Текст книги "Миг бесконечности"

Со стороны ее жизнь действительно могла показаться сказкой. Уж слишком гладко все складывалось, уж очень легко все давалось: круглая отличница, активистка. Получила золотую медаль – тут же поступила на журфак, сразу назначили старостой группы. Познакомилась с симпатичным студентом-строителем из политеха, через год вышла замуж. Сразу по окончании университета попала в штат популярной газеты. А тут еще родители помогли купить молодоженам двухкомнатную квартиру. Пусть маленькая, но своя. Вроде все шло как по маслу.

Но на самом деле ей ничего не давалось без труда. Пресловутые пятерки в том числе. Она не помнила, чтобы хоть раз пришла в школу неподготовленной, не выполнив всех заданий, даже если приходилось ложиться спать за полночь. А уж перед тем как засесть за сочинение, переворачивала горы литературы! Поскольку продолжать учебу ей не раз приходилось на новом месте, то надо было и заново самоутверждаться, доказывать свое право на прежние отметки. Конечно, очень помогала ее редкостная коммуникабельность – в любой коллектив вливалась легко и готова была дружить со всеми, помогать всем. Так что никому даже в голову не приходило назвать ее заучкой. Зато все признавали в ней заводилу, душу компании.

Первая любовь пришла к ней лишь в институте и стала первой неудачей. Лучше о ней и не вспоминать. Но тогда ее поддержала мама – надежный друг, слушатель, советчик.

«Отболит, родная, отболит… Первая любовь на то и первая, чтобы научиться страдать, научиться беречь ту, настоящую, которая обязательно тебя найдет», – успокаивала она рыдающую дочь.

И любовь ее нашла. Взаимная, красивая, единственная на всю жизнь, как тогда казалось Кате. Сыграли свадьбу. И тут неожиданно умерла мама, что стало для отца и дочери Евсеевых настоящим ударом.

От природы мама была крупной, полной женщиной, страдала высоким давлением, но нигде не наблюдалась, просто пила лекарства. Горстями, так как работа в школе – не для слабонервных. Конечно, русский язык и литература – не самые сложные предметы, но Нина Сергеевна ко всему прочему была больна театром. В каждой новой школе она открывала театральный кружок, к каждому празднику ставила с учениками спектакль, возила их на конкурсы, фестивали. До тех пор, пока не отказала печень. В экстренном порядке ее положили в окружной госпиталь, а спустя пару недель она умерла. От цирроза.

«Мама, мамочка, – непроизвольно увлажнились Катины глаза, – почему, когда плохо, мне так не хватает твоего тепла? Были бы брат или сестра… Папа, конечно, меня любит, я это знаю, но мы с ним не можем быть так близки, как с тобой. Ты всегда была рядом, а он неожиданно появлялся, шутил, смеялся, хвалил за школьные отметки и снова исчезал на пару недель: то учения, то дежурства, то секретные задания…»

Куда и надолго ли в очередной раз уезжал отец, не спрашивала даже мама. Военная тайна. Возможно, поэтому и Катя никогда не докучала Виталику расспросами. То, что сочтет нужным, скажет сам. Он тоже особо не вникал в ее журналистские перипетии. Хотя газету читал, отслеживал статьи с фамилией Проскурина, гордился женой.

«Обязательно снова стану Евсеевой! – вдруг пришло в голову Кате, и даже дух захватило от испуга, вернее, от направления собственных мыслей. – Неужели на подсознательном уровне я уже готова к разводу?.. Позвонить ему, что ли?»

Умывшись и спрятав в походный футлярчик линзы, она нанесла на лицо найденный на туалетном столике ночной крем, заглянула в комнату, где спали девочки, отыскала на антресолях плед с подушкой и прилегла на узком диванчике в прихожей – оттуда хорошо просматривались двери всех комнат.

«А может, оно и к лучшему, что сегодня не увидимся, – взяв с полки телефон, набрала она домашний номер. – За сутки в голове все уляжется, утрясется, перемозгуется. Не зря говорят: утро вечера мудренее. Может, удастся хоть лицо сохранить и обойтись без истерик».

