Бедняга Ичиро, он еще после Полины не отошел, а тут ему эта Леночка со своей мамашей.

Полиной звали женщину, одной из первых откликнувшуюся на Ольгину статью в «Территории». Статья вышла вечером, а утром Полина уже звонила. Она рассказывала о себе приятным голосом, сказала, что работает завклубом, произвела впечатление грамотного, образованного и жизнерадостного человека. Поехали к ней аж в Олу, поселок на берегу Охотского моря в сорока километрах от Магадана. Полина оказалась шумной высокой дамой с косой, уложенной вокруг головы. С возрастом приврала – скостила себе лет пять. С английским тоже, не принимать же в расчет ее «май нейм из Полина, ай лив ин Магадан, велкам, деа френд». Полина была потрясающая красавица кустодиевского типа, и японец на фоне ее пышных форм выглядел как подросток рядом с мамашей. От Полининых статей и темперамента он оробел, а претендентка еще добавила жару, решив показать сразу все свои таланты. Мол, фиг с ним, что английского не знаю, зато хозяйка хорошая. Вон, видишь, какие салфетки. Сама вязала! А наволочки? Сама вышивала! А пирога попробуй! Сама пекла. Со мной, знаешь, как весело будет! Я и на аккордеоне играть умею, и пою хорошо, и танцую. Хочешь, покажу? И пока Ольга переводила изумленному японцу, точнее, обоим японцам – Мачимура от Полины тоже впал в прострацию – всю эту тираду, Полина метнулась в соседнюю комнату, через минуту выскочила оттуда с шалью на плечах, в обнимку с огромным сияющим аккордеоном и заиграла «Барыню». Потом скинула аккордеон на диван рядом с Мачимурой – тот аж отпрянул, – выбежала на середину комнаты, протопала дробушку раскинув руки, растянув шаль над плечами, и завела: «На столе стоит букет, туда-сюда гнется, мне еще не сорок лет, и жених найдется»!

Тут уж Ольга оплошала с переводом – во-первых, от смеха, во-вторых, от неловкости. Полина все это делала всерьез, от души, желая понравиться японскому жениху.

Японцы вежливо досмотрели представление и откланялись. Мачимура в машине старательно улыбался, а Ичиро позволил себе осторожный комментарий: «В России женщины такие... необычные». Сказал бы уж прямо – «крейзи».

– Ольга, танцуй, тебе письмо. – Люся из отдела писем шагнула в комнату и помахала конвертом. – Только что принесли Птицыну в приемную.

– От кого?

– От Алены Никитиной из Палатки. Вот, адрес так и пишет: «Газета „Территория“, Ольге Лобановой и мистеру из Японии». И все, ни улицы, ни дома! Странно, что так быстро дошло.

Ничего странного, почтальонши тоже женщины и тоже хотят сказки про любовь. Ольгина статья, наверное, у них висит над кроватями в рамочках. Оль, посмотри, что пишет еще одна невеста. Или дай, я сама. «Здравствуйте, дорогая редакция и уважаемая Ольга Лобанова! Мне очень понравилась ваша статья про Золушку и про принца из Японии. Я даже стихи про это написала». Слушаем стихи: «Каждой Золушке в дверь // Когда-нибудь принц постучится. // Скажет: „Платье примерь“, // И с собой увезет в заграницу. // Он придет, он придет! // Надо только поверить и ждать, // Будет точно таким. О котором ты любишь мечтать.» Дальше про сказку и про глазки, в общем, все будет хорошо. И далее: «Пожалуйста, напечатайте мои стихи в вашей газете. С уважением, Алена Никитина, двенадцать лет». Оль, по-моему, ты своей заметкой разбередила сердца всех особей женского пола, проживающих в Магадане и окрестностях!