Как и следовало ожидать, разговор с мужем вышел натянутый даже несмотря на то, что Ленка уже успела обрисовать ему ситуацию. Виталик разобиделся не на шутку: больше недели не видел жену, а она взяла и променяла романтический вечер с ним на заботу о какой-то пьяной подруге! Да если уж на то пошло, ему никогда не нравилась эта ревнивая истеричка!

Говорил в основном муж. Катя молча слушала, пытаясь уловить хоть каплю фальши в его словах. Нет, все звучало искренне. И если бы своими глазами не наблюдала страстную сцену встречи в аэропорту, то чувствовала бы себя сейчас жутко виноватой. А так даже оправдываться не хотелось, что, скорее всего, и заставило Виталика обидеться окончательно. Холодно пожелав «спокойной ночи», он первым положил трубку.

«Неужели не устал от двойной жизни? – усмехнулась она, водрузив телефон на место. – И как уверен, что все шито-крыто!.. Да и Ленка хороша…»

Только она успела о ней подумать, как зазвонил мобильник.

– Ладышев – сволочь! – в сердцах выдохнула Колесникова.

– Это еще почему? – широко зевнула Катя. – Он что, прямо в машине тебя домогался?

– Хуже.

– Где же тогда?

– Нигде! Привез домой, высадил вместе с кошкой у шлагбаума и уехал. Мерзавец!

Тут интеллигентка и эстетка Ленка так смачно ругнулась, что у Проскуриной сон как рукой сняло: ничего себе! Могем! Не зря иняз оканчивали!

– Ну, и чего ты молчишь?

– А что я должна сказать?

«То, что обрадовалась такому повороту событий? Да вроде нет», – однако, прислушавшись к себе, Катя поняла: на душе все-таки полегчало.

– И куда он уехал? – спросила она первое, что пришло в голову.

– А мне откуда знать? Даже во двор отказался завернуть, дверь не вышел открыть! Представляешь?.. Ты хоть посочувствуй, – укорила она подругу, так и не дождавшись комментариев действий «мерзавца» Ладышева. – Первый раз решила завести роман – и вот на тебе! – продолжала делиться горем Колесникова. – А ведь когда я ему позвонила, мне показалось, что он даже обрадовался! Думала, разберемся с кошкой, поужинаем… Эх, знала бы Людка, какую она мне сегодня свинью подложила!

– Завтра сама спасибо скажешь, что она вовремя напилась. Не нужен он тебе.

– Ты думаешь?.. Может, и не нужен, – тяжело вздохнув, согласилась Ленка после паузы.

– Слушай, а чем Ладышев объяснил свое поведение?

– Сказал, что у него срочное дело. Только какие дела посреди ночи?!

– Ну, не знаю… Может, его женщина ждет.

– Да никто его не ждет! Я уверена! Это он чтобы мне досадить! Из-за Людки.

– Глупости, при чем здесь Людмила? А насчет женщины… Я его вчера после нашего с тобой разговора встретила возле магазина. И не одного, с брюнеткой. Наверняка, и блондинок, и брюнеток у него пруд пруди! – чисто по-женски принялась она «успокаивать» подругу.

– А почему мне ничего не рассказала?

– Тоже мне новость! Он меня не видел, я в машине сидела. Да и разве я могла предположить, что ты там задумала?

– Тогда это меняет дело… Хотя то, что он предпочел мне другую женщину… Кать, а может, я стареть начинаю?

– Ты? С ума сошла! Да тебе до старости как до Луны! Вспомни, тот же Ладышев сказал, что тебя надо снимать для обложек модных журналов. Думаю, он просто испугался.

– Чего?

– Как чего? То, что ты замужем, для таких типов, как он, не первостепенно. Дело в другом: он давно знает Колесникова. Сама посуди: зачем ему портить отношения с банкиром? Да еще я в роли свидетельницы. Журналистка, мало ли кому растреплет.

– Скорее всего, ты права, – снова согласилась Ленка. – А вообще… – тяжело вздохнула она после паузы.

– Что вообще?

– Не знаю. Устала я. Скучно.

– Понимаю. В таком случае, ты уж извини, процитирую тебе того же Ладышева: скука – это сытость. Ты сыта по горло своим сидением дома. И ты, и Людмила. Отсюда все ваши проблемы. Рожай второго ребенка или выходи на работу.

– Нет, второго не хочу, хватит. А насчет работы… Куда я пойду? Учительницей в школу? Нет уж, дудки!

– Тогда иди снова учиться. Займись чем-нибудь. К примеру, ландшафтным дизайном – вы ведь дом строите. Я бы на твоем месте давно получила еще одно образование.

Чувствовалось, что Ленка серьезно задумалась.

– Нет, не хочется больше учиться, – наконец отозвалась она. – Не вижу смысла. Потому что не хочу работать: вставать ни свет ни заря, отвечать за что-то. Я общение люблю, красивые вещи.

– Ну тогда бутик открой или… О! Я точно знаю, что тебе подойдет: открой галерею! Будешь дружить с художниками, дефилировать в своих нарядах, вести светские беседы. Словом, богема! С английским у тебя порядок, так что иностранцев сможешь принимать. Я даже могу порекомендовать пару турфирм. Они тебя с руками и ногами за свой процент оторвут! – Катя зевнула. – Тебе понравится, я уверена. Заодно поднимешь рейтинг Колесникова в высшем свете: магазинов – тьма, банков тоже хватает, а вот хороших галерей в городе – раз, два и обчелся.

– А ты знаешь, это идея, – Ленка снова сделала паузу, за время которой Проскурина успела погасить свет и, свернувшись калачиком, укрыться пледом. – Завтра же поговорю с Игорем. Поддержку прессы обещаешь?

– Это зависит от твоего Игоря: насколько он будет готов заплатить. Там другой рынок, другие законы. Сама я не люблю влезать в эти дела, но журналистов по дружбе на презентацию к тебе соберу. Среди нашего брата желающих на халяву поесть да попить хватает. А если к этому еще и дензнаки добавятся – чего захочешь напишут.

– Ты шутишь?

– Отнюдь. Считай, что это тебе небольшой бесплатный ликбез на будущее. Не подмажешь – не поедешь, – придерживая трубку у уха, Катя из последних сил старалась не потерять нить разговора. – Все, Лена, у меня глаза слипаются… Не опаздывай утром. Спокойной ночи, – попрощалась она, опустила руку с телефоном и тут же провалилась в пустоту.

5

… – Евсеева… Где Евсеева? – крикнул в рупор директор ее школы и тут же трансформировался в большую очкастую женщину из группы сопровождения Сосновской: черные брюки, тяжелые, почти армейские, ботинки, грубой вязки свитер грязно-рыжего цвета, ремень приблизительно в том месте, где должна быть талия.

«Евсеева…Евсеева… Где Евсеева? – понеслось по рядам школьников. – Вот она… Вот она!»

– Да вот она, рядом с вами! – широко улыбнулся появившийся из-за спины директора продюсер и вытащил за руку худенькую невзрачную девочку, совершенно не похожую на Катю в школьные годы.

«Это не я!» – тут же мысленно запротестовала она.

Неожиданно девочка стала меняться на глазах: вытянулась, округлились формы, появился яркий макияж.

«Так это же Сосновская! Откройте интернет, поищите ее фото в газетах! Вы что, ослепли?» – продолжала она возмущаться.

– За упорство в достижении цели награждаем вас звездой, Евсеева, – между тем протянула подарочный пакет «директриса».

Ослепительная Лана Сосновская в расшитом пайетками белом фартуке гордо приняла пакет, вытащила из него блестящий шарик, который стал быстро увеличиваться в размерах. По мере роста он, видимо, тяжелел, так как на ее лице появилась напряженная гримаса. Изо всех сил Лана пыталась удержать шар обеими ладонями, но вот руки дрогнули…

– …Ах! Ах!.. – понеслось по рядам.

Школьники бросились врассыпную, шар же, набирая скорость и все продолжая расти, покатился на Катю.

– Беги! Беги! – испуганно вопили со всех сторон, но, зачарованная великолепием и необычным сиянием, исходившим от шара, она даже не сдвинулась с места.

В отличие от других, ей было совсем не страшно: этот шар изначально предназначался ей и сейчас просто катится навстречу своей хозяйке.

«Такой красивый! Как можно от него бежать?» – не разделяла она общей паники.

Бесстрашно протянув руки навстречу шару, в ожидании чего-то очень-очень значимого она непроизвольно закрыла глаза, улыбнулась и…

Прямо над ухом зазвенел школьный звонок…

«Телефон», – с досадой сообразила сквозь сон Проскурина и, не раскрывая глаз, нащупала мобильник.

– Ленка, имей совесть… – недовольно буркнула она спросонья.

– Катя, это Вадим Ладышев. Я стою у подъезда. Не хочу звонить в домофон, боюсь детей разбудить. Открой, пожалуйста.

– Зачем? – осознав, кто звонит, она широко распахнула глаза, рывком вскочила на диване и стала шарить рукой по стене в поисках выключателя.

– Хочу забрать инструменты. Я забыл их в квартире.

Ответ выглядел правдоподобно: кажется, чемоданчик действительно остался стоять в спальне, рядом с дверью в ванную.

«Можно было и завтра забрать. Не лень ему тащиться среди ночи через весь город? – не поняла Катя. – Или у него там отвертки платиновые? А вдруг… А вдруг он вернулся из-за меня?» – пронзила душу согревающая мысль.

– Хорошо. Сейчас открою.

Нажав на кнопку домофона, она набросила на плечи плед, достала из сумки очки и тут же пожалела, что сняла на ночь линзы: очки она стеснялась носить, считала, что они ей не идут. Но возиться с линзами не было времени.

Сбегав в спальню, Катя перенесла чемоданчик, прильнула к глазку, дождавшись появления на площадке знакомой фигуры, быстро сняла очки, повернула замок и приоткрыла дверь.

– Вот, пожалуйста, – протянула она инструменты.

– Э-э-э… Я могу войти? – казалось, Вадим не ожидал такого приема. – Мне надо взглянуть на Людмилу.

– Зачем? С ней все в порядке.

– Это на первый взгляд. На самом деле вот-вот может начаться самое неприятное.

– И что же будет самым неприятным? – насмешливо поинтересовалась она, уверенная, что Ладышев на ходу придумывает предлог, как попасть в квартиру.

– Может, все-таки впустишь? – он красноречиво посмотрел на соседскую дверь, за которой послышались какие-то звуки.

– Ну ладно… – крепче ухватив края пледа, Катя отошла в сторону и освободила проход. – Только объясните, что же такое неприятное должно произойти?

– Хочешь убедить меня в том, что сама никогда не напивалась до подобного состояния? – пришел черед усмехнуться Вадиму.

– Почему же? Пару раз было.

– Пару раз – это уже много, чтобы задавать подобные вопросы, – сделав шаг вперед, он без приглашения разулся, снял верхнюю одежду и повесил в шкаф.

– Как я понимаю, вы привыкли всегда добиваться своей цели и со всеми на «ты»? – решила она охладить его пыл.

Подхватив принесенный с собой целлофановый пакет, Вадим на секунду замер и непонимающе посмотрел на Катю.

– Если мне не изменяет память, на «ты» мы перешли еще в субботу, – без тени заигрывания напомнил он. – Но если тебе не нравится, давай снова на «вы». Это первое. Второе. Да, я привык добиваться цели и не вижу в этом ничего предосудительного. Третье… Если уж такой разговор, хочу прояснить ситуацию: я вернулся сюда по одной-единственной причине – из-за алкогольной интоксикации твоей подруги. Хочу облегчить ей страдания. Вот доказательства, – он раскрыл пакет и перечислил: – Глюкоза, капельница, шприц. В семь утра у меня самолет, так что времени в обрез и здесь не до шуток.

В ту же минуту из глубины квартиры послышались странные хрипящие звуки.

– Ну вот, началось, – отодвинул он ее в сторону и решительно направился в спальню.

Катя пошла следом.

Дверь из спальни в ванную была приоткрыта. Стоило туда заглянуть, как она поверила Вадиму не только на слово: возле унитаза на коленях стояла Людмила и то ли пыталась его обнять, то ли хотела привстать. Сделав очередное неуклюжее движение, она наступила коленкой на полу халата и тут же стала заваливаться на бок. Ладышев едва успел ее подхватить. Приподняв голову и заметив Вадима с Катей, Полевая закатила глаза и прошептала сухими губами:

– Воды… и таблетку. Голова раскалывается.

– Сейчас, – встрепенулась Катя. – У меня есть!

– Лекарства принимать пока бессмысленно. А вот воды желательно как можно больше! – бросил ей вдогонку Вадим.

Махнув рукой на свои комплексы, Катя нацепила очки, отыскала в сумке упаковку таблеток, налила в стакан воды и поспешила в ванную. Делая вид, что не замечает усмешки Ладышева, она демонстративно протянула Людмиле таблетку и помогла запить водой.

– На кровать, – попросила обессиленная женщина.

Приняв с помощью Вадима вертикальное положение, она сделала несколько шагов, но вдруг требовательно замычала и знаком показала на унитаз.

– Я же говорил, бесполезно, – вздохнул он. – Ее организм не в состоянии что-либо принять. Только внутривенно. Принеси еще воды. И, пожалуйста, забудь на время о женском упрямстве. Попробуй быть такой, как час назад: мне нужна твоя помощь.

И снова никакого заигрывания в голосе. По-деловому прямо, сухо, кратко, но достаточно вежливо.

Почувствовав неловкость, Катя покраснела: снова отправиться на кухню за водой показалось ей спасением.

«Ему действительно нужна помощь, а я, дура, вообразила невесть что», – с досадой отчитала она себя.

– Просветите, в чем разница между мужским и женским упрямством? – тем не менее задала она провокационный вопрос спустя минуту.

– Пожалуйста. У мужчин это называется другим словом: настойчивость, – приняв из ее рук кружку с водой, не раздумывая «просветил» он.

Ответ был лаконичен, как и когда-то сразивший ее «скука – это сытость». Хотя бесспорно отдавал мужским шовинизмом. Но с достойным комментарием пришлось повременить, так как у Людмилы снова начался рвотный спазм.

Дождавшись его завершения, Вадим подвел вконец ослабевшую женщину к умывальнику, заботливо помог ей сполоснуть лицо и подал полотенце.

– А теперь соберитесь с силами и снова выпейте до дна, – протянул он Людмиле очередную чашку с водой.

– Не буду… Не могу, – пытаясь сосредоточить взгляд на зеркале, измученно мотнула та головой.

– Можете, – со стальными нотками в голосе произнес он и в очередной раз открылся по-новому: его невозможно было ослушаться. – Поздновато, конечно, алкоголь успел всосаться, но надо. Жаль, что час назад вы спали мертвецким сном. Но я поставлю вам капельницу и сделаю укол. Все будет хорошо… Еще воды, – не глядя протянул он через плечо пустую чашку. – Теперь привстанем, подождем, пока замутит… и ра-а-аз… Умница…

Все повторилось почти до мелочей еще дважды: стакан воды, унитаз, умывальник, пауза, вода, унитаз, умывальник… Наконец Вадим подхватил шатающуюся Людмилу на руки, отнес на кровать, осмотрелся и попросил найти жгут и какую-нибудь веревку. Катя молча отправилась на поиски таковой, не понимая, зачем она ему нужна, и уж тем более не представляя, где ее искать. Она и в своей-то квартире вряд ли бы ее нашла, а уж в чужой и подавно. Обшарила маленькую кладовку с банками, кухонные ящики, в которых было все, кроме веревки. На ее счастье, в обувной полке оказался длинный белый шнурок, а в ящике с пуговицами, нитками и иголками – моток бельевой резинки.

Согласно кивнув головой на вопросительное «подойдет?», Ладышев привязал к настенному бра прозрачный пакет, сунул валик из полотенца под руку, перетянул ее чуть выше локтя вдвое сложенной резинкой, обработал вену тампоном, судя по запаху, хорошенько пропитанным спиртом, ввел иглу, зафиксировал ее пластырем. Никаких лишних движений, никакой спешки, все четко, размеренно. Словно он каждую ночь только тем и занимался, что спасал женщин от алкогольного отравления и ставил им капельницы.

И снова эти руки… Катя, как загипнотизированная, следила за их движениями, пока в какой-то момент не поймала себя на мысли, что не прочь была бы оказаться на месте Людмилы и ощутить на себе их прикосновения.

«Хватит! От этого свихнуться можно! – заставила она себя отвести взгляд и тряхнула головой. – И вообще, что-то здесь не вяжется».

Наконец Вадим накрыл женщину одеялом, зашел в ванную, где в который раз за вечер включил воду в умывальнике, нажал краем ладони на пузырек с жидким мылом…

– Можно еще вопрос? – застыв в проеме, решилась она прервать затянувшееся молчание. – Неужели так легко и просто переквалифицироваться из коровьего доктора в человеческого, ставить людям капельницы? У вас ни один мускул на лице не дрогнул.

– Ставить капельницу – работа среднего медперсонала. А доктор – он и есть доктор, – посмотрел на нее Вадим через зеркало. – Неважно, чей: коровий, человеческий…

– Еще скажите, что у коров тоже бывает похмельный синдром, – хмыкнула она.

– Не знаю, не видел. Но, думаю, возможен.

– А белая горячка?

– И белая горячка, – взяв полотенце, повернулся он к ней лицом. – И очень много чего похожего. Еще вопросы будут?

– Будут… С каких это пор в Минске среди ночи раздают капельницы и раствор глюкозы?

– Мне импонируют твоя цепкость и жажда докопаться до истины, – продолжая смотреть ей прямо в глаза, улыбнулся Вадим.

– Выходит, до сих пор ты считал меня поверхностной?

– Отчасти да. Как и большинство журналистов. Профессия всегда накладывает отпечаток. Ты сама ее так охарактеризовала: «с миру по нитке».

– Спасибо за честность, – неожиданно обиделась Проскурина, но постаралась не подать виду. – В следующий раз буду осмотрительней. Скажи, а за что ты так не любишь журналистов?

– У меня с ними свои счеты. Личные.

– Настолько личные, что мне приходится отдуваться за всю журналистскую братию?

– Каждый отдувается сам за себя. Ты здесь ни при чем.

– Да, но у меня такое чувство, что при слове «журналист» внутри тебя включается сигнальная лампочка и ты начинаешь злиться, язвить, ехидничать без всякой причины. Я это еще в субботу заметила. Ты прямо в лице переменился, когда узнал, что я журналистка.

– Тебе показалось, – опустил он голову. – Хотя… Возможно, в этом был элемент неожиданности. Решил, что ты такая же, как и твои подружки: сидишь дома, не знаешь, чем себя занять.

– И ты с такими часто общаешься?

– Бывает.

– Теперь понятно, почему ты валял дурака: две наивные дурочки-домохозяйки рядом с микроскопом. Вещи на первый взгляд малосовместимые. Только есть нюанс: и у меня, и у Ленки – красные дипломы, которые не за деньги куплены. А вот твой способ знакомства…

– По-моему, я извинился еще в субботу, – нахмурился Вадим. – Так что твое напоминание, прости, похоже на обычное пиление. Тебе это не идет.

– Не нравится, когда напоминают о промахах? – насмешливо уточнила Катя.

– А тебе нравится? Вспомни, как ты встретила меня сорок минут назад. Ведь ты тоже промахнулась насчет причины моего возвращения.

Она опустила глаза.

– А тебе идут очки, – тут же сменил тему Ладышев и улыбнулся. – Правда. Зря ты комплексуешь и все время пользуешься линзами.

– С ними удобнее.

Чувствуя, как покраснела, она захотела уйти, спрятаться, но, решив, что это будет истолковано как полное поражение, сделала над собой неимоверное усилие и дерзко подняла голову.

– Ты прав, давно пора побороть этот комплекс.

Вадим хмыкнул и посмотрел на нее с нескрываемым интересом.

– Не ожидал. Выходит, не зря из вас троих я обратил внимание на тебя.

– Тогда, раз уж мы оба такие проницательные, давай поговорим, как нормальные люди.

– А почему ты решила, что мы говорим, как ненормальные? Это у тебя сегодня странный тон. Хотя в субботу мы расстались на другой ноте.

– На то много причин.

– Например? Переживаешь, что муж вернулся, а ты здесь? И это правильно. Насколько я смыслю в семейной жизни, нет такой причины, ради которой стоит лишать себя и его семейной идиллии после разлуки. Я бы, к примеру, здорово обиделся. И не только за это.

Восприняв последнюю фразу как очередной камень в свой огород, то есть намек на субботнее вольное поведение, Катя нахмурилась и повернулась к Вадиму спиной.

– Ладно, извини. Не мое это дело. Видно, поэтому ты и не в духе.

– Не в духе, потому что спать хочу. Это первое. Во-вторых, я думаю, ты тоже не больно рад тому, что приходится торчать здесь, в этой квартире. Ведь и у тебя рухнули планы на вечер.

– Горячо, – согласился Вадим. – Остался без ужина.

– В таком случае большое спасибо за помощь, с благодарностью приму твои дальнейшие инструкции и…

– Ты меня выгоняешь?

– Нет. Но если мы продолжим общение в таком тоне – поссоримся. Минск – город маленький. Случайно встретимся, опять у обоих испортится настроение.

– В «десятку»! – снова кивнул Вадим. – Только в мои сегодняшние планы не входит с тобой ссориться. Ладно, извини. Мне и вправду пора ехать, надо только дождаться, пока капельница закончится. Замок на место прикрутить можно? – бросил он взгляд на валявшуюся на полу дверную ручку.

Не получив ответа, он молча принес из прихожей инструменты, в пять минут управился с дверной ручкой, сложил принадлежности в чемоданчик, проверил, все ли в порядке у Людмилы, и в поисках Кати заглянул на кухню. Та сидела за обеденным столом.

– Если ты голоден, могу предложить чай, – как бы между прочим сказала она.

– И от пары бутербродов тоже не откажусь, – повеселел Вадим. – Жутко голоден. Как раз ехал ужинать, когда Лена позвонила.

– И ты решил приятно провести вечер с женой уважаемого Игоря Николаевича.

– Я решил помочь хозяйке породистой кошки, которой как раз и требовалась помощь, – улыбнулся он.

– Женская служба спасения в лице Вадима Сергеевича Ладышева, – усмехнулась она. – Ладно, на этот счет больше вопросов не имеется. Я другого не пойму: зачем ты вернулся? Мой тебе respect, конечно, но, честное слово, никак не могу найти этому объяснение! У меня много знакомых мужчин, но вряд ли я отыщу среди них пару-тройку тех, кто поступил бы так же… Случайный человек в этой истории, – продолжала недоумевать Катя, – и мог с чистой совестью поехать ужинать.

– В том-то и дело, что не мог… – вздохнул Вадим и сделал паузу. – Переговорил с ребятами со «скорой» и понял, что придется ехать к бывшему однокурснику. Он в больнице работает анестезиологом. Повезло, что дежурил и не был на операции.

– В этой больнице делают анестезию коровам? Или собачкам? – склонив голову набок, изучающе посмотрела на него Катя. – Или все-таки людям? Что-то заставляет меня думать: твой друг – не коровий доктор. Как, впрочем, и ты им никогда не был.

– Хорошо, я не ветеринар, – сдался Ладышев.

– Тогда кто же?

– Сейчас бизнесмен, но когда-то был подающим надежды хирургом, – улыбнулся он немного печально. – Давно, в прошлой жизни. Ничем подобным уже сто лет не занимался, так что… Ты была не права – руки у меня дрожали. Удалось собраться, включить механическую память. Впрочем, это уже детали.

«Не дрожали руки, – не согласилась Катя. – А ведь верно, – задумалась она. – Как я сразу не догадалась, что он доктор? Пусть и в прошлом. Когда Ленка узнает, что Ладышев никакой не ветеринар, умрет со смеху!» – неожиданно развеселилась она.

– Чему улыбаемся? – не ускользнула от Вадима перемена в ее настроении.

– Вспомнила Ленку с ее кошкой.

– Да уж, кошке сегодня не повезло. Но я оставил твоей подруге телефон знакомого ветеринара. Сколько себя помню, у нас в доме всегда были собаки. Большие, маленькие… Сейчас у мамы пудель живет, Кельвин. Просто энерджайзер какой-то!

– А я с детства боялась собак… Сколько у нас времени? Ну, пока капельница закончится, – кивнула Катя в сторону спальни.

– Минут пятнадцать. Надо взглянуть, как она там, – встал он.

– Если ты действительно так голоден… Придется заглянуть в холодильник. Думаю, Людочка нас простит.

Открыв дверцу холодильника, Катя мысленно отдала должное хозяйке: полки были заставлены разнообразными продуктами – от йогуртов до закрытых емкостей с готовыми блюдами.

«Словно специально готовилась, – удивилась она. – Здесь тебе и ужин, и обед, и завтрак. Мне такого никогда не достичь».

– Есть борщ. Котлеты с картофельным пюре… Салат из крабовых палочек, – перечислила она вернувшемуся Ладышеву.

– Крабовые палочки не люблю, а вот борщ с котлетами – с удовольствием, – присел он за стол. – Люблю все домашнее. А ты-то сама успела поужинать?

– Мне тоже было не до еды.

– Тогда за компанию.

– Нет, в такое время не ужинаю.

– Ну и зря. Был трудный день, так что лишние калории сами собой сгорят.

– У кого-то, может, и сгорят, – достав из холодильника кастрюли, тяжело вздохнула Катя, – только не у меня. Кстати, откуда у тебя номер моего телефона? Ленка дала?

– Нет, ее муж. Еще вчера.

– Вот как? – щелкнув тумблером микроволновки, замерла она в недоумении.

– При удачном стечении обстоятельств в скором времени мне потребуется… Как бы это правильно выразиться… Потребуется широкая рекламная компания, – не совсем уверенно пояснил он. – А ты работаешь в солидной газете…

– …которые ты не приветствуешь, – хмыкнула Катя. Честно говоря, такому объяснению она не поверила и, вспомнив Анастасию Сергеевну, нахмурилась. – Вряд ли я смогу тебе помочь: реклама не в моей кампетенции. И еще. С сегодняшнего дня само слово «реклама» для меня такой же раздражитель, как для тебя «журналистика».

– Неожиданный ответ. И почему именно с сегодняшнего дня? Что-то случилось?

– Есть причины, – туманно ответила Катя. – Так что тебе придется искать другого человека.

– Подскажи, кого?

– Для начала неплохо бы узнать, для чего он тебе нужен. Чем ты занимаешься?

– В основном медтехникой.

– Имея медицинское образование – неудивительно, – кивнула Катя. – В таком случае открываешь каталог, ищешь все, что соответствует твоему профилю…

– Не подходит. В моих планах расширение бизнеса. Сохранение молодости, красоты, здоровья. Это не эстетическая медицина, это совершенно другое направление. Новейшие японские разработки. Ничего подобного в Беларуси еще не было, уж поверь мне. Так что без серьезной раскрутки не обойтись.

– Странно… Рекламная кампания впереди маркетинга? Для начала, как я понимаю, надо изучить спрос на подобного рода услуги, – удивилась Проскурина. – Они ведь явно не из разряда дешевых.

– Верно, – кивнул головой Ладышев. – А ты не простая журналистка, соображаешь… Дело в том, что я не хочу раньше времени гнать пургу.

– Конкуренты не дремлют?

– В том числе. Так что здесь нужен доверенный человек, желательно профессионал, соображающий и в рекламе, и в бизнесе. С аналитическим складом ума. Именно поэтому я сам занялся поисками кандидатуры. Мне кажется, ты подходишь по всем статьям. Так что предлагаю сменить профессию. Иногда это даже полезно. Мне кажется, у тебя получится. У нас получится.

«Вот те раз! Все возвращается на круги своя! «Анастасия Сергеевна номер 2!» – поразила Катю очередная параллель.

Самое время было нервно расхохотаться.

– Неужели у тебя в штате нет толковых сотрудников?

– Почему же? Бестолковых не держим, – самоуверенно заявил он. – Но я же говорил, что не хочу утечки информации. В таких вопросах я мог бы довериться только своему бывшему директору, но он не так давно открыл свое дело.

– Конкурента вырастил?

– Отнюдь. Он радиотехничесий заканчивал, технарь, решил сменить профиль.

Услышав сигнал микроволновки, Катя достала глубокую тарелку с борщом и потянула носом воздух:

– Пахнет вкусно. Молодец, Людочка. Вот сметана, – пододвинула она Вадиму пакет и повернулась к плите, чтобы разогреть котлеты. – Если не секрет, почему ты сменил профессию? Признаться, в моих глазах доктор достоин большего уважения, чем бизнесмен.

– Согласен. Но, видно, как доктор я не был нужен обществу, – уплетая за обе щеки наваристый борщ, с трудом выговорил он.